Горный ключ - 1

ГОРНЫЙ КЛЮЧ

...Его куда-то несли. Тело мучительно ныло, над головой покачивался темный потолок, то уплывая вдаль, то нависая угрожающе низко, то покрываясь багровыми пятнами, а то и вовсе исчезая. Вокруг шуршал многоголосый тревожный шепот. Он все шелестел и шелестел, нудел, как пчелиный рой, плыли над головой балки и своды, и было очень больно... Там, внутри, где-то в груди, и эта боль разгоралась все сильнее и сильнее, будто костер, поглощая без остатка. Он не понимал, где он сейчас, и что за голоса вокруг, и кто тащит его на руках куда-то вверх, и вверх, все время вверх, и почему же они никак не оставят его в покое?..

Боги, как больно, как невыносимо больно... За что?! За что он сделал это с ним? За что?..

Взгляд затянуло влажной пеленой, но даже сквозь нее он заметил светлый размытый прямоугольник впереди. Юноша мотнул головой, протестующе застонал. Кто-то тут же наклонился к нему, обдал запахом пота, пыли и пороха, забубнил успокаивающе. Полукровка отвернулся. Свет полоснул по глазам, но тут же затуманился: идальго бережно опустили на мягкое, вытянули из-за пояса пистолет, отстегнули шпагу, потом опять подняли, сняли камзол, и все мельтешили, и мельтешили кругом, и шуршали, и шелестели, и топтались вокруг, а внутри было все больнее и больнее. Боги, когда же его оставят в покое?! Когда его снова уложили, он облегченно закрыл глаза, но над ухом звякнуло, забулькало, и губы вдруг охолодил край стакана. Юноша снова отвернулся, ему снова ткнули в рот стаканом. В боли вспыхнула искра гнева и ярости. Кто-то подсунул под голову кабальеро руки и приподнял ее, пришлось опять открыть глаза — перед ним плавал стакан, полный какой-то мерзкой жидкости. Да что они все время лезут к нему?! Полукровка наотмашь ударил по стакану. Раздался короткий крик, стакан пропал, зазвенело разбившееся стекло, и плеснула вода.

— Пошли вон!

Они никонец-то ушли, только прошуршала ткань, и наступила блаженная, сладкая темнота. Он повернулся на бок, зарылся лицом в подушку и свился в клубок вокруг своей боли.

Северный замок, апрель 1627 года.

Фабиан лежал на кровати поверх покрывала так тихо и неподвижно, что Феоне показалось, будто он крепко спит. Отросшие волосы юноши падали на лицо, закрывая его почти до губ. В русых прядях запутались щепки от досок. Феоне сделала шаг к кровати, ресницы полукровки слабо дрогнули, и он медленно открыл глаза. Сквозь пелену спутанных волос он несколько секунд отрешенно смотрел на вошебницу, а потом снова опустил веки. Чародейка наклонилась, рассматривая бледное, истончившееся, словно восковое лицо, на котором, как следы от поцелуев, багровели ссадины. Щеку пересекала глубокая узкая рана, в уголке губ запеклась кровь. Казалось, что юноша не просто упал с эшафота, но и провалялся под обломками не меньше недели: запавшие щеки отчеркнули линию скул, нос и подбородок заострились, а под глазами легли серовато-сиреневые тени. Феоне подцепила пальцем подбородок юноши, и его рука, бессильно лежавшая на покрывале, вдруг конвульсивно сжалась в кулак.

— Только попробуй, — вполголоса предупредила магисса, запустила руку в волосы кабальеро и потянула вверх, заставив его оторвать голову от подушки. — Так и будешь хныкать?

— Мне больно...

— От этого не умирают.

Фабиан снова открыл глаза, но не попытался вывернуться из жестких пальцев волшебницы или поглядеть ей в лицо.

— Что вам надо от меня? — с отчаянием спросил он. Феоне покрепче вцепилась в волосы и рывком запрокинула голову кабальеро назад. Спасаясь от боли, юноша приподнялся, потом сел.

— Решил с тоски уморить себя голодом? — магисса кивнула на остывшие блюда.

— Пусти... — прошептал Фабиан. — Пусти...

— Будешь есть? — с угрозой спросила Феоне.

— Пусти... пусти меня... Мне больно, отпусти! — Феоне неожиданно разжала пальцы, и юноша скорчился на кровати. — Так больно...

Волшебница задумчиво качнулась с каблука на носок, сузила глаза, рассматривая полукровку волшебным зрением. Потом подошла к столу с едой и протянула над тарелками руку. Остывшие еще сутки назад блюда подогрелись и задымились.

— Ешь, — приказала чародейка.

— Не хочу...

— Не успел проголодаться? — ехидно спросила Феоне.

— Просто не хочу. И не могу. Мутит, — Фабиан брезгливо потянул носом, поморщился и тронул пальцами ссадины на лице.

— Я бы тебя еще и не так отделала за все твои художества, — сказала Феоне, оторвала от цыпленка ножку и протянула идальго. — Ешь! Тебя мутит от голода.

Кабальеро неуверенно посмотрел на мясо, взял в руки ножку и надкусил, стараясь не принюхиваться. Прожевал, с усилием проглотил и прижал ладонь ко рту, словно его тошнило. Чародейка неторопливо и пристально изучала идальго. Отчего такая бледность, слабость и одновременно полное нежелание есть? От нервного отрясения? С горя? Или дело в тонкой зеленой дымке, которая окутывала силуэт юноши, стоило взглянуть на него вторым зрением?

— Где Рамон? — спросил Фабиан, не поднимая на нее глаз.

— Нету его. Ушел и не вернулся, — волшебница отошла к окну и скрестила руки на груди. — Замок уже обыскивают.

Полу-оборотень чуть слышно вздохнул, расставаясь с надеждой на то, что ему померещилось.

— Думаешь, не найдут? — уточнила магисса. Бьяно покачал головой.

— Но почему он сбежал?

— Кто ж знает, что может придти в голову сумасшедшему.

Идальго слабо вздрогнул.

— Как? — насмешливо воскликнула Феоне. — Неужели от вашего взора укрылся настолько заметный факт?

— Но ведь он сбежал от меня...

— Не пори чушь, — фыркнула магисса. — Он удрал просто потому, что ему здесь изрядно надоело.

— Он знал, что я здесь. Знал и все равно ушел...

— Может, не заметил.

Фабиан скривил губы.

— Ну да, раньше всегда замечал.

— Значит, не узнал.

Юноша сжал кулак, комкая простынь, и вдруг швырнул цыплячью ногу через всю комнату, принялся остервенело вытирать пальцы салфеткой. Феоне хмыкнула: истерика соперника проливала целебный бальзам на ее сердце. Впрочем, злорадство не помешало магиссе заметить зеленые искры, сверкнувшие в потемневших глазах полукровки.

— Это они! Они с ним что-то сделали! Клянусь, если только узнаю...

— Не "если", а "когда", — поправила Феоне. — Я непременно их всех допрошу, но главным тут был Месмер, а его сейчас даже телепатически допрашивать бессмысленно.

— А ты попробуй не телепатически.

— Я же говорю — бессмысленно! Он страдает.

— Да с чего бы это? — прошипел Фабиан. — Совесть негаданно проснулась?

— Нет. Он потерял способности, полностью и необратимо.

Кабальеро поперхнулся.

— Что, правда?..

— Правда.

— Наверняка прикидывается.

— Дон Эрбо! — прикрикнула чародейка. — Не будьте ослом! С магом такое может случиться, если он бросает все силы на то, чтобы выжить. Рамон его едва не убил.

— Жаль. Что едва.

— Идиот малолетний! А кто нам, по-твоему, тогда расскажет, что они с твоим томоэ такого сделали, если он даже тебя видеть не хочет?!

Губы Фабиана задрожали. Магисса, прищурившись, смотрела на него, словно ждала, что он наконец сорвется и выдаст ей какую-то тайну...

— Действительно, очень интересно, — вкрадчиво промурлыкала она, — почему эмпат сбежал от своего ключа? Или это больше не ключ?

Юноша склонил голову.

— Что же ты не позовешь его? — шепнула чародейка и наклонилась к самому уху полукровки, почти физически ощутила, как он болезненно вздрогнул и закусил губу. — Давай, зови, ты же хвастался мне, что можешь сделать это в любой момент!

— Он больше не отвечает, — глухо сказал Фабиан. Феоне отстранилась. Ее соперник собрался в клубок, обхватив себя руками.

— Но ты знаешь хотя бы, жив он или нет?

Русая голова отрицательно качнулась.

— Я его не чувствую... Совсем, — узкая ладонь юноши коснулась груди. — Там, где была связь... там ничего нет. Только очень больно...

Феоне погладила кабальеро по макушке.

— Бедный, бедный мальчик, — насмешливо сказала она. — Ты так страдаешь!

Фабиан вскинулся и оттолкнул ее руку. Волшебница, посмеиваясь, наклонилась к полукровке и вкрадчиво выдохнула ему в ухо:

— Я бы на твоем месте очень постаралась, малыш. Ты напичкан магией Айна Граца по самые уши, так воспользуйся ею! Учти, если польза от тебя опустится до нуля... я не буду щадить твою нежную ранимую душу. И с превеликим удовольствием сверну тебе шею, но перед этим детально объясню твоим приятелям, чем и как ты занимался со своим обожаемым опекуном!

Чародейка прошлась по камере от двери к окну, словно проверяя, не вырыл ли заключенный за ночь подкоп, потом круто повернулась на каблуках и уставилась на Месмера. Бывший маг сидел на стуле, обхватив голову руками, тупо смотрел в стену и в целом не производил впечатления человека, способного на такие активные действия.

— Луи, — мягко позвала его Феоне. — Ты меня слышишь?

Луи вздрогнул, отвел взгляд от стены, так же тупо поглядел на женщину и снова уставился на трещину в побелке. Магисса провела ладонью по лбу. Феоне всегда была плохой утешительницей, да и что она могла ему сказать? Месмер лучше всех понимал, что с ним случилось и почему. Тем более, что на жалость к обездоленному коллеге у Верховной рокуэльской волшебницы просто не было времени. Через сутки-двое Ординария подымет хай до небес по поводу беззаконных действий рокуэльской гвардии и Верховной волшебницы лично, и к этому времени на руках у Миро должны быть достаточно весомые козыри.

— Луи, я не задержу тебя надолго. Ответь только на один вопрос: разрушить связь эмпата и ключа в одностороннем порядке — можно или нет?

— Да почем я знаю, — тихо отозвался Месмер спустя две минуты, когда Феоне уже стала терять терпение вместе с надеждой на ответ.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— Иди в задницу, — так же безучастно посоветовал Луи, уперся локтями в стол, снова сжал голову ладонями и закрыл глаза.

"Нашел время скорбеть об утраченном," — раздраженно подумала магисса.

— Луи, подумай хорошенько. Только ты знаешь, что именно вы сделали с Рамоном и почему он сбежал. Чем скорее мы его найдем, тем снисходительнее отнесется к тебе его сиятельство.

— Зачем? — бесцветно спросил Месмер. — Зачем мне его искать?

— Хотя бы для того, чтобы томоэ не потребовал твоей смертной казни, — терпеливо объяснила Феоне. — Разве ты хочешь кончить жизнь на костре?

— Ты уберешься отсюда или нет?! — рявкнул Луи, грохнув по столу кулаками. Волшебница на всякий случай отступила и протянула:

— Я не понимаю, на что рассчитываешь. На Ординарию? Да на что ты ей теперь сдался — без способностей, без Рамона, без обещанных открытий? Тебя обвинят в том, что ты выдал расположение секретного ординарского замка, а так же нанес непоправимый ущерб репутации Ординарии, и сбросят в отбой. Я, в общем-то, и не сомневалась, что Ординария тишком проводит запрещенные опыты, но одно дело — моя уверенность, а другое — воз улик в суде.

Феоне замолчала и с досадой обнаружила, что, пока она произносила свою речь, единственный слушатель снова впал в полную прострацию.

— Месмер! — чародейка схватила его за плечи и принялась трясти, как грушу. Комиссар вдруг выпрямился, вскочил и врезал магиссе кулаком в лицо. Женщина совершенно не ожидала атаки; ее отбросило в угол, где она запнулась о ножку шкафа, привалилась к стене и осела на пол. Сквозь пальцы обильно и густо текла кровь. Феоне подняла глаза на собеседника. Месмер стоял над опрокинутым стулом, судорожно стиснув руки, и по его телу пробегала частая дрожь. Ноздри трепетали, лицо было искажено невыносимой мукой.Одна мысль, что он навсегда лишился дара, да еще и по своей вине, жгла мага, как огнем. С извращенным удовольствием растравляя свои раны, Месмер глядел, как Феоне оперлась о стену, уселась поудобнее и приложила ладони к разбитым носу и губам. Кончики пальцев волшебницы мягко засветились, и через несколько секунд о неприятном инцинденте напоминали только влажные пятна на ее камзоле.

