Питер. Война (Питер-2)

Остроумно, блин.

К сожалению, для веганца время остроумных шуток осталось далеко позади.

Видимо, кроме владимирцев, проклятая тварь угробила и нескольких веганцев-солдат. И развесила сушиться про запас, здесь, в логове…

«…исакий. Пойдешь туда». Временном логове?

Шуууух, ш-шууух. Комар застыл. Шорох бетонной крошки. Сюда кто-то двигался.

Кто-кто… Комар медленно опустил фонарь и поежился. Кто-то очень большой.

И голодный.

— Кто там? — детский голосок. Комар вздрогнул всем телом.

Да, для веганца время остроумных шуток закончилось. Зато для Комара — только началось.

Он поднял руку и коснулся лба. Холодная испарина.

(поиглаем?)

— Кто там? — снова спросил детский голос. От звука этого голоса зашевелились волосы на затылке. Комар отступил от веганца… замер…

Куда спрятаться?! Куда бежать?!

Шорох все приближался. Что-то огромное, тяжелое, мягко двигалось в темноте к нему, к Комару.

— Где ты? Человечек! Давай поиглаем. Ну, пожа-а-ауста!

Комар представил, как там, на одном из щупалец огромной твари, свисает хрупкое тело девочки лет пяти… Глаза как кровь…

Представил — и побежал.

Глава 7. Бегство из рая-2

Глава 7

Бегство из рая-2

Станция Площадь Восстания, час X + 2 часа

— Рассудок, плачь, ты — колокольчика рыданье. Ведь караван моих надежд...

Ахмет дрогнул лицом, уперся ладонью в холодную бетонную стену.

— …уходит в дальнее скитанье…

Желудок мучительно сжался, Ахмет напряг мышцы, чтобы не обделаться — позорно, недостойно мужчины и правителя.

Царь. Я царь.

Тогда и веди себя, как царь.

Он снова почувствовал, как стены сжимаются вокруг него, словно в спазме. Словно взбунтовалась не только его прямая кишка, а этот тоннель — длинный, ледяной, темный, — изгибается и сжимается вокруг него, Ахмета, как податливая, упругая резиновая кишка.

"Я внутри червя", подумал он внезапно. "Мы все живем внутри гигантского червяка".

Который прогоняет через себя землю и грязь, кубометрами и кубометрами — чтобы в итоге переварить кого-то вроде него, маленького мальчика Ахмета, который называет себя царем Площади Восстания.

«Когда я наконец вырасту и начну ощущать себя взрослым?»

— Мой господин, — старик Мустафа неслышно материализовался рядом, протянул полотенце. Ахмет вздрогнул, с усилием оттолкнулся от стены. Хватит, хватит, приди в себя. Взял полотенце и вытер холодное, лишенное чувствительности, словно бы пластиковое лицо.

Касание шершавой жесткой ткани полотенца привело его в чувство.

Давай, Ахмет. Давай, царь. Ты взрослый. Действуй.

Он в последний раз провел полотенцем по лицу, затем бросил его Мустафе. Лови, старик.

Тот неловко, узловатыми старческими пальцами, поймал. И тут же выронил. Наклонился поднять. Ахмета на мгновение охватил гнев. Чертов старый болван! Толку от него…

Ахмет замер.

Мустафа смотрел на него в упор. Когда понял, что замечен, отвел взгляд. Обычной покорности в этом взгляде не было. Ни на грош. Куда подевалось извечное: «Да, господин. Как прикажете, господин»?

— Молодой господин, — Мустафа снова посмотрел на него. В этот раз обычным, вопрошающим взглядом старого слуги. — Нам лучше не задерживаться.

Ахмет помедлил и кивнул.

…уходит в дальнее скитанье.

Он заставил себя встряхнуться.

— Быстрее. Рустем!

Прежде чем покинуть станцию, нужно было пройти блокпост приморцев. Они ждут нападения из тоннеля, а не со стороны станции, но — все равно. Задача непростая. Тем более сейчас, после объявления военной тревоги…

— Быстрее! — он шагал по платформе.

