|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Пролог
Мир покрывала тьма — непроницаемая, густая, почти осязаемая. Она пропитывала воздух, липла к коже, заливала мраком глаза. Тир-на пробивалась сквозь эту непроглядную тьму, брела туда, где — она интуитивно знала — находилась та, которая нуждалась в ее помощи. Наконец чернота стала рассеиваться, но на смену ей пришел зеленоватый туман, из которого к прорицательнице протягивались извивающиеся щупальца. Ольда небрежно проводила перед ними тонкой рукой, и жадные стрекала сокращались, отдергивались в испуге.
Наступил момент, когда ее упорство было вознаграждено: впереди забрезжил свет — теплый, ласкающий. Гадалка вступила в очерченный им круг, посреди которого лежала черноволосая женщина, закутанная в теплое одеяло. Ольда внимательно всмотрелась в лицо спящей. Словно почувствовав ее взгляд, та открыла глаза и ответила прямым бесстрашным взглядом. Чтобы не волновать больную, прорицательница откинула капюшон.
— Тир-на? — прохрипела женщина.
— Я не ошиблась в тебе, орка. Ты и вправду сильна, — ответила ольда. — Но ты победила болезнь, а не судьбу.
— О чем ты?
Гадалка хотела было пояснить, но ее перебил зазвучавший в сознании голос — красивый, бархатистый и такой ненавистный:
— Тир-на! Вернись и говори, Тир-на!
Эти слова спутали мысли, сковали речь, стиснули горло спазмом. Следом невидимая рука подхватила и потянула ольду назад, в реальность, причиняя дикую, нестерпимую боль. Она сопротивлялась изо всех сил, зная, что необходимо заговорить, предупредить, предостеречь... Язык плохо слушался, но на помощь пришли карты Судьбы — верные соратники, сопровождавшие хозяйку везде, даже в видениях. Соткавшись на ладони прямо из воздуха, они слабо завибрировали, возвещая, что готовы предсказывать.
— Смотри, — с трудом выговорила Тир-на, и от колоды отделился цветной прямоугольник, взлетел и запорхал вокруг лежащей орки.
Ольда, говорила, объясняла, мысленно отвергая настойчивые призывы повелительного голоса, превозмогая силу, которая утягивала ее из круга. Но ей мешали, перехватывали слова, и из-за этого пришлось прибегать к помощи намеков и иносказаний. Боль становилась все резче, мучительнее, и гадалка сдалась, позволила увести себя из видения.
— Следи за зеркалами, — сумела она выговорить на прощанье, накидывая капюшон и растворяясь в темноте.
Вернувшись в постылую комнату, ставшую ее тюрьмой и, возможно, последним пристанищем, ольда тихо застонала.
— Взгляни на меня, Тир-на, — произнес все тот же неумолимый голос.
Гадалка открыла глаза и поморщилась при виде красивой белокурой девушки, которая склонилась над ее распростертым на топчане телом.
— Ваше племя всегда славилось упрямством. Но ты, Тир-на, превосходишь всех, кого я когда-либо встречала, — укоризненно произнесла красавица. — Согласись служить, и мне не придется больше мучить тебя.
— Я служу лишь одной госпоже, — через силу усмехнулась прорицательница. — И рано или поздно она покарает тебя, Мелодия. Нельзя безнаказанно играть роль судьбы.
— Даю тебе еще сутки на размышления, Тир-на — сказала волшебница, не обратив никакого внимания на угрозу, проскользнувшую в словах ольды. — И если ты не смиришься, мне придется вдвое увеличить дозу зелья Беспамятства. Это убьет тебя, но прежде ты расскажешь о своих видениях.
— Будь проклята, — устало уронила гадалка, закрывая глаза.
— Ровно сутки, — напомнила Мелодия, строптиво вскидывая голову, и направилась к двери.
Оставшись одна, ольда уселась на топчане, устремив в стену невидящий взгляд огромных красных глаз, и погрузилась в раздумья.