— Надо ли понимать это как полный и безоговорочный отказ от сотрудничества? — глухо поинтересовалась чародейка. Месмер всхлипнул, опустился на пол и уткнулся лицом в локоть. До женщины донеслось слабое поскуливание.

— Ну же, Луи, не раскисай — он ведь и убить тебя мог. А так ты жив, здоров, в своем уме, тебе только тридцать пять (на вид, по крайней мере) — чего ты плачешься?

У бывшего мага вырвалось сдавленное рыдание. Феоне вздохнула.

— Я хочу сказать, что многим приходится куда хуже, чем тебе. Чем рыдать, подумай лучше о своем будущем.

— Зачем? — хрипло буркнул комиссар. — Какая разница, что со мной будет дальше?

Месмер поднял голову, и Феоне цокнула языком — плачущие мужчины ее всегда раздражали.

— Луи, возьми себя в руки! Ты можешь читать лекции, можешь пойти в разведку, на государственную службу...

— Я смертный! — заорал Луи, двинув по столу кулаком. — Я всего лишь простой смертный, можешь ты это понять?! О боги! — прохрипел он с отвращением, и его передернуло. — Всего-навсего смертный, даже не человек, так — ничтожная тварь! Да лучше умереть! Боги, за что, за что?!

Месмер закрыл лицо руками и стал раскачиваться из стороны в сторону.

— За чрезмерное любопытство, полагаю, — пробормотала Феоне, встала и отряхнула камзол. Она не знала, чем тут можно помочь и как утешить. Случись такое с ней — волшебница не была уверена, что ей бы удалось сохранить ясный рассудок. В иное время магисса не стала бы препятствовать комиссару, буде он захочет распрощаться с жизнью, но сейчас Месмер был слишком ценным свидетелем. Ну что ж, в конце концов, телепатические допросы неизбежны. Чародейка вышла из комнаты, кликнула стражу и распорядилась:

— За господином комиссаром следить в оба глаза! Особенно — за тем, не вздумает ли он наложить на себя руки. Если что — привязать к кровати, поить-кормить насильно. Вопросы?

— Никак нет, ваша светлость!

Дверь содрогнулась от тяжелого удара.

— Если их милость изволит биться головой о стену, — раздумчиво отметила Феоне, — дозволяю умеренное рукоприкладство. В рамках пинка под ребра.

Темные глаза гвардейцев мрачно сверкнули: бывший томоэ по-прежнему пользовался у рокуэльцев любовью и уважением.

— Ваша светлость! — воскликнул один из солдат, заметив кровавые пятна на ее одежде. — Этот, что же...

— Ерунда, — небрежно отозвалась магисса, шевельнула бровью, и пятна исчезли. — Господин комиссар совершил неудачную попытку самоубийства.

Феоне пошевелила носком сапога обломки кресла. В комнате для опытов еще не успели убрать все последствия графского гнева.

— Что это? — спросил Руи, вытягивая из общей кучи подлокотник, болтающийся на ременной петле.

— Что это? — брезгливо бросила Феоне Олсену.

— Кресло, к которому пристегивали подоп... Рамона, — покорно ответил эмиссар. Дель Мора швырнул обломок обратно и вскочил, торопливо вытирая руки об одежду.

— Гадство, — прошипел юноша. Хуана передернуло, рокуэльские офицеры, которые тоже были свидетелями при обыске, зашептались.

— А вон то? — Фоментера указал на бронзовые оплавленные подставки по углам комнаты.

— Подставки для кристаллов-проводников. Они передавали эмоции, — ответил Олсен: глаза эмиссара непрерывно бегали, словно им страшно было на чем-нибудь задержаться; он нервно теребил свой значок, приколотый к камзолу. Зато командор Робийяр являл собою образец безмятежности и спокойствия перед лицом врага, попыхивал трубкой, изредка щурясь на волшебницу.

— Вы можете объяснить, каким образом в замке оказалась отменно оборудованная комната пыток? — спросил капитан Раул Маура.

— А откуда вы знаете, что она оборудована отменно? У вас есть опыт в делах такого рода? — осведомился аргассец. Капитан побагровел.

— Их светлость Месмер, — Виктор вытащил изо рта трубку, — распорядился. Чувства и... хм... переживания подопытных направляли в кристаллы, а камушки пичкали ими Рамона. Немудрено, что при такой диете граф поехал рассудком.

На скулах Мауры заходили желваки.

— И с какой же целью вы занимались столь непотребным делом? — холодно полюбопытствовала Феоне. Эмиссар, замявшись, переглянулся с командором.

— Все подробности известны только Луи Месмеру, — скороговоркой пробормотал Олсен. — Он нашел способ управлять эмпатом, а для этого его понадобилось свести с ума... Но о деталях я ничего не знаю!

Рокуэльцы в свою очередь обменялись скептически-недоверчивыми взглядами.

— Наверняка врет, — припечатал Руи.

— Управление эмпатом посредством сведения его с ума? — задумчиво протянула Феоне. — Да вы никак бредите, почтенный.

Капитан Маура, недобро прищурился и добавил:

— А не сунуть ли нам их в те же камеры, да их же инструментами...

— Ну что вы, капитан, время таких зверств еще не настало, — медово улыбнулась Феоне. — Но я запомню ваш совет... Что в смежной комнате? — она кивнула на лабораторию на пол-этажа выше, из которой велось наблюдение за Рамоном. Стекло взамен выбитого еще не успели вставить.

— Это комната управления, — ответил Олсен, облизывая губы. — То есть, Месмер действительно мог управлять им. Там находятся приборы, фиксирующие изменения показателей при воздействии кристаллов на графа.

— Они там находились, — вмешался Виктор, — пока их графская светлость не перебил все под горячую руку.

— Перебил? — изогнула бровь волшебница.

— В припадке буйства, — пояснил аргассец. — Практически сразу после этого...

— Нет-нет, сначала про буйство, — попросила Феоне. Рокуэльцы любопытно придвинулись поближе.

— Так про буйство я ничего не знаю, вот эмиссар — да, был свидетелем, его впечатлило.

— Это случилось внезапно, — вздохнул Олсен. — Буквально ни с того, ни с сего.

— Ну да, конечно, — пробормотал Хуан. — После таких издевательств — просто безо всякого повода...

— Он неожиданно разорвал ремни, разбил кристаллы и стекло вон там, — маг указал на пустую раму, — сломал кресло, перебил аппаратуру, а затем вызвал мощнейший всплеск силы, у нас перегорели последние приборы!

— И когда же это было? — небрежно уточнила Феоне, однако глаза чародейки загорелись, как у кошки, учуявшей свежую рыбу.

— Двадцать четвертого апреля, ночью, в час тридцать.

— Что он сделал? Вы смогли определить природу и назначение всплеска?

— Точно никто не скажет, — вздохнул Олсен. — Однако больше всего это напоминало множественную телепортацию со сдвигом во времени.

Феоне протяжно присвистнула. То ли Рамон и впрямь рехнулся до такой степени, что замахнулся на хрономагию, то ли он был отнюдь не такой сумасшедший, каким хотел казаться... Но что же притащило юнцов в замок? Рамон? Или магия Айна Граца, нежданно-негаданно обломившаяся Фабиану? Или и то, и другое? Магисса потерла лоб. Она знала, что башня чувствует, когда Рамон применяет магию, особенно в крупных масштабах. Возможно, почуяв, что затеял граф, Айна Граца вовремя подсуетилась, в результате возникло два направленных друг к другу портала. Тогда понятно, почему перемещение рокуэльцев прошло без сучка, без задоринки, по такому-то широкому коридору. Следов же осталось столько, что Феоне без труда удалось проследить цепочку до места назначения, с минимальными усилиями восстановить коридор и протащить по нему рокуэльскую гвардию. Однако этот хроносдвиг... выходит, Рамон заранее знал, что придет в голову Месмеру? Или сдвиг — "дело рук" башни?

"Скорее всего, — подумала волшебница: она едва ли не на четвереньках обползала весь внутренний дворик, и картина наконец-то стала проясняться... — Но тогда какого ж черта Рамон сбежал в последний момент?!"

— А потом? — спросила Феоне у Робийяра. — Что было потом?

— Что вы понимаете под словом "потом"? — осведомился Робийяр. — Потом пришел я со своими людьми и навел порядок.

— И что же Луи Месмер? По-моему, жечь эмпата после такого — как минимум, неразумно, — задумчиво сказала Феоне. Аргассец поморщился: он был с ней полностью согласен.

— Трудно сказать; их комиссарство разродились очередной бредовой идеей. Я сопротивлялся, как мог, вон, Олсен подтвердит, однако ослиное упрямство комиссара...

— Какой именно бредовой идеей? — перебил капитан Маура.

— Не помню, — отмахнулся Виктор. — Ахинея насчет великих способностей Рамона.

— А у вас, эмиссар, нет таких провалов в памяти? — вкрадчиво мурлыкнула Феоне. Олсен сглотнул.

— Луи Месмер счел, что для получения силы Айна Грацы Рамона нужно поставить в опасную для жизни ситуацию, — пробормотал маг. Магисса задумчиво посмотрела на него.

— Что-то подсказывает мне, что вы нагло лжете. Вы так хотите попасть в опасную для жизни ситуацию?

Эмиссар втянул голову в плечи.

— Вам лучше объяснит Месмер. Но он решил, что эмпат доставил в окрестности замка ключ...

Виктор поморщился.

— Да что вы там лопочете, можно подумать, на телепатическом допросе из него не выбьют правду! — взорвался командор. — Господин Месмер хотел получить не ключ и не эмпата, а магию Айна Граца! И чтобы спровоцировать Рамона на проявлениие оной, развел во дворе большой костер. Что вышло — видите сами, но если человек — дурак, то это надолго...

Офицеры примолкли. Родриго и Фоментера вытаращились друг на друга. Ничего себе!

— Однако аппетиты, — заметила Феоне. — Так и подавиться недолго... Ладно, здесь все. Ведите в камеру Рамона, — приказала волшебница.

По дороге Руи придвинулся к Хуану и прошептал ему в ухо:

— Слушай, у меня уже голова от них пухнет! Кто, куда, когда... Тебе хоть что-нибудь ясно?

— Ясно, — вздохнул Хуан, — что над Рамоном ставили опыты, ну и доставились... А уж чего этим магам от него надо было — да кто их, на голову ушибленных, разберет. Все знают, что в башне что-то сидит, да только лучше не трогать, пока не пахнет.

— Но тогда почему Рамон сбежал? Если он сам же вызвал сюда Бьяно? — нахмурился Родриго.

— Может, ему не глянулась компания? — Фоментера кивнул на Феоне. Руи хмыкнул: всем уже было известно, что Рамон терпеть не может Верховную волшебницу — всем, кроме нее самой.

Свидетели и заключенные добрались до казематов, миновали длинный коридор и остановились перед тяжелой, обитой железом дверью. Феоне шепнула заклятие, дверь отворилась, и первое же, что увидели за ней рокульцы, — тяжелые колодки в углу.

— А это еще что?! — прошипела чародейка, круто поворачиваясь к Олсену и коменданту.

— Иногда Рамон вел себя невежливо, — отозвался Виктор. — Приходилось воспитывать. Месмера как-то раз чуть не удушил, жаль, невовремя отняли...

Рокуэльцы сжали кулаки. Магисса коснулась рукой второй двери, забранной в верхней трети решеткой. Камера графа оказалась небольшой квадратной комнаткой, напоминающей кладовку. Пол был усыпан соломой, в одном углу стояло ведро воды, в другом зияла дыра, заменяющая отхожее место. На низкой кровати с брошенным поверх досок матрасом сидел Фабиан и рассматривал сцепленные замком руки.

— Что ты тут делаешь? — спросила Феоне.

— Сижу, — бесцветно ответил юноша.

— Потрясающе полезное занятие, — презрительно фыркнула магисса. — Лучше бы поискал друга и покровителя.

Дон Эрбо поднял на нее глаза:

— А я чем, по-твоему, занимаюсь?

— Чувствуешь что-нибудь? — подобрела волшебница. Фабиан отрицательно качнул головой. — Ну так попробуй сосредоточится!

