Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Во сне Митч долго метался по каким-то коридором, пока неожиданно не набрел на комнаты, обставленную так, что позавидовал бы любой король. И даже не удивился, обнаружив на королевском ложе, прекрасную диву, ожидающую его. Черноволосая, с просто невероятными, длиннющими ресницами, томными глазами, какого-то непонятного оттенка, и пухлыми, пронзительно яркими губами, которые она даже слегка приоткрыла, завидев его и моля о поцелуе. Он усмехнулся, почувствовав, как низ живота при одном взгляде на нее скручивает винтом, и опустился на огромную кровать рядом с девушкой. Такой реальной, что, казалось, он даже чувствовал невероятно волнующий запах, исходивший от её волос, в которые он тут же зарылся лицом, блаженно втягивая волнующий аромат. Осталось дело за малым. Разобраться со всеми застежечками и завязочками на пышном платье незнакомки, которая уже вовсю покрывала поцелуями его обнаженные плечи, и заняться самым приятным делом на свете. Но, что удивительно, с застежками он как-то исхитрился справиться до невероятности быстро, и с радостным, победным рыком, стянул тяжелый бархат с покатых плеч, желая приникнуть к нежной девичьей груди, и чуть не заорал, обнаружив, что нет её, груди-то. Медленно поднял голову, чтобы взглянуть в глаза незнакомке и так и застыл.
— Кирилл?
И проснулся.
— Кирилл! — вскричал он, обнаружив свои руки привязанными к деревянному изголовью кровати.
И меньше всего ожидал, что мальчишка поднимет голову откуда-то снизу. Улыбнется припухшими губами шало и грустно одновременно и вернется к прерванному занятию, так и не сказав ни слова в свое оправдание.
— Кирилл, что ты делаешь? — тщетно пытаясь разорвать какие-то странные веревки, которыми он был связан, вопросил Мирослав с обвинением в голосе, и отчаянно стараясь не сбиваться при этом с дыхания. Все равно сбивался, да еще как. Потому что мальчишка там внизу, между его ног, вытворял языком, губами и даже горлом нечто такое, от чего хотелось не сопротивляться, а молить — "Еще! Быстрее! Ну, же, детка, еще!". Но он сдерживался из последних сил. — Кирилл!
— Люблю, дядя Митч, — не поднимая голову, лишь открыв закрытые до этого глаза и посмотрев на него, отозвался тот. И зачем-то добавил, — Прости.
— Значит... черт! — срываясь на тихий стон, который, как не старался, не смог подавить, выдохнул он, — Значит, про любовь ты не врал?
— Что у пьяного на языке... — пробормотал Кирилл, и, больше уже не отвлекаясь, начал не просто ласкать его, но и заглатывать так, что у Мирослава потемнело в глазах, и он забыл о всяком возмущении. Такого минета в его жизни точно еще не было.
Он стонал уже в открытую, выгибался, неосознанно пытаясь вырвать из пут руки, но не для того, чтобы оттолкнуть от себя, а лишь затем, чтобы вжать голову мальчишки к себе в пах еще сильнее, и ускорить, хоть немного ускорить его движения. Так сладко, что перед глазами звезды вспыхивали. Он чувствовал, что готов взорваться, он желал этого — до конца, прямо в услужливое горло, прямо на умелый, волнующе-нежный язык. Но Кирилл неожиданно замедлил движения, а потом и вовсе выпустил его изо рта.
— Кирилл! — почти с мольбой выдохнул Мирослав в потолок, изнывая от неудовлетворенности.
Давно с ним такого не было. Все девушки, что побывали в его постели за последнее время, были молоды, красивы, прекрасно умели отдаваться и притворятся, что чтобы он не делал, им это нравится. Вот только ни одна из них не умел так брать, как брал его сейчас этот невыносимый мальчишка. Отдаваясь, но при этом беря.
— Кирилл, — слегка придя в себя, выдохнул он его имя снова, но уже почти без надрыва, открыл глаза и встретился с заинтересованным взглядом темно-карих глаз.