Позади хрипло, с присвистом дышал Мустафа.

Голова болела. Ахмет потер висок, там билась набухшая вена. Отец под конец жизни мучился давлением, слабел на глазах. А ведь когда-то лично выходил на поверхность вместе с диггерами. И даже однажды взял с собой маленького сына, его, Ахмета Второго. Отец был сильный. Маленький Ахмет считал тогда, что его отец — круче всех на свете. Даже круче мифического Блокадника. Или того чудовища…

Ахмет сглотнул. Он вдруг снова, до мурашек в затылке, вспомнил тот выход с отцом на поверхность. Целая бригада диггеров охраняла их тогда. Отца, грузного, тяжелого, с оружием. И его — десятилетнего мальчишку в противогазе. И как они встретили… это. И как бежали в ужасе.

Зловещая, огромная темная фигура, шагающая по забитой ржавыми машинами улице.

По Невскому проспекту.

Скрежет раздавленных машин.

Треск и звон лопающегося стекла. И запах метана — сильный, раздражающий (откуда он в противогазе?). Жуткая, химическая вонь, словно выжигающая слизистую носа. Скорее всего, это просто иллюзия. И никакого запаха на самом деле нет…

Но фигура идет. Шагает. Две ноги. Словно человек на ходулях.

Только это был не человек.

Ахмет моргнул. Открыл глаза. Черт, почти задремал. Нервы.

Похожа на человека. Две руки, две ноги… Только намного больше человека. Где-то вровень с памятником толстому хмурому мужику на толстом хмуром коне. Тому, что высится перед Исакиевским собором. Александр Третий, кажется? Или Второй?

Царь. Коллега, блин.

Выстрелы, смолкнувшие было, зазвучали с новой силой. Потом опять что-то взорвалось. Пол дрогнул под ногами. Бетонная крошка посыпалась сверху. Интересно, сколько продержатся позиции приморцев? Ахмет желчно усмехнулся. Чтобы выйти к блокпосту в сторону Гостинки, нужно пересечь платформу. В другое время это было бы самоубийством. Ахмета сразу бы вычислили. Взяли бы под арест, а там обнаружилось бы, что комендант убит, а рядом труп, очень похожий на труп царя Восстания… То, что должно было спасти Ахмета в будущем, сейчас могло обернуться для него доказательством вины.

Но начавшаяся стрельба все изменила.

Сейчас вся станция гудела в панике. Толпы желающих покинуть Площадь Восстания. Вот уж не думал, усмехнулся Ахмет, что буду радоваться тому, что с моей станции бегут.

Но тут, в общей неразберихе, когда толпа беженцев пытается пробиться в тоннели, ведущие к Гостинке, Владимирской и Чернышевской… Все складывалось как нельзя лучше. Ахмет кивнул Рустему и Мустафе. Телохранитель тащил тяжеленную сумку с добром, что выгребли у мертвого коменданта приморцев. Медикаменты, патроны для калаша и пистолетов. Мустафа нес баул с вещами. Вперед. Вперед!

Блокпост они проскочили без проблем. Забинтованное, измазанное кровью лицо Ахмета никого не заинтересовало. У солдат хватало своих забот. Один из них толкнул женщину, та отлетела к стене, упала на колени. Закричала скорее от испуга, чем от боли. Солдат равнодушно посмотрел на нее, пожал плечами и вернулся на пост. Беженцы шли мимо, опускали головы, словно ничего не замечая.

Несколько приморцев в сером камуфляже пробежали против потока, распихивая толпу плечами. Командир кричал что-то злое и непонятное, грозил расстрелом. Ахмет краем глаза отметил нашивку с серым кулаком, отвернулся. Не хватало еще, чтобы его узнали. И так забот хватает… Беженцы продолжали движение, опустив головы. Как стадо баранов из детской книжки, подумал Ахмет. Прав отец. Люди хотят, чтобы ими управляли. Чтобы их вели. Труднее всего решать что-то самостоятельно.

