Страна Беловодье

— Это ты о чем Хиония? — спросил Данила с деланной наивностью.

— Вот так всем и отвечай, — хмыкнула она, зажигая свечку. — Раз уж вместо головы принялся думать тем предметом, что между ног незнамо зачем болтается. Иначе огребешь большие неприятности и достаточно скоро.

— И почему тебя в крещении не назвали Всевидой? — садясь за стол и цапая кусок хлеба, оставленный ему вместе с накрытой холстиной тарелкой с кашей, сдобренной маслом и какими-то травками. Готовила она бесподобно. Ах, какие блюда выходили из ее рук! Роскошные гречневеки, горячие кукурузные лепешки с сиропом, пироги с персиками, запеченная дикая индейка, кролик под соусом, горячие сухарики только что из печки и многое другое. Да и вообще, кухня и дети были с давних пор ее вотчиной и она никого сюда не допускала.

— Если бы... У нас в роду шаманов не было.

— А ты помнишь? — заинтересовался Данила, — ведь говорила, девочкой была, когда в плен попала.

— Десять лет не так уж мала. Кой-чего не забыла. Имя у меня отнять нельзя — Зэра. И память тоже. Все вот тута, — она постучала себя по лбу, — сохранилось: из какого рода происхожу, и как мои родители, братья и сестры под клинками умирали.

— Ты наверное ненавидишь словен, — сказал Данила пораженно.

— Глупости, — сказала Хиония. — Как я могу не любить свою молочную дочь, я ведь выкормила Ефросинью Никитичну.

Имя матери прозвучало подчеркнуто-уважительно.

— Вы моя семья. Ты, Богдан и ваша мать. А всех прочих я не то что любить, уважать не обязана. Ешь и спать иди.

Она поднялась и со всем возможным достоинством, спина прямая, будто смерена отвесом каменщика и удалилась. Данила знал, чего ей это стоило. Ноги болят уже давно, когда никто не видит, держится рукой за стену при ходьбе. Потому он и взял на себя кучу домашних забот без напоминаний, освободив старуху от огорода, дойки коров и кормления прочей скотины. Хионию он любил. Наверное больше, чем собственную мать.

Их холопка возилась с ним, сколько помнит и даже раньше, когда он был младенцем. Всегда была рядом и готова помочь, подсказать и дать совет. Чем старше он становился, тем лучше сознавал, насколько им повезло. Она правдива, честна до безобразия в разговорах и делах. Еще и рассказывала многое такое, за что мать ее вечно бранила за закрытыми дверьми.

Ефросинья Никитична происходила из обеспеченной купеческой семьи. За ней в приданное когда-то дали одиннадцать домашних холопов. Правда это все по рассказам. Сейчас кроме Хионии осталось лишь двое, отданные в аренду местному кузнецу Титу. Только благодаря им, семья еще могла более или менее нормально существовать. В их поселке все достаточно четко подразделялись на несколько категорий. Были люди из 'хороших' семей, более простые и совсем отребье. Рабы-холопы и семеземцы в счет не шли. Первые были собственностью, а вторые стояли вне рангов и часто за людей не считались. По крайней мере, не крещеные.

Естественно все прекрасно знали, кто к какой группе относится с детства. Особо не важничали, но и не позволяли забыть нижестоящим о разнице в положении. Поэтому, когда погиб отец, а мать растерялась без крепкого плеча и сначала не смогла удержать хозяйство на плаву, тем более и Дон основательно подгадил, изменив течение и отодвинувшись от их пристани на добрую версту, так что путешественникам стало неудобно ночевать или столоваться у них, многие в душе злорадствовали. Потом мать стала пить и все вообще покатилось под откос. Ей не было ни до чего дела и приходилось самостоятельно тянуть воз проблем.

Данила доскреб остатки каши, подумал и пошел в сторону комнаты матери. Заглянул в дверь и мысленно поморщился. Опять валяется не раздевшись и даже со сна пыхает перегаром. На полу лежала трубка. Табак курили многие, но женщины старались в своем кругу или в одиночестве. Только пожилые могли себе позволить открыто. Считалось помогает от болей в суставах. По его мнению, скорее заставляло страшно кашлять и плохо влияло на дыхание. Чуть ли не единственная вещь, в которой он сходился в неодобрении с церковью.

Подобрал трубку, собираясь положить ее на столик и тут его пробило снова. Он внезапно почувствовал себя в шкуре собственной матери. Это накатило и ушло, оставив какие-то обрывки и куски. Но теперь он смотрел на нее совсем другими глазами. Он помнил, какая она была когда-то в молодости. Мягкая, отзывчивая, веселая, обожающая танцы. Не раз кидалась на защиту несправедливо обиженных и не важно кто эти люди, даже чужие рабы.