— Тебе нравится? — спросил мальчишка, склоняясь к его лицу.
Мирослав готов был выплюнуть ему в лицо все, что он думает о такой маленькой суке, как он, посмевший сыграть с ним столь злую шутку. Привязать и сейчас чуть не насиловать. Но последняя мысли отрезвила. Конечно, то, что делал Кирилл, ни в какие рамки не лезло, но насилием это уж точно назвать было нельзя. По крайней мере в традиционно смысле слова.
— Развяжи мне, — бросил он, вместо горы мата и прочих криков, вряд ли польстивших бы ему, взрослому и состоявшемуся, на фоне пугающе спокойных карих глаз.
— Нет.
— Почему?
— Я не закончил.
— И что ты собираешься делать?
— Насиловать тебя, ты же уже об этом подумал, — с горькой улыбкой бросил Кирилл, склонился к нему и быстро мазнул языком по сурово сжатым губам, и прежде, чем Мирослав придумал, как на такое реагировать, отстранился. — Первый поцелуй, — коротко хмыкнул Кирилл, без какой либо радости в голосе.
Сполз чуть пониже, выпрямился на нем, завел руку за спину, и нашел его твердый член пальцами, приподнялся и направил его в себя. Глаза Мирослава широко распахнулись. Он видел, каким напряженным и сосредоточенным сделалось лицо Кирилла, как поджались губы и длинные, угольно-черные реснички прикрыли шальные глаза, а потом он начал очень медленно и осторожно опускаться на него. Так медленно, что в какой-то момент, Мирослав почувствовал, что готов взорваться, если это мучение не прекратиться, если маленький негодник не развяжет ему руки прямо здесь и сейчас, и не позволит действовать самому. Он дернул руками сильнее, потом еще, еще. Но все без толку. И так отвлекся на это, что пропустил момент, когда мальчишка весь изогнулся на нем, и одним движением опустился до конца. А потом запрокинул голову, круче любой девчонки, и протяжно, глубоко застонал в потолок. Опустил взгляд, посмотрел на него, опять печально улыбнулся, и начал двигаться, приподнимаясь и плавно опускаясь вновь, но все так же медленно, как и до того.
— Развяжи, сука, не могу больше! — проклиная себя за слабость, взвыл Мирослав, окончательно капитулируя перед ним, и хотя бы на время загоняя все свои принципы подальше.
— Тебе не нравится? — повторил Кирилл, замирая.
— Да, развяжи же ты! — не унимался мужчина, распластанный под ним, так отчаянно дергая руками, что на запястьях появились красные отметены, которые и увидел Кирилл, когда посмотрел в сторону уже трещащего изголовья.
Глаза у него заблестели, но он лишь закусил губу, и, конечно же, не заплакал. Просто встал с него, вынудив раскрасневшегося, злого, как черт, и возбужденного до предела Мирослава ошеломленно распахнуть сузившиеся от бессильного бешенства глаза. Замер возле кровати, а потом все же решительно развязал веревки, повернулся спиной и шагнул к двери. Но отойти не успел. Мужчина соскочил с постели, схватил его, сгреб в охапку и повалил на нее вновь. Парень даже вскрикнуть не успел, как его руки оказались заведены за голову и зафиксированы одной рукой новоявленного любовника, в глазах которого сейчас плескалась и переливалась через край просто дикая ярость, а потом он раздвинул коленом его ноги, опустился на него и направил себя свободной рукой. Кирилл улыбнулся, но не победно, а просто поощеряюще, почувствовав заминку в его движениях, и прогнулся, принимая его в себя вновь. А потом и вовсе начал активно подмахивать, двигаясь навстречу, выстанывая его имя, и Мирославу ничего не оставалось, как отпустить его руки, подхватить под плечи, и позволить делать все что угодно, даже царапать спину. И все то бешенство, что клокотало в его сердце, он выплеснул на него, вбивая юное тело в матрас с такой затаенной жестокостью, что Кириллу хоть в пору было кричать от боли. Но тот наоборот, стонал и просил большего, просил, умолял и сжимался внутри так, что у Мирослава круги цветные перед глазами плыли и он исполнял его желания. Так исполнял, что в какой-то момент испугался уже сам, что покалечит его, и начал замедляться, отчего Кирилл захныкал, резко дернулся, опрокидывая его на спину, и задвигался на нем уже сам, все в том же бешеном ритме. А Мирослав смотрел на его искаженное страстью лицо, с закрытыми глазами, искривленными губами, красными, кровавыми, искусанными, и не понимал, почему не додумался хотя бы раз приникнуть к ним, целуя, но сейчас было уже поздно. Кирилл снова начал сжиматься там, внутри, отчего Мирослав совсем потерялся в ощущениях, смял большими ладонями его округлые ягодицы, подался навстречу и с гортанным рыком кончил, почти пропустив момент, как ему на живот начало литься что-то горячее и вязкое. Пока не осознал, что мальчишка умудрился кончить на нем, так ни разу к себе не прикоснувшись. А потом Кирилл упал сверху, уткнувшись лицом ему в плечо и замер, больше не двигаясь, и тот факт, что он все еще был насажен на него, его явно совершенно не смущал.
