Сначала бросилось в глаза кричаще яркое окружение. Костюмы, костюмчики, платьица, брючки-блузки, юбочки... Понятно, торговый комплекс, зал одежды для девочек. Что непонятно — почему так ярко? Скромнее надо бы.

Потом... ну да, женщины, как же без них. Одна в длинном, явно форменном платье продавщицы-консультанта, и рядом с ней стильная жгучая брюнетка формата small-short. И обе придирчиво рассматривают девочку между ними. Почти голенькую, между прочим. Из одежды на ней — только штанишки в обтяжечку, опять же кричаще разрисованные малиновыми сердечками по ослепительно белому фону. И одно, самое крупное и выразительное — между ног.

— Блясьво! — не удержалась она.

Не, ну мало того что раздели без стыда и стеснения — а чего, маленькая же, бесправная! — так и нарядили в проститутские штаны! И любуются, дуры.

Женщины удивленно оглянулись, она шевельнулась возмущенно, и голенькая девочка на крохотном подиуме шевельнулась аналогично. Шагнула вперед — и пухлая малышка шагнула тоже. Не сдвигаясь с места.

Голограмма, ошеломленно поняла она. Ее голограмма. Причем хорошо подработанная компьютером, потому что она сама — одетая.

— Заговорила! — ахнула продавщица и манерно прижала ладошки к щекам, типа, ах как она удивлена. — И как заговорила!

— Нет-нет, она у нас не разговаривает, это случайный звук! — с фальшивой улыбкой запротестовала брюнетка. — Мы берем это, оформляйте!

Продавщица с лицемерной улыбочкой покивала, мол, знаем мы такие случайные звуки, проделала молниеносную операцию с картой брюнетки, упаковала позорные штанишки и отошла к другой покупательнице. Брюнетка подхватила пакет, ее за руку и злобно потащила на выход.

На ходу она оглянулась. Голенькая малышка на подиуме оглянулась тоже, подарила удивленный взгляд широко распахнутых темных глаз — и растаяла.

Тогда она обратила внимание на женщину рядом, судя по исполняемым функциям, маму. А ничего такая, на первый взгляд. Молодая, красивая, маленькая ладненькая брюнетка, эмоции так и брызжут при каждой гримаске подвижного личика. Чудо, а не женщина! Только ладошку стиснула так, что больно.

Она остановилась и вырвала руку. Вот, гораздо лучше.

— Ты чего? — поразилась предположительная мама.

— Сама! — категорично заявила она.

Простое слово вогнало женщину в ступор.

— И вправду заговорила! — наконец справилась с эмоциями женщина.

Женщина ей понравилась. Резкая, откровенная, эмоциональная. Обнять бы такую и целовать. Она сжалилась, протянула ей руку, взялась за изящную ладонь и разрешающе кивнула.

Лучше б снова ругнулась — от такого простого жеста мама чуть не упала. Что, ее никогда не водили за ручку, всё сама? Психотип властной женщины? Бедненькая.

Наконец разобрались, успокоились, пошли. И тут противоположная стена торгового центра взорвалась картиной — объемной, блин, объемной картиной! -, бойцы в камуфляже заскользили хищно сквозь заросли, и зазвучала негромкая песня:

— Нас не было — мы были,

Смеялись, водку пили,

И гибли под огнем -

Но удержали Родину плечом.

Водители, танкисты,

Стрелки, парашютисты...

Получилось настолько впечатляюще, что она замерла в восхищении, а посетители шли себе мимо и сквозь, не обращая на действие никакого внимания. Они что, не слышат ярости и горечи, что рвется из музыки в мир?

— Да что с тобой сегодня? — озабоченно пробормотала мама.

