Ежемесячный приёмный день его королевского величества Дагобера Шестого подходил к концу. Монарх сидел мрачнее тучи: сегодня просьбы были одна другой глупее, а последняя и вовсе довела его до того, что он с трудом поборол желание использовать тяжеленную золотую палку скипетра по первичному назначению любой приличной палки. А ведь пока он здесь общается с на глазах наглеющими подданными, его возлюбленная супруга Эрменгарда готовится в девятый раз стать матерью!

Потому король сидел как на иголках: девочка или... о боги, если вы есть, то есть, конечно же, вы есть, я в этом никогда не сомневался, пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет не девочка!

Наконец последний проситель покинул приёмную залу, и король с облегчением передал скипетр и державу канцлеру, с кряхтением покидая трон, ещё утром казавшийся таким удобным...

— Ваше Величество! — зазвенел под сводами приёмной залы девичий голосок.

Дагобер с мученическим стоном потянулся за ненавистными символами королевской власти, и только вновь обременив себя необходимыми атрибутами самодержца, разглядел, что это вовсе не проситель, а одна из бесчисленных младших служанок.

— Чего тебе? — буркнул король, обычно куртуазный с дамами любого сословия, но сейчас неимоверно уставший и оттого неприветливый.

Его суровость не сбила девушку с жизнерадостного настроя:

— Её величество только что счастливо разрешилась от бремени. Примите мои искренние поздравления!

"Боги, неужели, наконец-то..."

— У вас девочка! — лучась счастьем, выпалила служанка.

Секунду спустя монаршая немилость, вращаясь как бумеранг, миновала испуганно присевшую служанку и отбила кусок штукатурки с колонны за головой глупышки, неожиданно сообразившей, почему новенькой единодушно доверили столь ответственную миссию — объявить о рождении принцессы.

— Восьмая! — простонал король, принимаясь размеренно бить себя в лоб державой.

— Ваше величество, — аккуратно отобрал у него орудие незавершенного самоубийства канцлер. — Соберитесь. Подумайте, каково приходится королеве. И что она вам скажет. Попытайтесь придумать хотя бы пару ответов...

"Которые я успею выпалить до того, как в меня полетит очередная ваза"...

По дороге в опочивальню супруги Дагобер окончательно сник. С каждой беременностью характер его дражайшей половины портился всё больше, и король не мог её за это винить. Но что поделаешь!

— Королевству нужен наследник, — заявил он с порога. — Только поэтому я...

— Сядь, — отрезала его супруга, и король обречённо замолк и опустился на край постели. Роженица выглядела уставшей, но отчего-то вовсе не разочарованной — и Дагобер насторожился.

— Я прекрасно знаю, что королевству нужен наследник, — промолвила Эрменгарда с долей яда, способной убить дракона ("Не более тринадцати футов в холке и принятой натощак", — уточнила бы Бруня). — Запасной наследник, поскольку основной сейчас бродит неизвестно где в весьма сомнительной компании.

— Я ула...

— Неважно, — оборвала супруга королева. — Девятые роды, дражайший мой супруг, позволили мне понять одну вещь... С меня хватит! — рявкнула она, и за неимением лучшего швырнула в мужа подушкой.

Закаленный многолетней практикой монарх ловко увернулся и едва не сделал ответный выпад — но вовремя вспомнил, что он не на фехтовальной площадке, где скорость его реакции уже пару десятилетий как вошла в поговорку.

Если бы соратники узнали, благодаря чему её он приобрёл, то прославленный бретёр умер бы от стыда. Но, на его счастье, Эрменгарда была истинной королевой, и сор из дворца предпочитала не выносить.

— Что ты предлагаешь, солнышко? — на всякий случай готовясь спрятаться за подпорку балдахина, жалобно вопросил король.

— Я больше рожать не буду, — отрезала королева, и на этот раз супруг понял, что её не переубедить. Таким тоном к смертному приговору добавляют: "Обжалованию не подлежит". — За меня это будет делать другая.