Благословен тот, в чьей руке власть. Ахмет кивнул. Верно. Ему подвластна всякая вещь. Очень правильная сура шестьдесят семь. Аль-Мульк.

Тоннель втянул их в темное свое нутро, спрятал в темноту. Беженцы брели медленно, молча. Эхо шагов повторялось, возвращалось, нашептывало что-то мрачное и темное. Надежды нет. Надежды… Мы все умрем. Позади все так же звучали выстрелы. Каждый такой щелчок заставлял сердце екнуть, отзывался болью. Ахмет потер грудь.

Им преградили дорогу. Бродяга встал на пути, на ржавых рельсах, широко расставив ноги и засунув руки в карманы драной армейской куртки. Лицо в язвах, неровная рыжая борода. И ухмылка. Увидев эту ухмылку, Ахмет внутренне нагрягся.

— С дороги, — сказал Рустем хрипло.

Всего лишь бродяга. Не гнильщик, но — почти. Ахмет поморщился. Даже отсюда он чувствовал вонь немытого тела. Этого только не хватало.

Только вот почему в голосе Рустема нет привычной уверенности? Почему он дрожит?! Ахмет уже начал злиться, сделал шаг вперед…

И тут бродяга вынул из кармана пистолет. Нукер замер, держа саквояж на весу. Выражение его лица напоминало выражение… да, именно. Лицо проигравшего. Телохранитель выглядел жалко.

Ахмет поразился перемене, что произошла с верным телохранителем. Раньше, до сегодняшнего утра, Рустема бы не остановил какой-то бродяга с каким-то там пистолетом. Прежний Рустем был наглым и жестоким. И храбрым. Нынешний — выглядел неуверенным. Сдавшимся.

— Руки, — сказал человек.

— Че? — тупо повторил нукер. Рустем до сих пор словно не оправился от шока — после смерти друга детства и товарища. Похоже, я не того пустил в расход, зло подумал Ахмет. Юра бы не стал мычать, словно корова, а стал бы злиться и драться.

— Руки подними, дубина, — повторил человек. Рядом с ним оказался еще один бродяга, заросший бородой так, что лица не видно. Откуда они все берутся?!

Засада! Ахмет перетянул автомат из-за спины, мягко отступил на шаг. Ствольная коробка синевато светилась в полутьме. Взгляд Ахмета привычно зацепился за арабскую вязь надписи, вытравленной на металле «калаша». Так, еще шаг, сейчас, пока они заняты его людьми…

В следующее мгновение он спиной уперся в твердый холодный ствол. Больно.

Вздрогнув так, что зубы лязгнули, Ахмет замер. Чтоб тебя! «Благославен тот, в чьей руке власть…» Слова суры вдруг показалась ему насмешкой. Над ним, над Ахметом Вторым…

Власть уплывала в темноту, испарялась, словно дым.

— Вот так и стой, красавчик, — сказал женский голос. — И опусти оружие.

Ахмет вздрогнул. «Не может быть!» Мучительно и сладко знакомый голос. Низкие нотки отдались дрожью в груди.

Чертова сука. Чертова красивая сука.

«Илюза?» Он начал поворачиваться…

И тут его ударили. Вспышка света. Падение. Боль…

Ударили так, что наступила долгая-долгая ночь.

Полная темнота. Никаких звезд.

Глава 8. Ученик воина

Глава 8

Ученик воина

Ему снился океан, полный гигантских извивающихся угрей. Темные гибкие тела скользили в мутной воде, как в садке на Новой Венеции — рассеянный свет пронизывал толщу воды. Одно из мускулистых тел задело его — Артем вздрогнул от омерзения, внутри все занемело. Угорь был гигантский — во много-много метров, может быть, даже в километр длиной. И толщиной с тоннель метро.

Когда угри двигались, Артема толкала неумолимая стена воды.

Артем медленно повернулся, медленно поднял руки — и выдохнул.

Выдох уплыл вверх с гулким «буллб».

