— Точно знаю. Не очень быстро, но еще до того, как пушнина здесь кончится. Сначала корабельные казаки обязательно интерес к ним проявят, а потом вести разойдутся вширь. В скрепах судовых с ними многие места выходят и проще, и прочнее. И в станках пушечных, — припомнил я другие громоздкие сооружения, знакомые мне по красивым картинкам на сетевых ресурсах, посвященных истории.

Никодим снова скривился:

— Так ты, что, на годы вперёд всё рассчитал и теперь станешь только жировать, да поплёвывать?

Вот незадача. Интересно, на что купец обиделся? Надо как-то его успокаивать.

— Ни жировать, ни поплёвывать у нас не получится. Сам ведь говорил, что некогда зевать. Надо в этих землях укрепляться, якутов к себе привязывать, — вдуваю я в уши собеседника "передовые идеи". — Тебе с них товар нужен в населённых местах востребованный, а тебе — чтобы они его производили. А им для этого не так много и требуется. Главное, чтобы место было постоянное, куда они свои иглы да свёрла, да напильники принесут. Ну и шкурки, ясное дело.

А ты им взамен провиант, который в этих местах не растёт, да материалы, которых тут не накопаешь. Вот и образуется паутинка, по которой, как по ниточкам, потечёт в твои руки добро.

Лицо Никодима сморщилось, как печёное яблоко:

— Не учи меня, сосунок! Я по рекам с товаром ходил, ещё когда ты титьку сосал.

Вот и поговорили, называется. А, может, зря я сразу столько сразу вывалил?

Какое-то время мы ехали молча и я уже подумывал отстать от купца и поравняться с Айтал. Но не тут-то было.

— Ты это, Миха! Говори, чего хотел. Когда ещё повстречаемся — кто знает.

Интересные скачки напряжения! То есть — броски настроения. Явно ведь, на ус мотает. Негоциант. Ну да ладно, мне не жалко. Затем и разговор, чтобы понимание между нами образовалось.

— Тут видишь ли, какие дела. Металл плавить да ковать — на это нужна уйма топлива. Так что мастерские друг от друга отстоять должны далеко и большими им быть не выгодно. Иначе никакого лесу на уголь древесный не хватит. На первое время, пока мастера будут мои приёмы перенимать, да в свои селения возвращаться, добрых товаров в этих местах станет прибывать понемногу, но всё время. Этого надолго хватит. А только не навсегда. Так вот, на востоке за горами рядом с Индигирокой лежит в земле горючий камень. Надо будет его искать, копать, и возить сюда реками через море. Чтобы за лето корабли оттуда досюда обернулись и к осени опять встали под погрузку.

— Про камень горючий, откуда ведаешь?

— Учился я в странах чужедальних у людей знающих. Они мне говорили.

— То-то и гляжу я: якут — не якут, русский — не русский. Говоришь понятно, но на чужой манер. И письмена твои, хоть и корявые, однако понятные. А скажи, вот мне, тебе-то со всего этого прибыток какой?

— Живу я здесь. Хорошо живу, и дальше хочу, чтобы не хуже.

— Хорошо живёшь, это точно. Мягкой рухляди у тебя сколько и в большом роду не найдётся, а ты её мне отдаёшь. Зачем?

— Не просто так отдаю, Никодим. Вкладываю в своё будущее. А что оно, это будущее, и тебе не чужое, так мне оно не обидно. Ты путь торный обустраиваешь, так мне с того, что он станет действовать будет куда и кому товары сбывать.

— И обману не боишься?

— А чего мне бояться? Если проживёшь ты моё добро в своё удовольствие, так у меня не убудет. Люди принесут, сколь нужно. Так что, избыток я, пожалуй, тебе отдам. Ты-то купец, ведаешь, как их с пользой затратить.

— Никак в товарищи набиваешься? — опять на лице собеседника гримаса.

— Обычаев торговых я не знаю, так что на твоё рассуждение полагаться буду, уж не обессудь. Случись что-нибудь — якутским обычаем проживу и о потере добра кручиниться не стану. Я ведь охотник и рыбак. Не оголодаю. Риск твой меня не задевает.

Дальше мы молчали. Он по-своему честен. Понимает, что особенно развернулись его дела после того, как стал действовать с учётом моих подсказок. Небось, только за счёт доставки товаров других купцов по налаженной им дороге через Верхоянский хребет, немалые деньги образуются. Ну да то труды чужие, меня не касающиеся. Мало ли чего я спьяну наговорил?! А вот интересно, полагает ли он, что я с ним в его деле участвую на паях, или считает, что он всему хозяин и только слегка задолжал одному инородцу? Думаю, второй вариант ему ближе. Не стану разубеждать, тем более, торговые хлопоты — не моя стезя. А тут, как ни крути, одна сплошная коммерция.

* * *

Нас с Айтал опять потянуло домой. Причём направились мы туда не прямым ходом, а из Бытантая завернули в Тенки и заглянули в гости к Элляю. Помните кузнеца, от которого нас в прошлом году Никодим увёз? Вот к нему мы и завеялись. Тут нам в прошлом году очень понравилось, ну и в этом мы тоже не пожалели, что заехали. Весёлая компания собравшихся на общее дело соседей ставила мастеру рубленый дом с двойным полом. Вот умеют, и хозяин, и его жена создавать весёлую атмосферу, отчего и тянутся к ним люди. Это стойбище несколько отличается от большинства, виденных нами в окрестностях. Здесь собралось несколько молодых семей, отделившихся от своих родов. Чего только в жизни не случается!

А ещё мастер похвастался печами. Он их обе переделал и пускает в работу зимой, когда крепкие северные ветры не располагают к длительному труду на свежем воздухе. В этот период дутьё самое лучшее, вот он и наловчился в одну плавку получать окончательный продукт — готовую сталь. Руду, уголь и присадки сразу загружает в тигель и потом только остаётся извлечь готовую лепёшку. За три самых суровых месяца наделал целую гору металла. Спрос на него постоянный — отвозит в магазин к брату Кима, а тот берёт, сколько ни дай. Кузнецы из других стойбищ покупают.

Летом, пока тепло, Элляй готовит руду и "заряжает" тигли, составляя их в штабель до начала ненастного периода. Всего-то ничего времени прошло, а приспособился человек. И заслонки-то у него сделаны, чтобы скорость поддува регулировать, и специальные клещи, чтобы "проваренный" тигель извлекать из печки не дожидаясь полного остывания, и другие хитрости. Я прикинул в уме — тонны полторы вполне приличной стали он в год выплавляет. И взять за неё уплату серебром согласен. Килограммов полтораста мне как раз требуется на разные поделки, а на Адыче из-за запарки с машинами и медью нынче черной металлургией занимались не слишком интенсивно. Нечего мне оттуда было везти.

Тросики стальные у Элляя тоже ничего так вышли. Он на мой арбалет сделал тетиву, и для Айтал. А больше у него готовой проволоки не было. Сказал, что подумывает работника пригласить, а то в одиночку не управится ещё и с этим. Я не стал отговаривать.

Как-то по-хорошему запомнился нам конец лета именно этим отнюдь не кратким визитом к хорошим людям. Хотя назад мы и возвращались уже, когда на берегах белел снег, но пребывали в прекрасном настроении. Тем более — ленок хорошо брал на блесну, если вести её неподалеку от берега. Лодка наша бежала себе потихоньку самым экономичным ходом. Набитая дровами топка прогорала примерно за час, если поддувало приотворить только самую капельку.

Рулил Тургун. Да, ему всего два года, но румпель легко ходит, так что силёнок мальчугана хватает. Скажете, что вести лодку у самого берега очень сложно? Правильно. Не раз уже мы сталкивались шестами с мели после ошибок нашего рулевого, но, чем дальше, тем реже. Малышу, если бы мы шли серединой реки, быстро бы наскучило держать в неподвижном состоянии глупую палку. А тут ему постоянно приходится подправлять курс, огибая мысы или выбирая перспективную протоку.