— О! — вопреки воле короля, его губы едва не расплылись в мечтательную улыбку.

Но Дагобер был мудрым человеком, и потому задавил непозволительные фантазии в корне и устремил преданный взор на подозрительно следящую за выражением его лица супругу.

— Вы рано радуетесь, дражайший мой супруг, — процедила она сквозь зубы. — Речь не о вас, а о нашем мальчике.

— О Флориане? — хлопнул глазами король.

Дверь за его спиной распахнулась, и Дагобер нервно обернулся — чтобы встретиться глазами со старшей дочерью.

— Как ваше здоровье, матушка? — церемонно поинтересовалась та, закрывая дверь.

— Благодарю, прекрасно, — в том же духе отозвалась королева и, когда принцесса поравнялась с отцом, на тон ниже спросила: — Подслушивают?

— Разумеется, — пожала плечами принцесса, присаживаясь в изголовье.

Король в который раз отметил их несомненное сходство: длинные прямые волосы цвета ореховой коры, идеального цвета кожа и большие глаза (Ах, какие глаза! За эти глаза он когда-то и полюбил свою супругу. Он пропал, когда она подняла на него прекрасные, беспомощные и невинные очи... На то, чтобы открыть собственные и разглядеть истинный характер юной Менечки, ему потребовался почти год).

— Уже поговорили о моём дражайшем безответственном братце? — произнесла принцесса Бертрада ("Да-аа... Такая доза презрения пробьёт даже драконью шкуру!" — авторитетно заявила бы Бруня).

— Как раз говорим, — кивнула королева и перевела взгляд на супруга. — Мы подыскали достойную кандидатуру. Принцесса Сесилия достаточно хороша собой, неглупа, в приданое за ней дают Рыбачье озеро, замок и пару болот — ничего, пригодятся. Королевство у них богатое, на наше зариться не станут. А главное, за исключением её персоны, в их семье рождаются исключительно мальчики.

— Но вдруг она не понравится Флориану, — попытался возразить король.

— Куда он денется. Кто его спрашивает, — едва ли не хором "успокоили" его женщины.

— Но ему и восемнадцати ещё нет!

— Как раз через неделю будет, — убила королева всякую надежду отца на спасение сына.

— Я уже пригласила Сесилию, — кинула принцесса стартовую горсть земли на крышку гроба.

— Но надо дать ему время подумать...

— Это уже решено, — водрузила королева памятник поверх свежей могилки. — Флориан женится.

— Но мы даже не знаем, где он!

— Вот этим вы, дражайший мой супруг, и займётесь, — смахнула с надгробия пылинки королева и ласково улыбнулась.

А тем временем его королевское высочество наследный принц Флориан сидел в прокуренном, пропахшем дешёвым элем и подгорелой картошкой трактире, задумчиво ковырял ножом сучок в столешнице и страдал.

Ибо в какой-то паре шагов перед ним его счастье, его радость, его свет в оконце — суровая воительница Герда — сидела рука в руке со здоровенным громилой (волчья шкура на косой сажени, татуировка и отсутствие половины передних зубов — красавец, что ни говори!) — и на милом лице её застыло выражение абсолютного счастья.

— Ха! — и костяшки правой лапы громилы впечатались в стол, Герда вскочила и радостно рявкнула: — Я победила! Платишь ты!

— Тогда ещё по кружечке, за щедрого меня, — расплылся в щербатой улыбке наёмник.

— Надеешься споить меня и победить? Рискни... здоровьем, — ухмыльнулась валькирия.

Поскольку именно этим он и занимался последние лет десять и при этом умудрился остаться в живых, вояка вовремя сообразил, что всё хорошо в меру.

— Да я чё, я ничё, — прогундосил он. — Скучно чевой-то... Эй, парень, у тебя, никак, музычка с собой? Чего можешь слабать?

— Я трубадур, — хмуро буркнул Фло. — Я не лабаю, я исполняю песни и сказания.

