Анна

Глава 1.

— Света.

Молодая женщина, сидела на открытой веранде и продолжала читать, или скорее делать вид что читает, хотя прекрасно слышала мать.

Елена Сергеевна подошла к перилам, облокотилась и стала ждать, когда дочь обратит на нее внимание.

Девушка закрыла книгу, положила на соседний шезлонг и подняла глаза.

"Красивая, — подумала Елена Сергеевна, — вот бы тебя ещё и счастливой сделать".

— Ты двадцать пять лет приучаешь меня к тому, что ты Анна, с тех пор как в два года выдумала себе это имя, — сказала Елена Сергеевна, — но для меня ты всю жизнь будешь Светой, потому что это имя тебе дала я.

"Интересно, — думала Аня-Света, — что для меня "вся жизнь". Только двадцать семь лет этой или пятьдесят два года той, настоящей, когда действительно была жизнь, была семья, была моя Аня. Или можно сложить две жизни, ах да три, я же ещё полтора месяца младенцем был, или была. Нет, тогда был. Вот в отместку за то, что заморил себя голодом, и второй раз лишил себя такого ну супер ценного дара, в третьей, этой жизни я — она".

— Да мама? — наконец ответила матери дочь.

— Ты посидишь с нами? — с надеждой спросила мать.

— Всё не оставляешь надежды связать меня узами Гименея? И милейший юноша, якобы случайно мелькающий у меня перед глазами, скорее всего идеальный кандидат на звание мужа?

— Юноше тридцать два года, — улыбнулась Елена Сергеевна, — он приятель твоего брата, у которого сегодня день рождения, поэтому тут он не случайно, и кандидат если не идеальный, то уж неплохой точно. А твоя внешность и фигура заставят мелькать перед глазами и импотента.

Анна поморщилась: "Фигура, будь она неладна. Одни подушки безопасности чего стоят".

— Ты загнала меня в угол, признаюсь — я лесбиянка. Мама, прости и прими мой выбор.

— Не паясничай. По мне так будь ты хоть зоофилкой, лишь бы, наконец, начала жить, и была счастлива.

"Жить — это значит все снова. С троллями в сердце бой", — вспомнила строчки Ибсена Аня и улыбнулась матери.

— Прости, глупая шутка. Я счастлива, — "Почти", — про себя добавила Аня.

...Первые годы жизни дочь казалась Елене Сергеевне просто замкнутым и стеснительным, пусть и излишне серьёзным, ребенком. Ни капризов, ни истерик, ни плача. Света не заплакала даже сразу после рождения, просто кашляла.

Потом это имя — Анна. В два года зашла к родителям в комнату и спокойно сказала, что выбрала себе имя — Анна. И всё. Это можно было списать на детскую игру или, наконец, на первый каприз, если бы дословно это не звучало так: "Я выбрала себе имя — Анна, в прочем, допустимы любые производные, кроме Аннушка". Всё, имя Света стало для неё чужим. Дочь упрямо не отзывалась на Свету ни в саду, ни в школе, ни в институте, вообще больше никогда.

К пятнадцатому дню рождения девочки Елена Сергеевна почти поверила, что у дочери нет никаких эмоций. Ошиблась. Сильно ошиблась. Нежелание жить это эмоция, и ещё какая!

Семь попыток самоубийства за три года! Три года ада, как обычно спокойного почти безэмоционального ада. Появились и слёзы, каждый раз, когда Света, благодаря чуду или стараниями врачей, что тоже чудо, возвращалась к жизни, в глазах были слёзы. По-прежнему ни истерик, ни криков, просто открывала глаза, понимала, что жива и плакала.

В восемнадцать лет всё закончилось, ни потому что захотелось жить, просто как сказала дочь: "Это была истерика. Она прошла. Я очень устала", — поняла, убить себя это единственное что она не может. Всё остальное она даже не старалась получить, просто молча, с бесящей окружающих невозмутимостью, что-либо делала и делала лучше всех.