Девочка призадумалась — а действительно, что с ней? Как будто она — и не она вовсе! Маму поведением в ступор вогнала... И почему мир такой незнакомый? Она где вообще? Ау! Понятно, что в торговом комплексе, но... объемные картины — это из другой оперы! И люди вокруг одеты... одеты, это сомнению не подлежит, но... Она снова оценивающе оглядела маму. Серебристые лосины, черный кардиган. На плечиках — какая прелесть! — крохотные серебряные погончики. Лейтенантские, между прочим. Под кардиганом, на первый взгляд — ничего, кроме тела, вон как грудь нахально сверкает. Стильно, подчеркивает стройность... но как-то чуждо. Так могли бы одеваться звезды Голливуда. Или на звездолете. Или гуманоиды. А что, мама вполне тянет, симпатичная такая гуманоидная особь явно женского полу, схватить бы и тискать.

Она закрутила головой, оглядываясь в новом для себя мире, но женщина быстро потащила ее наружу.

Торговый комплекс кончился, на выходе в щеку ударил поток теплого воздуха. Накатил одуряюще вкусный запах свежей выпечки. Она с любопытством огляделась. Террасы в зелени, столики открытых кафе... э, нет, не открытых — над всей площадью ажурные фермы прозрачного купола. И улица вдалеке тоже закрыта сверху. Искусственное освещение в дополнение к сиянию неба. Купола... она — не на Земле?! Хм, притяжение вроде обычное, вон как задницу вниз тянет...

Мама раздраженно дернула ее за руку. Понятно, торопится. Взрослые всегда торопятся. Пока не помрут. Ну и куда спешим, спрашивается?

Она ожидала поездки в... чем-то. Мама же спешит? Посмотреть бы, в чем тут ездят. Такие стильные грудастые красотки должны как минимум усаживаться за руль спортивных авто! Но мама потащила ее по улице пешком, и все вокруг тоже топали пешком, и по тротуарам, и по проезжей части. Куда делись машины?!

Улица тоже цепляла внимание. Узкая. Деревьев нет в принципе, асфальт и сразу белые стены домов. Дома. Вот в чем дело. Дома не стояли отдельными строениями, они тянулись вдоль проезжей (проезжей ли?) части сплошной белой стеной, и с другой стороны улицы тоже. И на них опирались фермы перекрытий. На фермах — прозрачное покрытие, за которым вроде бы небо. Бледно-голубое небо с разводами облаков. Все же — Земля? А почему тогда купола?

Через равные промежутки в стенах чернели арочные своды — проходы во внутренние дворы. У проходов там и тут толклись подростки. Она на ходу заглянула в проход — мужчина в будочке тут же поднял голову и уставился на нее. Ого, охраняется, и видеонаблюдение есть.

Мама лихо завернула, толкнула ее пакетом, дернула за руку и зацокала высокими каблуками под арку. Пришли? Это здорово, а то она уже взопрела. Ворочать такой задницей — нелегкий труд! Как толстухи вообще ходят, а?

При их появлении охранник в будочке встал и — оу, держите меня семеро! — козырнул! И глазами маму проводил. Оп-па! Не, что проводил, понятно: стройные ножки в лосинах, ладная попка словно голая, что б не посмотреть... но не так же! Смотреть надо непроизвольно, выворачивать шею, а он — подобострастно! Мама что — начальница ему?! Или — жена начальника? А тогда почему так позорно, пешком?

Охранник и на нее посмотрел — но совсем по-другому, как-то мерзко, гадко, она даже передернулась. Так посмотрел, словно она — беззащитная жертва, а он выбирает место и время для истязаний. Б-р-р. А по виду — обычный такой молодой парень. Белобрысый. Но спину взглядом сверлил, пока она не зашла во двор.

Она с любопытством завертела головой. Какие непривычные выпуклые окна! И зелень, зелень в каждом. И непременный купол над всем двором, на этот раз грязный, неохотно пропускающий дневной свет. Детская площадка с пористым разноцветным покрытием, спортивная площадка...

Мама мазнула карточкой по замку, толкнула пакетом вперед. М-да, в дверях электроника, а за дверью — обшарпанный подъезд.

Третий этаж. Аж шесть дверей на лестничной площадке. На одной — мерцающая зеленым табличка с надписью — "В.В. Лебедь". И две золотые звездочки справа. Похоже на армейский погон. Снова лейтенантский. Их квартира, что ли?

Надпись мигнула и сменилась. "11.30. в-сиб.вр. 1 августа 2055 г."

