Он вновь обернулся лицом к спуску, смотря вниз, на плещущееся море.
— Еще не понял?
Трегоран повторил свой недавний жест головой.
— О Серапис! Как же я с тобой намучаюсь, мой наивный друг. Все просто: кто-то владеет имениями за городом, кто-то — кораблями, кто-то управляет солдатами, ну а кто-то может призывать себе на помощь стихии. Всех их объединяет одно, они не любят новичков. Особенно новичков, публично их унизивших.
Молодой чародей открыл рот, затем закрыл. Снова открыл.
— Ты хочешь сказать...
— Конечно же! — воскликнул атериадец. — Достопочтенный Лиддерах — тот самый чародей, которого ты победил перед глазами совета и архонта. Нашим славным городом правят маги, и ни один из них не хочет оказаться в роли посмешища или слабака. Достопочтенный Лиддерах не собирался тебя отправлять тебя к переправе через реку мертвых, я почти уверен в этом. Он хотел лишь нагнать на тебя страху и показать, кто главный.
— С первой задачей он справился превосходно.
— Боишься? И напрасно. Ты сильнее его, как повелитель стихий, а его мордовороты и в подметки не годятся твоей телохранительнице.
Трегоран махнул рукой.
— И все же, все же. Значит, он затаил на меня злобу из-за экзамена?
— Безусловно, но это не так и страшно. Не думаю, что он осмелится предпринять что-нибудь еще против столь опасного юного дарования.
— Опасного? — переспросил Трегоран, тупо уставившись на актера. — Но я ни чем не могу ему угрожать!
— А вот это и неверно, мой юный друг, — Димарох снова обвел взглядом порт внизу. — Хочешь ты того или нет, ты уже стал частью великой Батерии, а значит, тебе придется жить по ее правилам. Даже если ты милосерден, точно великий Сигриат, если ничего не хочешь и ни на что не претендуешь сегодня, никто не даст гарантии, что завтра ты не изменишь своего решения и не присоединишься к одной из групп.
— Групп? Ты о чем?
Димарох застонал, вылил в рот остатки вина, и повернулся.
— Та-ак, пойдем-ка домой и накроем на стол. Разговор предстоит долгий.
Он не ошибся. Когда троица вышла из-за стола, была глубокая ночь. Но Трегоран узнал столько для себя нового, что голова трещала. Хотя, возможно, виной тому было выпитое вино. Так или иначе, но сведений, предоставленных Димарохом, хватило для того, чтобы задуматься не просто серьезно, а очень серьезно. Со слов актера выходило, что в городе существует сильно больше одного взгляда на то, куда следует двигаться дальше. Люди со схожими мыслями объединены в группы, каждая из которых стремится усилиться, ослабив одновременно с этим соперников. При этом каждый из них не забывает заботиться о своем кармане, и стремится не только занять лучшую позицию в городской иерархии, но и насолить своим соперникам, работающим в той же области, что и он сам. Самое смешное тут было то, что соперники в делах могли принадлежать к одной политической фракции и, ненавидя друг друга, принимать одинаковые решения, а политические противники — являться лучшими друзьями, связанными общим делом или семейными узами.
Все это было странно и непонятно, но одно юноша уяснил однозначно: чтобы жить в Батерии, придется интриговать.
— Умело брошенный слух, нанятые в нужный момент люди, подсмотренные непотребства, в дело идет все, — говорил Димарох. — Замечу, что это касается не только сильных мира сего, но даже и моих собратьев по ремеслу. Актеры непрерывно пытаются избавиться от более талантливых конкурентов, чтобы самим занять их место, лгут, клевещут, дают взятки.
— Но я не хочу заниматься ничем таким.