— Я пытаюсь, — едко отозвался юноша, — но без шляющихся табунами зевак мне было гораздо легче.

Идальго откинулся назад, на прохладные камни и закрыл глаза, скрестив руки на груди. У сердца ныло, как застарелый шрам на погоду; магия башни пульсировала в такт биению пульса. Юношу окутала глубокая, бархатная тьма и тишина — как в склепе. Удары сердца отдавались в висках.

"Рамон..."

Первый оклик в бесконечную темноту был тихим и робким. Никто не отозвался, но магия Айна Граца зашумела в ушах, как прибой. Она проходила сквозь кровь, стучала в сердце, сжимала голову тонким обручем...

"Рамон!"

И тишина...

Бьяно чуть слышно застонал. Что не так? Может, он неправильно...

"Боги, Рамон! Рамон, отзовись! Рамон, Рамон, прошу тебя, Рамон, прошу! Боги, неужели ты не слышишь меня? Рамон!"

У юноши вырвалось сдавленное рыдание, и в тот же миг в темноту ударил язык зеленого огня, а за ним, как кровь из раны, хлынули боль, нежность и страсть, обратились в пронзительный крик без слов — в темноту, в пустоту; он готов был выплеснуть всю душу, только не молчи!

Тишина...

"Рамон..."

Еще зов, слабый, полный отчания стон, бледными лозами сплелись любовь и тоска, еще одна вспышка — а потом пришел ответ. Удар раскаленным прутом в самое сердце. Бьяно выгнулся и закричал — в голос, изо всех сил, срывая горло. Там под сердцем, где раньше отзывался мягкий зов Рамона, все разрывалось от боли; она покатилась по телу полукровки, заставила забиться в судорогах, и темнота разлетелась в клочья.

— Бьяно, Бьяно! — кто-то подхватил юношу на руки, кто-то прижал к губам фляжку с водой. Кабальеро глотал льющуюся в горло воду, давился и чувствовал, как жгуче ноет под сердцем. Иногда Рамон не понимал его, мог задеть или выпить почти до дна, так, что полукровка с ног валился, но он никогда не бил его. Не пытался вышвырнуть вон, разорвать опротивевшие узы...

— Хватит ему, хватит, захлебнется!

— Бьяно, ты как?

Фабиан открыл глаза. Все было затянуло серой дымкой, сквозь которую угадывалось лицо Руи. Губы мага задрожали. О боги, сейчас им придется что-то объяснять, рассказывать, а хочется только забиться в темный угол и завыть...

— Бьяно, может, тебя отвести в комнату? — раздался над ухом шепот Хуана.

— Врача бы ему, — Родриго пощупал ледяной лоб полукровки и цокнул языком. — Трясется, как в лихорадке.

— Может, он заболел?

— А то по нему не видно, того гляди копыта протянет.

— Он ответил? — бесцеремонно вмешалась Феоне. О боги, вот только ее тут не хватало. Фабиан прикрыл глаза — перед ними все плыло. От ответа Рамона юношу все еще колотило, как в припадке, настолько неистовой и дикой была ярость эмпата и столько сил он вложил в удар...

— Он велел мне убираться.

— Что? — не уловила Феоне.

— Он разорвал нашу связь, — сказал полу-оборотень. — Он больше не хочет меня видеть.

Магисса изумленно ахнула. В фиалковых глазах сверкнуло торжество, которое, впрочем, через миг угасло.

— Не может быть, — холодно бросила волшебница, сжав в кулак затрепыхавшуяся надежду. — Узы между ключом и замком так просто не рвутся.

— Мне не было просто, — косо усмехнулся Бьяно. Ему было больно. Пересиливая чередующиеся волны боли и слабости, юноша сел — Хуан понятливо подставил ему плечо. Родриго скинул вечно полурасстегнутый камзол и ловко завернул в него полукровку. Ноздри мага затрепетали, вбирая человеческий запах; идальго вскинул на дель Мору затравленный взгляд и вдруг судорожно всхипнул.

— Неудачник, — презрительно отрезала чародейка. — Любовника — и того найти не можешь.

Фабиан слабо вздрогнул. Это обвинение давно уже перестало сколько-нибудь его задевать. Но ладонь Руи сжалась на плече полукровки, и магу пришлось вяло отмахнуться:

— Он мне не любовник.

— Ах, — издевательски усмехнулась волшебница, — а кто же тогда сутки рыдал в подушку?

— Бьяно, пошли отсюда, — сказал Родриго, смерив чародейку взглядом, который напоминал о хадизарских "псах" в боевом бешенстве. Хуан помог полукровке встать, и друзья не столько повели, сколько поволокли шатающегося мага к выходу. Рокуэльцы посторонились, пропуская кабальеро, и Олсен с командором, которые до того успешно прятались за спинами офицерства, оказались на виду. Фабиан остановился. В голубых глазах юноши появился огонек.

— Бьяно, пойдем, тебе надо лечь, — Хуан деликатно подтолкнул полукровку к двери. — Пойдем, пойдем, выпьешь бульона, валерьянки...

Фабиан, зашипев, рванулся к Виктору. Свистнули когти, и аргассец отшатнулся с располосованной щекой. Олсен вжался в стену.

— Что, щенок, бесишься от недотраха? — усмехнулся Робийяр, зажимая порезы перчаткой. — Любовник бросил, да еще и сбежал, видать, подальше от такого ангельского нрава.

— Скотина! — зарычал Родриго, подхватывая оседающего на пол мага.

— Правдивая скотина, отметьте это, идальго, — отозвался Виктор, перчатка стремительно намокала.

— Кабальеро! Пошли вон! — рявкнула магисса. Дель Мора поднял вяло дернувшегося Фабиана, перекинул через плечо и вышел вон, напоследок полоснув Феоне ненавидящим взглядом.

Спасаясь от жаркого рокуэльского солнца, дамы задернули окна плотными зелеными шторами. Тонкие лучики света, пробивающиеся между полотнищами, скользили по шелковым платьям и крутым локонам (плод усилий куаферов и щипцов), по грифу арфы и золотому тиснению на обложке книги, которую вполголоса читала младшая фрейлина.

Графине Вальдано было невыносимо скучно. Она сидела в кресле посреди комнаты, рассматривала гобелен с картиной галантного содержания и старалась, чтобы взгляд не казался совсем уж остекленевшим.

Гобелен был единственной дозволенной радостью. По причине своего официально продолжающегося траура Анжела не могла присутствовать при дворе, выезжать в театр или на охоту; даже прогулки дозволялись только в церковь. Нарядные платья тоже полностью исключались, равно как и любое светское общение в доме. Что же до Вероны, которая раньше скрашивала одиночество и скуку сестры, то, став женой томоэ, она переехала в Эспинолу. Миро отпускал Верону на три дня в неделю в Ромоллу, но что было делать в остальные четыре?

Анжела пошевелилась в кресле, и маленькая рабыня-негритянка принялась махать на госпожу опахалом с удвоенным усердием. Девушка раздраженно отодвинулась. В последнее время ее снедала неясная тревога, аргасске постоянно казалось, что она забыла про что-то очень важное, но, несмотря на все усилия, она так и не могла вспомнить — что именно. Поскольку заняться было нечем, а заунывное брякание арфы вперемешку с бубнежом чтицы нагоняло тоску, Анжела снова задумалась над провалом в памяти. Кажется, она говорила об этом с Феоне и Вероной... Волшебница тоже хороша — смылась с отрядом на поиски Рамона, и до сих пор ни ответа, ни привета...

Графиня дернулась в кресле, как укушенная, резко выпрямилась и уставилась на гобелен загоревшимися глазами.

— Ваша светлость, что с вами? — осведомилась старшая фрейлина. Арфистка оторвалась от струн, чтица — от нудной любовной баллады.

— Ничего, сударыня, — Анжела встала и приказала: — Я собираюсь предаться молитве. Дамы, вы свободны до вечера.

— Н-но...

— Мне нужен покой и уединение, — шмыгнула носом девушка, прижала к глазам платочек и грациозно выплыла из комнаты. Оказавшись в своей спальне, графиня выгнала из нее всех служанок, заперлась на ключ и ринулась в молельню. Как же она могла о таком забыть! А все эта магисса, будь она неладна! Сначала из-за нее к Анжеле приставали монашки с допросами, потом Рамон и вовсе пропал, так что три тетради Аскелони напрочь вылетели из головы аргасски. Сейчас, когда стало ясно, что графа похитили, тайник под книжной подставкой уже не казался девушке настолько надежным.

Захлопнув дверь в молельню, Анжела тоже заперла ее на ключ, бросилась к подставке под Святым Писанием и с усилием стащила тяжелый том на стол. Нажала на выемку в основании подставки, подняла, откинула... и, вскрикнув, осела на пол. Тайник был пуст.

Сначала Анжела несколько секунд молча сверлила вглядом тайник, потом, вскочив, принялась лихорадочно его ощупывать, словно надеялась, что просто не заметила тетради, и теперь собиралась найти их на ощупь. Затем девушка распотрошила Святое Писание, залезла под стол, закатала ковер, первернула кресло, скамеечку для коленопреклонений и даже посягнула на икону богини. Увы, тетради испарились бесследно.

Запыленная и взмокшая Анжела села на пол и провела рукой по лбу. Это означало только одно — кто-то пролез в ее покои и стащил тетради, причем предварительно разузнав, где они хранятся, иначе графиня обязательно обнаружила бы следы обыска. Но кому это выгодно? Тьфу, да что за вопрос — всем! У бывшего герцога немало врагов, и вряд ли Ординария простит ему выходку с Месмером...

Растерянность и испуг никогда не захватывали аргасску надолго. Посидев на полу еще с минуту, она вскочила и принялась мерить шагами комнату, накручивая на палец выбившийся из прически локон. О случившимся надо сообщить Миро, и герцог непременно найдет выход, да и вообще — будет держаться настороже. Тем паче, что бумаги надо сыскать раньше, чем найдут Рамона. Анжела понимала, что только внезапное исчезновение ее супруга помешало обладателю тетрадей немедленно пустить их в ход.

Спустя получаса графиня велела закладывать карету. Дамы из свиты к тому времени уже упорхнули, в сопровождающие никто особо не набивался. К тому же донна Вальдано вышла из дома, закутанная от макушки до талии в черную мантилью, и объявила, что желает вознести молитву богам в Пантеоне. По пути Анжела так извелась от всяких мыслей (в первую очередь, о том, что она опоздала), что напрочь забыла о приличиях. В храме знатную богомолицу встретил священник, но девушка, едва кивнув ему, устремилась в персональную молельню, бегло осенила себя парой святых знаков, заперла замок и шмыгнула за неприметную дверцу, которая вела в узкий тупичок. По нему было сорок шагов до дворцовой калитки, замаскированной вьющимся диким виноградом. Анжела юркнула в потайной ход, как мышь в нору, подобрала юбки и торопливо зацокала каблуками по ступенькам. Крохотный сиреневый огонек плыл у ее плеча, освещая путь.

Почему рокуэльские владыки проложили тайный ход именно в ванную — для Анжелы оставалось загадкой. Может, им пользовались только любовницы герцогов или любовники герцогинь. Но когда запыхавшаяся аргасска выскочила из коридора, то застала сцену, поразившую ее до глубины души.

Большая ванна была полна горячей воды, подкрашенной фиалковой эссенцией, и от нее поднимался ароматный пар. На пушистом коврике стояла Верона с расшнурованным корсетом, а на коленях перед нею — собственно, ее господин и повелитель, старательно распутывающий завязки на бархатной юбке жены. Анжела пронзительно вскрикнула. Веро в ответ испустила отчаянный визг, от которого Рамиро дернулся всем телом, вскочил и, зажав одной рукой наиболее пострадавшее ухо, другой ухватил пуфик и замахнулся им на врага.

— Донна Анхела? — за миг до броска опознал гостью Ибаньес. Графиня сорвала мантилью, швырнула ею в государя, воздела руки к потолку и потрясла ими, но не смогла издать ни звука. Верона стащила с Рамиро мантилью, завернулась в нее и хмуро осведомилась:

— Чем обязаны визиту?

...Анжелу пришлось отпаивать хадизарским жасминовым чаем. Пока графиня нервно прихлебывала чай, слуги быстро привели в порядок платье герцогини и костюм герцога, принесли полагающиеся по этикету в это время дня сладости и закуски.