Его сверстники, сев на трёхколёсный велосипед, могут объехать стул или дядю. А у меня нет для него нет ни трёхколёсного велосипеда, ни стула. Вот пусть и развивается, благо на нашей скорости цена ошибки минимальна, а человек занят реальным делом. Где-то на часок его внимания хватает, а потом начинается возня с Вожаком, требование внимания от матери, или мне приходиться ему сказки рассказывать. А зимой у него появится братик или сестричка — так сказала Айтал. Раз сказала, значит будет.

Эта новость навела меня на любопытные рассуждения. Вот у жены моей есть две младшие сестрички, родившиеся с интервалом в аккурат в три года. И в моей семье детки как раз с таким промежутком планируются. Неспроста это, чует моё сердце. Ох, неспроста.

* * *

Дома нас ожидало форменное столпотворение. Четыре работничка, что трудились у нас прошлой зимой, явились как к себе домой и приступили к работе, не особенно интересуясь чьим бы то ни было мнением по этому поводу и пользуясь попустительством Тускула. Рядом со старыми постройками стоял новый рубленый дом — приходили работники от Кима и поставили. Этот "проект" здешние мастера знают и уже используют при строительстве жилья для себя. Наши работники в таком обитают, то есть его многие видели и все одобряют.

Так вот, словно в расчёте на то, что новому дому обязательно потребуются жильцы, целая группа соседей с сыновьями ждала нашего возвращения, дабы убедить меня в необходимости принять их чад в выученики.

Атас!

Пока эта толпа перетаскивала из лодки и укладывала по нужным местам "добычу" — стальные лепёшки, оловянную руду, немного меди и разные "присадки", я сообразил, что из-за всего этого неприкрыто торчат уши Кима. Он — военный вождь. И ему требуются воины с хорошим оружием — арбалетами. Пусть это не профессиональные бойцы, а всего лишь ополченцы, но люди с навыками охотника в этих местах могут весьма эффективно противостоять агрессору. В конце концов, это зависит от применяемой тактики, а тактические пристрастия Кима уже известны. И, если не собираешься штурмовать укрепления — они достаточно эффективны.

С другой стороны, платить за хорошее оружие столько же пушнины, сколько за эти же арбалеты привозят тунгусы, ему категорически не хочется, тем более, что приобретаемый товар станет собственностью пользователей, то есть к тойону не перейдёт. Одним словом, хитрит дружище. Работнички-то пожелают добрые самострелы за труды свои и передадут их отцам или старшим братьям, а уж те с ними в руках пожалуют на службу, когда придёт в этом нужда.

Что же — в добрый путь. Я не против. Новичков сажаю на иголки. Тех, что по второму году у меня трудится, поставлю делать свёрла, а сам попробую-таки справиться с метчиками и лерками на шесть и четыре. Мне тогда те же арбалеты станет делать много проще.

* * *

Этой осенью я мало работал сам. Подгонял, заставлял, назидал. Десяток подчинённых могут выпить все соки и вымотать все жилы. Кто пробовал — поймёт. Мне тут становилось неуютно. Тускул же напротив, чувствовал себя, словно рыба в воде. Поэтому я старался делать согласное лицо каждый раз, когда он принимался распоряжаться.

С резьбами на шесть и четыре совладать мне так и не удалось. Такая ерунда каждый раз получалась, что хоть плачь. То ли вдохновение прошло, то ли удача от меня отвернулась, но более всего я радовался жизни, уходя на охоту или просто бродя по окрестностям и любуясь красотой этих мест. Восточные отроги Верхоянского хребта — места тут волшебные.