Ее не пугали предупреждения жестокой магессы. Ольды — магические существа, посвященные Лак'хе, они неподвластны ни Десиду, ни его ангелам, мортам. Смерть для них — лишь небольшой отдых перед новой дорогой, еще одной в бесконечной жизни. Боль — для всех боль. Но и ее можно перетерпеть. Неволя — вот единственное, чего не могли выносить гордые дети кочевого народа. В этой маленькой каморке, где не было даже окон, Тир-на задыхалась, ее свободолюбивая душа изнывала, требуя лучей Атика, свежего ветра, запахов травы, дождя и снега.
Служить людям? При всем своем хитроумии Мелодия безнадежно глупа, если надеется на это. Жрицы великой богини служат лишь ей. Мудрые, загадочные и неуловимые, они путешествуют по Вирлу, следя за тем, чтобы не искажались пути судьбы. Судьба — вот главная движущая сила в этом мире. Каждое существо должно пройти свою собственную дорогу, предначертанную только ему. Дороги эти перекрещиваются, переплетаются, идут рядом, разбегаются, накладываются друг на друга, снова расходятся и теряются в разных сторонах. Их количество в Вирле так же бесконечно, как множество отражений в комнате, полной зеркал.
Разумные существа каждый миг делают выбор, определяющий их дальнейшую жизнь. Им кажется, что таким образом они строят свою судьбу. Они заблуждаются. Судьба не зависит от решения смертных, она сама торит их пути. Но такой порядок сохраняется лишь до тех пор, пока разумные свободны в выборе. Когда же одни из них начинают играть жизнями других, предначертания ломаются. А это может привести к непоправимым последствиям.
Судьбы мира? Судьбы народов? Это миф. Ведь они складываются из судеб каждого живого существа. Именно поэтому каждая дорога священна. Лак'ха не любит, когда искажаются нарисованные ею линии. Она дает жрицам знак, отмечая тех, кто нуждается в помощи. Ольды не имеют права деятельно вмешиваться в жизнь разумных, они лишь осторожно указывают, в каком направлении следует идти. Бродят по Вирлу под видом гадалок, но карты раскидывают только тем, на ком стоит знак богини, видимый только красным глазам прорицательниц. Эти двое — волшебник-эльф и воин-орка несут на себе прикосновение Лак'хи. Они сбились со своего пути из-за интриг сильных мира сего. И если юноша сумел освободиться хотя бы на время, то девушка продолжает пребывать в тенетах обмана. Думая, что сама распоряжается своей судьбой, на самом деле проживает жизнь, предназначенную не ей. Это плохо. Потому что линии этих двоих тянутся рядом, пересекая и задевая множество других. Это как переплетение нитей паутины: тронешь неосторожно одну — спутаются или порвутся остальные.
Одна великая богиня ведает, каких трудов стоило предупредить подопечных так, чтобы они поняли, что ждет их впереди, но не заметили ее пристального внимания. Когда привычный арсенал предсказательниц — сны и видения — был исчерпан, ольде пришлось даже отправиться в тюрьму, чтобы получить возможность поговорить с Марой. Эльф беспокоил ее меньше, чем орка: не особо обремененный такими понятиями как долг, справедливость и честное слово, он старательно освобождался от всяческой зависимости, проявляя при этом недюжинную изворотливость и смекалку. А вот Мара, несмотря на свой ум, силу и врожденное душевное благородство, запуталась в сетях человеческой лжи. Скорее даже, все эти замечательные душевные качества и сыграли с девушкой злую шутку.
Жрица получила повеление богини в тот момент, когда несчастная Кай-на, умирая, в беспамятстве выдала Мелодии тайну своего видения и, сама того не желая, указала местонахождение молодого саториса. С тех пор Тир-на следовала за оркой неотступно, одновременно издали приглядывая и за судьбой эльфа.