Мирослав лежал и смотрел в потолок пустыми, лишенными всякого выражения глазами, а потом поднял зачем-то руку, и стал перебирать в пальцах длинные черные волосы юного совратителя.
— Не надо, — тихо прошептал тот, обдав влажную от пота кожу дыханием.
— Почему? — охрипшим голосом спросил Мирослав, но руку от его головы не убрал.
— Просто не надо и все, — бросил мальчишка, поднялся, скатился с него и тоже уставился в потолок. Мирослав поймал себя на мысли, что ему было куда уютнее, когда он был рядом. Поэтому он повернулся на бок и попытался прижать его к себе, но Кирилл легко вывернулся и вовсе сел на кровати, скривившись и пощупывая поясницу.
— Все так плохо? — с нескрываемым беспокойством в голосе, спросил мужчина, приподнимаясь на локте.
— Да, нет. Нормально все. — Отозвался парень, опять как-то странно улыбнулся, словно бы чужой улыбкой, и отвернулся вновь, — Мне понравилось, не беспокойся.
— Я поранил тебя? — только сейчас обнаружив на простыне несколько капелек крови, еще более взволнованно спросил Мирослав.
— Не знаю. Может быть, но это не важно.
— Почему? Тебе же больно!
— Глупости, — отрезал Кирилл, и мимолетно скользнул пальцами по его губам, пресекая любое возмущение и беспокойство, — Подумаешь, не смогу уже завтра снова к парню в койку забраться, делов-то, — фыркнул он, и попытался встать с постели, но Мирослав придержал его за локоть.
— Какому парню? — в его голосе Кириллу почудилась ревность, но он про себя лишь посмеялся над своей собственной наивностью, и высвободил руку.
— Какому-нибудь. Забей. — Отмахнулся он, встал и направился в ванну, оставив дядю Митча переваривать сказанное и сотворенное.
Вот вам и "любовь до гроба, дураки оба", вот вам и любовь.
В хозяйскую спальню он больше не вернулся, быстро принял душ, подставляя лицо теплым струям, в их потеках терялись другие, тоже теплые, но соленые, быстро оделся, собрал вещи, которых и было-то, что бумажник и телефон, и незаметно ушел, даже голову толком не высушив. Так будет лучше, решил он для себя. Наваждение прошло, а с трезвости такого с ним никогда бы не случилось, он просто даже помыслить бы не смог сотворить с хорошим, правильным человеком нечто подобное. Сейчас было противно за себя самого, но это пройдет. Когда-нибудь пройдет, как и любовь эта глупая, иррациональная, тоже. Без неё жить куда легче и приятнее, ведь правда?
