Приключения дилетантов

В корнях у старого Бука хранится превеликое множество всяких занимательных историй. И если помолиться хорошенько светлейшей Эллуне да поплевав на руки взяться за поиски, то непременно сыщется что-нибудь очень интересненькое. Иной раз смешное, что приятно вспоминать вечерами перед сном; или же такое, после чего шарахаешься от каждой в подлеске тени и стряхиваешь так и бегущих по спине мурашей — однако в любом случае обладающее странной привлекательностью.

Конечно, если сунуться на поиски в неподходящее время, то очень запросто можно попасть Буку под распрямившуюся некстати ветку. И тогда не успеешь даже пискнуть, как на лбу выскочит такая шишка, что летающих перед глазами золотых пчёл можно пальцем пересчитать. Но всё же, любители всяких сказок, побасенок и даже историй частенько рискуют и роются в старинных воспоминаниях великого дерева, хранящихся у него в узловатых мощных корнях. И ведь, находят! Такое, что потом вся деревня сбегается вечером к камельку у Жуки или же на чародейскую поляну — послушать, поцокать язычками, а потом и разойтись, восхищённо крутя головами.

Ну вот, к примеру, я и сам недавно откопал там кое-что...

* * *

Как известно, дыра это очень часто нора. Ну да, конечно же, далеко не всегда. Но посмотрите сами — вот это аккуратное отверстие никак не похоже на отпечаток копыта дикой лошади или же просто промоину в земле. А самое главное, уж в очень красивом месте оно находится. И что уж тогда говорить о еле заметной тропинке, которая ластится, обвивается вокруг дремлющей сосны, но всё же сбегает с пологого пригорка к корням старой ели?

Итак, дыра это нора, и вовсе не спорьте. И согласитесь даже с тем соображением, что нора это далеко не обязательно кролик. Прежде чем опрометчиво лезть в этакие проходы, следовало бы обязательно убедиться, что обитатели этой норы не возмутятся и не цапнут за нос или другое неосторожно подставленное место. Ха, попробовали бы вы сунуться в нору к дедушке Барсуку! Долго бы удирали — зубы у того хоть уже и не те, что в молодости, но в случае чего непрошенным гостям мало не покажется.

А уж если не повезёт сунуться в каменную нору к старой Снэйки, которая вечно сторожит свои несметные, по слухам, сокровища — то змея просто так не выпустит.

Хотя, какие там сокровища? Вон, можете спросить у Рики из соседней норы — её зубастая Снэйки отчего-то не только не трогает, но даже и привечает. Так вот, малышка Рика частенько бывала в гостях у змеи и рассказывала, что никакого сокровища на самом деле нет. Так, несколько здоровенных старых сундуков и широкогорлых кувшинов, насыпанных блестящими металлическими кругляшками. Одни жёлтые и поменьше, а другие белые и побольше — однако на каждом, если потереть, непременно обнаружатся какие-нибудь непонятные буковки, а то и страшная рожица.

Снэйки как-то предлагала Рике взять несколько, но та отказалась. Да и зачем? Есть их нельзя, и тяжёлые они. А старый дух огня, который от самого сотворения мира живёт в пещере под закатной горой, сказал, что металл дрянь, слишком мягкий. Из него не выковать ни толковую лопату, ни рыбью острогу или ещё какой-нибудь полезный в хозяйстве инструмент.

Куда внимательнее Рика отнеслась к большому блюду разноцветных камушков. Если смотреть их на свету и пересыпать в ладони, то можно легко увидеть застывшие капли дождя, которые зачем-то испачкались в радуге. Но старая Снэйки света не любит и вечно ворчит, что у неё от того рябит в глазах и ломит хвост. А однажды Рика даже попробовала одну такую искорку раскусить, так потом целый месяц шепелявила, пока у неё не вырос новый зуб...