Казалось, все получается. И хотя картой Мары все еще был Повелитель тьмы, что означало недоброе влияние на ее жизнь властных особ, Лэю уже выпал Маг вместо Башни. Это означало, что он прошел испытание внезапно открывшейся правдой и сумел обрести внутреннюю силу, чистоту души, ведущую его к инициации. Только вот, снова раскинув карты на орку и эльфа, Тир-на задумалась. Вторым символом судеб обоим легло Колесо Лак'хи. В сочетании с Повелителем тьмы получалось, что Маре предстоит искушение деньгами и властью. Девушке придется разгадать множество загадок и тайн, а на пути ей встретятся подлые, хитрые, изворотливые люди, справиться с которыми поможет только истинное прямодушие. Что же касается Лэя, то сочетание его карт поставило в тупик даже опытную гадалку. Выходило, что главный враг эльфа — это он сам, его чувства, эмоции. И еще в ближайшем будущем юношу ждала встреча с орлами. Как истолковать этот расклад, Тир-на не знала. Она попыталась заглянуть в будущее с помощью видений, но и в них не сумела ничего разглядеть. Колесо Лак'хи означало, что судьбы этих двоих могут обернуться как угодно. Но, стараясь понять и исправить их линии, прорицательница утратила осторожность и сама угодила в ловушку. Собственное будущее ольды провидеть не умели.
Ее мучительница хотела, чтобы жрица пользовалась своими видениями для поиска новых саторисов. Получив отказ, Мелодия прибегла к зелью Беспамятства, уже испытанному на предшественнице Тир-на. Но опытная, обладавшая огромной силой гадалка даже в полубреду продолжала бороться. Приказ волшебницы: "Найди мне саторисов" заставил ее перенестись в заброшенный форт Приграничный, увидеть то, что там происходит. Тир-на изо всех сил сопротивлялась воздействию зелья: ни в коем случае нельзя было выдавать Лэя, которого Мелодия считала мертвым и уже сбросила со счетов. Понимая, что завтра скорее всего для нее не наступит, ольда сделала последнюю попытку достучаться до своих подопечных, послав свой образ в горячечный кошмар больной орки. Но эта встреча на тонкой грани реальности и сна была слишком короткой. Тир-на успела только помочь орке отогнать болезнь, спорами безумия прораставшую в разуме, и сказать несколько слов. Она надеялась, что, выздоровев, Мара задумается о смысле своего видения. Больше жрица ничего не могла сделать ни для нее, ни для эльфа.
Завтра ее ждет смерть. Но Мелодия будет разочарована: возможностей прорицательницы хватит на то, чтобы не рассказать о своих видениях. Тонкие пересохшие губы Тир-на растянулись в грустной улыбке: смерть лучше неволи.
Глава 1
Мара
Северный ветер снова швырял в лицо колкую снежную крупу, мороз кусал щеки, пробирался под одежду, холодный воздух обжигал горло, делая дыхание болезненным. Лед на каменистой земле, лед, падающий с неба, лед в душе и на сердце...
Проклятый перевал давно уже остался позади, и мы спустились в плоскую долину — караван, а вернее, его остатки, прибыл в Нордию. Буран не утихал, разыгрывался сильнее, заметая наши следы, мешая видеть то, что ждало впереди. В этом назойливом белом мельтешении невозможно было разглядеть ни дороги, ни человеческого жилья.
Я ехала вслед за Атиусом, который по одному ему известным признакам выискивал правильный путь в этом снежном безумии. Ноги Зверя по колено утопали в снегу. Рядом брел Нарцисс, поводья которого я привязала к луке своего седла. Мне все время казалось, что конь горюет по своему хозяину — так печально он понурил гордую голову. Всякий раз, оборачиваясь, я видела его глаза цвета светлого янтаря — потухшие, какие-то больные.
