Конкистадор поневоле

Терял ли он сознание, Семен так и не понял, но, когда наконец стал соображать, враги были уже совсем рядом, а автомат, напротив, валялся где-то в стороне. Наверное, стоило попытаться отбиться из пистолетов, но рука автоматическим жестом нащупала шпагу, и в следующий момент Семен обнаружил, что стоит лицом к лицу с шестерыми противниками. Остальные бросились к лесу, ловить успевшего скрыться лейтенанта, а эти, очевидно, решили, что справятся и сами. Весьма опасное рассуждение, как-то отстраненно подумал Семен, привычно взвешивая в руке оружие. Наверняка враги опытнее, но за ним школа, обогнавшая местную на несколько столетий, и чьи шансы предпочтительнее, еще надо подумать.

— Бросай шпагу, москаль...

Как ни странно, эти слова, произнесенные с чудовищным акцентом, он понял моментально. Его противники, судя по всему, ни на миг не сомневались, что численный перевес дает им право командовать. Не сомневались они и в том, что приказ их будет выполнен. Ага, щ-щас. Хлопнув левой рукой с зажатой в разом вспотевшем кулаке дагой по бицепсу правой, Семен одним интернациональным жестом объяснил полякам, кто они такие и куда им следует идти. Он не боялся пшеков там, в своем времени, не считал нужным делать этого и здесь. Правда, разозлил он их наверняка...

Все эти мысли вихрем пронеслись в его голове, а тело уже работало и, неожиданно для численно превосходящего врага, Семен атаковал. Тот умник, который требовал сдаться, был на шаг впереди остальных и стоял очень удобно. Наверное, он считал, что находится на безопасной дистанции, и совершенно не учел, что прямая шпага испанского образца значительно длиннее привычной ему сабли. Вряд ли он, безжизненной грудой костей оседая на землю, успел понять, что же произошло, когда рядом заверещал его товарищ. Ему "повезло" больше — успел среагировать, попытался блокировать удар, но не слишком удачно. Крестовина сабли, в отличие от развитого эфеса шпаги, весьма посредственная защита, так что этот кадр выбыл из боя, лишившись трех пальцев. Ну а потом остальные, сообразив, что их наглым образом убивают, подбадривая себя громкими воплями, ринулись в атаку. И завертелось!

Это только кажется, что в раскладах "четверо против одного" результат предрешен. На самом деле противник по-настоящему опасен, только когда умеет работать группой. В случае же, если каждый сам за себя, бороться с ними вполне можно, что Семен и продемонстрировал. Не дал взять себя в кольцо, легко разорвал дистанцию и держался так, чтобы не иметь против себя более двух противников. Последнее, учитывая, что поляки мешали друг другу, оказалось несложно. Правда, оставался шанс, что они, сообразив, что к чему, сумеют атаковать согласованно, однако именно этого Семен им сделать не дал.

Первого врага он положил легко. Не потому, что поляки были неумехами или плохими бойцами — просто они привыкли рубиться, школа же Семена предписывала менее зрелищные, но более эффективные действия. Неудивительно, что первого из поляков он поймал на замахе. Доспехов на нем почему-то не было, и шпага проткнула нахала легко, словно кусок масла. Правда, Семен после этого и сам едва успел отскочить — товарищ свежеубиенного бросился вперед и едва не оттяпал ему руку. Ну и ладно. Уйти в сторону, не блокировать удар жестко, а отвести его, спустив вниз и вбок. Поляк чуть нырнул вперед, и этого оказалось достаточно. Сократить дистанцию, ударить в шею дагой — и остаться уже против всего двух противников, удивленно переглядывающихся и не въехавших пока в ситуацию. Все правильно, с начала боя не прошло и минуты.

Но они не были трусами. Мерзавцами — возможно, захватчиками — несомненно, но никак не трусами. Заорав, поляки дружно бросились в атаку. Ну что же... Семен убил их обоих, спокойно и не торопясь, как на тренировке. Окинул взглядом дело рук своих. Ляпота! Можно забирать автомат и сваливать.