Артема окатило волной озноба и ужаса. Он был совершенно один — в этом гигантском садке, полном электрических великанов. Даже в мутной воде с плавающим в ней мусором Артем видел, как ослепительные вспышки электрических разрядов освещают темноту. Вода вокруг была насыщена электричеством — словно загустевший прозрачный сироп в лейденской банке.

Угри были голодны и смертельно опасны.

Они были бы опасны, даже будь нормального размера. Эти твари жрали все — окажись в воде человеческое тело, его раздели бы до костей в считанные мгновения.

Этим же гигантам Артем был на один укус.

В груди сперло, загорелось, словно там, в глубине грудной клетки, вспыхнул огонь. Это выгорали остатки кислорода.

Артем медленно, стараясь не делать резких движений, чтобы не привлечь внимания тварей, развернулся и поплыл прочь, мягко и плавно загребая руками и ногами. Там, в мутной чернильной тьме, было спасение…

Там могло быть что угодно, на самом деле.

Он плыл и плыл, и уже чувствовал, что воздуха не хватает. Кислород в легких превратился в удушливую черную горечь, в кислоту, проедающую любой металл. В нижних отделах легких, в ребрах уже зияли дыры, черная горечь с шипением разъедала мясо и кожу… вытравливала дорожки в окровавленной плоти. Еще, еще. Еще! Артем чудовищным усилием рванул себя вперед, к темнеющей в мутной воде громаде причала… Уткнулся в нее. Кислорода уже не было. Черная кислота заливала внутренности. Артем открыл рот и выбулькал в мутную воду чернильные клубы. Последним усилием он уцепился ногтями за каменную стену причала, обросшую водорослями. Рванул себя вверх, к воздуху…

Вода словно загустела, сопротивляясь.

…Артем выскочил из воды, вытягивая шею, чтобы вдохнуть.

Хватанул ртом воздух и снова ушел под воду. Булллб.

Артем замер. В мутной воде перед ним была морда угря. Гигантская. Серебряные глаза неподвижно смотрели на человека. Артема окатило ужасом. Угорь медленно придвинулся, в полной тишине раскрывая гигантскую пасть, полную зубов… Артем решил, что сейчас умрет. Сердце проваливалось куда-то внутрь…

И падало.

Падало.

Пасть мучительно медленно надвинулась на Артема. Раскрываясь… расширяясь… поглощая его без остатка…

Темнота.

* * *

Он дернулся в ужасе и проснулся. Сердце билось в груди, словно загнанная в угол крыса.

— Лежи, лежи, — произнес женский голос. — Все хорошо.

Артем облизнул пересохшие, лопнувшие губы. Почувствовал медный вкус крови. Открыл глаза. Потолок уплывал вбок, снова возвращался...

— Где… я? — говорить было трудно. Горло ссохлось так, что слова выходили исцарапанными. От пережитого испуга внутри до сих пор все дрожало.

— Спокойно. Ты в безопасности.

Очаровательный голос.

— Давай, я помогу тебе сесть. Вот так.

— Т-ты… кто? — Артем еще не полностью овладел речью. Выходил какой-то полусип-полухрип.

Над ним склонилась худенькая девушка чуть постарше его самого. Cерые глаза. Круглолицая, симпатичная. Если бы еще перестала так смущаться… Румянец алел на ее щеках, словно вспышка ядерного взрыва.

— Я… я Изюбрь.

— К-кто? — Артем откашлялся. К его губам поднесли железную кружку. Вода! Он сделал пару глотков, кружку тут же убрали.

— Пока хватит… Изюбрь. Так меня зовут, — сказала девушка.

«Да какая там девушка? Девчонка!», подумал Артем.

— Где я?

— В цирке.

Артем вздрогнул. «Возьмите меня с собой». Неужели это случилось?

— В цирке?!

Изюбрь занервничала.

— Д-да… в цирке. А что?

Он лег обратно. Все-таки он здесь, рядом с Лахезис. Даже если это только на пять минут.

— Хорошо.

Койка, на которой он лежал, находилась в небольшой палатке. Армейская, на отделение, определил Артем. Потолок в пятнах — словно потеки краски.

— Ты с какой станции… — начала Изюбрь.