Вот оно как. Пятьдесят пятый год. Будущее? Она — в будущем?!

-=-=-

Сергей Лебедь недовольно приложил карточку к декодеру замка. Надпись подмигнула ему.

— Сука! — огрызнулся в ответ он.

Ну не любил он — ни надпись на декодере, ни звание супруги. Вероника Лебедь, по новой табели о рангах — лейтенант жилищно-эксплуатационной службы. А у него — всего лишь сержантский шеврон на рукаве коммунальной робы. Начальница, подумаешь! Сука. Красивая. Все же добилась своего, мужики на работе боятся выпить! Последней радости лишила, как теперь жить, а? При такой адовой загрузке только выпивка и спасает, но что б она понимала? У нее своя жизнь в административной зоне — с рестораном, служебным фитнесом, парикмахерской и директором Давидом! Сука.

Ботильоны жены красовались в прихожей на привычном месте. Значит, уже пришла. Хорошо ей, свободный рабочий день, цокай себе по торговому комплексу, когда хочешь, хоть бы раз с них навернулась!

В прихожую на мгновение заглянула симпатичная мордашка в обрамлении черных кудрей, округлила изумленно глаза. Сергей скривился. Так называемая дочь. На папу и маму не похожа, зато похожа на директора Давида. Толстозадое, неповоротливое существо, не умеющее в свои шесть лет говорить. Или не желающее — тупого упрямства у отродья на десятерых.

Он расстегнул защелки шлеи, сбросил униформу прямо на пол и, как был в каспере, так и потопал в душевую. Вероника терпеть не могла рабочую форму на полу, ну, так ей и надо, пусть и дальше не терпит. А ему удобно, вот!

Вероника развернулась к нему от зеркала, в лосинах и корсете поразительно юная, похожая на девочку, в которую он когда-то влюбился на свою голову. Возмущенно округлила глаза:

— Серый, ты представляешь, она новые обтяжечки порвала! Специально! Я только что купила, августовскую социальную карточку на нее истратила, а она раз — и пополам их! И выбросила, представляешь?!

Якобы дочка стояла рядом и искательно улыбалась ему. Раздражение накатило волной. Он поймал девочку за руку, развернул и треснул от души. Она не дернулась от боли, как обычно. Качнулись кудряшки, голова развернулась, темные глаза посмотрели недоуменно.

— Вот скотина! — донеслось до него задумчивое. — Девочку бить? Думаешь, я с тобой не справлюсь? Зарежу во сне. Садист.

Рука, приготовленная для следующего удара, невольно опустилась. Сергей вдруг понял, что она действительно может. Подойдет ночью и ткнет ножом. В горло. Как он ее иногда лупцует — запросто может.

— Кавказское отродье! — выругался он и ушел в душевую.

Далеко не сразу до него дошло, что девочка заговорила. А когда дошло, он рассердился. Горское племя! Ну что б ей с "папа-мама" не начать, как детям положено? Нет, сразу — "зарэжу!" Первое слово!

Дверь в душевую он не закрыл. Типа стесняться некого. На самом деле в глубине души жила надежда, что заглянет Вероника. Как в юности. Спинку потереть, то-се... Не заглянула, и он в очередной раз смертельно обиделся. Ей что, трудно?! Конечно, ей незачем, она теперь к Давиду заглядывает! Так что строгое личико так называемой дочери появилось в дверях неожиданно. Он обмер от страха. Нож, у нее нож! Пригляделся... нет, расческа. Ф-фух. Без ножа заявилась. На этот раз. Скользнула равнодушно взглядом по его мужским достоинствам, словно сотню лет их видела, и уставилась в глаза.

— Кто я? — раздалось требовательное.

Он чуть не упал от удивления. Нормальный вопрос, да? От шестилетней дурочки, еще вчера не умевшей говорить!

— Кавказское отродье! — прошипел он. — Иди отсюда!

— Не дочь, да?

Девочка подумала. Поглядела на его руки.

— Не трясись, не трону. Простила. Но больше чтоб не бил. Слова понимаю.