— Неплохо, неплохо...

На этот раз акцент был не польским. Даже не немецким — фрицев Семену и у себя дома не раз слышать приходилось. Развернувшись, он с удивлением обнаружил высокого, почти одного с ним роста человека в потрепанной, но некогда явно богатой темной одежде. И вооружен он был почти так же, как и сам Семен. Длинная шпага, дага... Разве что эфесы оружия были еще более развитыми, да кинжал на половину ладони длиннее.

— Тебе чего, дядя? На тот свет торопишься? — адреналин, уже привычно булькающий в крови, не способствовал вежливости.

— Нет. Просто давно не встречал достойного противника, и уже заскучал, а тут такой подарок небес. Защищайся!

Ну, защищаться — значит, защищаться. Семен с интересом наблюдал за тем, как его новый противник двигается. Мягко, по-кошачьи, и при этом выглядит очень спокойным. То, что тот, приблизившись, начал мягко обходить хроноразведчика по кругу, Семена не смутило. Подобная тактика была весьма распространена в испанской и итальянской школах фехтования, а может, и еще где-то. Ничего нового, сейчас он...

Что сейчас, додумать Семен так и не успел. Выпад противника, неожиданно быстрый и сильный, он едва не прозевал, но все же отбил. А в следующий момент в голове будто вспыхнуло солнце, ноги подкосились, и Семен, теряя сознание, осел на землю.

Сознание возвращалось медленно и мучительно, вместе с тошнотой и головной болью. Вдобавок, ресницы слиплись, а протереть глаза не было никакой возможности — руки оказались связаны за спиной. Грамотно связаны, кстати — вроде и не давит нигде, и освободиться не получается. Пришлось раскрывать глаза естественным, так сказать, путем. Семен чуть не взвыл, открывая, а потом вновь едва удержался от вопля, так по ним резанул свет.

Самое обидное, свету того на проверку оказалось чуть. Чахоточный солнечный лучик с трудом пробивался через крохотное оконце и разбивался о черную, закопченную стену. По этой стене, покрытой многолетним слоем сажи, Семен и определил, что находится в какой-то бане. Видать, притащили и бросили, не забыв припереть дверь. Впрочем, он и без того вряд ли смог бы сбежать — мутило так, что Семен не мог сфокусировать зрение на чем-то одном, все плыло перед глазами, будто на волнах.

Когда за ним пришли, пленник уже оклемался. Не то чтобы совсем, но стоять оказался способен, и в дверь, широкую, но по-банному низкую, вписался, не обтесав макушкой притолоку, что выглядело серьезным достижением. Затем по глазам снова резануло дневным светом, так, что пришлось зажмуриться, но толчок в спину дал понять, что задерживаться не стоит, и Семен покорно зашагал вперед, гадая, что его ожидает, и понимая в душе, что ничего хорошего точно.

Надо сказать, пока что гнали его без особого зверства. Так, слегка тыкали время от времени в спину кулаком, чтобы пошевеливался, но и только. В его положении меньше, чем ничто. Едва ли не больше проблем доставляло отсутствие сапог — их уже кто-то стянул, и непривычным к босоногим пробежкам конечностям изрядно доставалось. Терпимо, конечно, но неприятно.

Провалялся он, как оказалось, долго — солнце уже клонилось к закату. Народу на улице практически не было, только ходили надутые, как индюки поляки (и не только поляки — судя по говору, сюда собралось отребье со всей Европы, и суржик, на котором они общались, поставил бы в тупик любого филолога). Ну, ничего удивительного — те, кто захотел и успел сбежать, были уже в городе, а остальные сидели по домам и не высовывались — авось не тронут. Наивные. Вон, трое орлов, изрядно пообтрепавшихся в походах, зато при оружии, тащат какую-то молодку. Для чего — понятно, куда — не важно. Баба вырывается и орет. Толку-то с тех воплей...