— Вы что-то хотели сказать нам, дорогая сестра? — холодно спросила Веро, краснея при одном взгляде на мужа. Миро нервно кашлянул и беспомощно улыбнулся. У него еще не было такого богатого опыта, как у Рамона, чтобы выйти из ситуации с беззаботным смехом.

— Вашему сиятельству столь не терпится обзавестись наследником? — поинтересовалась Анжела; ей требовалось срочно кого-то уязвить, чтобы немного прийти в себя. Миро еще не успел рот открыть, как Веро бросилась на защиту мужа:

— Полагаю, вас потому так смущает этот вопрос, что вам уже не доведется родить наследного принца?

— Судар... — начал было юноша, с опаской наблюдая, как мелко подрагивает чашечка в побелевших пальцах графини.

— Что вы, ваше сиятельство, — медово улыбнулась Анжела. — Я всего лишь имела в виду безупречную рыцарственность моего мужа. Он всегда берег мою репутацию больше сокровищ короны.

— Безупречная рыцарственность ни в коей мере не мешала ему предаваться хадизарскому греху с мальчиками, — парировала Верона. Анжела весело засмеялась.

— Фи, ваше сиятельство, как вам не стыдно повторять такие мерзкие сплетни при супруге, который очень чтит моего мужа. Да, сир?!

Миро облизнул губы. На кортесах или в малом совете он чувствовал себя много уверенней.

— Сударыня, я... конечно, чту... но все же — что вас сюда привело? — ухватился томоэ.

Анжела поставила чашку на столик.

— Видите ли, сир, спустя несколько месяцев после свадьбы граф доверил мне несколько очень важных документов, — девушка сделала паузу, раздумывая, стоит ли говорить Ибаньесу, каких именно. Верона вздрогнула. — Это были тетради с записями про некий эксперимент...

Герцогиня коротко ахнула, привстала и сжала в руке шаль. Анжела покосилась на сестру, удивленная такой чувствительностью.

— Эксперимент Аскелони, я знаю о нем, — напряженно отозвался Рамиро. — Дальше.

— Их украли, — сказала Анжела. Верона выпустила шаль и медленно опустилась на краешек кресла.

Дальнейший разговор Миро и Анжелы она почти не слышала. Герцогиня, конечно, понимала, что пропажа обнаружиться рано или поздно, но в момент кражи ей и в голову не приходило, что она выйдет замуж за Миро. Миро, который так глубоко уважает Рамона... Верона закусила губу. Собственный порыв теперь казался ей редкостной глупостью. Пока томоэ и графиня Вальдано взволнованно обменивались идеями и предложениями, юная монархиня искала выход из положения.

"И где была моя голова?!" — сокрушалась Веро, с дрожью отвращения к себе вспоминая все: и эту чушь с идеей убрать Рамона, и обыск, проведенный ею самолично, и собственноручная передача дневников отцу Эмилю... Тут она поняла, что к ней кто-то обращается с вопросом, и на некоторое время отрешилась от горестных раздумий.

— А ты можешь хоть что-нибудь предложить? — спрашивала Анжела.

— Нет, — честно ответила Верона, — мне ничего не приходит в голову.

— А мне приходит, — заявил Рамиро. — В городе табунами ошиваются маги, так пусть займутся делом! Я вызову во дворец пару самых лучших, и они проведут дознание в вашей молельне.

— Отличная мысль! — воскликнула Анжи с радостью человека, который ничего не скрывает. Верона похолодела.

— Какой ужас! — вознегодовала она, торопясь отвлечь мужа от опасной идеи. — Только представь — чужие будут копаться в твоей комнате, словно ты скупщица краденого!

— И что? — хладнокровно отозвалась графиня. — Ради того, чтобы уберечь Рамона, я и на такое согласна.

— Подумай о скандале!

— Это мелочи.

— Рамиро, — воззвала Веро к супругу, — откуда мы можем знать, что нанятые маги не перекуплены Аргассом?

Ибаньес озабоченно нахмурился. Мысль была не лишена оснований: в последние пару месяцев аргасских агентов ловили с печальной регулярностью. Миро подписал приказ, дозволяюший вешать их сразу после допроса, не взирая на чины и положение, но шпионов меньше не становилось. Доверить тайну абы кому — слишком рискованно...

— Я напишу Феоне, — решил юноша. — Она должна узнать о случившемся, заодно порекомендует надежного мага.

— Но кому вообще нужна эта кража? — спросила Веро, с облегчением переводя дух.

— Мало ли кому, — пожал плечами Рамиро. — Хотя бы тому же Месмеру.

Анжела задумчиво нахмурилась.

— Странно это, — неохотно сказала девушка. — Зачем тащить из моего тайника всего три тетради с записями, когда в сейфе Рамона хранятся они все? Да и вообще... Рамон давал Месмеру дневники, зачем магу красть?

— Может, у него плохая память, — отозвалась Веро.

— Скопировал бы! А те дневники, что были сворованы, он читал, я знаю: Рамон отдал их мне после того, как Месмер принес их обратно.

Молодые люди призадумались. Анжела пила остывший жасминовый чай и хмурилась, забыв, что от этого бывают морщины; Веро размышляла, Рамиро тоже, правда, на другую тему.

— Донна Анхела, — наконец решился томоэ, — вчера я получил доклад Феоне.

Анжела встрепенулась.

— Им удалось взять ординарский замок, сейчас Верховная волшебница обыскивает его и допрашивает пленных, — Миро на миг запнулся, — но Рамона там нет. Он... сбежал во время штурма.

Анжела так побелела, что Ибаньес испугался, что она рухнет в обоморок.

— Н-но почему? — пролепетала девушка.

— Похоже, что он... он лишился рассудка за время заключения в замке, — твердо закончил томоэ. — Я думаю, вам нужно это знать. Феоне и Фабиан ищут его.

"Какой подарок судьбы", — подумала Веро. На Анжелу было жалко смотреть: девушка сжалась в комочек и мелко дрожала. Верона перебралась поближе к сестре и обняла ее за плечи, но юная графиня даже не шелохнулась в ответ.

— Я думаю, нам надо срочно найти остальные дневники Аскелони, — заявила Веро, больше чтобы подбодрить Анжелу. — Даже если Феоне поймает графа, то как она вернет ему разум? Заодно и проверим, на месте ли еще эти тетради.

Рамиро согласно кивнул.

— Думаю, этим стоит заняться. Но, если я правильно помню, записи были зашифрованы, что, если ключ к шифру тоже украли?

"Конечно, украли, я же хотела, чтобы дневники прочли", — с досадой подумала Верона.

— Я помню шифр, — вдруг подала голос Анжела. — Я переписала его, чтобы не потерять листок с ключом. Но вы уверены, что это нам поможет?

— По крайней мере, перепрячем понадежнее, — ободряюще улыбнулась сестре герцогиня.

Видение пришло ночью, во сне — короткое и ослепительное, как вспышка молнии: пещера, очаг, Рамон, свежующий чью-то тушу... Точнее, не весь Рамон — его руки и колени; Фабиан смотрел его глазами...

Юноша подскочил на кровати и сел, задыхаясь и прижимая к груди руку. Сердце колотилось, и каждый удар отзывался тягучей болью, но разве это важно?! Раз было видение, то, значит, связь... связь... Додумать было слишком боязно (а вдруг сглазит?!), и полукровка с головой зарылся под одеяло.

Странно, другой бы на его месте (например, Хуан) орал бы и прыгал от радости, от того, что позорное влечение к мужчине должно исчезнуть с разрывом уз... а вот не прыгается! И пусть ценой постоянной боли, но он держит эту связь — один, бережно, осторожно, чтобы Рамон не учуял, не разорвал последнюю тонкую паутинку... Фабиан не знал, зачем удерживает ее, когда достаточно одного усилия, чтобы избавиться от недостойной связи. Забыть о том, что любой другой счел бы величайшим унижением. А он вспоминал, переживал заново каждое прикосновение эмпата, каждый взгляд, наклон головы, и ему хотелось лезть на стены от того, что больше его не увидит. В полубреду, за которым юноша не различал день и ночь, он снова видел густые темные волосы, скользящие между пальцами, большие смуглые руки, по-хозяйски оглаживающие тело полукровки, слышал смех и обрывки фраз, ощущал касание эмпатии — душа к душе... и вот наконец-то — драгоценное видение. Короткая встреча, а потом снова — вспоминать, упорно растравляя ноющую рану, чтобы увидеть снова и, может, уловить подсказку. Неужели он так привык к мягкому теплу под сердцем, отзывающемся на каждое его чувство?.. Или дело в чем-то ином?

Юноша вздохнул и облизнул пересохшие губы. В последнее время ему часто хотелось пить и почти никогда — есть; впрочем, потеря аппетита полукровку волновала мало. Он отбросил одеяло, сел и открыл глаза, чтобы наполнить стакан водой из графина. И заорал в голос.

Крик еще не замер под высоким потолком, как тишина рассыпалась громким топотом, возгласами и хлопками двери.

— Бьяно, ты что? Что с тобой?! — судя по звукам, друзья ввалились к нему, едва не снеся дверь вместе с косяками.

— Я вас не вижу, — выдавил полу-оборотень.

— Ох, боги! — задохнулся Хуан. Фабиана обдало запахом Руи: потомок хадизар схватил мага за плечи. Горячие ладони обожгли сквозь сорочку человеческим теплом — не тем теплом... не тот запах...

— Тебя колотит, — дель Мора быстро укутал друга одеялом. — Хуан, у него лихорадка, зови Феоне.

— Не надо! — дернулся полукровка. — Не надо ее звать!

— Хуан, ты меня слышал?!

— Не смей! Я не хочу!

— Руи, может, ему вредно волноваться? — примиряюще заметил Хуан.

— И это не лихорадка, — добавил Фабиан.

— А что? Ты весь в поту, орешь по ночам, слепнешь, тебя трясет — что это? — огрызнулся Родриго. Маг притянул его ближе, цепляясь за руки друга.

— Мне холодно, — прошептал Бьяно. — Обними...

Дель Мора вздрогнул. Голос мага был совершенно потусторонним, равно как и бледное лицо, освещенное огромными, зелеными, словно трава, глазами. Полу-оборотень вцепился в сорочку Руи, невольно выпустив когти. Ткань затрещала, и Родриго пододвинулся поближе, неуверенно обнял. Фабиан сморщился от нелюбимого запаха, но человеческое тепло было слишком сладким после инеистой магии башни.

— Я принесу шерстяной плед, — сказал Хуан, как только Бьяно угнездился в руках дель Моры.

— Не надо. Накапай мне валерьянки.

— Надо, — твердо решил Руи. Через несколько минут Фоментера вернулся с пледом — Родриго к тому времени уже едва ли не стучал зубами вместе с дрожащим Фабианом. Хуан взялся за пузырек с валерьянкой, благо шторы были отдернуы, а круглая луна светила в полную силу.

— Бьяно, ты совсем ничего не видишь? — спросил Руи, ерзая на кровати — ощущать в тесных объятиях собрата по полу было по меньшей мере странно. Еще страннее был холод, исходящий от его тела, — словно обнимаешь статую.

— Я вижу, — ответил Фабиан, — только не вас и не комнату. Какие-то тени, отсветы, линии... вспышки... зеленые на черном...

Хуан сокрушенно покачал головой и поднес к губам друга стакан. Полу-оборотень выпил, постукивая клыками по краю.

— Ты уверен, что звать Феоне не надо?

— Уверен. Она тут ничем не поможет, а я и так знаю, что это.

— И что же? — хмуро спросил Родриго.

— Айна Граца. Она поделилась со мной своей магией. Тоже хочет найти Рамона, не знаю, правда, зачем...

— Ни черта себе — поделилась! — фыркнул Руи. — Да ты скоро ноги протянешь! Исхудал раза в два, мне твои ребра уже через одеяло весь бок отдавили! И холодный, как труп.

— Что бы ни хранилось в башне, для людей и полукровок оно не предназначено, — задумчиво сказал Бьяно, устраивая голову на плече Руи. — Оно как будто сжигает меня изнутри... такой холодный огонь...

Юноша прищурился, напряженно вглядываясь в лицо Хуана.

— А теперь вижу... немного. Как прозрачные плоские тени.

— Значит, оно проходит? — облегченнно взлохнул Фоментера.

— Проходит. Но я не знаю, когда оно вернется и отступит ли в следующий раз.

— Ну и пакость эта ваша магия, — процедил Руи и заглянул в глаза другу. Зелень в радужке юноши понемногу таяла, уступая место привычному голубому цвету, но зрачки все еще были темно-зелеными.