После гибели Дея жеребец попытался ускакать от каравана, но не мог обойти мулов. Он никого к себе не подпускал, вздергивал голову, когда люди пытались взять его за поводья, вставал на дыбы, рискуя свалиться в ущелье вслед за хозяином и бил копытами так, что чуть не расшиб голову погонщику, в недобрый час попытавшемуся его удержать. Времени на то, чтобы сладить с ним, не имелось. Следовало как можно скорее уходить с опасного места, пока перевал окончательно не занесло или из камня не вылезло еще одно семейство червей. Атиус уже решил было, что придется убить строптивца, чтобы не подвергать мучительной смерти от холода, и мне пришлось вмешаться. Не смогла спасти Дея, так хоть коня его от гибели избавить. Хотя бы это я могла сделать в память о друге.
Наш народ, конечно, не обладает такой властью над животными, какая дарована эльфам. Но умение ладить с лошадьми у орков в крови. Я разогнала людей, пытавшихся вцепиться в узду жеребца, подошла поближе и остановилась в трех шагах от него, сложив руки на груди и тихо приговаривая на орочьем:
— Успокойся. Успокойся, друг. Все хорошо...
Нервно дрожавший конь уже не вставал на дыбы, и это уже было маленькой победой. Прядая ушами и раздувая ноздри, прислушивался к звукам незнакомой речи. Я не торопилась подходить к нему, повторяла одни и те же слова — ровно, негромко. Наконец Нарцисс вытянул в мою сторону голову и с фырканьем выдохнул воздух через ноздри. К удивлению всех присутствующих, я ответила тем же и, зайдя сбоку, начала медленно приближаться к жеребцу. Подойдя к нему, осторожно коснулась шелковистой шкуры кончиками пальцев, не переставая тихо приговаривать ласковые слова. Нарцисс уже перестал дрожать и с опасливым любопытством косился на меня желтым глазом.
— Молодец. Молодец. Умный конь, — я перекинула руку через его спину, обняла, давая почувствовать свое тепло, похлопала по боку. — А теперь пойдем со мной.
Успокоенный жеребец позволил взять его под уздцы и послушно затрусил за Зверем. Но из него как будто ушел тот веселый задор, который есть у всякой хорошей лошади. Он не признал меня хозяйкой, не подружился со мною — просто смирился с неизбежным, следуя за тем существом, которое понимало его лучше других.
Но и на узком перевале, и в долине вместо свиста ветра мне слышался последний крик Дея. Вглядываясь в белую круговерть, я видела перед собою только умоляющие, широко распахнутые зеленые глаза и беспомощно скользящую по снегу тонкую руку.
Я — воин, и привыкла к смертям. Но почему в моей жизни столько потерь? У меня больше нет близких: отец, мать, Олав — все они ушли в Альгебар. А теперь и этот смешной, нелепый ушастый мальчишка, которому я поклялась в дружбе... Остались только Ал да Зверь. И чувство вины. Но не только оно не давало мне покоя, снова и снова возвращало к мигу гибели Дея. Было что-то еще. Что-то, чего я сама не могла понять. Какая-то неправильность в картине, стоящей перед моим внутренним взором. И она мучила меня, изводила, заставляла вспомнить. Но у меня не получалось.
За тяжкими раздумьями я не заметила, как впереди показалась фактория Стоцци. Из-за высокого деревянного забора доносился лай собак. Мы уже подъезжали к воротам, когда вдруг прямо под копыта наших лошадей из снежного завихрения выпал большой черный клубок. Выругавшись, Атиус осадил коня. Ком, издававший непонятные звуки, откатился в сторону и распался на три части, при внимательном рассмотрении оказавшиеся невысокими людьми в черных шубах. Не обращая на нас никакого внимания и выкрикивая что-то на незнакомом мне языке, они упоенно тузили друг друга тяжелыми дубинами. Но из-за ветра, сбивающего с ног, и толщины меховых одежд горе-воины не причиняли друг другу особого вреда, только злились и орали еще пуще. Откуда-то вынырнул четвертый человек, вооруженный коротким копьем. Воинственно потрясая своим оружием, он бросился к дерущимся. Увидев на поле битвы нового участника, троица спешно отступила и обратилась в позорное бегство. Несколько мгновений Атиус наблюдал за дракой, потом, пожав плечами, тронул коня. Караван вошел в ворота.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