Итак, дыра эта непременно нора. И судя по размерам и ухоженности, никак не для семейства барсуков или даже родичей дядюшки Лиса, живущего с той стороны Горы. Не для волка, ведь порядочные волки под елями не живут. И уж точно не для кролика — разве что если бы тот вдруг вырос до размеров медвежонка. Но охотник Мика говорит, что таких больших кроликов не бывает — и верить ему можно. А раз так, то что?

Верно, верно вы предположили! Хотя и не совсем, ведь Рика живёт в соседней норе — видите, вон, под той елью с чудно взлохмаченной макушкой, похожей на широкополую и островерхую шапку волшебника. А здесь, в этой замечательной норке, как раз сам Мика и обретается.

Вон там, где под кедром возле муравейника ползает заблудившийся солнечный зайчик, живёт в норке болтливый Зик со своей красноносой Раской, ещё более болтливой. Злые языки поговаривают, что они втихомолку гонят зелье из берёзового сока и славящихся на все окрестные леса здешних мухоморов, но то уже полные побрехеньки, достойные только Димми и Зимми, сплетниц из норки под старой лиственницей на опушке.

Ну ладно, ладно... если вы настолько плохо учились в школе, что не узнали Зачарованный Лес, произрастающий у корней и вокруг Старого Бука, то уж во всяком случае должны бы помнить, что от самого-самого препервого восхода солнца здесь живут земляные эльфы. Ну да, небольшой народец — что росточком, что численностью.

Зато дружный! Когда в том году пришлый Медведь попытался разорить ульи опекаемых эльфами пчёл, битва была ух какая серьёзная! Двоих парней потом по лоскуткам сшивали да в живой воде полоскали. Там, правда, накладка получилась — рыдающая по своему племяннику Раска впопыхах пришила ногу на место руки, а ту соответственно... вдоволь потешался лесной народец над очумевшим от такового в себе новшества парнем. Но потом Раску подняли на смех, легонько попотчевали тумаками, и она живо вернула всё на свои места.

А давайте не будем брать с полки пухлый том описания больших и малых народов сочинения уважаемого Профессора, но попытаемся сами припомнить, что же нам известно о земляных эльфах?

Итак, народец этот изрядно пониже своих родичей, которых в большом мире называют перворождёнными. Некоторые, самые высокорослые из земляных эльфов могли бы даже сравняться со взрослым человеком. В остальном же отличий особых и нет. В потёмках или после кувшина доброго эля можно запросто принять тех за ловких и юрких подростков — если бы не два обстоятельства.

Во-первых, ушки у земляных эльфов мало того что слегка заострённые, так ещё и торчат в разные стороны, словно у каких-нибудь гоблинов, отчасти из-за сходства с которыми о лесном народце кое-где идёт худая молва. Ну да, с одной стороны это удобно — можно шевелить ими в разные стороны подобно кошке, прислушиваясь к малейшему, исполненному глубокого смысла звуку под сенью Зачарованного Леса. А с другой, эти замечательные и очень симпатичные ушки выдают каждый отголосок чувств, обуревающих представителя или представительницу этого диковинного народца. Некоторые из них даже ухитряются целыми днями не произносить ни единого слова, обходясь только лишь подобными знаками.

А во-вторых, давно уже никто даже и не слыхал, чтобы маленький народ земляных эльфов появлялся в деревнях, фортах или упаси боги, вонючих городах людей. Насколько они ценят тишину и спокойствие, настолько же не любят сутолоку. Хотя надо признать, повеселиться они весьма умеют...

Поскольку от появления на свет самых первых земляных эльфов, произошедших от того, что бессмертная Лютиэн как-то пролила из ладоней звёздный свет, те живут в пределах своего леса и не очень-то стремятся наружу, то это наложило на них свой особый отпечаток. По части знания лесных и растительных таинств народец этот мог бы удивить даже и своих более высокорослых сородичей. Естественно, что и колдовство их оказывается сугубо природным чародейством.