— Придется. Теперь ты обладаешь властью. Пока что она небольшая, но ты, друг мой, талантливый молодой человек, я сразу вижу. А значит, власть эта будет расти, точно ствол оливы, поддерживаемый заботливыми рукам садовода, и с ее ростом увеличится число людей, которым ты понадобишься. Некоторые из них захотят переманить тебя на свою сторону. Другие — опорочить и изгнать из города. Возможно даже, что отыщется парочка таких, которые захотят вычеркнуть тебя из списков живых. И чтобы добиться чего-либо, тебе придется учиться бороться с ними всеми.
— Но я ничего такого не умею! — взмолился юноша.
— Ничего, я тебя научу.
— Но зачем тебе это?
— В благородство ты не веришь, — улыбнулся атериадец. — Уже хорошо, значит, первый шаг сделан. Ладно, скажу прямо, не кривя душой. Я — не наша благородная воительница, решившая вернуть тебе долг крови. Я просто-напросто мечтаю использовать тебя, друг мой. Сильный чародей в товарищах делает жизнь гораздо спокойней и самим своим существованием дает ответы на просто поразительное количество вопросов. Некоторым людям достаточно просто намекнуть, что чародей может быть недоволен их действиями...
— И они сразу же предложат роль? — улыбнулся Трегоран, начавший понимать, к чему клонит его товарищ.
— Именно, — искренне рассмеялся тот. — Вот видишь, как все просто.
Неожиданно Итриада, слушавшая их в гробовом молчании, проговорила:
— Ты учишь его низким вещам, атериадец.
— Да, — кивнул Димарох. — Но такова наша жизнь, моя юная подруга. В ней есть место не только подвигу.
— Но он потеряет честь.
— Дочь Рыси, — неожиданно резко проговорил Димарох на ирризийском. — Твои слова пусты и глупы. Твой отец оглох бы, услышав их.
Итриада дернулась, как от удара и побледнела.
— Да как ты смеешь, — начала она, но Димарох резким взмахом руки заставил девушку замолчать.
— Так и смею! Ты не понимаешь ничего, но говоришь. Даже если Трегоран не будет пользоваться бесчестными приемами, это не значит, что его противники окажутся столь же благородными. Наоборот, они с радостью прибегнут ко всем ухищрениям, на которые только хватит их ума, чтобы расправиться с недругом. И хочет он того или нет, но ему придется учиться, даже не для того, чтобы самому строить козни, но чтобы справляться с ними. Так понятно?
Глаза девушки расширились, и она заметно покраснела. Трегоран от удивления едва не подавился вином, но с большим трудом проглотил вставшую вдруг комом в горле жидкость. Он и не предполагал, что гордая воительница способна так мило смущаться. Если честно, он вообще не был уверен, что ей доступны какие-нибудь человеческие чувства.
Итриада склонила голову, и четко произнесла.
— Молю о прощении, мои слова и правда пусты. Отец оглох бы, услышав их.
— Прими мое прощение, — Димарох протянул девушке руку, и они обменялись рукопожатием.
Трегоран следил за этим странным обрядом, не понимая ровным счетом ничего, но у него хватило благоразумия не задавать лишних вопросов.
После этого они говорили еще долго, очень долго, и Трегоран принялся постигать нелегкую науку тайных игр, которую, как он полагал, ему никогда не придется применить на практике.
* * *
Дни бежали быстро, складываясь в недели, а те, в свою очередь, становились новыми лунами на небосводе. Закончилось лето, и наступила осень. Трегоран и не помнил уже, когда последний раз он готовился к зиме в таком тепле и так близко от родного моря. Пускай погибшая родина и была на другой его стороне, она все равно была несравненно ближе, нежели какой-то год назад.
Юный чародей лишний раз старался не вспоминать о кошмарах минувшего, но они то и дело сами лезли в голову, не давая забыться ни днем, ни ночью. Утешало только одно — библиотека, предоставленная в его полное распоряжение.