— Но ты же не собираешься пользоваться магией башни постоянно? — забеспокоился Хуан, которого изрядно нервировали метаморфозы в глазах полу-оборотня. Фабиан неопределенно повел плечами.

— Не знаю. Я уже пытался с ее помощью позвать Рамона, и все кончилось тем, что он разорвал связь.

— Почему? — удивился Родриго. — Что ты ему такого сделал?

— Не знаю, — голос юноши угас. — Он был так зол... в такой ярости...

— Мы слышали, — согласился Руи. — Орал ты громко.

— Может, ему вообще не нравится магия. Или магия конкретно башни, хотя убей меня боги, не могу понять почему.

— Тогда как же ты его найдешь? Ты знаешь, где он?

Полукровка нахмурился.

— Нет, но у меня только что было видение. Я видел Рамона... секунд десять или около того. А потом это все и случилось, — Фабиан провел рукой перед глазами.

— Успел заметить, где он?

— Нет. Рядом был костер, Рамон обдирал шкуру с какого-то зверя — вот и все.

Друзья огорченно помолчали. Им уже было ясно, что уговаривать Бьяно "не трогать бяку" бесполезно — полукровка не остановится, пока не найдет опекуна.

— Ты как, видишь что-нибудь? — спросил Руи.

— Ага... почти совсем, как раньше, только все черно-белое.

— Так ночь же, — резонно возразил Хуан.

— Ночь я тоже вижу в цвете. А теперь нет... ладно, не суть. Исправляется же оно понемногу.

— А если Рамон тебя убьет? — вдруг спросил Хуан. Фабиан опустил глаза.

— Ну и пусть, — тихо сказал он. — Если не с ним, то... мне все равно.

За окном сыпал редкий колючий снег, небо затянуло тучами, похожими на серые пуховые одеяла. Наступали сумерки. Фабиан стоял на балконе, крепко обхватив себя руками. Холодный ветер время от времени трепал белую сорочку мага, и от этого она казалась совсем прозрачной. Виктор поежился в меховой куртке.

— Вы можете причинить мне боль? — спросил полукровка.

— Да хоть сейчас, — отозвался комендант. — А зачем?

— Рамон не откликается.

— И что? Вы хотите утопиться с горя, но боитесь не справиться в одиночку?

— Нет... — юноша провел руками по плечам, и Виктор удивился, какого черта теплолюбивый рокуэлец не надел хотя бы камзол. — Но он всегда отзывался, если мне было плохо.

— А сейчас вам хорошо?

— Нет. Но если меня мучали...

— Можете не продолжать, — фыркнул Робийяр. — Я еще помню, с каким перекошенным лицом Рамон ворвался ко мне лет этак пять назад. Помните? Остенлибе, княжий замок, вы, я... Камин, раскаленные щипцы... Хотите повторить?

— А если хочу?

— Почему? — напрямик спросил аргассец.

— Зачем задавать идиотские вопросы, если знаете правду.

Виктор обошел мага и присел на скамейку у перил, неторопливо набил и разжег трубку.

— Скажите мне, сколько раз вы на самом деле с ним спали? — спросил аргассец.

— Два.

Командор хмыкнул.

— Вам так понравилось, что не терпится попробовать снова?

— Перестаньте!

Робийяр внимательно осмотрел кабальеро, особо отметил вспыхнувший на щеках румянец и судорожно сжавшие ткань сорочки пальцы.

— И как вам оно?

Фабиан зябко передернул плечами.

— Неужели Рамон был так плох? — изумился Виктор.

— Не ваше собачье дело! — наконец взвился дон Эрбо. — Вы сделаете, что вас просят, или нет? Помню, вам всегда это нравилось!

— И тем не менее вы все равно стремитесь к нему в постель, — философски протянул комендант. — Как странна жизнь!

— Речь не только о постели!

Виктор громко хмыкнул и окинул юношу долгим задумчивым взглядом.

— Нет, наверное, мне не под силу это понять, — доверительно сообщил он собеседнику. — С какой стати вас так тянет обратно под ярмо, когда вы только что его скинули? Или вы нагло врали, когда лепетали там, в каземате, про разрыв связи?

— Я не врал. Рамон порвал связь, и сейчас я держу ее один.

— Зачем?

Фабиан отвел глаза.

— Вам это действительно не понять.

Робийяр окинул полукровку ленивым взором и вдруг поднялся, шагнул к юноше, который испуганно отшатнулся. Но аргассец успел крепко сжать его плечо, дернул к себе и рванул пряжку на ремне полукровки.

— Пусти!

На этот раз командор успел увернуться от когтей в последний момент и попятился к перилам.

— А если я предложу вам переспать со мной во имя исполнения вашей светлой мечты?

Ответ поступил в виде зеленой шаровой молнии. Комендант вовремя пригнулся, и снаряд прошел верхом, оплавив козырек над балконом.

— То есть непосредственно мужчинам вы не даете, — заключил Виктор. — Или даете, но просто лично я вам не нравлюсь? Ну, представьте на моем месте кого-нибудь посимпатичней.

— Что вам от меня надо? — прошипел Фабиан.

— Да я пытаюсь понять, какого черта?! Что именно в Рамоне так намазано медом, если вы настолько его жаждете? Связи больше нет, вас ничто не вынуждает, вздохните с облегчением и живите спокойно!

— Идите вы к дьяволу! — юноша бросился к выходу, но аргассец ловко перехватил беглеца за шиворот.

— Нет уж, благоволите мне ответить! Я не ваш друг и не намерен утирать вам сопли. Мне нужно точно знать, чего вы хотите, чтобы не попасть впросак.

— Я не знаю! Вас такой ответ устроит?!

— Нет, вы знаете, — Виктор снова притянул полукровку поближе и прошептал ему на ухо. — Вы знаете, ради чего так мучаетесь. Или же вы просто больны на голову, а с больными я не заключаю сделок.

Аргассец отшвырнул от себя идальго и скрестил руки на груди, ожидая ответа. Или щенок сейчас выдаст что-нибудь ценное, или... Свирепый зеленый огонь, горящий в глазах мага, поугас.

— Это не блажь, — тихо сказал юноша. — Не страх и не чей-то приказ.

— Ну! — поторопил его Робийяр. — Рожайте скорее!

— Я не могу без него, — еле выдавил полу-оборотень. Шевалье раздраженно сплюнул. Ценных сведений не поступило.

— Черт с вами, хотите молчать и отворачиваться носом к стенке — ваше дело. Но чего вы в таком раскладе ждете от меня...

— Вы мне поможете? — оборвал его юноша.

— А головой об стену с разбегу не пробовали? — вкрадчиво поинтересовался Виктор. — Я вас пальцем не трону, как бы мне того не хотелось.

— Боитесь, — усмехнулся Фабиан, — что Рамон вас ненароком убьет? Не бойтесь, я поговорю с Феоне...

— Так почему бы вам, черт побери, с нее и не начать? Проклятая баба с удовольствием сдерет с вас шкуру, и ваша страсть к страданию будет полностью удовлетворена.

— Я не хочу говорить с ней.

— Ревнуете? — понимающе усмехнулся шевалье. — Ну-ну. А почему вы не просите ваших друзей?

— А как я им это объясню? — глухо прошептал полукровка.

— Солгите им. Вы ведь все время им лжете, разом больше, разом меньше...

— Они не согласятся.

— Думаете, пожалеют? Тогда скажите им правду, гарантирую, что через полчаса на вас живого места не будет.

Фабиан отвернулся.

— Последний раз спрашиваю — вы мне поможете?

— Нет, и не надейтесь. Пока не перестанете играть в молчанку. И наденьте вы что-нибудь, черт возьми, не то загнетесь от воспаления легких!

— Мне не холодно, — ответил Фабиан.

На каменных плитах расправила шесть острых лепестков гексограмма. Феоне отрывисто бросила несколько слов, и линии гексограммы налились фиолетовым светом. Звездчатый столб устремился в небеса, а когда сияние опало, в центре рисунка стояла Элеонора Робийяр.

— Добрый день, — сказала женщина таким тоном, словно желала магиссе особо неприятной болезни.

— Здравствуйте, — любезно улыбнулась чародейка, протягивая вдове руку. — Я не задержу вас надолго.

Графиня посмотрела на одетую в мужское платье волшебницу и подняла бровь.

— Надо полагать, в замке не осталось ни одного мужчины, если вы предлагаете мне принять вашу хрупкую руку?

— Не считать же мужчиной юного дона Эрбо, — безмятежно отозвалась Феоне. Элеонора хмыкнула над двусмысленностью ситуации и оперлась на руку магиссы. Похоже, отношения полукровок опять перешли в стадию обострения...

Феоне временно заняла рабочий кабинет Месмера — туда же она привела графиню Робийяр. Вдова привычно заняла кресло у камина — подальше от окна. Волшебница, поправ этикет, присела на край стола и принялась крутить в пальцах перо.

— Хотите горячего вина? Или, может, кофе? — поинтересовалась она.

— Благодарю вас, нет.

Если Феоне и расстроилась из-за того, что не сможет подлить в бокал собеседницы сыворотку правды, то вида не подала, только мило улыбнулась.

— Я, собственно, побеспокоила вас лишь потому, что у меня возник один небольшой вопрос...

— У вас возник вопрос, на который не смог ответить Месмер? — удивилась графиня. — Или вы опасаетесь допрашивать его телепатически?

Волшебница фыркнула и на несколько секунд замолчала, покачивая в тонких пальцах перо. Элеонора насторожилась. Неужели угадала? Но какой вопрос интересует магиссу? И, главное — стоит ли солгать в ответ или сказать правду? Что выгоднее?

— И почему же вы думаете, что я опасаюсь допрашивать его посредством телепатии? — с ноткой презрения в голосе осведомилась Феоне.

— Ну, вдруг бросится, укусит...

— Хвала всем богам, до укусов еще не дошло, — вздрогнула чародейка. — Хотя уже бросался...

Графиня задумалась. Она понимала, что причины бросаться у Месмера были, но вот какие? И почему волшебнице внезапно понадобился еще один свидетель происходившего в башне? Вопросов было слишком много...

— Так плохо кормите? — уточнила вдова.

— Практически насильно, — со вздохом признала магисса. — Я, конечно, не рассчитываю, что вы укажете мне место, где укрывается Рамон, — внезапно сменила тему Феоне, сделала паузу и испытующе посмотрела на собеседницу. — Но, может, вы сумеете объяснить мне, с какой стати вы посоветовали Месмеру свести Рамона с ума?

Графиня прикрыла веером закушенную губу. Значит, телепатический допрос все же был. И они выбили из Месмера практически все. А это действительно единственный вопрос, на который маг не может ответить... И что будет, если откажется отвечать она? Телепатический допрос? Или Феоне ее загипнотизирует? Или воспользуется каким-нибудь "амулетом истины"? А вообще — есть ли смысл это скрывать? Если о решении Рамона узнают в Суде Паладинов, это изрядно подорвет доверие к его словам...

— Итак, — вкрадчиво промурлыкала магисса, — почему же вы дали Месмеру такой совет? Аргументация была блестящей, не спорю, но вам-то зачем понадобился сумасшедший Рамон? Впрочем... это был не самый плохой способ заткнуть ему рот, верно?

— Верно, — усмехнулась Элеонора. — Месмер сам не понимал, куда лезет, хотя... судя по последствиям, чего-то он все же добился?

— О да, — фыркнула Феоне, не удержавшись от шпильки в адрес коллеги. — Рамон сбежал, замок в руках врагов, а гоподин комиссар полностью лишился магических способностей. Отличный результат!

Вдова поперхнулась.

— К-как? — пролепетала она. — Как — лишился? Разве такое можно?

— Еще как можно, особенно если дергать за усы сумасшедшего эмпата. Последний раз спрашиваю — какого черта?!

Графиня откинулась в кресле, машинально обмахиваясь веером. Новость была... неожиданной, но падме еще не сообразила — приятной или не очень. С другой стороны... Рамон удрал, а ключ почему-то не может его найти. Почему бы? Феоне, видимо, полагает, что дело в безумии дона Вальдано, но так ли это? Во всяком случае, ясно, что церемониться с ценным свидетелем в таких условиях никто не будет, и если она откажется отвечать, то правду из нее выколотят любой ценой...

— У вас же есть ключ, то бишь юный Эрбо. Почему вы не воспользуетесь им?

Феоне помолчала, ковыряя пером полировку столешницы.

— Дело в том, — неохотно ответила чародейка, — что Рамон не отзывается на его зов.

Элеонора поздравила себя с верной догадкой и тут же вздохнула. Ей это не сулило ничего хорошего.