Уж что умеют, то умеют... околачивающиеся вокруг Леса большие и шумные человеки быстро уразумели, что бесполезно ходить туда с топором — отчего-то инструмент с жалобным звоном отскакивает от самого тщедушного ствола и улетает в очень густые и царапучие кусты. А если попытаться отломить даже не очень толстую ветку, то та непременно вырвется из рук и с такою силою приложит по лбу, что просто обязательно на том месте вскакивает хорошая шишка.

Грибные и ягодные поляны тоже укрываются отводящими глаза нехитрыми заклятьями, да и охотники всегда возвращались из этого леса разочарованными. Любой огонь, стоит его только разжечь, тухнет сам собою, будто его загасил кто-то невидимый. Потому и понятно, что вскоре окрестные жители махнули рукой и попросту забыли про Зачарованный Лес. Что существует он, что нет его — и пользы особой от него нет, но и вреда ровным счётом никакого.

Так и стоит он себе, оберегаемый таинственной лесной магией и словно замерший на границе света и тьмы. Месяцы уносятся вслед за годами, а те складываются в столетия. Пролетают мимо войны, словно какое-то незначительное событие, призраками меняются по соседству правители, лорды и государства, а под таинственной сенью Зачарованного Леса всё так же тихо и незаметно течёт спокойная и мало кому известная жизнь...

Глава первая. Осень

Мика дёрнул спросонья ухом и перевернулся на другой бок. Ну вот не хотелось ему просыпаться, и даже вылезать из постели в такое утро! Тем более, что вчера он обходил дозором бобровые хатки на дальней стороне Кривого болота, а на обратном пути подстрелил пару зайцев, и пришлось ему тащиться с такой ношей на плечах до самого посёлка. Возможно, кому-то подобный груз и показался бы несолидным, однако пара жирненьких зайцев, отъевшихся в не знающем зимы Зачарованном Лесу, для не отличающегося человековской комплекцией земляного эльфа — ноша почти неподъёмная.

Так что, домой Мика вернулся заполночь и весь уставший сильнее некуда. Одного зайца он отдал Димми, ухаживавшей за прихворнувшей Зимми и по той причине не могущей отлучиться, справедливо рассудив, что даже сплетницам нельзя помирать с голодухи. А второго пока определил в выкопанный в погребце ледник — чтоб наутро раскрутить соседку Рику на что-нибудь вкусненькое вроде заячьего рагу. Ну да, она ж чаровница, готовит так, что проглотишь не то что пальчики — собственные уши...

Смутно знакомый шорох раздался вновь, и сладко посапывавшему охотнику волей-неволей пришлось продрать глаза и оглядеться. В темноте он видел ненамного хуже, чем днём, потому привычная обстановка немного успокоила встрепенувшегося Мику. Вон полка, на которой аккуратно разложены всякие полезные или не очень припасы. Вон выращенный из еловых корней шкапчик, в нём хранилось охотничье снаряжение — оружие и капканы — которое следовало держать взаперти от детей и прочих несознательных особей обоего пола. Вон стол со всякой всячиной и даже дребеденью.

Вон на стене растянута красивая шкура дикой кошки. Добыл её сам Мика в тот год, когда совет старейшин признал вьюношу достойным принять участие в охоте и доказать право называться мужчиной. Да, рысь он хоть и с трудом, но завалил — и таки подтвердил своё право сменить детскую набедренную повязку на растительную тунику взрослого. Хотел подарить шкуру Рике — но та была на год моложе, и таковой подарок мужчины не своей женщине (к тому же ещё и отрочице в повязке) мог бы показаться даже и предосудительным. С тех пор и висела шкура на стене, Мика теперь всё как-то стеснялся подойти с этим к своей подружке босоногого детства.

Вон пара стульев и сложенный из обкатанных речных валунов очаг, у которого так славно сидеть дождливыми вечерами, потягивать слегка перебродивший кленовый сок и вспоминать (или даже придумывать) что-нибудь хорошее, тихое и уютное...