После того случая в постоялом дворе больше никто не осмеливался нанимать громил. К тому же юноша не мешал никому, не лез в чужие дела, и не пытался отбить у магов кусок их хлеба. В Батерии каждый чародей имел право заниматься почти чем угодно, и большинство из них оказывали самые разнообразные услуги населению, а также торговали, давали деньги в рост и занимались другими столь же полезными вещами. Трегорану вполне хватало тех средств, что выручил Димарох, а также платы от батерийского совета, весьма солидной, надо заметить. Поэтому его на время оставили в покое, хотя, время от времени Итриада и замечала шпионов, а Димарох приносил разные слухи.
Так или иначе, ничто не мешало Трегорану заниматься своими делами. Распорядок дня юноши установился и если только приказ архонта или какие-то неотложные дела не нарушали его, то все протекало плавно и размеренно. Утром он шел в книгохранилище, где несколько часов исследовал, искал, и находил. Днем, сразу после еды, отправлялся в одно из многочисленных укромных мест, которые сумел найти как в самой Батерии, так и за ее стенами, и до самой темноты тренировался в искусстве наложения чар.
Итриада неизменно следовала за ним. Он не раз говорил, что девушка не обязана так поступать, но проще было бы переубедить стаю голодных волков не разрывать оленя. Впрочем, девушка также не скучала — в библиотеке она занималась наравне со своим — Трегоран затруднялся определить их отношения — другом. Она уже неплохо говорила по атериадски, и даже чуть-чуть стала осваивать алфавит — девушка была крайне умна и усидчива. Ну а когда Трегоран тренировался, северянка занималась тем же самым, устраивая завораживающие пляски с тенью. Ее движения были столь точны, плавны и стремительны, что тимберец не раз и не два останавливался, чтобы полюбоваться на прекрасную воительницу и ее завораживающий танец смерти. В такие моменты ему неизменно вспоминалась предательница Этаара. Перед глазами неизменно всплывали видения ее гладкой шелковистой кожи, высокой груди и пухлых губ, таких манящих, сочных...
Каждый раз, когда подобные мысли приходили ему в голову, юноша неизменно гнал их прочь с яростью и остервенением, достойным лучшего. Он просто не хотел портить отношения с девушкой, ставшей таким хорошим другом, хотя признавал, что она очень привлекательна.
Они отдыхали и учились. И становились сильнее. Трегоран прямо-таки чувствовал, как разгорается его Пламя Духа, как жар становится нестерпимым, и это толкало молодого человека к новым и новым свершениям, к новым и новым тренировкам.
Наверное, так бы все и шло без изменений, но в один прекрасный день юноша нашел это. Нет, не так. ЭТО! В пыльном закоулке библиотеки, куда он забрался совершенно случайно, в темном углу валялось несколько покрытых пылью пергаментов. Трегоран развернул один из них, и ноги его подкосились.
Юноша сгреб находку в охапку и побежал к столу с такой скоростью, точно за ним гнались все демоны мира во главе с одним небезызвестным ему богом Хаоса. Переполошив задремавшую Итриаду, он вывалил пергаменты на стол, затем развернул самый первый и поднес ближе к нему светильник.
Ошибки быть не могло! Древний лист, испещренный староширримскими письменами — языком, на котором писалось большинство магических текстов, и который учитель заставил его вызубрить в первую очередь — рассказывал о том, что есть магия духа. Трегорану хотелось петь и плясать. Он едва не поцеловал Итриаду, сжав ту в своих объятьях.
Всего свитков было три, и описывали они лишь самые простейшие ритуалы этой полузабытой магической школы. В первом рассказывалось о том, как отправить свою душу прочь из тела, во втором, как сделать защитный барьер, уберегающий от простых ментальных атак, в третьей же — и от этого Трегоран по-настоящему опешил — говорилось о том, как с помощью силы собственной души остановить сердце другому человеку.
Страшные знания и восхитительные.
Но сколь же разрозненные!