— Ну так сыграй, втрубудуй, сыграй-ка чаво-нить... Весёлое!

Принц тяжко вздохнул и потянулся к лютне.

Ингегерда усмехнулась:

— Что, и эта тебе уже надоела?

Фло покраснел. Петь он обожал, но неблагодарные слушатели не ценили его рвение: лютня была уже третьей за последние полгода.

И была бы двадцать третьей, если бы не Герда.

Вот и сейчас принц оценил мускулы и выражение рож наёмника сотоварищи, и разумно отвёл руку обратно:

— Сожалею, господа кондотьеры, дама моего сердца не в настроении слушать песни.

И громила в волчьей шкуре уже хотел было махнуть рукой на капризного лютниста и на как бы невзначай поглаживающую рукоять фамильной реликвии "даму сердца"... Но его товарищ, подошедший после окончания турнира по рукоборью и потому не способный правильно оценить ситуацию, наморщил низкий лоб и подозрительно уточнил:

— Это как ты сейчас нас назвал?

Звучащее в его голосе сомнение (а не обозвали ли меня чем-то совсем уж нехорошим?) к концу фразы превратилось в уверенность, крепостью могущую поспорить с драконьими когтями (тут наш эксперт лишь покивала бы утвердительно).

— Дама сердца, гы! — внёс лепту другой такой же недальновидный товарищ.

— Не знаю, что вы имели в виду, но лучше бы вам взять свои слова обратно, господа ландскнехты! — одновременно посуровел Фло: когда дело касалось его возлюбленной, инстинкт самосохранения отправлялся даже не в спячку — в глубокий обморок.

— Ча-вооо?! — упёршись ладонями в стол, привстал враг культурной речи.

— Быть драчке, — мурлыкнула Герда, любовно расчехляя секиру привычным движением. Хотя как никто другой понимала противника.

В предсказании она, разумеется, не ошиблась.

Спустив пар, валькирия выискала в круговерти рук, ног, туловищ, оружия, мебели и посуды (причём два последних пункта то и дело переходили в предыдущий) свою неизменную обузу и по возможности бережно поволокла её к выходу.

— Лютня, — спохватился принц уже на пороге.

— В щепки, — не без удовольствия уверила его Герда: принц любил на привале побаловать избранницу песенкой-другой. Из-за чего привалы становились в последнее время всё короче и проходили всё более нервно.

Флориан только вздохнул и отступил, пропуская очередного драчуна, летящего по непритязательному маршруту "трактир-лужа перед крыльцом".

Некоторое время они шли молча, но наконец валькирия не выдержала и заметила:

— По-моему, тебе стоит завязать с музыкой.

— Денег на новую лютню всё равно нет, — понуро согласился принц, не замечая расцветшей на лице воительницы счастливой улыбки.

Настроение его, и без того не лучшее, вовсе упало бы, если б он узнал, какой шанс упустил: впервые за время их знакомства валькирия готова была его расцеловать!

Однако судьба позаботилась о подходящей замене для развития пессимизма: сзади послышались злобные крики. Перегруппировавшийся, подпротрезвевший и приноровившийся глядеть одним глазом противник, в количестве трёх вооружённых до зубов штук, по-прежнему собирался смыть оскорбление кровью.

Или хотя бы синяков наставить — тот, кто здраво оценивал свои шансы.

Впрочем, и Фло, и Герду обе перспективы не прельщали.

Принц вынул меч (тот самый, из пещеры Дигеллока), вспомнил уроки фехтования, преподанные как обычным учителем, так и крылатым, и, как настоящий мужчина, приготовился защищать слабую женщину.

— Прикрой сзади, — дипломатично скомандовала Герда, без труда задвинув его за спину.

"Вот опять, — меланхолично думал принц, глядя, как смысл его жизни без труда расправляется с громилами. — Никакой от меня пользы... И песни мои ей не нравятся. И она не любит меня. И вряд ли когда-нибудь полюбит. И рано или поздно оставит..."