В отверстии ведущего вбок и вверх входа послышалось сопение и пыхтение. Мика насторожился и на всякий случай попытался вспомнить — не стёр ли он впопыхах пометку снаружи, неизменно означавшую, что норка занята и прежде чем ломиться внутрь, следовало бы дать о себе знать? Да нет же... и отверстие, и саму норку он выкопал собственноручно в тот же год, когда и добыл шкуру кошки. И каждый земляной эльф с гордостью приговаривал, что под этой елью живёт один из лучших охотников их рода.

Может, старый Барсук сослепу перепутал? Мика прислушался.

— Вот уж нет, он не так шумит, да и по запаху бы давно понял, — вздохнул эльф и прислушался к наступившей тишине.

Но всё же, ему не почудилось: на этот раз от входа послышалось наоборот — пыхтение и сопение. И судя по всему, отчаянные усилия кого-то протиснуться внутрь жилища начали постепенно приносить результат. Сначала с шорохом осыпались вниз несколько крупиц земли, а потом показались две подмётки весьма знакомого вида.

Мика ещё перебирал в голове, кому бы могла принадлежать эта пара сапожков со слегка сбитым каблучком на левом и прилипшими хвоинками на правом, несомненно пошитых из дублёной шкуры горного козла старым Зуки — вон, его косые с перехлёстом стежки — но тут сапожки дёрнулись, продвинулись ближе, а над ними появилась чья-то пятая точка весьма симпатичных и смутно знакомых форм. И лишь когда натужный голос гостьи заворчал, только тогда полусонный парень успокоенно откинулся обратно на постель и даже честно попытался снова уснуть.

— Мика, когда вход расширишь, злыдень? — заявившаяся ни свет, ни заря Рика ворчала и разорялась до тех пор, пока не протиснулась в подземное жилище целиком.

— А вот нечего налегать на сдобу, совсем вон окорочка разъела, — хладнокровно буркнул хозяин норки и перевернулся на другой бок.

Если бы он видел, как чего-то припёршаяся в несусветную рань соседка подпёрла руки-в-боки и задиристо попробовала огрызнуться, то если не испугался бы, то рассмеялся точно. Но та сдержалась.

— Да нет, Мика, просто ты рыл её ещё подростком, а с тех пор мы оба немного выросли.

Вот ещё! Тут главное что? Правильно — чтоб голова и ушки протиснулись! А остальное и так пролезет... Но Мика уже сообразил, что выспаться ему сегодня не дадут, потому протяжно и душераздирающе зевнул и нехотя высунул нос из-под одеяла.

Посреди большой и по таковой причине самой главной комнатки стояла слегка помятая и вся какая-то взъерошенная Рика, и грустно хлопала глазищами. А они у неё — ух! Как посмотрит Мике, казалось, в самое сердце — у того аж мураши сладкие по спине. Ну да, подросли — и если сам Мика чуток раздался в плечах, то вот кое-кто приятно округлился в несколько иных местах...

— Мика, а Мика? Большая беда у нас, кажется, — осторожно протянула гостья и плеснула себе кленового сока из графина на столе. Уж ей Мика разрешал если не всё, то почти.

— И что там стряслось? — поинтересовался тот и снова, с душераздирающим подвыванием зевнул. — Сломала наманикюренный ноготь? Или не поделила чего с подружайкой своей, Ликой?

— Вот, — с совершенно убитым видом Рика протянула хозяину что-то на своей ладошке.

Охотнику достаточно было едва приоткрыть один из своих так из слипавшихся глаз, чтобы признать на ладони соседки буковый лист. Только, отчего-то жёлтый.

— Подумаешь, на опушках леса таких полно — там, говорят, за ними даже зима бывает... с этими, как их — белыми мухами.

Всё же, земляные эльфы не настолько уж закоснели, чтоб не слыхать, что за пределами их собственного леса обретается ещё много чего — но только, они всеми этими внешними делами не интересовались нисколько.

— Мика, это лист со Старого Бука. Он желтеть начал. К тому же, уснул в горе дух огня, совсем. А ещё, замолчал Звонкий ручей...