Всю следующую неделю он буквально рыл носом, пытаясь отыскать еще хотя бы что-нибудь, но кроме пары обрывков текста и нескольких исторических книг, в великой Батерийской библиотеке не было ничего про пятую школу магии. Словно кто-то нарочно подбросил три свитка ему на пути, дабы раздразнить и разбудить ненасытное любопытство! Потому что теперь Трегоран точно знал, что не успокоится, пока не найдет хотя бы одну полноценную книгу по магии духа.
А пока же он доводил до автоматизма пассы и слова, необходимые для того, чтобы привести к жизни ритуалы пятой школы. И спустя еще шесть дней, в первый день осени он решился оправить свой дух в полет.
Когда стемнело, юноша забрался на крышу дома, уселся, как было сказано в свитке — скрестив ноги и сплетя пальцами замысловатую печать. Затем закрыл глаза.
Теперь следовало очистить сознание от всех посторонних мыслей, отрешиться от этого мира, и заглянуть внутрь себя. Это было сложно, но Трегоран старался. Он пытался нащупать внутренним зрением свою собственную душу, непрерывно шепча заклинание. Оно было простым, но повторять ключевые слова требовалось непрерывно, с определенным ритмом, не сбиваясь ни на такт. При этом мысленно воспроизводить заклинание как раз было нельзя — в этом отношении свиток был категоричен.
"Спасибо учителю", — подумал Трегоран, тотчас же заставив себя перестать думать. Это было невероятно сложно. Сотни мыслей, которые даже не воспринимались в обычное время, тотчас же начали лезть в голову, буквально вопя о собственной значимости.
Юноша три раза бросал монотонный речитатив и открывал глаза, и трижды возобновлял свое бдение. В какой-то момент ему начало казаться, что ничего не выйдет и что письмена, найденные в библиотеке, не стоят и ломаного гроша.
Неожиданно он ощутил легкость, а затем понял, что видит яркие звезды. Юноша моргнул. Или ему показалось, что моргнул? Во всем теле он ощущал такую воздушность, такую раскрепощеннось...
Неожиданно его взгляд сместился вниз, и волна паники захлестнула Трегорана. Он увидел самого себя, замершего на крыше дома. Вслед за страхом накатила эйфория.
— Получилось! У меня получилось! — он рассмеялся и осмотрел себя, точнее, свою душу. Та ничем не отличалась от оригинала, что несказанно радовало Трегорана. Очень-то ему не хотелось быть бесформенным облаком или чем-то подобным.
Он осмотрелся — в этом призрачном мире все выглядело как-то по-другому, как-то... У Трегорана не хватало слов, чтобы описать свои увиденное. Все вокруг было каким-то иллюзорным, меняющимся, подернутым дымкой, и, одновременно с этим, невероятно реальным. Причем Трегоран так и не понял, чем именно он видит — у духа по идее не могло быть глаз. Решив, что с этим он разберется позже, юноша задумался.
"Так, а что теперь"?
Первое, что приходило в голову, так это побродить по городу, невидимым и неслышимым, однако Трегоран помнил, строки, дописанные в самом низу первого свитка. Они гласили: "Да не осмелится наделенный силой освобождать дух свой более, нежели на стражу одну, ибо начнет пламя его, лишенное оболочки телесной ослабевать, и будет истончаться оно поколе не потухнет. И как свершится сие, падет тело замертво, а дух отправится в подземное царство".
Значит, нужно быть аккуратным.
Он подошел к краю крыши и посмотрел вниз.
"Дух не должен разбиться, если упадет".
Нет, определенно не должен.
Трегоран зажмурился и шагнул вниз. Ни чувства падения, ни боли, ни хруста сломанных костей. Он осторожно открыл один глаз, затем — второй. Все было в порядке — чародей завис в воздухе.
"И как же мне спуститься"? — задумчиво проговорил Трегоран. — Как бы это сделать?
Он решил попробовать мысленный приказ.