За очередным поворотом обнаружился тот умник, что оглушил Семена. Правда, узнал он его далеко не сразу. Обычный мужик, худощавый и жилистый, сидел на завалинке и аккуратно водил точильным камнем по клинку. Шворк, шворк... Звук этот привлек внимание Семена и, так получилось, вначале он узнал оружие, а затем уже его владельца. Ну а когда узнал, то остановился настолько резко, что один за конвоиров, не успев среагировать, с размаху влетел ему в спину.

— Слышь, командир, — к сожалению, в нынешнем состоянии в голову лезла только манера родного времени, причем, по большей части, хулиганистого детства. — Это как ты меня, а?

Точильщик не обиделся. Только поднял глаза и безразлично пожал плечами:

— Ты неправильно двигаешься. Совсем неправильно, — и вернулся к прежнему занятию. Шворк, шворк... А переспросить Семен уже не успел — конвоир, сообразивший, что здесь что-то не так и разозлившийся, с чувством врезал ему кулаком в спину. Семен едва удержал равновесие и, забыв про свои хотелки, шустро зашагал в указанном направлении, благо идти оказалось недалеко.

Польские главнюки, как и следовало ожидать, оккупировали самый большой дом, где наверняка строили коварные планы по захвату города, страны, планеты и, в перспективе, вселенной. Ну, чем там положено заниматься злодеям. А если по-простому, то сидели и пили — запах паршивой местной браги Семен почувствовал, еще только подходя к крыльцу.

Тем не менее, сколько бы они ни выпили, ясность мысли никто не потерял. Это Семену пришлось испытать на собственной шкуре. Конвоиры, втолкнув его в комнату, сразу же убрались куда подальше, оставив пленного один на один с неприятностями, и пришлось стоять, как сосна на горной вершине, а местные отцы-командиры изучали Семена внимательными, не злыми, а, скорее, безразличными глазами. И от этого безразличия становилось еще более неприятно.

Их было двое. Один — среднего роста мужчина, одетый в простую, даже на вид удобную одежду, сшитую, тем не менее, из дорогой ткани, это было видно невооруженным глазом. Он сидел и спокойно ел, ухитряясь делать это настолько вкусно, что у Семена предательски заурчало в животе. Рядом сидел, привалившись к бревенчатой стене и прихлебывая из глиняной посудины какую-то полужидкую кашу, священник. А может, монах, черт их разберет. Не православный, конечно, а вот католический или протестантский — хрен поймешь. Во-первых, одежда истрепана, а во-вторых, будь она даже в идеальном состоянии, Семен все равно не разбирался в нюансах покроя. Так что это с одинаковой вероятностью мог быть и католик, поскольку в Польше это течение христианства вроде бы основное, и протестант. Как-никак среди наемников много немцев, а там своя церковь и свои понятия для падре. В общем, обычный походный священник, наверняка не трус и не дурак. Трусы — они в походы не ходят, а дураки не пользуются авторитетом. Этот же, раз сидел здесь и вел себя по отношению к командиру (а кем же еще мог оказаться его сотрапезник) без малейшего подобострастия, что воспринималось как должное, авторитетом как раз мог похвастаться. В общем, опасный тип, и Семену он совершенно не понравился.

Кстати, отсутствием осторожности эти двое тоже не страдали — руки у Семена так и остались связанными. Оставалось лишь мысленно пообещать устроить этим умникам сюрприз и сосредоточиться на предстоящем общении. В том, что оно будет, Семен не сомневался — зря его, что ли, сюда пригнали?

Между тем, предводитель наемного воинства закончил, наконец, трапезу и соизволил обратить внимание на пленного. Точнее, продемонстрировали, что обратили внимание. Пауза, театральная, но, на взгляд Семена, избыточно затянутая, и вопрос:

— Откуда ты и зачем пришел?

Ни имени, ни фамилии, не спросили, и было это паршивым признаком. Не хотят, значит, забивать голову бесполезной информацией. А это, в свою очередь, означает, что шансы оказаться прикопанным где-нибудь в овраге, в перспективе очень велики. Хотя, может, здесь другие нравы?