Но вдоволь упиться осознанием своей тяжкой доли ему не дали: неведомо как, один из вояк проскользнул Герде за спину, и Фло, ещё додумывая последнюю мысль, уже нёсся ей на выручку, от страха позабыв всю тонкую науку протыкания ближнего своего большим куском железа.

И поэтому вполне во вкусе Герды с размаху опустил этот кусок на шлем наёмника.

"Дигеллоку было бы за меня стыдно!" — укорил себя Фло и вдруг осознал, что противник не собирается подниматься и продолжать битву: лежит, как упал.

— Я... я его убил, — дрожащим голосом пробормотал принц.

Перед глазами у него всё поплыло, закружилось — и потемнело: рыцарь без страха и упрёка упал в обморок.

И потому не услышал, как наклонившаяся над поверженным противником Герда беззаботно уверила его:

— Оглушил только. Эй, Фло! Ау!

И не увидел, как из подворотен выныривают закутанные в плащи тени — и круг их сжимается...

Очнулся Флориан с улыбкой — в тёплой, непривычно мягкой постели и на несколько более привычно чистом белье*. А открыв глаза, обнаружил, что находится в своей комнате, на собственной, не виденной уже больше года, кровати.

"Это что же, мне всё приснилось? — ужаснулся он. — И Герда?! Нет, не может быть!"

Принц молнией выскочил из кровати и заметался в поисках одежды.

— А, драгоценный братец соизволили проснуться! — заметил довольно-снисходительный голосок.

Фло обернулся и увидел закрывающую дверь старшую сестру. Одновременно он вспомнил, как позорнейшим образом покинул поле боя, свалившись в обморок, и настроение его вовсе испортилось.

Берта была ужасной язвой — хотя так, разумеется, и нехорошо говорить о дамах — и Фло с детства старался видеть её как можно меньше. А тут, только вернулся домой, и такой приятный сюрприз.

Несколько утешило то, что сестрица сразу отправила слугу за родителями, и те появились довольно быстро: Фло уже отмалчивался, но ещё не спешил претворять в реальность назойливое видение: схватить с кровати одеяло, замотать сестрицу с головой (особенно с головой!), связать шнуром от занавески и сесть для верности сверху. "Общение со знакомыми Герды действует на меня разлагающе", — удручённо подумал принц, незаметно для себя самого поглаживая одеяло тем же жестом, которым Герда частенько одаривала секиру.

От страшной участи старшую дочь спасли родители, мгновенно отвлекшие внимание на себя.

— Мы решили, что тебе пора жениться, — тщательно закрыв за собой дверь, вполголоса объявила королева.

— Это ты так решила, дорогая, — кисло заметил король.

— Неважно, — отрезала Эрменгарда. — Флориан, бродячая жизнь не только постоянно подвергает твоё здоровье опасности, дискредитирует правящий дом и разрывает моё материнское сердце — она ещё и может лишить наше королевство наследника. Поэтому потрудись исполнить свой долг перед будущими подданными, а после третьего сына, так уж и быть, можешь возвращаться обратно к своей, как её там...

— Ингегерде, — подсказал король.

Королева раздражённо глянула на него, но было поздно: Фло неожиданно понял.

Это сейчас, когда он бродяга и неудачник и когда ему по большему счёту нечего ей предложить, кроме своей безграничной любви, Герда смотрит на него снисходительно. А вот если он предложит ей стать принцессой...

Воображение уже нарисовало ему мирную картину совместной жизни: чудесным летним днём они сидят в беседке и пьют чай, время от времени Фло берёт лютню и наигрывает что-то, чему Герда благосклонно внимает; где-то в саду бегают дети (не то чтобы в восемнадцать лет Фло особо их желал, но матушка тоже наверняка была где-то в саду), великолепные волосы возлюбленной вместо простецкой косы уложены в высокую причёску, платье подчёркивает роскошную фигуру, наманикюренными пальчиками Герда элегантно подносит кружку к губам...

↓ Содержание ↓