— Я поеду к себе. Поздравь от меня Игоря, — Аня подошла к матери и погладила её по голове, — Не грусти, у вас праздник.

— А у тебя? Когда у тебя будет праздник?

В голову вновь пришли строчки любимого Ибсена и Анюта не удержалась:

Я один. Судьба такая

Мне давно уж не по силам.

Обессилел, вспоминая,

И хочу вернуться к милым.

— Что-то меня на цитаты сегодня тянет, — добавила она уже прозой, — не знаю мам. Хочешь, пойду и куплю что-нибудь для дома? Уютненько сразу станет, вот и будет у меня праздник.

— Тебя не на цитаты сегодня тянет, а на насмешки. Уютненько! У тебя в трёх комнатах только кровать и магазинная стойка с одеждой!

— Аня, — у самых ворот девушку нагнал отец, — подожди, я тебя отвезу.

— Не надо папа.

Девушка обняла отца, махнула брату и вышла за ворота.

"Какая ирония, — думала Аня, — в той, настоящей жизни у нас были соседи, семейная пара, они не могли договориться, как называть свою собаку. Псина была жутко породистая и по своим, породистым заморочкам должна была называться Цыви. Мужу кличка категорически не нравилась, и он звал собаку Джуди. Вот и меня мать называет придуманным ею именем, отец, тем, которое выбрал я. Кстати, и дрессировщик где-то наверху имеется, правда мог бы и пряник кинуть, двадцать семь лет всё кнутом обходится. Справедливости ради, с Его точки зрения пряниками меня завалили. И родители не бедные, мягко выражаясь, и корочек ненужных мешок, тело и морда презентабельные, заживает всё опять-таки в продолжение собачьей темы, как на барбоске. Неплохо бы у меня выяснить, что мне пряник, а что кнут".

Следующие два дня были выходными, и Анюта могла не торопиться домой, впрочем, она никогда и никуда не торопилась. Просто сейчас она могла насладиться своим единственным развлечением. Смотреть как встречные мужчины, а порой и женщины сворачивают шеи или как Анна называла этот процесс: "социальный эксперимент по воспитанию в особях человека способности судить о прекрасном"

Несмотря на то, что фактически она была мужчиной, запертым в женское тело, Андрей чувствовал себя в нем вполне комфортно. Он не "подселялся" в него вдруг и неожиданно, он в нем родился, да по божьей прихоти в третий раз и с памятью, сознанием и навыками двух предыдущих жизней. Все его неудачные самоубийства были не борьбой с женским телом, Андрей не хотел жить, жить без своей жены. Но время штука коварная и к восемнадцати годам своей женской ипостаси он почти смирился и принимал жизнь как неизбежное зло. Ну а тело, что на него злиться, тем более что на зависть многим и многим было оно и красивым и не "проблемным", диет не требовало, косметики тоже, а спорт был привычкой прошлой жизни. Так что если с телом можно дружить, то Андрей с ним дружил. Ворчал, но неплохо с ним управлялся и одевал, спасибо жене и любимой тёще с их прекрасным вкусом и любовью к женственной одежде.

Путь до дома занял времени меньше, чем хотелось бы, и Анюта, чтобы убить время до вечера устроилась на скамейке, стоящей вдоль березовой аллеи на пути от метро до дома.

Глава 2

Пробка на ленинградском шоссе была как всегда великолепна — пять рядов автомобилей, ползущих со скоростью черепахи. Черный BMW протиснулся к обочине из третьего ряда и припарковался. Из машины вышел водитель, с раздражением захлопнул дверь и пошел через дворы в сторону аллеи ведущей к метро.

"Что же за день сегодня такой поганый, — хмуро вышагивая, и мало что замечая вокруг размышлял водитель, — все и вся, кому не лень поставили перед собой цель довести меня до белого каления!"

В кармане запиликал телефон. Сергей, несмотря на то, что мелодия на все контакты у него была одинаковая, и так понял, кто звонит. "Любимая, ты как всегда вовремя", — подумал он и с обречённостью сел на край скамьи, мимо которой проходил.

