Время Мальчишей

ВРЕМЯ МАЛЬЧИШЕЙ.

Стефании от деда на двухлетие.

О чем эта сказка? О Луганске и Донецке? Чечне? Афганистане? Или о совсем давнем — Великой Отечественной? Читающий, легко сменит прилагательное.

В реальности рычат вонючим чадным выхлопом рвущиеся вперед вражеские танки.

Последний рубеж — "Мальчиши Кибальчиши".

Немец с фаустпатроном.

Пуштун или чеченец с поясом шахида.

Русский или украинец с гранатометом.

Танк. Мальчиш. Гранатомет...

Парусом надув штору, порыв несильного сентябрьского ветра потащил её из окна и, наигравшись, опустил вновь на обгоревший подоконник.

Сквозь разбитые оконные стекла виднелось низкое пасмурное небо, по которому неслись серые тучи, перемешавшись с дымом. Горело где-то рядом, за углом, в районе исполкома. Вдалеке, пока ещё вдалеке, трещали пулеметные очереди и хлопали частые выстрелы АКМов, прерываемые буханьем артиллерийских и танковых пушек.

По противоположному тротуару быстрыми шагами, почти срываясь на бег, спешили две женщины. У той, что помоложе, на одной руке сидел малыш, обеими ручками вцепившийся в куртку матери. Тяжелые полосатые сумки оттягивали беглянкам руки. Пропитанные потом волосы спутались и сбились в неряшливые пряди, одежда топорщилась в разные стороны, но они не смели потратить несколько драгоценных мгновений на свой облик, торопясь к какому-то убежищу.

Ветерок снова взялся играть со шторой: то надувая её пузырем и почти выдергивая наружу, то бросал почти горизонтально через всю комнату. Сквозняк приносил запах осени, всё больше пропитывающей землю влаги и мокрых листьев. Там, за разбитыми окнами, начиналась ранняя осень. Сквозь эти мирные ароматы слоями пробивался стойкий пропитавший всю округу аромат гари, сгоревшего пороха и выворачивающая наизнанку вонь тлена неубранных трупов.

Воздух в комнате добавлял в букет свои нотки: оружейной смазки, ароматизаторов сухпаев, нестиранной одежды и кожи новых берцев.

Непонятно на каких крохах питания работающий приемник, доносил ровный бубнёж очередного "эксперта". В шелухе слов не было информации, но было много берущих за душу слов о величии нации, скором окончании войны и необходимости отпора ордам российских наемников, рвущимся поработить свободолюбивый "козацкий род".

Это про них, "поработителей", "ватников" и "колорадов" вещает бархатный баритон из Киева. Вот только извращенная логика бандерлога не замечает, что это они пришли на чужую для них землю шахтерского края, это орды укропов привели в выгоревшую зелень степных городов и поселков горняков своры буржуйских наемников со всего мира.

— Кибальчишшш...! — ожила висящая на левом плече обвески рация.

— На приеме.

— Как у вас?

— Тихо.

— У нас жарко. Могут смять. Если что — ты за старшего. Береги ребят и себя. И да поможет нам Бог!

Последние слова звучали уже на фоне стакатто длинной очереди "Утеса".

Когда-то давно бывший Андрюхой Рубцовым, школьником-восьмикласником, а теперь старший группы ПТО "Кибальчиш" сжал скулы, вцепившись побелевшими пальцами в рукоять "Шершня".

Брат, любимый брат Мишка, нашел секунды в бою, чтобы подбодрить "мелкого".

И словно подтверждая братнино "жарко", где-то там, на основных позициях ополченцев, встали огромными, достающими до небес безумно хохочущими джинами султаны разрывов залпа.

От далекой, ослабленной расстоянием ударной волны дом, где на первом этаже укрывались противотанкисты, покачнулся. Из рам выпали слабо державшиеся осколки стекла, из стыков плит посыпалась штукатурка.

— Ничего себе! "Смерчи", наверно, пакета три высыпали! — в дверях за спиной возник Серега-"Ватник".

Кибальчиш хотел ругнуться на приятеля, оставившего пост наблюдателя на третьем этаже, но его внимание перехватил свист пары "сушек", заходящих над крышами развалин некогда тихого и сонного городка горняков.