— Позовите сюда юношу. Или он уже наложил на себя руки?

Феоне потянулась к колокольчику, вызвала слугу и велела привести Фабиана, а вдовица обратила внимание на тонкий серебрянный браслет, который выглянул из-под манжета волшебницы. С камзолом он совершенно не сочетался.

"Амулет истины", — хмыкнула графиня.

Мальчишку нашли не сразу: то ли плохо искали, то ли он ловко прятался. Прошло не менее получаса, прежде чем в кабинет вошла бледная тень дона Эрбо. Элеонора недоуменно уставилась на отрока, потом перевела взгляд на волшебницу, и та понимающе возвела очи горе.

"О боги, что он с собой сделал?" — поразилась вдова. Худой настолько, что одежда на нем висела, как на пугале, не просто бледный, а белый, нетвердо стоящий на ногах, словно спившийся бродяга — изможденный заморыш разительно отличался от крепкого, сильного юноши, которого вдова недавно видела. От лица вообще одни глаза остались — огромные, в пол-лица, светящиеся...

— Чего надо? — буркнул вьюнош.

— Донна Элеонора хочет сообщить нам кое-что касательно графа Вальдано, — сухо ответила Феоне. Идальго не то что бы оживился, но в бездонных глазах мельнул зеленый огонь, словно осветивший его лицо. Вдова насторожилась. Нечто подобное она уже где-то видела...

— Что с вами? — спросила она.

— Не ваше дело, — огрызнулся Фабиан.

— Кабальеро, ведите себя, как подобает! — одернула его волшебница. Элеонора еще раз внимательно осмотрела кабальеро. Увиденное ее не обрадовало.

— Госпожа магисса, — медленно начала падме, — спросила у меня, почему я посоветовала Месмеру свести Рамона с ума...

— Ах ты ...! — взвыл идальго. Феоне метнулась вперед, вскидывая руку. Кабинет потонул в ослепительной зелено-фиолетовой вспышке. Графиня зажмурилась.

— Прекрати! — рявкнула волшебница. — Если ты ее убьешь, она нам ничего не скажет!

В ответ раздалось нечленораздельное рычание.

— Суть же заключается в том, — невозмутимо продолжала вдова, открывая глаза, — это совет этот — вовсе не мой. Граф Вальдано сам захотел сойти с ума.

Новость буквально подкосила идальго. У него вырвался короткий крик, юноша покачнулся и осел на пол, побелев, как мел, хотя уж куда больше...

— Лжешь, — прошептал полукровка. Волшебница ткнула ему под нос браслет. Фабиан посмотрел и уронил голову.

— Сказать, зачем он это сделал, я вам не могу, — сказала Элеонора. — Он не посвятил меня в свои дальнейшие планы.

Фабиан поднял на нее глаза.

— Но зачем? — выдавил полукровка. — Зачем ему?..

Феоне опустилась на стул и обхватила голову руками.

— Этому должно быть разумное, логичное объяснение, — пробормотала она. — Нужно просто догадаться. Какая-то же причина у него была!

Элеонора, склонив голову, рассматривала юного чародея. Ее тоже интересовала причина, по которой полный сил жеребчик за полторы недели превратился в заморенную клячу.

— Вы очень бледны, очень худы и кажетесь серьезно больным, — строго сказала ему падме. Идальго не ответил — похоже, испытанное потрясение подорвало его и без того невеликие силы. Графиня наклонилась вперед, чтобы заглянуть ему в глаза. Эти зеленые огни, то вспыхивающие, то угасающие, были ей знакомы.

— Ну что ж... — и эти потусторонние интонации... — Что ж, раз так... то этот выход становится единственным, — Фабиан уцепился за кресло падме и поднялся на ноги. Графиня схватила его за руку, и юноша, негодующе восшипев, вырвал свою ладонь. Впрочем, вдове было достаточно одного прикосновения — рука идальго была холодна, как лед. Полукровка, шатаясь, добрел до стены, потом, видимо, прикинул расстояние до своей комнаты, понял, что не дойдет, и крутанулся на каблуках. Брызнули зеленые искры, и кабальеро исчез. Вдове все стало ясно.

— Сударыня, — окликнула волшебницу графиня. Феоне встрепенулась. — Сударыня, кто так напичкал его силой Айна Граца? Еще немного — и она его попросту растворит в своей мощи.

Магисса оживилась.

— Ну-ка, ну-ка, отсюда поподробнее.

Виктор прошелся вдоль стены, поправил свисяющие с крючьев плети разной длины и толщины, аккуратно взрыхлил лопаточкой пламенеющие угли в жаровне. Солнечный свет слабо пробивался сквозь узкие окна, похожие на щели вдоль потолка, и обширное помещение освещалось магическими шарами.

— Я люблю его, — сказал Фабиан.

— Э-мм? — пыхнул трубкой аргассец.

— Вы хотели знать, зачем я держу связь. Я ответил.

Командор повернулся на каблуках. Юноша, не выдержав насмешливо взгляда, потупился. На его щеках выступил слабый румянец.

— Вы сделаете, что я прошу? — с вызовом спросил полукровка.

— А не то что? Будете бить меня об стену до получения безоговорочного согласия?

— Зачем вам вообще нужно это знать?!

— Мне интересно, насколько стыдно вам будет в этом признаться. Но, похоже, представление о стыде и совести вы потеряли давно. Ладно, раздевайтесь.

Фабиан расстегнул ремень (перевязь со шпагой он уже не носил) и взялся за пуговицы на камзоле.

— Одного не пойму, — Виктор выбил трубку в жаровню и отстегнул шпагу, — как вы, хм... доставите ваши переживания Рамону, если тот больше не поддерживает связь?

— С помощью магии башни. И потом, узы все еще есть — с моей стороны. Будете трудиться лично? — усмехнулся юноша, распуская манжеты и воротник сорочки.

— Ни за что не упущу такой шанс, — усмехнулся Робийяр и, не дожидаясь, пока жертва стянет рубашку, с разворота ударил полукровку кулаком в лицо. Отощавшего идальго снесло в угол; там он поднялся, опираясь на дрожащую руку, недоверчиво потрогал лицо и повернулся к аргассцу.

— Твою мать, — прошипел Робийяр: удар не оставил на лице полу-оборотня даже синяка.

— Ну как? — на всякий случай уточнил юный маг. Ответить Виктор не успел — в камеру пыток ворвались Руи и Хуан. Увидев растянувшегося на полу Фабиана и нависающего над юношей командора, идальго немедленно воспылали жаждой мщения. Фоментера с негодующим воплем устремился к Бьяно, дель Мора выдернул из ножен шпагу и ястребом кинулся на коменданта. Робийяр ловко уклонился от прямого удара, схватил длинный, прислоненный к жаровне железный прут и парировал второй удар. Третий юноша нанести не успел: шевалье отскочил в сторону, пропустил клинок Руи справа и зацепил лезвие прутом. Резкое движение вперед — и прут впился в локтевой сустав дель Моры. Командор рывком крутанул прут, идальго взвыл и выронил шпагу. Добавив Родриго пинка в коленную чашечку, Виктор развернулся к Хуану, парировал тычок шпагой, упал на колено и ударил юношу прутом в пах.

— Прекратите сейчас же! — вспыхнул Фабиан, вскочив на ноги. Робийяр двинул согбенному Хуану каблуком в лицо и коротко хмыкнул, оглядывая поверженных врагов.

— Телохранители? Бдительно хранят тело для эмпата?

Маг опустился на пол перед Руи и протянул руку над выбитым коленом друга. Ладонь полукровки очертило бледно-зеленое свечение.

— Успокойтесь вы, — примирительно сказал Бьяно. — Я его сам попросил... Хуан?! Лежи смирно!

— Ты сам?! — задохнулся Родриго. Виктор сокрушенно покачал головой.

— О, ваш друг вам не сказал? Какая недостойная скрытность! Речь о том, что если дона Эрбо станут, ну, например, пытать, то Рамон непременно отзовется и прибежит спасать.

Кабальеро так вытаращились на полу-оборотня, что тот заерзал по полу, невольно отодвигаясь подальше. Фабиан подозревал, что друзья не одобрят его решения, но теперь, когда он убедился в этом лично, ему стало как-то неуютно.

— Бьяно, ты рехнулся? — тихо, укоризненно спросил Хуан, пока Родриго сопел, выбирая из своего богатого запаса брани наиболее подходящую к случаю.

— Да только есть одна закавыка, — Виктор вытащил из жаровни раскалившиеся добела щипцы и ткнул ими в обнаженную грудь юноши. Фабиан дернулся, но на его коже не осталось и следа. — Убедились, благородные господа? При всем моем желании...

— Значит, с этим не выйдет, — констатировал юный чародей и затянул тесемки воротника.

— Но, Бьяно, ведь ты же испытываешь... ну, душевные муки, — сказал Хуан. — Разве Рамон не откликнется на них?

— А ты думаешь, я не пробовал? Он молчит. Раньше он всегда отзывался, когда мне грозила опасность... — Фабиан саданул кулаком по стене. — Чертова башня! Кто ее просил лезть?!

— Так какого дьявола вы ноете? — фыркнул Виктор. — Вам обломился кусок огромной мощи, Феоне исходит ядовитой слюной от зависти, так воспользуйтесь этим!

— Слюной? — уточнил Руи.

— Возможностями! Неужели башне не под силу такая мелочь — найти эмпата?

Фабиан нахмурился. Верховная рокуэльская волшебница уже перепробовала все способы магического поиска, но Рамон был неуловим. То ли замаскировался, то ли не пользовался волшебством; а, впрочем, обычная магия на эмпата почти никогда не действовала. Но вот Айна Граца... граф наделен частичкой ее магии, может — подобное к подобному?..

Верона устало потерла глаза и отодвинула светильник. На столе лежали дневники эксперимента, бумажка с шифром и разбросаные, мелко исписанные листы. Девушка только что закончила с первой тетрадью, но уже воспылала к Аскелони жгучей ненавистью. Аргасска придвинула к себе кипу переписанных набело листов, бросила раздраженный взгляд на часы ("Полтретьего ночи, тьфу!") и углубилась в чтение.

К половине четвертого Веро одолела последнюю страничку и, опираясь подбородком на сцепленные пальцы, невидяще вперилась взглядом в стену. Во время расшифровки герцогиня намерено не вдумывалась в смысл слов и правильно делала: прочитанное требовало осмысления. Часы тикали, отсчитывая минуты; Верона думала. Ближе к четырем мыслительный процесс был прерван появлением супруга.

Девушка поморгала, возвращаясь к действительности. Сначала она решила, что Миро, обеспокоенный ее ночным отсутствием, сам отправился на розыски, однако сразу же заметила, что юноша, похоже, вовсе не ложился.

— Доброй ночи, сир, — сказала Веро. Рамиро странно, натянуто улыбнулся. Черные глаза монарха казались темными провалами — без блеска, без выражения.

— Доброго утра, ваше сиятельство, — томоэ сел, кивнул на тетради: — Расшифровали?

— Первую, сир. Дальше будет легче.

— Веро, — юноша запнулся, провел пальцами по глазам, — скажи мне, зачем ты украла тетради из комнаты Анжелы?

Верона оцепенела.

— Скажи правду, пожалуйста. Не лги мне.

— Почему же вы так решили? — холодно поинтересовалась Веро, складывая руки на коленях, чтобы томоэ не заметил дрожи.

— Сегодня... то есть вчера мы провели дознание с магами в молельне Анжелы. Феоне прислала распоряжения своим подчиненным.

Девушка покривила губы. В чародейке она не сомневалась — Феоне давно требовала тетради Аскелони. Как еще только сама не примчалась, чтобы разыскать пропажу...

... интересно, успел ли любящий супруг обвешаться амулетами истины или счел недостойным при допросе жены?..

— А как вы сами думаете — зачем я это сделала? — спросила Веро. Рамиро вздохнул, видя, что девушка не хочет переходить на "ты".

— Вас кто-то заставил.

— Неплохо. Но вы ведь можете прибегнуть к телепатическому допросу, зачем вам эти разговоры?

— К допросу? Веро, да ты в своем уме?! — вскричал юноша. Аргасска смягчилась. Значит, несмотря на удар по доверию, он пока еще на ее стороне. Сказать правду, что ли? Тем более, что он и так почти в курсе...

— Ну что ж, ваше сиятельство... Я скажу вам, — девушка отодвинулась от стола вместе со стулом, выскользнув за пределы золотистого света лампы. — Год назад... ведь это было почти год назад! Год назад я была влюблена в Фабиана, и вы об этом знаете.