Айтал потихоньку тяжелела, но недальние выходы на лыжах вместе со мной проделывала. Пока не пришли настоящие холода и зимние ветры не валили с ног, мы гуляли часок-другой. Тургун, стоя на лыжах, был замечательно неловок и вообще — это тебе не румпель моторной лодки шевелить. Одним словом я с удовольствием жил своей семьёй и не особенно налегал на трудовую деятельность. Так, иногда, что-нибудь помаленьку поделывал, да поглядывал, как другие работают.

Браться за изготовление сложных технических устройств меня категорически не тянуло. Достигнутое состояние станочного парка, позволявшее делать лерки и метчики трёх размеров, оказалось на данный момент избыточным. В том смысле, что спроса на эту продукцию толком не было. Свёрла — да, покупали понемногу у Никодима. Но это был не устойчивый поток, а отдельные события. Одним словом, двигать куда бы то ни было технический прогресс просто не имело смысла.

Потом настало время кромешной тьмы, жестоких холодов и сильных ветров. Заработали в непрерывном режиме наши плавильные печи, и я спохватился — поработал с оловянной рудой. Что замечательно, в ней отыскался цинк в заметных количествах. Не уверен, что его удалось весь извлечь и, скорее всего, он попал в мою бронзу в неустановленной концентрации. Я из неё сделал для своих агрегатов подшипники скольжения, просто потому, что слышал, будто это традиционное решение.

Просто так, не особенно размышляя о возможных последствиях, я наотливал немного подсвечников и пуговиц из олова. Один из отроков, что ездил навестить родное стойбище — а они и в этом году изредка опрашивались на побывку домой — отвез в магазин на Тенки вместе с иглами и эти немудрёные безделушки.

Через месяц прискакал казак от Никодима с посланием. Пуговицы ему, видишь ли, нужны. Много. И разная посуда. Ещё больше. Ну а на словах казак передал, что санные обозы в Вилюйский острог нынче, считай, по расписанию ходят, и в полмесяца оборачиваются в оба конца. Так что оловянная утварь быстро попала в места, где на неё имеется постоянный спрос. Вот так и набрёл я ненароком ещё на одну жилу. А ведь помню — недавно рассуждал о привлекательности добычи этого не слишком хитрого в обработке металла, которого в наших краях изумительно много.

По всему выходило, что есть отличный повод вернуться в края, где жил раньше и где мы повстречались с Айтал. Там как раз находятся богатейшие залежи касситерита. Потолковали мы с казаком, и письмо я отписал купцу длинное и обстоятельное. По всему выходило, что семейству моему предстоит переселение. Но не на пустое же место мчаться?!

* * *

Тускулу я объяснил в очередной раз, что если русские узнают о серебре, то из добрых и заботливых сподвижников сразу превратятся в жестоких и алчных хозяев. Они ласковы с нами до тех пор, пока нуждаются в наших трудах и то, только при условии, что делаем мы то, чего они сами не могут. Ну, или если им выгодней купить наше, чем сделать или привезти своё. Но, с другой стороны, подкидывать Никодиму избыток пушнины — это правильно. Чувство долга ему не чуждо, пока необременительно. Так что ничего худого нет в том, что купчина не слишком стеснён в средствах. Он просто вынужден действовать в наших интересах, потому что этот вариант для него выгоднее иных. Тут тебе и товары с уникальными на данный момент свойствами, и возможность недорого купить близко то, что везут издалека.

Не будем забывать, что в течении Лены и Вилюя стоят уже вполне обжившиеся остроги, и обитают там многие русские люди, со чадами и домочадцами. И бояре государя Московского есть среди них. И боярыни. И дети боярские. Они ведь не лаптем щи хлебают.

Работник оставался за старшего и положение, по-русски говоря, холопа, отслуживающего долг, то есть закупа, за ним сохранялось. Мы решили, что так будет понятней для окружающих. Да и нет в Тускуле стремления куда-то уходить от обжитого дома и обильных хлебов. Ну у какого тойона или даже главы наслега на столе сыщется изюм, рис и пшеничная выпечка? А тут это не такая уж редкость. Всё налажено, соседи хорошие.