Социо-пат
Пролог
Полумрак тем лучше яркого света, что позволяет разуму дорисовывать мир вокруг, не оголяя всей неровной естественности, окружающей нас каждый день. Полная открытость слишком похожа на порнографию, она убивает само желание жить. Артур Хендрикс был благодарен судьбе за то, что сделала его глаза слишком чувствительными, заставив много лет всматриваться в темноту.
Вот и сейчас густые тени, наполнявшие помещение мистической неопределенностью, помогали воображению совершать привычную гимнастику, столь полезную в его работе. Лениво вращавшиеся лопасти мирно гудевшего вентилятора рождали воспоминания о вертолетах, в которых Артур буквально прожил первый год после Явления. Тогда сведенные с ума рождением нового, достоверного и выложенного в Интернет Мессии, люди творили такое, о чем никогда не напишут в учебниках истории. Политическая карта мира стремительно менялась, границы стирались, рисовались новые, и чернилами сильным мира сего служила кровь слабых. Нежданно-негаданно обнаруживший себя служителем новой сверхдержавы Хендрикс повидал многое из того, что не хотелось бы вспоминать. Первое время было совсем плохо — он не мог спать в кроватях, только сидя в кресле, и даже в помещениях носил темные очки, защищая поврежденные глаза. А еще снились сны, заканчивавшиеся пробуждением в холодном поту. Артур не знал, что страшнее — видеть приходившее в сновидениях или просыпаться и не видеть ничего.
Со времен становления Союза и оформления "Croix Du Monde" как его железного кулака с зажатым в пятерне распятием прошло полтора десятилетия, но Артур чувствовал себя так, будто успел прожить с той поры полвека. Возглавляя знаменитый Восьмой отдел, внешнюю и внутреннюю контрразведку, он очень устал, устал на все оставшиеся годы. Однако судьба и собственный упрямый характер никак не желали даровать измученной душе покой.
Пожилой мужчина, возраст которого выдавали лишь белоснежные седые волосы, достигавшие плеч, стряхнул пепел с тлеющей в руке забытой сигареты в пепельницу на подлокотнике кресла. Поднявшись, он прошел по мягкому пушистому ковру, нещадно топча дорогую обстановку туфлями, начищенными до такой степени, что в них отразилась единственная горевшая лампа в роскошном абажуре. Безукоризненный черный костюм, без единой неряшливой складки, сливался с полутьмой. Хендрикс пересек комнату, больше всего похожую на номер в дорогом отеле, и взялся за ручку стеклянной балконной двери. Порыв холодного ночного воздуха приятно освежил суровое узкое лицо истинного англичанина с ровными, будто вырезанными скульптором чертами, лишенными характерных старческих морщин. Только глаза и набрякшие морщинистые веки выдавали возраст. Артур шагнул на широкий балкон с низкими, не выше пояса, перилами. Внизу шумел и сверкал ночными огнями большой город. Где-то в этом городе влюблялись, ненавидели, дружили, переживали. И почти никто из миллионов людей, проживавших жизни внизу, не мог даже представить себе, что само их существование будет зависеть от решений, принятых здесь. Принятых, в том числе, им самим.
Положив руку на перила, Хендрикс безмолвно наслаждался ледяным массажем ветра, этой прохладной грубоватой лаской природы, которую любил с самого детства. Чужое присутствие он почувствовал сразу, но не подал вида. Ни один мускул в еще хранившем тренированную крепость теле не дрогнул, когда за спиной зазвучал знакомый голос.
— Ты все-таки отрастил себе шевелюру, — сказала она тем особым тоном, что понимали лишь они вдвоем. До Артура уже донесся аромат клевера, ее аромат.