* * *
Лунтик попытался дозвониться до Дождя сразу же, как только они позавтракали на скорую руку. С первого раза не получилось, и даже со второго. Это настораживало. Тогда он попросил у Ветра городской телефон и позвонил на квартиру друга. Но там тоже были лишь короткие гудки, мало отличающиеся от монотонных ответов в трубке мобильного телефона — "Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети". Ветер очень быстро заметил, что он нервничает, и легко прижал спиной к стене коридора, всматриваясь в глаза внимательно и прямо. Лунтик сдался.
— Дождь не отвечает...
— Просто еще спит. Наверное, хорошо отдохнул вчера в клубе без нас.
— Он звонил рано утром.
— Я помню.
— А я был слишком занят тобой, чтобы правильно среагировать.
— Что значит правильно?
— Мне не понравился его голос, но ты меня отвлек.
— Хорошо. Если хочешь, можем к нему съездить. — Сдался Ветер, искренне полагавший, что у младшего брата просто не может быть по-настоящему серьезных проблем, тем более, если учесть, что они виделись около десяти часов назад, с ним было все в порядке, и когда он позвонил с утра, тоже было не похоже, что что-то не так.
— Нет. Я еще раз позвоню, — отстраняя его от себя, тихо произнес Лунтик, не глядя на него.
— Ты сам сказал, что он не отвечает, — придержал его за локоть Стас. Настроение Виталика ему совсем не понравилось. Он как-то не предполагал, что после всего произошедшего, тот будет так отстраненно и почти холодно вести себя с ним.
— Я знаю, куда еще можно позвонить.
— И куда же?
— Не важно. — Лунтик высвободился и ушел.
Ветер уткнулся лбом в стену, возле которой тот только что стоял и закрыл глаза. Как же с ним было сложно. Он, конечно, предполагал, что завоевать сердце этого мальчишки будет не просто, но иногда, например, в такие моменты, как сейчас, у него просто опускались руки. Как тогда, когда он отвез его в общагу после вынужденного спектакля с так называемой "невестой". Вот тогда ему было так же сложно, как сейчас. Он чувствовал, что начался новый виток отношений, но не знал, как заставить и Лунтика перейти на него вместе с ним, а не застопориваться и не пытаться снова спрятаться в свою раковину, чтобы ничего не менять, оставить, как было. В последнее время он все чаще сравнивал его с жемчужиной, спрятанной в драгоценной раковине, красивой, притягивающей взгляд. Но, на самом деле, как бы не была прекрасна раковина, она всего лишь оболочка, и настоящую красоту скрывает внутри себя. Вот и его Лунтик такой же. Внешне красивый, почти завораживающий, этой своей непринужденной манерой, улыбкой и глазами, извечно меняющими свой цвет. А то, что внутри, спрятано в нем так глубоко, что и не сразу приоткроешь, не то что сможешь разглядеть.
А Лунтик тем временем разыскал в записной книжке мобильника номер с особой симки Дождя. Тот почти никогда ей не пользовался, и, как утверждал, знал этот его, второй номер лишь он, Лунтик. Как лучший друг и дуэнья, так сказать. Это был особый знак доверия с его стороны, и Виталик прекрасно это осознавал, поэтому и не звонил никогда понапрасну. Но отчего-то именно сегодня на душе было не спокойно, поэтому он ушел в какую-то комнату, в которой до этого еще не был, прикрыл за собой дверь и позвонил.
Длинные гудки оборвались тишиной не сразу, но оборвались. Лунтик незаметно выдохнул через нос, сам не заметил, как задержал дыхание.
— Ты был с ним? — без обиняков спросил он, о том "с кем", ни ему, ни тому, кто слушал его с той стороны, уточнять не было нужды.
— Да. — Тихо почти не слышно ответила трубка чужим голосом, но Лунтик знал, что он принадлежит именно Дождю. Он уже слышал такой его голос, и видел улыбку, горькую, такую не похожую на все его легкомысленные, ни к чему не обязывающие улыбки. Он уже так говорил и так улыбался ему однажды, когда рассказывал о своей любви.
— Ты... признался ему?
— Угу.
— А он?
— Трахнул меня.
— Что?
— Только перед этим я... я его привязал и... В общем, знаешь, я, кажется, изнасиловал хорошего человека.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |