| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Школу бросила, образование семь классов.
— И как? РОНО тебя с милицией не ищет, почему в школу не ходишь?
— А мы оттуда документы на перевод в другую школу, в Грозный, взяли, и с концами.
— Значит, родственники на Кавказе есть?
— Родственники есть, но лучше бы было, если бы их вообще никогда не было. Они все мной торговать хотят. А я второй или третьей женой к козлобородому амиру, который вроде, как племенной вождь половины аула из сорока домов, не пойду ни за какие коврижки. Что я в этих горах не видела? Стирать его грязные подштанники без горячей воды. Или доить его тощих коров? В шахидки тоже не собираюсь. Я специально крестилась, чтобы они все от меня отстали.
— И отстали?
— Отстали, но прокляли. Наверное, из-за этого проклятья вы все тут и оказались со мной.
— Проституцией занимаешься?
— А на что еще мне жить? Фамильное золото я еще два года назад продала, как дура, в ломбард. Задешево. Профессии нет. А на тех работах, что предлагают, денег даже на коммунальные услуги не хватит.
За ней шла Наташа Синевич из Белоруссии, 21 год, из Гродно. Студентка Московского педуниверситета, бывшего Ленинского. Учится на специальности дефектолог-логопед на платном отделении. Остался последний курс. Живет в общежитии. Родители помогают, как могут, но той помощи для Москвы — слезы. Высокая — метр восемьдесят. Красивая. Эскорт — подработка. От занятий проституцией открещивается, но чувствую, что, скорее всего, в этом она мне врет. Стыдится.
Девятой была самая старшая девушка моего "пионерского отряда", 23-летняя Ингеборге Прускайте, литовка, жемайт из Клайпеды. Темная шатенка, голубоглазая, кровь с молоком, большая упругая грудь, узкая талия и широкие бедра. Черты лица немного крупноватые, впрочем, её внешность это не портило, а добавляло перчику. Рост: метр семьдесят.
— Девяносто-шестьдесят-девяносто? — спросил я.
— Нет. Девяносто два-пятьдесят восемь-девяносто, — гордо заявила в ответ.
Просто Сольвейг легендарная. На улице на нее, наверное, все оборачиваются.
— Откуда так хорошо знаешь русский язык?
— Так у нас Клайпеда — русский, считай, город. А до войны был немецкий Мемель. Жила бы в Каунасе совсем бы вашу мову не знала. Школы у нас, что в Клайпеде, что в Каунасе одинаковые, литовские. Просто у меня полкласса было русских.
— Странно, твои соотечественники все обычно в Ирландию рвутся уехать на заработки, а ты в Россию. Нестандартно, не находишь?
— А что я в этой сраной Ирландии забыла? Жопой кверху весь день на грядке стоять за десять евро в час? Где единственное развлечение — это танцы в деревенском пабе с местными алканафтами. Съездила разок. Как заработала на обратный билет, так сразу и вернулась. И на всю жизнь зареклась возвращаться в эту страну лицемерных жадюг. Не с моей красотой грядки полоть, а другой работы там для нас нет. К тому же они все упертые католики, особенно бабы.
— А литовцы разве не католики?
— Католики. Но не настолько же. У ирландцев от папы Римского просто крышу сносит. Это надо видеть. Эротическое наслаждение для них, круче пип-шоу.
— Ну, а Москве чем лучше?
— В Москве я попыталась поступить в театральный. Чем я хуже тезки? Как все, документы подала сразу в несколько приемных комиссий. Никуда не взяли из-за акцента. Нет, ничего такого, там и русских с говором не берут. Профнепригодность. Потом меня знакомый преподаватель из ГИТИСа на первую вечеринку олигархов запихнул. Пять сотен долларов, как с куста, за выходные на шикарной даче. Это тебе не на ирландской грядке, где вечно пьяные трактористы с немытыми руками.
— Так уж и вечно пьяные?
— Ну, пьют они совсем не так, как литовцы, под заборами не валяются. Но с утра они уже под градусом. И весь день так, по чуть-чуть, догоняются. К вечерним танцам в пабе уже лыка не вяжут. И так ежедневно. Без выходных.
— А теперь?
— А теперь я раздвигаю ноги за двести евро в час. И ко мне очередь стоит из приличных, обеспеченных, хорошо одетых, и воспитанных людей, которые терпеливо ждут, когда я на эскорте заработаю на масло под их черную икру, и освобожу окошко в своем графике. Так вот. Зимой возят меня на горные лыжи в Куршавель или в Аспен Маунтин. Ну, это там, где катается Антонио Бандерос. Летом на Канары или в Ниццу. Или на яхте по произвольному маршруту. Под парусом. Так что квартиру себе я уже заработала. В хорошем новом доме на проспекте Вернадского.
Потом собеседовал с двумя украинками.
Яриной Урыльник, с хутора из-под Ивано-Франковска, 18 лет. Типичная чернявая западенка, кареглазая, очень красивая, хоть и небольшого росточка. Ей бы ноги подлинее — цены б не было. Этакая таракуцка: ткни спичкой — сок брызнет. Закончила школу и, с подругами, сразу попёрлась завоевывать Москву, с барахлом, узлами, кастрюлями и чугунными сковородками, как на вечное поселение. А их там — таких красивых, никто и не ждал, аж обидно. Сначала работала на рынке возле Киевского вокзала продавщицей. Но быстро поняла, что подставлять задаром свою белую задницу под чёрных хозяев палаток, да еще за просто так — не есть хорошо, когда налицо реальный денежный спрос на ее красоту. Квартиру снимает.
— Теперь для всех кавказоидов у меня пятидесяти процентная надбавка. За прошлое, — гордо завила она. Мол, смотри, какая я умная. И мстительная.
Вторая украинка — Оксана Кончиц, была из Днепропетровска, точнее из заводского поселка городского типа под Днепропетровском. 19 лет. Длинноногая, светлая шатенка, с большими чувственными глазами благородной оленихи. Маленькой пикантной родинкой на верхней губе у крыла аккуратного носика. После школы кем только не работала в Днепропетровске, но долго нигде не задерживалась: все хозяева доставали со своей "любовью", чтобы денег меньше платить. В московский эскорт её зазавали в прошлом году какие-то залетные рекрутёры. И, что самое странное, не обманули, и устроили, как обещали. Даже квартиру ей сняли недорогую.
Проституция? Иногда, по случаю. Задорого.
Под номером 12 выступала молдаванка Екатерина Лупу из деревни Бэлэбэнешь. 19 лет. С той же карьерой, что и у западной украинки. Сначала торговка на московском рынке, потом проститутка без отрыва от производства, так как все родственники постоянно яблоки привозили на продажу багажниками. Год назад рынок бросила, устроила на свое место подросшую двоюродную сестру. Ей за это тетка еще в ноги кланялась, благодарила. Дура. Привезла любимую дочку в вертеп и рада, что "пристроила хорошо".
— Со мной как в анекдоте, — смеется, — Девушка с вами можно познакомиться поближе?
— Катя.
— А если еще и с подружкой?
— Две "кати".
Завершала эту чертову дюжину еврейка Роза Шицгал, 18 лет. Коренная москвичка, что характерно. По крайней мере, её семья живет там с двадцатых годов прошлого века. Небольшая, но очень фигуристая. Лицо типично семитское: смуглая, нос чуть вислый с горбинкой, большие черные глазищи с поволокой, узкая талия, большая упругая грудь и красивая попа. У родителей в наличие все. Квартира, машина, дача... Средний класс, короче.
— Это у родителей. А у меня самой "Астон-мини", юзаный, правда, — заявляет гордо, — И дача советская в шесть соток с садовым домиком от бабушки в наследство досталась.
Папа у нее — профессор в московском ВУЗе. Мама — бывший кинокритик, в настоящее время — правозащитник.
— Это у неё, не иначе, как с недоёба, — прокомментировала Роза, — Так как те мелкие гранты с американского Госдепа трудно считать заработком.
Учится в Московском институте тонкой химической технологии имени Менделеева, где папа и профессорствует. Но основное занятие эскорт и элитная проституция.
— Просто нравится мне это дело. За мой же кайф, мне же еще и нехилые бабки платят, — смеется, а глаза масляные, уже мутнеют.
Глаз она на меня уже положила, как пить дать. Ага, вон уже и белой туфелькой на пальчиках ноги поигрывает. Верный разведпризнак.
— Ладно, садись пока на место, сейчас собрание у нас будет. Пионерский сбор.
Итак, что мы имеем с гуся, кроме пиздюлей от дедушки?
Я в некоем неизвестном месте.
Домой дорога заказана.
И на руках у меня чёртова дюжина баб. Из которых три скромницы и десяток вполне отвязанных особей. Пара-тройка вообще безбашенных.
Из активов — один автобус.
Но прорываться всё равно придется с тем контингентом, который есть, тут, главное, употребить его правильно.
Тут же затрепетала подлая мыслишка: бордель открой элитный. И живи, не тужи. Путаны прокормят. Но я её, тут же, загнал обратно, потому как бордель — это, как правило, ещё и криминал на холке. А где криминал, там мне не место. Проверено в "ревущие" девяностые. Тошнит. Впрочем, и от роли сутенера тоже тошнит.
Ладно, время покажет.
Мы пока об этом мире мы еще ничего конкретно не знаем.
Подсознание тут же выдало старую народную частушку.
Эх, мА...
Как бы денег тьма.
Купил бы девок деревеньку
Да и еб бы помаленьку.
Даже улыбнуло конкретно.
Но, прокашлявшись, оглядел я притихших девчат, всё же, они все очень красивые.
Всё, всё... Отставить слюноотделение, пора уже и собрание открывать.
Решил начать с шутки. Ну, типа обстановку разрядить и девчат подбодрить:
— Сбор нашего пионерского отряда объявляю открытым, — заявил голосом бодрячка-комиссара из нашисткого движения, — Слово для доклада имеет пионервожатый Жора. Прошу занести в протокол, что Жора говорит: картина Репина "Приплыли".
Шутка юмора не прошла.
Девчонки смотрели на меня предельно внимательно и ждали чего-то серьёзного.
Сероглазая татарка с пепельной гривой волос выразила общий вопрос, который читался в глазах каждой:
— Жора, скажи нам правду: мы где?
— Где, где... в Караганде. Когда всем объясняли — уши затыкала? — нахамил в ответ, но неожиданно вспомнил её имя, и это, как, ни странно, настроило меня на более конструктивный лад, — Вот ты сама, Альфия, что по этому поводу думаешь?
— Нам думать не положено, когда у нас мужик есть, — съязвила мелкая каштановая шатенка с глазами цвета спелой маслины.
А вот Альфия промолчала.
Я внимательно посмотрел в глаза Сажи, и вдруг понял, что она не прикалывается, а на самом деле так думает.
— Вот мы и ждем, что наш мужчина решит. Как скажешь, Жора, так и сделаем, — поддержала ее еврейка Роза. Что характерно, тоже безо всякого следа ёрничанья.
И вот тут мне реально поплохело. Брать на себя ответственность за полтора десятка отвязанных баб мне крайне не хотелось. Хотя каждая из них и вызывает во мне разные эротические фантазии, но только по отдельности, а не всем скопом. Да и что я с ними делать буду посреди неведомого дикого мира, если всё действительно тут так, как эта Оксана на ресепшн рассказала. Они же делать ни черта не умеют, кроме макияжа. Обуза, одним словом. В любом случае, кроме открытия борделя. Вот чёрт, что же этот бордель ко мне привязался-то?
— Селянс! — я возмущенно выставил вперед ладонь, — Давайте сразу расставим точки над "ё". Я не ваш мужчина. И тем более не ваш сутенер.
— Был не наш, — поддержала Розу литовка Ингеборге, она по-русски говорила с неуловимым, но очень притягательным акцентом, — Час назад. А теперь, как видишь, всё вокруг кардинально поменялось. И отношения поменялись. Остались только мы и ты. Как единственный наш мужчина. Но я думаю, что мы из-за тебя не подеремся. Не тот случай. Правда, девочки?
— Не гоните волну, я думаю, всё ещё образуется. Наверное, произошла какая-то ошибка с этой их новой охранной системой, — это я уже тут за соломинку хватался, не сколько их, сколько себя подбадривая, — И мы еще вернемся домой. И все будет хорошо.
— Такой большой, а все в сказки верит, — с заднего ряда сидений засмеялась молдаванка Катя.
— Вот, когда вернемся назад, тогда всё и обратно перевернем, как было, — захихикала высокая красивая деваха из второго ряда.
Ой, что это я. Они тут все красивые.
— Ты же сам выбрал нас. Причем из многих. Придирчиво, как на невольничьем рынке, — вставила свои "двадцать копеек" черненькая татарочка Буля, — Вот, теперь и заботься о нас, мой господин. Мы теперь твой гарем.
— И зачем мне гулящий гарем?
— А мы тут гулять не будем. Мы только с тобой будем спать. Хочешь сразу со всеми, хочешь по очереди, — мерзенько хихикала чернявая хохлушка со смешной фамилией Урыльник.
— Да, озадачили вы меня. Назначили, значит, на должность товарища Сухова, а меня и не спросили. Как мне теперь с вами...Это... Зарина, Джамиля, Гюзель, Саида, Хафиза, Зухра, Лейла, Зульфия, Гюльчатай! Так что ли? А может мне сразу "талах" произнести?
— Нет!!! — решительно вскрикнула половина девчат, явно знакомых с мусульманской культурой, — Не бросай нас тут одних. Пожалуйста! Нам страшно.
— Кстати, ты нам вовсе не Сухов теперь, — заявила, счастливо улыбаясь, Дюля, — Сухов ты был ТАМ, а ЗДЕСЬ ты нам как раз, как Абдулла.
— А может у меня своя Катерина Матвеевна есть? Вы об этом не подумали?
— Так она там осталась, считай, что умерла, а мы уже здесь, — утвердила Ингеборге.
— Мне надо подумать, — попробовал я отвертеться.
— И думать тут нечего, — почти хором закричали "пионерки", — Его тут такие красивые бабы уламывают, а этот сучёнок кобенится!
— Хотя бы перекурить. А заодно и решить, кто я теперь для вас: ваш господин или ваш сучёнок? — быстро ответил я, и выскочил из охладившегося уже салона, на уличную жару.
Ну и что мне теперь с ними делать? И бросить их тут уже не получится — совесть зажрет. Ладно, как говорила Скарлетт О'Хара: "Я об этом подумаю завтра".
Может и поживу какое-то время султаном.
Сунулся в карман за сигаретами, но в руку попался конверт с деньгами. Чертыхнувшись, пошарил по всем другим карманам. Нет, чёрт возьми. Вот так всегда. Одно за другое...
Сигареты нашлись, почему-то в переполненной барсетке.
Вот тут меня, как током и прошибло. В барсетке, в потайном кармане, давно лежал мой стограммовый инвестиционный слиток золота в банковской упаковке из жесткого пластика. Так, на всякий случай. Решение сиюминутных наших проблем зазвенело в голове радостными колокольчиками. А дальше будем посмотреть, как говорят в Одессе.
Я снова заскочил в автобус, забыв про курево.
— Значит так, девчата, — все повернулись ко мне, — Главное, у нас что? В наличии недостаток информации. Вернее, всё, что мы знаем, мы слышали только от одной стороны. От служащих этого пресловутого Ордена. Причем только их Иммиграционного отдела. Но если информации не хватает, то её надо добывать. И принимать решение на основе более полного объема сведений. Кто у нас годится в шпионы?
— А я пойду, — сказала Ингеборге. — Мне тот охранник, который нас встречал, глазки усиленно строил. Думаю, я его быстро раскручу на любые сведения. Даже без секса, — довольно усмехнулась.
— А почему без секса? — что-то я в последнее время туплю сильно. Больше чем обычно. Выспаться надо.
— Ну, как же иначе, мой господин, — переливчато засмеялась литовка, — Я теперь твоя старшая жена, и обязана быть тебе верной.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