Лилит ничуть не изменилась с последней встречи. Все такая же царственность в каждом движении, все та же фигура прекрасной женщины на пике красоты. Формы, которые всякий мужчина счел бы притягательными, ничуть не скрывало зеленое приталенное платье с открытыми плечами, заканчивавшееся чуть выше колен, как раз у той черты, за которой элегантность переходит в распутство. Прямо как сумрак, эта женщина умела подобрать наряд так, чтобы сделать недосказанность желанной. Пышный каскад медно-рыжих волос ниспадал Лилит на плечи, оттеняя светлую гладкую кожу. Изумрудные зеленые глаза смотрели с ласковой хитринкой.
Она шагнула в сторону мужчины и остановилась у перил, проведя по ним тонкой царственной рукой с длинными ухоженными ногтями, поблескивавшими безукоризненно нанесенным лаком. Хендрикс, не выдавая себя, невольно залюбовался мимолетным, но таким грациозным движением. Он по-прежнему молчал, и Лилит сердито притопнула ножкой в зеленой же туфельке на длинном каблуке.
— Ты даже не поздороваешься?
— А тебе, я смотрю, все так же не хватает терпения, чтобы как следует подкрасться со спины, — ровным и чуть холодным тоном отозвался Артур, поворачиваясь к собеседнице.
— Экий ты бука, Арти, — улыбнувшись, женщина сверкнула жемчужной белизны зубками. — Совсем не изменился.
— Мы оба знаем, что это не так, — он пристукнул указательным пальцем по перилам балкона. — В прошлую нашу встречу мои волосы еще были черными.
— В моем возрасте уже не обращают внимания на такие мелочи, — снова улыбнулась она, продолжая смотреть лукавыми кошачьими глазами. Когда-то этот взгляд заставлял душу Хендрикса взрываться яркой вспышкой чувств, никогда ранее не испытываемых. Но те времена кончились много, слишком много лет назад. Он успел растерять те крохи чувств, которые мог питать к близким, постареть и вынести на плечах бремя огромной ответственности. А она не состарилась ни на миг, ни на день.
Лилит была трикстером, могучим существом, порожденным стремлением человека прикоснуться к богам. Когда-то давно секрет технологии, граничившей с магией, попытались украсть у естественных хозяев и подарить простым людям. Многие погибли на пути к нечеловеческой силе, живучести, здоровью и долголетию. Но были и выжившие. Эти выжившие обрели способности, ставившие их на голову выше человека разумного. Они мыслили, жили и чувствовали сильнее, но платили за превосходство высокую цену. Трикстеры стали воплощением легенд о чудовищах, вампирах, живых мертвецах и бесах. Сама психология перерожденных требовала вражды, устрашения "обычных" людей. Много лет назад Лилит встала во главе самолюбивых, независимых и обозленных на мир трикстеров. Именно по этой причине Артур Хендрикс был ее врагом.
И все же сейчас он не мог не почувствовать, как зеленые озера ее глаз затягивают в прошлое. Требовалось собрать волю в кулак и противиться. Хендрикс слишком хорошо знал возможности трикстеров по подчинению людского разума. Он слишком хорошо знал, что Лилит такие способности и вовсе не требуются.
— Ты не обращаешь внимания на многие мелочи, — сказал мужчина все тем же тоном. — Например, на столь незначительную деталь: в любой другой ситуации мы должны были бы сейчас друг друга убивать.
— Ох, Арти, — Лилит иронически поджала губы, не переставая улыбаться одними глазами. — Сколько же лет может обижаться один упрямец?
— Тебе лучше знать, — он снова пристукнул пальцами по перилам. — Ты пережила многих упрямцев.
На этот раз женщина вздохнула, и в этом вздохе Артур уловил отголосок той усталости, которую постоянно чувствовал сам.
— Когда же ты поймешь, что не я выбирала вечную молодость? — она отвернулась от перил и прислонилась к ним, сразу показавшись уязвимой в столь опасном положении, чреватом падением вниз. Зеленые глаза смотрели почти сердито. — Честное слово, ты первый мужчина за два последних века, перед которым я каждый раз начинаю оправдываться.
— Вот и еще одна проблема, — он не удержался и тяжеловесно хмыкнул. — Ты до сих пор не веришь, что дело не в твоей молодости и моем старении.
— Мы же оба знаем, что ни в чем ином, — она скрестила руки на груди, приняв упрямую и чуть угрюмую позу.
— Для столь много повидавшей и так долго прожившей ты слишком часто бываешь упрямой как младенец, — Хендрикс вдруг вспомнил, что в свободной руке все еще держит тлеющий окурок. Тот почти потух, и мужчина осторожно затянулся.
— Ах, это я упряма, — Лилит саркастически закатила глаза.
— Ты эгоистка, — Артур выдохнул дым в темный ночной воздух. — И упорно не желаешь признавать существование чувств за пределами твоего собственного спектра.
— Зато у меня достаточно широкий спектр, — теперь Лилит улыбалась коварно. Оторвавшись от перил, она ненавязчиво подвинулась ближе.
— В нем отсутствует любое чувство из тех, что можно назвать искренними, — от Артура не укрылся женский маневр. Он никак не отреагировал, продолжая стоять на месте.
— Неужели? — она придвинулась еще ближе. Легкие грациозные движения тела, манящие очертания развитой превосходной фигуры... Как же ему их не хватало! Хендрикс спрятал окурок в кулак и крепко сжал. Боль крохотного ожога успокоила.
— Тебе никогда не понять ответственности, — произнес он. — Ответственности перед другими людьми. Ответственности перед собой. Тебе неведом долг. Поэтому нам и суждено было расстаться.
— Артур, Артур, — обволакивающий глубокий голос звучал сочувственно. Теперь Лилит стояла совсем близко. — Я слишком давно забыла все эти чувства. Они проходят, как проходит тяжелая болезнь. Нужно только время.
— У меня времени слишком мало, чтобы ждать в коконе цинизма.
— Арти, — она оказалась прямо перед ним, на высоких каблуках стоя наравне, глядя прямо в глаза. — В последний раз таких, как ты, я встречала в годы смерти Российской Империи. Среди тех, кто собирался строить на ее месте утопию. Не говори как они, они все плохо кончили, хоть и были прекрасными мужчинами. Романтики всегда похожи на детей, играющих с ножиком. Так и хочется отнять и отругать.
— Именно поэтому ты не умеешь любить других, — он не отводил взгляда. — Не умеешь.
— Неужели? — снова спросила она, такая близкая, такая манящая. Протяни руку — и коснешься этой тонкой гладкой кожи, нежнее которой нет в мире. Несчастный окурок в кулаке давно превратился в труху.
— Даже сегодня ты здесь только потому, что заботишься о себе, — твердо произнес Хендрикс, не отводя взгляда.
— Может быть, — она подалась вперед, почти касаясь платьем его костюма. — А может быть, не только.
— В любом случае, — мужчина мысленно превратился в камень, не шелохнувшись внешне. — Я не намерен более разговаривать на эту тему.
Изумрудные глаза отодвинулись почти сразу. Лилит слишком хорошо его знала, чтобы продолжать давить. В другое время она бы не остановилась, но сейчас момент был чересчур важен, переговоры играли слишком большую роль. Несмотря на своенравие, женщина-трикстер была умна. Отступив на полшага, она уперла руку в бедро и спросила:
— И о чем же тогда ты хочешь разговаривать?
— О том же, о чем пришла говорить ты, — Артур убрал ладонь с перил. — Об Октавиане Вендиго.
Он заметил, как Лилит чуть прищурилась, услышав это имя. Зная ее, мужчина готов был побиться об заклад, что тот, о ком будет идти разговор, вызывал у предводительницы трикстеров лютую ненависть.
Очень, очень интересно.
В комнате, к которой примыкал балкон, открылась дверь, и появился третий из гостей. Услышав его, Артур кивнул в сторону дверей, ведущих внутрь.
— Идем. Русский уже здесь.
Он и впрямь уже поджидал, заняв свое место в одном из кресел — статный мужчина, поразительно молодой для высот, на которые забрался. В те годы, когда умудренный опытом и повидавший жизнь Хендрикс мотался по миру на вертолетах и самолетах, этот тогда еще совсем молодой человек воевал за свою страну и будущее народов огромной России, стоя по колено в грязи и крови. Теперь же он возглавлял самостоятельную службу под началом Генерального штаба и работал по той же линии, что Восьмой отдел "CDM". Место встречи выбирали русские, и Артур доверился их добросовестности и честности. Он знал: этот человек сдержит слово, чего не всегда можно было ожидать от его подчиненных.
— Господин Курганов, — кивнул англичанин, галантно пропустивший даму вперед и вошедший вторым.
— У меня нет рабов, — неожиданно весело отозвался русский. — Не надо звать меня господином, мистер Хендрикс.
— Коммунисты всегда любили пошутить, — очаровательным голоском произнесла Лилит, первой присаживаясь в соседнее кресло. — Но они не забывали и о безопасности.
— Ваше проникновение засекли шесть минут назад, — в тон ей ответил мужчина. — Комната не прослушивается, но выйти отсюда незамеченной уже не получится.
— Давайте не будем тратить время на паранойю, — примирительно проговорил Артур, садясь на прежнее место. — Важно лишь то, что мы собрались здесь, как и было оговорено.
— Пожалуй, и впрямь... — произнесла Лилит, грациозно потягиваясь в кресле. Но в следующую секунду голос ее зазвучал серьезно. — Вы, я полагаю, в курсе последних новостей.
— Если вы имеете в виду огромную розовую задницу, которую показывает нам Ближний Восток, то в курсе, — мрачно, но по-прежнему шутливо, сказал русский. — Там началась новая большая резня, хуже, чем в десятых годах. Хуже, чем во времена арабо-израильских войн.
— В Южной Америке ничем не лучше, — подтвердил Хендрикс. — Сандинисты против картелей, правительство против сандинистов и картелей. И десяток народных фронтов троцкистского толка. Все внезапно разжирели и обозлились, как и было предсказано.
— А еще происходят массовые волнения и милитаризация государств Северной Америки, — подытожила Лилит. — И мы прекрасно знаем, кто за этим стоит.
— Простите мой скептицизм, — заметил русский. — Но трудно поверить, что за столь масштабными и разрозненными событиями стоит один-единственный человек. Более того, сложно представить, что именно вы, с вашей-то репутацией, будете нам его сдавать.
Лилит ответила мужчине пристальным взглядом, и по этому взгляду Хендрикс понял, что она очень не любит этого русского. Сделав заметку раскопать больше информации по этому вопросу, он промолчал.
— Я расскажу вам, почему мои слова правдивы, — сказала она. — Артур подтвердит кое-что, что выяснили его люди. Однако прежде чем мы начнем, у меня есть одно условие.
— Что за условие? — подобрался русский, и Хендрикс вместе с ним. Лилит ничего не говорила о каких-либо особых условиях данного обмена информацией. Но следовало ожидать чего-то подобного — она всегда знала собственную выгоду.
Лилит чуть помедлила, бросив в сторону Хендрикса насмешливый взгляд, в котором сквозило нечто, показавшееся ему очень знакомым, но совершенно непонятным. Затем она заговорила:
— В качестве платы за наше сотрудничество вы поможете мне вернуть немного человечности.
Днем позже
Крохотная старая церквушка грозила рассыпаться под дождем в прах. Мстительные китайцы, всячески старавшиеся насолить белым христианам за целый век существования в качестве накачиваемых опиумом ограбленных аборигенов, обитель устаревшей после Явления веры обходили стороной и не спешили поддерживать в порядке. Стоявшее на отшибе здание не реставрировалось с двадцатого века, денег на ремонт не было, а немногочисленная паства никак не могла обеспечить достойные пожертвования. Однако местный священник стоически переносил лишения и унижения, не оставив поста и продолжая каждый день открывать двери храма всем страждущим.