— Знаю, — подтвердил Миро. В коротком слове прозвучала горькая нотка, и Веро невольно потупилась: ей стало жалко мужа.

— Я видела в Рамоне преграду и не верила, что брак между вами и мной состоится. Я хотела убрать это препятствие, хотела, чтобы Фабиан был свободен, и взяла эти тетради. Я передала их отцу Эмилю, но не читала. У меня было слишком мало времени, чтобы разбирать шифр — от дневников нужно было избавиться в тот же день. Поэтому я не знаю, было ли среди записей что-то компроментирующее...

— И вы так ненавидите Рамона — только за это? — тихо спросил Миро. Девушка пожала плечами. Мужеложцы были ей противны, но говорить об этом вслух она не рискнула: не стоит настраивать томоэ против себя.

— Ненавидите — это слишком сильно сказано. Граф мне не нравится. Но что до Фабиана, — аргасска улыбнулась, — то любовь пришла и ушла, а сделанная глупость осталась. Я жалею об этом, сир, правда, но вовсе не из любви к графу. Это может сильно повредить нам при разбирательстве в Совете Араны.

Миро подался вперед и вдруг протянул девушке руку. Веро удивленно посмотрела на него и осторожно вложила ладошку в горячие, сухие пальцы герцога.

— Неужели вы верите в эти гнусные слухи?

— Дыма без огня не бывает, сир. Я вполне верю, что Фабиан не поддавался на его, с позволения сказать, ухаживания, — подумав, ответила Верона. — Может, Рамон и не осознавал, что творит: в тетради сказано, что связь эмпата с ключом сродни одержимости.

— Но если вы делали это из любви — разве вы не понимали, что предаете...

— Я никого не предавала, — возразила Веро. — Я не набивалась к Рамону в друзья, и он прекрасно знал, что я его не люблю.

— Все равно, ваш поступок трудно истолковать иначе...

— Зачем толковать? Спросите у меня — и я вам отвечу. Честно, — Верона усмехнулась. — Открыто. Откровенно.

Рамиро долго, пристально смотрел ей в лицо. Усмешка аргасски дрогнула и исчезла.

— Веро, я даже не знаю, как ты ко мне относишься. Как же я могу тебе верить?

Девушка удивилась.

— Что значит — не знаете?

— Я не могу понять, насколько ты равнодушна, — сказал Миро. Верона отняла у него свою руку и поднялась.

— Я никогда не была равнодушна к вам, сир, — резко ответила девушка. — Вы мой друг, и своих друзей я защищаю — всегда, даже если не говорю им об этом. Я хотела защитить Бьяно от недостойных... недостойного человека. Хотя и к своей выгоде, не буду скрывать.

— И меня вы тоже будете так защищать? — Рамиро откинулся на стуле, пытаясь заглянуть в глаза жены.

— Да, буду, — бесстрастно отозвалась супруга. — Даже против вашей воли.

— Даже если я не прошу?

— Да.

Ибаньес встал и взял девушку за плечи, почувствовал, как сильно она вздрогнула.

— Но все же — надеюсь, ты будешь впредь предупреждать меня об этом? — мягко сказал он. Верона рискнула ответить ему прямым взглядом и замерла от удивления. Миро улыбался, при чем искренне, без издевки, без всякой задней мысли. Аргасска слегка покраснела. Взгляд глубоких черных глаз приятно обволакивал.

— Да, сир, впредь я буду предупреждать вас, — шепнула она. — И я предупреждаю сейчас: Рамон — не самый лучший друг и покровитель. Он — создание башни, и никто не знает, какие поступки диктует ему его природа.

— Ты никогда не скажешь мне "ты"?

Его губы почти коснулись ушка аргасски; девушку обдало жаром, и с чего бы это? Они уже давно делили одну постель, и Миро никогда не был противен дворянке. Совсем наоборот...

— Я не знаю... — пролепетала Веро, сбитая с толку неожиданным поворотом беседы, чудным поведением мужа (он же вроде должен гневаться?) и собственными, совершенно неуместными ощущениями. — Ох, боги, ну что вам надо?!

— Чтобы ты перестала притворяться.

Верона возмущенно топнула ножкой.

— Я не притворяюсь!

— А я не верю, что ты холодна, как рыба. У меня есть на то основания, — усмехнулся герцог. Щеки девушки запылали. Основания у него есть! А чего б им не быть, если муж хорош собой и всячески привлекателен?! Придворных дам уже впору веником гонять от монаршей особы!

— Ты невыносим, — прошипела Веро. — А я вовсе не рыба! И какое вам... тебе до этого дело? Приличный монарх требует от жены в первую очередь наследников, и побольше, а не... вот этих...

Верона закусила губу, чтоб не сказать чего лишнего. Она давно замечала за собой, что иногда долго смотрит на мужа, хотя тот ничего особенного не делает: читает, пьет охлажденный сидр, составляет указы, слушает музыкантов или просто дремлет в час сиесты. Вот только не хватало, чтобы и он заметил!

— Ты могла сказать мне раньше, — неожиданно заметил Рамиро, исподволь притягивая к себе жену. — Про тетради и вообще. Мы бы не так волновались.

— Да не могла я! — всплеснула руками девушка. — Не могла! Я никому никогда так не доверяла, и если бы я сказала... а вдруг вы... ты бы услал меня в монастырь?!

Миро вдруг расхохотался.

— В чем дело? — обиделась Веро.

— В монастырь?! Чтобы мне подсунули тупую корову из Остенлибе? Благо Хейнрих в десятый раз стал дедушкой, и у него целый воз дочек, внучек и племянниц. Нет уж, с тобой по крайней мере не соскучишься!

— Ну-у-у... а почему бы и нет? Они высокие, пышнотелые блондинки, куда мне до них...

— Насчет пышнотелости этих кляч я сомневаюсь. И тем более не хочу, чтобы моих детей рожала идиотка, дурость, говорят, по наследству передается.

— Какие у вас, однако, запросы, — аргасска весьма уютно устроилась в объятиях мужа и, запрокинув голову, поглядела ему в глаза. Чувствовать себя влюбленной в законного супруга было странно, непривычно, но... очень приятно. Да и целует он не хуже Фабиана...

Руи кружил перед лабораторией, как пес на привязи. Хуан опасливо смотрел, как он мечется в узком коридоре, задевая шпагой стены. Вдруг дель Мора круто развернулся и засадил кулаком по двери.

— Может, не надо его отвлекать? — мягко спросил Фоментера.

— Да я ее сейчас выломаю ко всем чертям!

Они ничего не могли сделать — даже войти. Фабиан захлопнул дверь перед носом Руи, и с тех пор из-за нее не доносилось ни звука. Вот уже три часа. А это тревожило Хуана куда сильнее, чем крики и стоны. Они означали бы, что Бьяно хотя бы жив.

Родриго снова заметался по коридору. Вот приковать бы Фабиана к кровати и кормить с ложки, да поздно уже! Дался ему этот Рамон, ничего с ним не сделается — колдун, не младенец, а Бьяно надо было по шее двинуть! Или по уху, глядишь, мозги бы на место встали, а то смотреть страшно — худой, бледный, одни глазищи в пол-лица светятся, а все туда же...

— Ну как? — мрачно осведомилась Феоне.

— Пока не вышел, — буркнул Руи. Магисса прислонилась к стене, скрестила руки на груди и неприятно, но торжествующе усмехнулась. С одной стороны, хорошо бы, чтобы мальчишка нашел Рамона, но с другой... никто не заплачет, если щенок сдохнет; ну, разве что пара-тройка его друзей.

— Думаете, выйдет?

Родриго злобно зыркнул на волшебницу и снова загрохотал кулаком по двери.

— Мы надеемся, — сухо уверил женщину Хуан.

— Ну и зря. Может, принести вашему другу топор?

— Эй, клыкастый, отзовись! Ты там еще? — крикнул дель Мора. И чего вредная баба сюда приперлась, дел других, что ли, нету? — Хуан, сколько мы тут торчим?

— Не знаю, но завтрак был давно.

— Ну все, еще десять минут, и я ее просто вышибу!

— Что именно? — зевнула Феоне.

— Сначала дверь, — процедил Руи, — потом — мозги этому поганцу! Бьяно, твою мать! Открывай!

Волшебница хмыкнула. Дель Мора отступил, отстегнул шпагу и бросил ее Хуану, набычился, готовясь с разбегу вынести дверь плечом. В этот миг в коридор сквозь стену влетела черная стрела и со свистом вонзилась точно в то место, к которому примеривался идальго. К древку вестника был прикручен свиток.

— Письмо! — Руи кинулся к стреле, но Феоне протянула руку, шнурок лопнул, и свиток, чиркнув по носу юноши печатью, влетел в раскрытую ладонь магиссы. — Отдайте! Это Фабиану!

— С чего вы взяли? — вскинула бровь волшебница, вскрывая послание.

— Если бы оно было вам, — холодно сказал Фоментера, — то и воткнулось бы рядом с вами. А раз оно влетело в дверь, то...

— Ну и что? Не будем отвлекать вашего друга, он же так занят... — рассеянно отозвалась женщина: она уже взломала печать и взялась за чтение. Кабальеро не рискнули отбирать свиток силой и могли только следить за изменениями в лице чародейки. Сначала ее брови поползли к прическе, потом — сошлись над переносицей, глаза сузились, а губы сжались в тонкую линию. Письмо, видимо, было коротким: Феоне опустила руку и хмуро уставилась на дверь, свиток пружинисто свернулся трубочкой.

— Что там? — потребовал ответа Родриго, но магисса лишь отмахнулась. Перед ней опять стоял нелегкий выбор. Можно подождать под дверью, не вмешиваясь — и, возможно, рассвирипевший и безумный Рамон сам избавит ее от докучливого полу-оборотня. Но не факт... может, он опять ограничиться магическим пинком под зад. Можно вломиться в лабораторию и потрясти свитком перед юношей. Это, конечно, разобьет ему сердце, но тогда Фабиан хотя бы узнает, почему Рамон удрал от него и не отзывается. А, к черту, что так, что этак — эмпата все равно не найти! А полюбоваться на мордашку "ключа" стоит... в конце концов, вдруг он повеситься от горя?

— Отойдите, — велела волшебница, сунув свиток за ремень.

— Зачем? — подозрительно спросил Родриго, загораживая дверь.

— Ну вы же хотите увидеть своего приятеля живым, хотя я не пойму, зачем, — дель Мора не шелохнулся, только кулаки сжал. — Ну, живо!

— Да пошла ты!..

В ярких очах магиссы сверкнула молния. Кабальеро смело и впечатало в стену. Феоне нахмурилась на дверь. Хуан и Руи ничего не увидели, зато почувствовали — силовая волна прокатилась по коридору и влепилась в укрепленные стальными полосами доски. Дверь чуть прогнулась, но выдержала. Две маленьких молнии вырвались из глаз волшебницы на волю, свистнули мимо притихших кабальеро и расплескались по двери двумя дымными пятнами. Широкая стальная полоса со скрежетом свалилась на пол, по дереву скользнули струйки мельчайших опилок. В воздух взвилось облачко древесной пыли. Чародейка свирепо выдохнула сквозь зубы. Кто-то держал дверь изнутри, подпирая магическим щитом — обычные запирающие заклятия уже рассеялись бы.

— Может, ломом ее? — предложил Родриго, подглядывая то на дверь, то на магиссу. Феоне напряженно застыла; кончики пальцев наливались фиолетовым свечением. Вдруг женщина вскинула руки и ринулась вперед. На этот раз рокуэльцы узрели магическую волну, очерченную фиолетовыми искрами, словно морской прибой. Волна ударилась в дверь, та выгнулась, как лист бумаги, и когда ладони волшебницы шлепнули по доскам, выстрелила струей крупной стружки — древесной пополам с металлической. Феоне покачнулась, замахала руками, и тут Руи с воплем "А, черт!" кинулся в лабораторию, отшвырнув волшебницу с дороги едва ли не пинком. Хуан, срывая с себя камзол, устремился следом.

Фабиан распластался на полу, как белая бабочка. Родриго упал на колени рядом с другом и подхватил на руки, бережно поддерживая его голову. Хуан укутал полу-оборотня камзолом.

Тело полукровки было холодным, удивительно легким и даже не худым, а каким-то истончившимся. Лицо и руки выглядели восковыми — такая же ровная, матовая бледность, без капли румянца. Тонкие пальцы юноши слабо подрагивали, будто он на ощупь искал чью-то руку. Руи склонился к губам друга, и его уха коснулся слабый, протяжный вздох:

— Рамон...