— Будешь пакостить — руки поотшибаю! — пригрозил он по привычке.

Девочка подумала.

— Штаны в обтяжку для толстухи — очень некрасиво, — рассудительно сказала она в результате. — А сердечко промеж ног — очень неприлично, неужели непонятно? Надень прозрачные колготки, чтоб причиндалы было видно, с сердечком на заднице, и пройдись по улице — сразу осознаешь! Мне юбки нужны, до колена, понятно? Лучше плиссированные.

Оглядела его строго, кивнула своим мыслям и ушла. Он не сразу понял, о чем она. Посмотрел на свои руки. Пальцы мелко подрагивали. Б-р-р, жуть какая. Ну ее к черту. Вероника нагуляла? Вот пусть и воспитывает.

-=-=-

Она провела пальчиком по сенсору замка, тихонько открыла дверь, спустилась по лестнице, разблокировала еще один замок и вышла во двор. Понаставили замков, как в тюрьме, еще и надзирателя во дворе посадили! Зачем, спрашивается? Нет ответа.

Родители ее уходу не удивились, она и раньше так делала — выходила, чтоб позвать к ужину брата. Да они ее ухода и не заметили — ругались увлеченно на кухне. Все как обычно.

Как правило, она выходила и маячила молча в сторонке, пока брат не соизволял обратить на нее внимание. Но сейчас ей требовалось подумать без помех.

Во дворе, несмотря на вечер, кипела жизнь. Бормотал репродуктор радиационной опасности под аркой, играли в карты за столиками на детской площадке, пацаны носились по спортплощадке с мячом, тетки о чем-то рассуждали возле доски объявлений, девчонки играли в догоняшки — и дворовый надзиратель торчал в будочке-стакане, так называемый смотрящий. Обычный вечер обычного первого августа две тысячи пятьдесят пятого года. Обещали в ближайшее время открыть интернет, говорили, что там будут выложены бесплатные фильмы, может, даже западные, но пока что все развлечения сосредотачивались во дворе. Не телевизор же смотреть. Там всего-то три канала, и всё смотренное-пересмотренное не по одному разу.

Она тихонько пристроилась подальше от спортплощадки. Итак, прежде всего: она — девочка. Шесть лет, через месяц первый раз в нулевой класс. Неразвитая, малоподвижная. В семье — нежеланный ребенок. Кавказское отродье? Ну... да. Отродье она бы исключила, а так — один в один грузинка. Или осетинка. Или черкешенка. Или... да много их, на русский неопытный взгляд одинаковых с лица. При том, что родители вроде бы русские. Что-то крылось в ее появлении на свет не очень приличное. Как будто залетела маменька по пьяни от собственного начальника. Случайно.

Отец... Тяжелый случай. Хотя мужчина красивый. Рослый, светловолосый, челюстью кирпичи можно ломать — настоящая арийская бестия. Атлет, и мужское достоинство ого-го какое. Форма у него красивая, вся в ремнях, мужественная такая. Она, как увидела отца впервые, так сразу и влюбилась. Ну настоящий папа! А он как даст по почкам, аж в глазах потемнело...

Она помрачнела от неприятных воспоминаний. Отец ее за родную не считает, вот в чем проблема. Правильно не считает, чужая кровь у нее на лице пропечатана, но... бить, да со всей силы? Прирезать бы гада, как обещала!

Она подумала и со вздохом решила, что резать пока что рано. Папа у нее один, его надо беречь. Да и не гад он, а... пацан. Испугался ее, как маленький шкодник. Знает, что неправ! Значит, можно воспитать. Подружиться с ним? Ну... а почему нет? Глазки ему состроить, приласкаться...

Она вспомнила, как получила по почкам, и снова помрачнела. Тут приласкаешься, как же. Ну почему так? Ей же так мало от отца надо! Чтоб относился к ней с нежностью, только и всего, разве это так сложно — проявить нежность к маленькой девочке? Ну и что, что чужая?

Переборю, решила она упрямо. Окружу заботой, вниманием, лаской, он и поплывет. Забота и ласка всем нужны.

123 ... 232425

↓ Содержание ↓