С Ирой они вчера поссорились. В очередной раз. Вообще их отношения заходили в тупик, ссоры происходили почти каждый день, а иногда и по два раза. И надо бы, наверное, рубануть всё и разойтись, но за десять лет, что они вместе, отношения превратились в привычку, а привычки ох как тяжело бросать!

"И разговаривать, когда на взводе не лучшая мысль, — медленно поднося телефон к уху, как ядовитую змею, думал Сергей, — и не ответить себе дороже".

— Да, Ир

Анюта наигралась в свой "социальный эксперимент" и теперь вообще сидела на скамейке с закрытыми глазами.

"Может правда, как говорит мать, попробовать начать жить", — думала она.

Последние пару лет, подобная мысль все чаще и чаще всплывала в сознании и каждый раз очень пугала. Андрей даже потряс головой, как бы желая выкинуть эту мысль из нее. Ему казалось, что это будет предательством, изменой по отношению к жене, к их любви. В голове всегда появлялся контраргумент, что какое же это предательство, если её уже нет, а он жив. Эта мысль злила: "Может, жены и нет, но любовь есть!" "Так и никто не заставляет тебя забывать вашу любовь, — выскакивал новый контраргумент, — помни её, уважай, цени, что в твоей жизни был такой дар! Но и не мучай себя, хватит, ведь твоя Анечка видит тебя и видеть, как её любимый изводит себя ей тоже больно!"

Пока Анна в очередной раз вела этот, выворачивающий душу, мысленный диалог, на другой край скамьи кто-то сел и мужской голос сказал: "Да, Ир".

Анюта открыла глаза, её соседом по скамейке оказался довольно приятный мужчина, именно мужчина, а не инфантильное, женоподобное существо с мужскими половыми признаками, засилье каковых последнее время пугало. Мужчина с обреченностью на лице выслушивал собеседника, точнее собеседницу. Голос из телефонной трубки периодически срывался на истерические интонации, и мужика было откровенно жаль.

"Кстати, о приятных мужиках, симпатичных женщинах и мамином желании найти мне вторую половину, — подумала Аня, — чисто теоретически представим, что я решусь, и что дальше. Кого мне выбирать в качестве второй половины? Если я сейчас женщина, то природа диктует искать мужчину, — Анюта, посмотрела на соседа по лавке более заинтересованно и попыталась, для начала, представить, как она с ним целуется, — фу-фу-фу, прочь гомосятина! Один раз не... Нет-нет-нет, на такие подвиги я не готов, или не готова или все-таки готов, в смысле не готов к чему-то, а не готов как ОН или как ОНА. Так и в Ганнушкина загреметь можно, прям раздвоение личности. Если я планирую, для начала, хотя бы просто общаться с людьми, то надо определяться, как себя внутренне называть, а то так и спалиться не долго. Ладно как говорила незабвенная О'Хара "об этом я подумаю завтра".

Пока Анна проводила сама с собой всю эту дискуссию и решалась если и не на начало нового этапа в своей жизни, то хотя ба на обещание попытаться серьёзно подумать об этом, Сергей закончил малоприятный разговор.

"Ну, зато мне можно теперь никуда не торопиться", — попытался найти, хоть что-нибудь приятное в завершившемся разговоре он, и наконец "включился" в окружающую его действительность. Сергей также понял, что на скамье он сидит не один, и стало немного неудобно, что кто-то посторонний стал свидетелем его очередной ссоры с Ириной. Вдвойне неприятно стало от того, что свидетелем была красивая девушка. Причем красота её совершенно не вязалась и с этой аллеей и тем более с заурядной скамейкой у метро. Девушка рассматривала его с почти академическим интересом.

— Простите, — извинился Сергей, — судя по вашему выражению лица, я вам неприятен и из женской солидарности Вы меня, наверное, осуждаете?

