Судьба в наследство

Книга 2. Судьба в наследство

С благодарностью всем тем,

кто верил в окончание произведения.

Любая фигура может поставить мат королю,

а разменной пешке достаточно дойти до края поля...

Глава 1.

Я поняла, что лежу на чем-то теплом и мягком, а нос щекочет резкий запах дегтя, смешанный с тонким ароматом лавандового масла. Его бы я узнала из тысячи других. Точно так же пахло в лазарете нашего монастыря, в котором я умудрилась поваляться не раз, и не два.

Рядом скрипнула мебель, похоже, кто-то встал и отошел в сторону... Интересно, как я вновь оказалась в лечебнице? Открывать глаза совершенно не хотелось, так хорошо лежать расслабившись, а не бежать с очередным поручением настоятельницы... Но надо, надо...

А вот не буду!

Скрипнула дверь, и рядом раздались голоса: один незнакомый, с жутким акцентом, а второй... О Боже, да это же Агнесс! И тут же разом нахлынули воспоминания о битве на камнях, о ранении, о том, как мы доставляли срочное письмо в Святой Город... И я невольно распахнула глаза.

Оказалось, что я лежу в незнакомом полутемном помещении, с низким сводчатым потолком. Чуть в стороне, перед большим прогоревшим камином стоит простой стул с высокой спинкой. Возле моей кровати сто6ит пышнотелая тетка в широком балахоне, который носят только бедные женщины в северных областях Лукерма, а рядом с ней Агнесс. Девочка оказалась обряженной в похожую просторную хламиду, подпоясанную узким ремнем. Из прорези горловины, сползавшей на плечо, виднелась обыкновенная уставная орденская рубашка, голова была непокрыта, и теперь волосы, отросшие за время путешествия, доставали до плеч. На ногах у нее красовались странные башмаки из расшитого войлока.

— Она надо пить этот, — меж тем с трудом произнесла сказала толстуха. В руках она держала какую-то плошку. — Она пить и скоро — хорошо. Понимать?

— Ой, а вы точно уверены, что это поможет? А то она все лежит и лежит, — всплеснула руками Агнесс.

Толстуха задумалась на пару мгновений и сказала:

— Верю. Помогать, и скоро хорошо, — и тут же бойко залопотала по своему: — Tyttö, jonka haluat, on hyvin loukkaantunut. Mutta hän pian toipuu 1, — я с удивлением узнала родной язык племен гугритов, на котором в союзе разговаривали только они. Жалкая горстка этих варваров еще продолжала упрямо цепляться за свою веру, за свои традиции, противясь истинному учению Господа и Матери Церкви.

Агнесс отчаянно всплеснула руками.

— Я не понимаю, что ты говоришь! Совсем не понимаю! Слышишь меня?! Скажи нормальным языком.

Не выдержав, я решила подать голос.

— Где мы? — он оказался неожиданно слабым и хриплым. И я сама была слаба до невероятности!

— Есфирь! — девочка с радостным вскриком бросилась ко мне. — Ты очнулась! Наконец-то! Я так рада, так рада! — и подскочив к кровати, схватила руку, лежавшую поверх одеяла, и прижала к своей груди. Из ее глаз побежали слезы. — Я так за тебя волновалась, и Юозапа тоже и Гертруда! И вообще, это было так ужасно! Так страшно!

Тут толстуха наклонилась и положила шершавую ладонь на лоб.

— Se ei ole lämpöä 2, — сказала она на своем языке и добавила: — Ты холод, хорошо. Скоро совсем хорошо. Можно идти, но не делать драка. Рано, очень рано.

Я пристально посмотрела на нее, а потом повторила свой вопрос для Агнесс:

— Где мы?

— Не волнуйся мы в монастыре Святого Кристобаля Сподвижника. Мы доехали, — радостно защебетала девочка.

Я еще раз внимательно оглядела толстуху, которая молча выдернула мою руку из цепких пальчиков Агнесс и вновь положила поверх одеяла.

— Тогда что она тут делает? — следующий мой вопрос прозвучал еще тише, чем предыдущий. В горле было сухо, как в пустыне.

В мужском ордене не могло быть женщин. То есть могло, но временно, вроде того, как я привозила письмо в монастырь Варфоломея Карающего. Хотя ладно, может эта могучая женщина живет неподалеку...

— Ты лежать, молчать, — влезла в разговор та. — Ты, — женщина указала на девочку. — Пить ей. Потом спать ей. Понимать? Не мешать, не плакать. Спать. Понимать?

Девочка закивала головой, смахнув слезы:

— Я поняла, поняла, — и совершенно неожиданно добавила: — Ymmärtää3.

Толстуха кивнула, а потом с важностью, которая была бы в пору даже кардиналу, вышла из комнаты.

— Агнесс, — хрипло начала я, но она положила ладошку мне на губы и сказала:

— Ута запретила тебе говорить, поэтому молчи. Я сейчас напою тебя отваром, ты поспишь, а потом все будет хорошо. Ведь, правда, хорошо?!

— Агнесс, — я попыталась произнести это более грозно, однако ничего не вышло. Господи, да я толком пошевелиться-то не могла, напоминая себе новорожденного котенка!

— Нет, нет, — замотала головой девочка, поднося плошку с каким-то варевом. — Сейчас тебе нужно молчать. Вот попьешь, поспишь, и тогда поговорим. Тогда я все расскажу.

С неожиданным проворством, выдававшим немалую сноровку в таких делах, она приподняла мою голову, подпихнула глиняный край посудины к губам и, наклонив, заставила сделать несколько глотков.

Фу-у!.. Смесь котовника, мяты, шалфея и еще бог знает чего...

— Ну вот, — удовлетворенно произнесла девочка, опуская мою голову обратно. Она поставила пустую плошку на табурет, что стоял возле кровати, и поправила одеяло. — Теперь давай закрывай глаза и спи.

Я уже хотела возмутиться, но неожиданно для себя провалилась в глубокий сон.

Проснулась от тихого скрипа дверных петель, в комнату входила Ута. Поскольку обе ее руки были заняты большими мисками, она затворила ее спиной, точнее объемным задом, и неспешно подошла ко мне.

— Ei unessa?4 — спросила она по-своему, а затем повторила: — Не спать? Хорошо. Смотреть бок. Vaikka kiitoksia kopioinnin, mutta olet onnekas. Toinen ei ole säilyny. Ты — Оннекас. Твой Бог — любить тебя. Твой муж — есть радованный. Ты — сила. Olet vahva6.

Говоря все это, она поставила миски на табурет, стащила с меня одеяло и ловко повернула на левый бок. Я ужаснулась, увидев свое тело, изрядно смахивающее на скелет — одна кожа да кости! Все мясо, которое раньше на мне было, теперь усохло, ноги походили на две тонкие палки, руки — не лучше! Кости таза торчали вверх, так и норовя прорвать синюшную кожу. О-хо-хо! Эк, меня ушатало!.. Это ж мне теперь всю зиму придется здесь отлеживаться! Как же быть?! Я и так всех жутко этим ранением задержала. Как придут девочки, надо будет посовещаться и решить, как быть дальше. Ох, взгреет нас настоятельница по первое число за столь длительное путешествие!..

— Ты терпеть. Хорошо? — прервала мои размышления Ута. В уме я уже не смела назвать ее толстухой. Как никак она меня выхаживала! — Сейчас я нитки вынуть. Рана зажить. Тебе потерпеть, Оннекас, — и ткнула меня пальцем в бок.

Я поняла, что сейчас она будет снимать швы. Поэтому чуть извернулась, чтобы рассмотреть багровый рубец, стянутый льняными нитями: он начинался от нижних ребер и уходил наискось куда-то под лопатку. Ничего себе, меня развалили! Едва ли не пополам!..

А женщина, придерживая меня одной рукой, взяла из большой плошки тряпку, резко пахнущую дегтем, и протерла шов. Затем подхватила маленький острый нож и, разрезав пару стежков, ловко дернула.

Я невольно вздрогнула, ощущение было не из приятных.

— Терпеть, — повторила она, разрезая следующую пару стежков, и не давая мне опомниться, тут же дернула.

Но я была уже готова, лишь зубы покрепче сцепила. Ничего, и не такое бывало! Все-таки деготь — не уксус, так не жжет.

Ута за какие-то четверть часа выдернула из шва все нитки, еще раз смазала чуть кровоточащий рубец смесью дегтя и лавандового масла, и, обмотав меня от подмышек до талии полотнищем чистой ткани, не говоря ни слова, удалилась. Я же, невероятно устав от такой мелочи как снятие шва, вновь задремала.

На этот раз я проснулась от чудеснейшего запаха мяса. Мой желудок взвыл едва ли не на всю комнату, мигом напомнив как же мне хочется есть. Открыв глаза, я увидела Агнесс тащившую корзину, из которой шел этот божественный аромат.

— Ой, ты проснулась?! — ее улыбка походила на солнышко, выглянувшее из-за туч. — А я тебе поесть принесла. Саллоу приготовила такой чудесный мясной суп из зайчатины. Ушастого сегодня с утра брат Мурскё в силок поймал. Он сказал, что его специально для Оннекас ловил, то есть для тебя, — девочка водрузила на табуретку корзину, достала оттуда небольшой горшочек и деревянную ложку. — Ну, сама сможешь поесть, или тебя пока покормить? — поинтересовалась она.

— Давай, сама попытаюсь, — немного хрипловато предложила я и, улыбнувшись, добавила: — А то чего-то я залежалась.

— Это верно, — кивнула девочка. — Ты не поверишь Есфирь, но так было страшно, пока мы тебя везли. Юза все боялась, что не успеем, а Гертруда ругала ее, что та позволила тебе в седле ехать. Если бы мы на следующий день не встретили брата Мурскё и старшего брата Вайво, все могло бы кончиться плохо. На пути такие буреломы попадались, Юза все опасалась, чтобы кони себе ноги не переломали, и мы насовсем в лесу не остались. Верхом местами было сложно проехать, а с волокушей и вовсе тяжело приходилось. Но кончилось все хорошо! Братья взвалили себе на плечи носилки и прошагали так целый день. Представляешь, целый день?! Не останавливаясь! Даже Гертруда к вечеру устала, а они нет, — и резко поменяв тему, спросила: — Тебе подушку повыше сделать? А то, наверное, неудобно.

Она положила горшок и ложку обратно в корзину, и, привстав, вздернула мою подушку чуть выше. Затем кое-как с моей помощью помогла сесть и вновь достала суп.

— Вот. Держи, — она сунула в руку мне ложку, а горшочек оставила у себя.

Я неловко зачерпнула из него и отправила себе в рот. М-м-м! Боже, как вкусно! Есть хотелось просто зверски.

Агнесс продолжала тараторить:

— Знаешь, когда мы приехали сюда, Юозапа жутко ругалась, и даже хотела немедленно уехать, и только настоятель Лемихарий ее удержал. Она обозвала Ёлли — жену брата Бьерна грязной... Ой ну этого я тебе повторять не буду, потому что не все запомнила. А она так сильно ругалась, и за оружие все хваталась. Но потом все же немного успокоилась, когда ей настоятель сказал, что сам их в церкви венчал. Знаешь у Ёлли такие милые мальчик и девочка в прошлом месяце родились, я их уже видела. Я бы тоже хотела детишек... Брату Бьерну так повезло, у него такая красивая жена!

— Кто у него?! — я аж подавилась. Первые минуты, пока Агнесс рассказывала мне это все, я была очень голодна и не соображала, что она говорит, но теперь, когда мне повторили три раза...

— Жена, — спокойно пояснила девочка, явно не понимая, чего я так удивлена.

— У любого священнослужителя не может быть ни мужа, ни жены! — сдавленно начала я. — Мы все даем обет безбрачия и целибата! Агнесс, ты что?! Этого быть не может!

— Почему?! — теперь девочка удивилась. — Ораван — жена младшего брата Ульво, у них дочка Луми уже есть. У брата Соан и Кауны — двое близнецов. А позавчера была свадьба у старшего брата Ильвексена и родной сестры брата Уно — Лийвало. Все законно. Ты же сама мне объясняла. Ну, помнишь тогда в Святом Городе? Ты говорила, что если мужчина и женщина живут вместе как муж и жена, то ничего плохого не будет, что это очень хорошо.

— Но не церковники, — с трудом выдавила я из себя, ошарашено слушая Агнесс. — Мы НЕ выходим замуж, и НЕ женимся! Чтоб жениться или выйти замуж, нужно покинуть орден, уйти из церкви. А это не так-то просто. Мало того, что нужно разрешение настоятеля того монастыря, где ты находишься, так еще нужно, чтобы это одобрил епископ твоей епархии! Девочка моя, таков закон! Так сказано в Писании! — и с надеждой переспросила: — Может, ты все-таки ошибаешься?

Агнесс помотала головой.

— Не-а. Поэтому-то Юозапа ругалась; даже Гертруда ругалась. Она говорила, что этот монастырь неправильный, что здешние блудни — происки Искусителя. И когда они уезжали, то очень не хотели оставлять тут тебя и меня. Юза сказала — если бы не тетин приказ, то она бы забрала меня отсюда немедленно.

— В это я верю, — прошептала, я, осмысливая ее слова, а потом уточнила: — Так что, девочки уже уехали?

— Да, — кивнула Агнесс. — Как только у тебя жар спадать начал, и ты перестала метаться в бреду, они уехали. Герта очень торопилась обратно, хотела как можно скорее сообщить тете, что со мной все в порядке. Что я на месте.

— Долго я так провалялась? — поинтересовалась я, проглотив пару ложек.

— Две недели точно, — ответила Агнесс. — Едва тебя привезли сюда, Ута взялась за лечение. Она долго с тобой возилась, что-то делала — я не видела что, меня не пускали — но на пятый день ты перестала метаться в горячке. А потом когда тебе стало легче, то есть — Ута сказала, что теперь ты точно поправишься, сестры подождали еще пару дней и поехали в орден. Гертруда все Юзу подгоняла, говорила, что надо торопиться, пока дорогу совсем не завалило.

— Ясно, — выдохнула я, проглатывая очередную ложку. — А сестры просили что-нибудь мне передать?

— Нет, — в раздумьях девочка пожала плечами. — Вроде, ничего. Ну, сказали, что как только ты выздоровеешь, так возвращайся домой в монастырь, а так — больше ничего.

— Ладно, — махнула я ложкой. — Все я наелась, забирай.

Агнесс заглянула в горшочек, и изогнула бровь:

— Ты мало съела? Ута сказала, что ты должна скушать не меньше половины.

— Мне хватит, — отмахнулась я, чувствуя, что сыта.

— Есфирь! — девочка попыталась скопировать интонацию Юзы, когда та начинала мне что-нибудь выговаривать. — Если ты не будешь есть, ты не поправишься, — и вдруг неожиданно предложила: — Ой, а давай я тебя с ложечки покормлю, а?

Я улыбнулась:

— Нет, чуть попозже. Хорошо?

Агнесс еще раз с сомненьем заглянула в горшочек, но потом, вздохнув, убрала его в корзину.

— Ладно, — согласилась она. — Но только потом — обязательно доешь.

Прикрыв глаза, я сползла с подушки, что-то меня быстро разморило. А девочка, встав с моей постели, достала откуда-то шитье и, пересев на стул возле камина, принялась за работу. Я же из-под полуопущенных век стала смотреть на нее.

Агнесс, то есть Ирена была очень красивой девушкой. Жаль, что мы ей тогда волосы срезали, с косой она была бы чудо как хороша... Э-эх! Ей бы на балах при дворе блистать, а не в этой глуши по задворкам Союза прятаться. Не повезло ей не в то время родиться, ох не повезло!.. Она еще не понимает, что ее жизнь наперекосяк пошла, что всю судьбу ей поломали. А может и понимает, только пока значения не придает...

Через неделю я начала вставать. И хотя шатало меня безбожно, лежать лежнем было нельзя. Ута заставляла меня по нескольку раз в день подниматься и ходить по комнате, внимательно следя при этом, чтобы я не упала. Она говорила, что мне нужно больше двигаться, тогда я скорее выздоровею. Правда разобрать ее слова можно было с пятого на десятое, но я быстро приноровилась понимать ее. Большую часть времени со мной проводила Агнесс, но иногда забегали и жители монастыря. Хотя, честно говоря, монастырем назвать это место у меня язык не поворачивался. Из рассказов Агнесс я поняла, что настоятель Лемихарий, чтобы склонить гугритов в Истинную Веру, разрешил новообращенным братьям жениться.