— Сссуки! Тт-вари! Пи-да-ра-сы! — мальчишки в едином порыве кричали самые сильные и злые ругательства, которые только знали, словно этим могли помочь старшим братьям, обороняющим позиции на окраине Ириновки.

— Эх! Им бы сейчас пару ПЗРК! Совсем оборзели фашисты! На сверхмалых по-наглому заходят!

— ПЗРК! Размечтался. После сбитого "Боинга" их нет больше.

За несколько секунд, понадобившимся бойцам, чтобы подбежать к окну и выглянуть, штурмовики сбросили свой смертоносный груз и с набором высоты уходили в хмурое небо.

В районе позиций набухло белесое облако, вдруг, как в американском кино, всё внезапно вспыхнувшее нестерпимым даже на взгляд багрово-желтым с черными прожилками пламенем.

— Это что за хрень! — в широко открытых от изумления глазах Серёги ещё бился вопрос, когда новая ударная волна, словно океанская зыбь, прошла сквозь стены дома, заставив стены подниматься и опускаться вразнобой. Воздух заволокло мутью мела, штукатурки, пыли. Затрещали стены и перекрытия, по ним зазмеились трещины. Правая стена целым блоком осыпалась на улицу....

— Оружие!!! Ё!!! Ходу! Сча всё рухнет!!.. — Кибальчиш сцепил "шмеля", автомат и в бешеном ритме выскочил на лестничный пролет и скачками понесся за Ватником на спасительную улицу.

В это мгновение по уютно бурчащему приемнику ударил кусок кирпича, что-то закоротил, и треск рушащегося дома перекрыло:

— "Слава Украине!".

Вместе с ними в облаке строительной пыли из соседних подъездов, окон первого этажа горохом сыпались силуэты в камуфляже и без, в касках и бейсболках, но все с автоматами и карабинами.

Спустя несколько секунд, добавив ещё мути в воздух и грохота в общий шум, угол пятиэтажки обрушился.

Сбитое диким бегом и прыжками дыхание не позволяло обмениваться рвущимися наружу эмоциями, но чувства переполняли пацанов. Они отплёвывались, перхали, кашляли, умудряясь при этом обмениваться жестами и отдельными звуками.

Прошла минута. Витька с Моховой, взявший себе позывным "Колорад", всё ещё сгибаясь, пользуясь больше руками, чем словами, пытался рассказать, как испугался, как бежал из рушащегося дома. Как смешно заячьими прыжками скачет Серёга-Ватник — его лучший школьный приятель, живущий на Малой Бронной.

Ещё через минуту недавняя опасность стала веселым приключением:

— Я ему кричу "Тикай!", а Стас замер и ухом не ведет! Я ему пинка на, он ожил и несется впереди меня!!! Хаа-хаа-хаа!!!

— Бб-лин горелый! Я только в окно, а там балка ба-бах! Секунда! Во бэлин!

Кибальчиш, как и все остальные, радостно улыбался. Хлопал себя по плечам и коленям, пытаясь избавиться от пыли. Внезапно он на мгновение замер, а потом, рывком выхватив из кармашка обвески рацию, начал вызывать брата-командира.

— Седьмой! Я Кибальчиш! Ответь!

Рация исправно шипела, но молчала.

— Седьмой! Седьмой! Мишка, отвечай!

Не было ответа. От плохих предчувствий в груди возникла сосущая пустота. В голове метрономом билось: "Всё. В том адском огне уцелеть не мог никто. Мишка! Мишка! Не может быть. Только не ты. Как же я теперь! Один.... Один....".

Ошалевшие от приключения бойцы поправляли амуницию, каски, оружие. Снова и снова били друг друга по спинам и плечам. От хлопка поднималось облачко пыли, чем вызывало новый приступ веселья.

Из подвалов и подъездов с опаской выглядывали женские лица.

Глухая ватная тишина, после грохота канонады и взрывов, опустившаяся на улицы городка, и громкий, чуть нервный смех стайки мальчишек с оружием пугали не меньше, чем свист летящей мины.

Треск мотоцикла, несущегося по усеянному воронками снарядов и бомб асфальту улицы, идущей от окраины, ножом обрезал беззаботно-радостный настрой бывших школьников.