— Осуждаю я инфантильных, сорока летних мальчиков на самокатиках и бутылочное пиво, — ответила девушка, — самоката я не вижу, и если Вы не занимаетесь розливом пива в бутылки, то и осуждать мне вас не за что.

Сергей улыбнулся, его позабавил ответ.

— Осталось узнать, чем я Вам так неприятен.

— Не Вы, скорее ассоциативная цепочка, вызванная вами. Не забивайте свою голову чепухой.

— День сегодня дрянной выдался, и эта чепуха в голове как терапия. Помогает переключиться, на что-то другое.

— Сейчас бы анекдот, какой-нибудь ввернуть, но в голове только Экклезиаст с его суетой сует и томлением духа.

— Согласен, Экклезиаст будет перебором.

— За то, как пафосно. Особенно если следом ввернуть ещё какую-нибудь мудрость.

Постепенно разговор превратился в некий словесный бадминтон на природе, когда соперники играют не на результат, а для удовольствия. Это даже диалогом можно было назвать с большой натяжкой. Один кидал, какую-нибудь фразу, второй, потому что была его "подача", отвечал не столько на слова собеседника, сколько на свои мысли.

Разговор как-то убаюкивал, вся нервотрепка сегодняшнего дня казалась суетой

"Хм...сует, — хмыкнул Сергей, — и верно Экклезиаст лезет. Может это заразное? — он представил, как жалуется врачу на Экклезиаста. — Ага, а сзади санитар подкрадывается со смирительной рубашкой".

Было странно сидеть рядом с красивой, совершенно незнакомой девушкой разговаривать "ни о чём" и чувствовать себя вполне комфортно. Никто не кокетничал друг перед другом, собеседнице было безразлично, какое впечатление она производит, Сергей это чувствовал. Да она и вовсе перестала его замечать, и не столько разговаривала с ним, сколько решала, что-то важное для себя. "Господи, как же хорошо то", — Серёга от удовольствия, что не самый хороший день так неожиданно приятно заканчивался, потянулся, словно довольный кот, и неожиданно замер, как попавшейся воришка на месте преступления. Рядом сидит девушка, а он только что не кряхтит от удовольствия. Сергей не меняя позы, осторожно повернул голову, убедиться, не заметили ли его...

Разговор приобрёл ту странно-приятную форму, когда не нужно было "включать" мозги для ответа собеседнику и Анюта, вопреки совету Скарлет О'Хары решила подумать о дальнейшей жизни сегодня, а не завтра:

"Пол свой я изменить не могу. Современная пластика, конечно, творит чудеса, но дрессировщика своего на верху злить лишний раз не стоит, а то рожусь следующий раз вообще лягушкой. Значит, решили, я — ОНА, и я — Аня. Теперь матримониальные планы. Тут все сложно пока, так что задвинем эту мысль. Найти подругу — так это же не гриб в лесу. Надо же что-то общее. Школа, к примеру, — Анюта представила, как она приходит на какое-нибудь сборище одноклассников, — ну должны же они собираться, среди идиотов это модно, — перед глазами пронеслась картина паники среди одноклассников при её появлении, — н-да, проехали".

Работа как-то сразу отпала, весь женский коллектив, да и мужской наверняка тоже, считал её сукой редчайшей. С мужиками общаться было легче, но в дружбу между мужчиной и женщиной верилось слабо.

"Нет, я-то верю, — продолжила рассуждения Аня, — осталось только мужчине поверить, что я ему только друг. Ладно, все это не срочно, да и родственников не стоит шокировать столь кардинальными переменами в жизни дочери и сестры. Кстати вот с Игорьком, завтра, и переговорю, что бы помог мне для начала мою берлогу обустроить".

И принятое решение, и непринужденная болтовня очень радовали: "Господи, как же мне не хватало этого двадцати семь лет, — Анюта даже потянулась всем телом от удовольствия, — Упс, — спохватилась она, — сейчас ещё один человек подумает обо мне бог весть что", — девушка, медленно не меняя позы, повернула голову, посмотреть на реакцию собеседника.