Темные ресницы чуть припонялись, и из-под них гранями драгоценных камней сверкнуло зелено-голубое мерцание.

— Осторожно! — прошипела магисса. — Не разбуди его!

— Что с ним? — одними губами шепнул Хуан.

— Ушел в глубины магии и там блуждает. Причем бесконтрольно. Губошлеп-недоучка, — фыркнула Феоне.

— Это опасно?

— Смотря для кого. Если он бродит среди сил Айна Граца, то может и не вернуться, — женщина тронула лоб Фабиана кончиками ногтей и раздраженно цокнула языком: — Далеко ушел.

Волшебница стянула с шеи черненую цепочку, на которой покачивалась фиолетовый аметист, ограненый в виде капли. По тонким жилкам на руке, проступающим под кожей Феоне, пробежало фиолетовое сияние и стекло в камень. Сердцевина капли мягко засветилась изнутри. Феоне принялась покачивать подвеску над лицом юноши. Аметист описывал правильные круги, свет понемногу пробивался сквозь грани, будто растворяя их.

Чародейка прошептала короткое заклятие: камень напряженно завис надо лбом полукровки и мелко задрожал. Фиолетовое свечение плеснулось на лоб юноши, сползло по векам и затекло под ресницы. Бьяно запрокинул голову, слабо застонал, потом также слабо выгнулся и бессильно повис на руках друзей. Феоне поймала аметист в ладонь, не то подышала, не то пошептала на него, и снова повесила на шею. Провела рукой по лбу, стирая испарину:

— Далеко ушел, поганец, еле достала.

— Бьяно! — Родриго слегка встряхнул полукровку; Фабиан повернул голову, медленно открыл глаза и посмотрел сквозь друга таким холодным, отрешенным, бесчувственным взглядом, что дель Море показалось, будто он заглянул в прорубь.

— Плохо старались, в себя-то он не вернулся, — отметил Хуан, помахивая ладонью перед юным магом. Тот с полминуты следил за ней сузившимися глазами, внезапно зашипел, оскалил клыки и полоснул по руке Фоментеры когтями. Толстячок, охнув, отдернул конечность, но на лицо полу-оборотня капнуло кровью. Дон Эрбо слизнул с губ красную каплю, посмаковал и дернулся к Хуану. Тот с криком отпрыгнул, Руи обеими руками вцепился в Фабиана и повалил его на пол, всем своим весом прижимая к холодным плитам. Полукровка забился, как рыба на песке.

— А ну ша, клыкастый! Ша, я сказал, лежи смирно, не то шею сверну! Хуан, дай ему по башке чем потяжелее!

— Не надо паниковать, это всего-навсего хищная сторона его натуры, — хладнокровно остановила Хуана Феоне — юноша уже замахнулся на друга ценным магическим инструментом. Фоментера бросил массивный жезл и навалился на выползающего из-под Руи Фабиана. Раздалось гневное мяукание.

Пока идальго боролись с Фабианом, магисса, не теряя хладнокровия, обошла извивающийся клубок, из глубин которого доносилась то ругань, то шипение. Наконец на свет Божий вынырнула голова дона Эрбо, и женщина ловко цапнула его за волосы. За головой тут же последовала когтистая рука, полоснувшая волшебницу от плеча к локтю. Феоне возмущенно взвизгнула и выпустила чары. В глаза полукровки вонзились два бледно-сиреневых луча, и Бьяно безвольно обмяк под тяжестью напряженно сопящих друзей. Волшебница отодвинулась, залечивая глубокие узкие раны.

"Как только Рамон терпит его царапки?"

— Встаньте с него, задохнется ведь, — посоветовала она.

— Ох, боги, что со мной? — сдавленно послышалось снизу. Кабальеро отодвинулись; Фабиан кое-как поднялся на локте, держась за голову.

— С какой это стати в тебе вдруг пробудились кровожадные инстинкты? — поинтересовалась чародейка.

— Какого черта ты полезла, куда не звали?! — с негаданной силой рявкнул юноша, пронзая бывшую наставницу людоедским взором. — Еще немного — и я бы смог...

— Да ни черта бы ты не смог. Тебе письмо пришло, на, ознакомься, — Феоне вытащила из-за ремня помятый свиток и швырнула его Фабиану. Юноша цапнул свиток, развернул и вчитался. Ему писала Верона.

"Здравствуйте, Бьяно. Или теперь мне полагается обращаться к вам иначе? Впрочем, мне сейчас не до любезностей и не до церемоний.

По просьбе Феоне мы разыскали дневники Карла Аскелони. Так вот, в этих дневниках я вычитала немало интересного. Даже посочувствовала графу... немного. Вот вам было известно, что Аскелони всю магию Айна Граца просто-напросто стащил, при чем — без спросу? Она, разумеется, хочет получить все назад, потому графа ни в коем случае нельзя подпускать к башне. Может, он выживет, но, скорее всего, она его уничтожит. Но это, в сущности, мелочи.

Дело в том, что граф, не иначе как в помрачнении рассудка, что, впрочем, для него привычно, отдал три дневника Аскелони моей сестре Анжеле. А у нее их украли, таким образом, три дневника попали в руки отца Эмиля, он теперь духовник его величества короля Аргасского. Так что, даже если вы Рамона найдете, то спрячьте где-нибудь, пока мы не разберемся с последствиями.

До скорой встречи.

Падме Ибаньес"

Фабиан дочитывал письмо, едва понимая, что там написано. Его взгляд скользил по плывущим строчкам только потому, что они никак не кончались и еще — потому, что осознать эти слова было слишком страшно. Письмо закончилось, а юноша все еще сжимал его в руке и смотрел на размытые изгибы чернил. Извне слабо доносились какие-то голоса, но полукровка их почти не слышал. Наконец судорога, которая свела его пальцы, ослабла, и письмо упало на пол. Теперь юноше все стало ясно.

Когда Рамон исчез из замка, он убегал не от ключа и не от Феоне — он бежал от магии башни. Как бы ни был безумен эмпат, он почувствовал силу Айна Граца в своем воспитаннике, почуял угрозу — и разорвал опасные узы, ведь волшебство башни так переполняло Фабиана, что едва не выплескивалось из ушей.

Кто-то (судя по запаху — Руи) подхватил полукровку под мышки, поставил на ноги и, бормоча нечто сочувственное, повел, вернее, поволок, прочь из лаборатории. Бьяно машинально переставлял ноги: ему было все равно, куда и зачем идти.

Хуан вышел из комнаты Фабиана, опустился на стул и горестно сообщил:

— Не ест.

— Совсем? — нахмурился Руи.

— Бульон выпил и гренку сжевал. Больше ничего...

Дель Мора на цыпочках подкрался к двери и заглянул в щелку. Картина не изменилась. Фабиан все так же лежал в кресле, укрытый пледом, и смотрел в окно. На подносе стыли тарелки с едой. Родриго громко, предупреждающе кашлянул и вошел.

— Бьяно, ты почему не ешь? — строго спросил он.

— Не хочу, — безучастно отозвался полукровка.

— Не хо-о-очешь?! — вспыхнул Руи, схватил друга за плечи и затряс: — Очнись ты! Что ты валяешься тут, как половая тряпка?! Ты посмотри вокруг! Подыши! Поешь, на худой конец! Ни черта не жрешь ведь! Сдохнуть захотел? Хрен тебе! Привяжу к стулу и буду впихивать еду силком! Ишь, страдает он мне тут!

— Да много ты понимаешь...

Дель Мора выпустил полукровку, едва не скрипя зубами от бессильной ярости. Он понимал, что все равно не сможет выполнить угрозу.

Хуан подошел к креслу Фабиана с другой стороны.

— Бьяно, может, не стоит так отчаиваться? Ну, с этим не вышло, так ты еще что-нибудь придумаешь. Да может он сам найдется!

— Не найдется, — глухо буркнул полу-оборотень и уронил голову на руки. — Он ни за что не отзовется, пока во мне сидит этот паразит!

— Бьяно, а ты никак не можешь его выпихнуть? — спросил Руи. — Ты... ну... не очень хорошо выглядишь.

— Я знаю, — Фабиан выпрямился, друзья шарахнулись: кошачий зрачок терялся в сплошной святящейся зелени его глаз. — Магия башни вытягивает из меня жизнь, так что скоро это все равно кончится. Если бы у этой каменной дуры была хоть капля мозгов, она бы давно из меня свалила.

— Ты думаешь, башня охотится за Рамоном... чтобы убить? — запнулся Хуан.

— А зачем бы еще? Потолковать о смысле бытия?

Фабиан устало откинулся на спинку кресла. Руи поправил плед, и ладонь полукровки вдруг легла на руку идальго. Дель Мора вздрогнул — по ней словно провели куском льда.

— Не отпускай, — шепнул полукровка: теплая тяжелая рука Родриго показалась ему последней нитью, которая привязывала к миру.

— Бьяно, ты уверен, что не надо звать Феоне? — спросил Хуан. Юноша помотал головой. Глаза закрывать не стал — он все равно ничего не видел. В окружающей его тьме горела пара огней, похожих на изумрудные кошачьи глаза.

— Оставь меня, — прошептал Фабиан. Рука Руи дернулась, и полукровка судорожно сжал ее, выпустив когти. — Оставь меня, пожалуйста. Уйди.

Огненные глаза сузились.

— Оставь, — шептал юноша. — Уйди, ты же видишь, что это бесполезно... Уйди, пожалуйста!

Глаза во тьме удивленно расширились.

"Не хочешь?" — спрашивали они.

— Не хочу! Не хочу тебя, убирайся!

"Ну, как знаешь", — мигнули очи. По телу Фабиана как будто протянули когтистой кошачьей лапой, юноша выгнулся и сипло задышал.

— Хуан, делай что-нибудь! — взвыл Руи: вырвать ладонь из царапок Фабиана можно было только с мясом, а ведь друг явственно страдал. Сначала он бредил, потом его выгнуло судорогой, а потом тело юноши вовсе задымилось! Зеленый дым плавно поднимался к потолку, свиваясь кольцами.

— Да подожди ты! — цыкнул Хуан. — Лучше сам на него посмотри!

Руи наклонился и посмотрел. Зелень в глазах полу-оборотня не то что бы таяла, скорее выцветала, и сквозь нее проступал привычный голубой цвет. Мраморно-белое лицо тоже понемногу наливалось красками — очень бледными, но все же живыми. Фабиан наконец втянул когти, и Родриго почувствовал, как рука друга постепенно теплеет. Клубы дыма соткались в некое подобие змеи, пошипели на манер гадюки и штопором ввинтились в потолок, оставив по себе пятно, как от горящей головни. Полукровка тряпичной куклой свесился через подлокотник. Хуан схватил графин с водой и попытался втиснуть узкое горлышко в рот Фабиана.

— Нюхательные соли тащи, — невнятно пробурчал Руи, слизывая кровь с ладони. Фоментера цапнул перечницу и сунул полукровке под нос. Юный маг дернулся, чихнул, заморгал и, охнув, прижал руку к груди. Друзья так рванулись к нему, что едва не столкнулись лбами над распростертым телом. Фабиан слабо улыбнулся: их лица он видел как в тумане, голоса звучали еле слышным шелестом, и боль, которую раньше глушила магия башни, пронзала юношу, как старый, зазубренный меч — не столько режет, сколько рвет. На грани слуха прозвучало "... Рамон...", и полукровка, забыв, что эмпат разорвал связь, неслышно выдохнул:

— Томоэ...

Тонкая нить уз мелодично отозвалась.

"Томоэ", — позвал Фабиан. Зов тягучей волной уплыл вдаль по нити, унося с собой пенный барашек боли и мольбы. Голова мага закружилась; плывя по грани беспамятства, он повторял зов снова и снова, пока слово не потеряло свой смысл, превратившись в обертку для чувств. Узы чуть заметно подрагивали, посылая вдаль россыпи разноцветных огней.

"Томоэ... томоэ..."

Огни рассыпались искрами в мягкой, бархатной тьме. Полукровка растворялся в своих чувствах, не замечая, как мешает зов с болью, тоской и страстью. Юноша сам скользил по волнам зова, не ощущая тела, оставив за порогом все мысли и ощущения, кроме...

В темноте что-то вспыхнуло. Вдали свернула ответная волна, понеслась к полу-оборотню, стремительно раскатилась вширь, как лесной пожар, подхватила Фабиана и выдернула из окружающей темноты, как морковку из грядки.

28