Они выскочили на городскую площадь и застыли неровным полукругом, с тревогой вглядываясь в увеличивающийся силуэт.

Мотоциклист ехал неровно, порой едва не влетая в ямы. То выпрямляясь, то чуть не ложась на руль.

— "Терапевт"! — самый зоркий признал в размытых расстоянием очертаниях лучшего местного байкера, обладателя бешеной стоимости японского аппарата.

Дима-"Терапевт" дружил с Мишкой, братом Кибальчиша, и тот, закусив губу, прямой как стрела, замер в ожидании вестей.

Не доехав несколько метров до парней, мотоцикл неуклюже завалился на бок. Колеса, перестав встречать сопротивление дороги, закрутились с бешеной скоростью.

Крепкие руки подхватили упавшего ездока, и с осторожностью положили на землю.

Обгорелое лицо и кисти рук, рваные отверстия бронника, мокрые пятна крови кричали о жарком бое.

— Дима! Терапевт! — Кибальчиш несильными нажимами на вроде целое плечо тормошил мотоциклиста.

Глаза, налитые болью, открылись. Увидев, склоненные над ним встревоженные лица мальчишек, парень стал приподниматься. Его с готовностью поддержали под спину.

— Мы стояли до конца. Отряда больше нет. Нужен резерв. Собирайте всех, кого сможете. Занимайте оборону во второй линии.

— А мой брат, где Мишка, ваш командир? — Кибальчиш вцепился в плечи Терапевта.

— Всё, пацаны. Наш бой окончен. Укропы шарахнули бомбами объёмного взрыва и фосфором. Вчерашний бой и сожженные танки они нам не простили.

Он замолк на мгновение и продолжил голосом предельно уставшего человека:

— Собирайте всех. Всех, кто остался. За нами единственная дорога к границе, там раненые и беженцы. Там "дорога жизни", только по ней ещё можно подвезти оружие и боеприпасы защитникам Новороссии.

Дима закрыл глаза и замычал, пересиливая боль. Услышав неподъёмной тяжести вести, мальчишки в напряженной тишине ловили каждый звук раненого.

Вот снова открылись глаза, и вновь зазвучал тревожный голос.

— Держитесь, изо всех сил держитесь. Уже готова к бою могучая Российская армия. Заправлены танки, и подвешены ракеты. Президент уже отправил запрос в Федеральное Собрание на ввод войск.

— Нам бы день простоять да ночь продержаться!

И с последними словами ушла жизнь из хулиганистого гонщика, любимца детворы городка Ириновки, что в степном горняцком краю.

Закаменели лица отличников и хулиганов, будущих великих футболистов и хакеров. Выпрямившись во весь свой большой и малый рост, расправив неширокие, но и не хилые спины, смотрели они друг другу в глаза — вчера школьники, сегодня единственные защитники многих и многих незнакомых им людей.

— Становись! По порядку номеров рассчитайсь!

— Первый! Второй! ... Семнадцатый! Расчет окончен!

— Восемнадцать. Нас всего восемнадцать.... Мы не обучены, не умеем многого из того, что положено знать солдату и командиру. Но мы последние кто может встать на пути врага, бешеных фашистов — бандерлогов.

Наши отцы пали в боях под Славинском и Попасной, Луганском и Донецком. Сегодня в боях с превосходящим противником пали старшие братья.

— Но остались мы, мальчишки Свободного Края! Вы знаете, что будет с матерями и сестрами, младшими братьями и стариками, когда бандеровцы ворвутся в городок? Интернет все смотрели, пока было электричество. Видели.

— Слушай мою команду! "Рыжий" и Витек, в головной дозор. Держитесь на расстоянии метров триста. "Ватник", бери девчонок, кого найдешь, пусть оповещают оставшихся: надо уходить. Бандерлоги будут мстить. И мстить страшно!

— Остальные — за мной, бегом марш!

Где-то там, за сотни километров, в Донецке и Луганске бились насмерть легендарные Стрелков и Болотов, Моторола и Бес.