Обдумывая этот вопрос, Семен выдержал слишком длинную паузу и поздно сообразил, что это могут принять за желание поиграть в несгибаемого партизана. Поляк встал, не спеша, вразвалочку подошел к нему — и в следующий момент Семену показалось, что в животе у него разорвалась бомба. Удара он не увидел, поляк даже не замахнулся, но следующее, что сумел запечатлеть мозг, были истоптанные доски пола и грязные сапоги у своего лица. Почему-то эти сапоги врезались в сознание сильнее всего, а следом пришла злоба.

— Да пошел ты, — и открытым текстом куда, благо жить в России и не знать великого и могучего со всеми его загибами и перегибами сложно. Это было глупо. Поляк с интересом, по-птичьи склонив голову к плечу, выслушал мнение о собственной особе, ее появлении на свет, способах размножения, практикуемых родителями, и восхищенно поцокал языком. А потом Семен был избит так, как никогда в жизни.

Вновь соображать что-то он смог лишь минут через пять. Болело... ну, проще сосчитать, что не болело, однако, по прошествии совсем не большого времени стало ясно — били хотя и максимально жестоко, но так, чтобы не нанести серьезных повреждений организму. И поляк, кроме собственно хорошо поставленных ударов, обладал навыками врача. Или палача, что в эти годы значило частенько одно и то же.

Поляк сидел за столом и снова жрал. И куда только в него столько лезет? И что за мысли лезут в голову, переваливаясь в ней, словно булыжники? Впрочем, особенности защитных реакций мозга Семена волновали в последнюю очередь, куда сильнее его заботила медленно уходящая боль.

— Сын мой, я бы советовал тебе больше не сквернословить. Я, как верный служитель Господа нашего, с пониманием и смирением отношусь к грязи, пусть она даже льется из уст схизматика, но гетман — он ведь не такой терпеливый. И он просто ненавидит тех, кто не понимает...

Священник говорил и говорил, но Семен уже отключился, заставив голову взяться за обработку информации. Надо же, оказывается, прием "добрый" и "злой" следователи известен уже в эти времена. Ничто не ново под этими небесами. Похоже, священник, отложивший в сторону миску и аккуратно вытерший рот, да еще и говорящий практически без акцента, рассчитывает, что пленный, устрашенный "злым", перед "добрым" запоет, так та Шахерезада. И, надо сказать, на какого-нибудь местного увальня, телевизором и интернетом не искушенного, такое должно было подействовать. Интересно, кстати, откуда этот кадр в рясе? Впрочем, неважно.

Вставать было тяжело, но Семен заставил себя подняться на ноги. Почему? Да потому, что стоило хотя бы попытаться выбраться отсюда. Иначе из него сделают отбивную, но вытрясут все секреты генштаба, даже те, о которых он представления не имел. А потом не поверят и затопчут окончательно. Или поверят, но все равно хлопнут. За ненужностью. А раз так...

Священник, стоявший слишком близко и не ожидавший от избитого, да еще и со связанными руками пленного резких телодвижений, попал под раздачу вне очереди. Бить головой далеко не так легко, как это показывают в боевиках, но уж если умеешь это делать... Семен умел, и в результате, потеряв равновесие, священник сделал два неверных шага назад, споткнулся о лавку и, перевернув ее, с грохотом рухнул на пол. Сверху ему на макушку с глухим стуком грохнулась его собственная миска, которую он, падая, зацепил рукой. Все это Семен отметил краем сознания, потому что сейчас было уже не до того — гетман вскочил, демонстрируя завидную реакцию, и уже тянул руку к сабле. Хорошо еще, перед трапезой он положил ее не на свою лавку, а на соседнюю, о которую споткнулся поверженный монах. И в результате оружие оказалось на полу, а это, в свою очередь, давало секунду форы. Гетман же умел мордовать безоружных, вполне возможно, и рубиться умел знатно, однако японско-китайскому бою ногами его явно никогда не учили. Будь на ногах сапоги — тут бы его история, возможно, и закончилась, но и босиком получилось неплохо. Во всяком случае, в угол гетман летел красиво, и полки на себя обрушил с грохотом.