А здесь предстояло принять бой и держаться день да ночь им — бойцам-школьникам. Как когда-то в Великую Войну воевали сверстники: Володя Дубинин, Валя Котик, Леня Голиков, Марат Казей и многие другие безымянные защитники Родины — России.

— Эх, оружия маловато, гранатометов всего ничего, патронов на всех пять цинков да к пулеметам лишь по паре лент!

— Не ной, "Колорад", без тебя знаю. Разведка пошла на склады ополчения. Может, там что найдется. Я с ними "Плохиша" послал. Это ещё тот прохиндей! Когда ему надо, сквозь стены и заборы нужное видит. Может, добудут чего.

Серые полуметровой толщины блоки, составленные в небольшой квадрат. Перекрытие из плит. Маленький "пряничный домик" взрослых. С амбразурами, обложенными мешками с песком, с выведенными наружу кроличьими норами, ведущими в стрелковые ячейки. Почти дот. Взводный опорный пункт чуть сбоку за обратным скатом небольшой высоты позволял держать под фланкирующим обстрелом большой участок дороги, упирающейся в первые дома Садовой улицы. Покрытый маскировочной сетью, он практически сливался с местностью.

В мирное время мальчишки любят забираться в такие "домики". Вооружившись пластиковым оружием, дают волю юной фантазии: бьются со злыми трансформерами и инопланетными захватчиками.

Только время сегодня военное и захватчики настоящие, вооруженные совсем не игрушечными танками и ракетами, а главное НЕНАВИСТЬЮ к тем, кто хочет жить, как русский, быть русским, любить Россию, а не забывшую Бога Гейропу.

— Кибальчиш!!! Командир! Давай сюда!!! Тут такое! Та-а-кое!!! Х-А-А-А-ЛЯВА! ЙЕ!— сквозь шипение нечеткого приема рации рвалось Счастье нашедшего долгожданный клад, радость желанного подарка родителей на день рождения после залета. Сквозь вечное ледяное спокойствие радиоволн прорвалась солнечная радость рыжего непоседы Колорада....

Усилием воли, загнав внутрь эмоции, сохранив бесстрастность на лице, как и положено командиру, Кибальчиш смотрел на богатство и сокровище сегодняшнего дня: оружие и боеприпасы.

Прибежавшие с ним бойцы отделения "Ермака" — Жорки могли прыгать и орать, танцевать, взявшись за плечи, а он суровый и неприступный должен быть выше мальчишеских эмоций.

— Вы будете командиром? — старик лет сорока в видавшем виды комбезе с лямками, замасленной футболке дышал густым перегаром.

Глаза в красных прожилках. Сквозь усталость во взгляде пробивается требовательность и суровость.

— Командир отделения ПТО ополчения поселка Ириновка Кибальчиш.

— Постарше?

У Андрюхи защипало глаза, скулы стянулись, легкие стиснуло каменным кулаком, лишая возможности вдохнуть. Отвернувшись к борту фуры, он постоял несколько секунд, справляясь с нахлынувшим чувством потери: отца-офицера, брата командира ополченцев...

Старик-водитель глубоко вздохнул, сочувствующе похлопал парня по плечу:

— Принимай оружие, КОМАНДИР!

— Вот собрали, что смогли. Сам понимаешь: дороги простреливаются, везде бои, транспортов остались единицы — нацгады охотятся за ними.

Открыв кабину, водитель выдернул откуда-то каску, кое-как нахлобучил её на голову. Сорвав с дверцы бронник, накинул на себя, не фиксируя креплений.

Достал из кузова сварные аппарели и, закрепив их, сообщил:

— Забирайте всё. Этот привоз последний. Военторг закрыт. Склады пустые.

Из кузова мальчишки аккуратно доставали гранатометы и заряды к ним, цинки с патронами, три пулемета, маленькие рации. Много там было всего сверх и ультра нужного. Кто-то, наплевав на общественное мнение Европы, прислал бесценную редкость — пять ПЗРК.

На позиции "сокровище" таскали бегом. Транспорт, загрузившись беженцами, должен был срочно убыть.

Где-то в вышине поднялся ветер и разогнал мрачные, сулящие дождь тучи. Выглянуло солнце, и по поселку разлилось ровное тепло погожего сентябрьского денька.