Не побоялась встать на пути всем известного пьяницы, готового убить любого с залитых глаз, когда тот гнался за дочерью с плетью, собираясь избить. И ведь фактически пошла против воли родителей, выйдя замуж за пусть и не бедняка полного, но не желающего жить привычной жизнью и уехавшего в тайгу. И пошла за ним, потому что любила, а вовсе не по обязанности.

Шесть детей родила и четверо умерли. Это рвало сердце бедной женщины и тем важнее для нее были оставшиеся. Не зря она надоедала учебой и заставляла выучивать массу, как ему казалось ненужных вещей. В этом был для матери огромный смысл. Она пыталась дать им достойное образование и облегчить будущую жизнь.

Да, у нее имелась слабость, она любила поговорить о своих достигших многого предках и мечтала лишь о том, чтоб ее сыновья пошли по их стопам, а не остались ковыряться в земле. Но она была в достаточной степени добродушна, чтоб не ругать за проделки и шалости и любила хорошие шутки. Даже в детстве Данилу пороли крайне редко и за действительно серьезные провинности.

Он осторожно сел рядом с матерью и положил руку ей на лоб, ощущая, насколько тот горячий. Посидел так несколько минут и ощущая неловкость захотел убрать ладонь. Очень давно в последний раз пытался приласкаться. Сначала ей было не до него, затем он вечно занят и не особо рвался обниматься с вечно пьяной.

— Нет, — сказала она неожиданно ясным голосом и прижала ее своей. — Подержи пожалуйста еще, сынок. Так хорошо... Прости меня, — сказала после долгой паузы.

— За что?

— За то что я забыла о тебе. И обо всех вас. Мне было тяжко, потеряв мужа и я попыталась сбежать в грезы. Спасибо, за сделанное тобой и за напоминание — жизнь еще не закончилась...

Глава 2. Дальние планы.

Рассвет вышел изумительным. Первые лучи солнца окрасили реку в кровавый оттенок. По воде бежала рябь от легкого ветерка, а на противоположном берегу темнела мрачная громада леса. Остается лишь нарисовать огромную картину, не забыв легкие перистые облачка на небе и вставив в красивую раму, повесить в комнате, как то было у тысяцкого в избе. И даже чернеющий на якоре кораблик, создающий неприятное чувство очень уместен для оживляжа этого... как его... пейзажа.

Красоты природы вещь безусловно хорошая, но так и не смог понять в чем смысл рисовать их красками. Может в больших городах или горах приятно смотреть на такие поделки, а правильней человека изображать как есть. Люди хотя бы платят за свой образ на холсте, а то вся эта мазня пустое дело выходят и сплошные траты. Впрочем, сейчас его гораздо больше занимало поведение людей с ладьи. Они поставили парус и двинулись дальше вниз по течению.

Этого Данила не понял. Получается плевать на беглеца? По размышлении вышло два варианта. Либо играют для наблюдателя, то есть него, а сами отплывут ниже и когда он спокойно разложит костер, выйдут на дым без особых проблем. Либо, что гораздо хуже, не особо опасаются его рассказов о случившемся. Надо еще добраться до людей, а в лесу может случиться все что угодно, включая дикарей неприветливых. А потом слово против слова и все трое (если выживет Акинф, то и четверо) дружно заявят на любом суде, что он напился и напал без всякой причины. Неизвестно еще кому скорее поверят. Молодому незнакомому парню или хорошо известному солидному купчине. Как бы с головой на расправу не выдали.

И что теперь делать? А что собственно возможно, кроме как выходить к людям! А вот на месте надо хорошо думать, кому и что говоришь. Незачем загадывать. Так... Что я имею? Практически ничего. Полный и окончательный нуль для начала, как говорил отец. Только рубаха с штанами, несколько мелких монет в потайном кармашке пояса, полученных в дорогу и нож. К счастью, совершенно не помня в какой момент, успел сунуть в ножны и не потерял немалую ценность по теперешним обстоятельствам. Хорош бы он был без малейшего инструмента. Даже сапоги остались на борту вместе с остальными вещами.

Жальче всего любовно собираемые, покупаемые и изготовленные инструменты на все случаи жизни. В ящике, с собственноручно прилаженной ручкой, в отдельных частях хранилось множество полезных вещей. От топора и пилок, до резцов для работы по дереву, металлу и мелких приспособлений механика. Напильники и отвертки, клещи, кусачки, щипчики, молоточки, сверла. Даже собственноручно изготовленная наждачная бумага, из посыпанной черными опилками парусины, смазанной крепким рыбьим клеем. Все это добро могло стоить немалую сумму у знатока.

Вобщем, в чем бы не была причина ухода ушкуя, надо уходить подальше. Но босым по лесу не очень пошляешься. Крайне удачно, наличие ножа. Значит можно изготовить лапти. Мало кто ходит в них, разве последнее отребье, но общие представления о процессе имеются. Приходилось плести корзинки, короба. Присмотрев ближайшую подходящую липу, принялся снимать лыко полосами, прикидывая необходимое количество.

Конечно правильно размочить, тогда гибкость улучшается. Материал не ломается и легко гнется в нужную сторону. К сожалению лучше долго не задерживаться здесь. Береженого бог бережет. Потому пока сойдет чисто подошва. Чтоб держалась, отрезал от рубахи широкие рукава, употребив их на онучи, благо не шелковая, обычный лен. Прикрепил все это скороспелое изделие лыковым шнурком и поднялся, пару раз притопнув.

Нормально. Не сваливается. Пару дней продержится, прежде чем развалиться. Позже надо озаботиться нормальными лаптями, но в данный момент желательно оказаться подальше отсюда. Идти вдоль реки удобнее и точно не собьешься с направления, но сейчас опасно. Очень не хочется выйти прямо на засаду, если где-то ниже делает петлю. Тогда они просто подождут его на излучине. Сам придет в 'ласковые' объятия. Идти напрямик безусловно риск, но тут уж придется выбирать между плохим и опасным. Или это все ерунда и на него махнули рукой? Ой, не верится.

Куда идти? Назад по реке — глупо. Где-то там еще и часть команды поджидает. Могли знать о сомнительных планах приятелей и выйти на ушкуйников, отдаться в недобрые руки. Вперед — неизвестно где город. Если ушли в сторону по притоку, все равно людей проще искать по прежнему маршруту. Солнце вставало там, восток известен. Прямая дорога на запад ждет. Рано или поздно упрется в горы и встретит людей. Хотя правильней двигаться на юго-запад. Подозрение в сильном заходе на север оформилось достаточно прочно. И поскольку он все равно не в курсе прежнего маршрута можно особо не волноваться раньше времени, определяя обратный путь чуть левее лаптя от солнца. Главное на запад.

Леса Данила не боялся, не тот месяц. Зимой без одежды и оружия — верная смерть. Сейчас на носу травень и надо быть убогим, чтоб не найти пропитание. Тайга начиналась прямо за их поселком. Многие больше проводили в ней времени, чем на поле. Охота считалась правильным и уважительным занятием для мужчины. Отец ходил постоянно и его с собой брал. До дикарей, живущих одними дарами чащи и не подозревающих о ржи с пшеницей ему конечно далеко, но шансов выжить уж точно побольше, чем в драке с кормщиком и его подручными. Без ножа пришлось бы плохо, а так впереди нелегкая, однако проходимая дорога.

Когда солнце уже слегка перевалило за высшую точку, намекая, что время идет к обеду, он обнаружил на дереве тетеревов. Случайный ежик, на свое несчастье попавшийся, которого собирался запечь в глине, уже не показался при виде птиц таким уж аппетитным. Стараясь не делать резких движений, Данила обломал молоденькую иву, проверил гибкость и хищно ухмыльнулся. На петлю, привязанную к концу палки, пустил очередной кусок рубашки. Она стремительно уменьшалась в размерах, но это не самое худшее, что с ним случилось.

Тихонько, подкрался к дереву и очень осторожно, буквально замирая на каждом движении, поднес ловчий шест к ближайшему тетереву. Попытался затянуть, но получилось неудачно. Птица, выразив возмущение, передвинулась на ветке, оправдав давнее мнение о наибольшей тупости их породы в сравнении с остальными летунами. Со второго раза нападение вышло более удачным. Скользящая петля затянулась и он стащил глупую курицу на землю, одни резким ударом избавив ту от страданий. Вот теперь тетерева нечто странное заподозрили и заполошно кудахтая взлетели, удаляясь от подозрительного двуногого. Видимо перестарался с хлестким действием или кровь почуяли.

Уже голодным не останусь, решил Данила, с сожалением глядя вслед спугнутой добычи. Настоящий охотник бы взял не меньше парочки. Только ему и не требовалось подходить близко, возразил сам себе. Дробью или стрелой с расстояния бы снял. Пока что пора сделать привал, а лучше ночевку и хорошенько покушать. А для этого требуется добыть огонь. Каждый приличный человек, уходя надолго из дома, берет с собой кресало и огниво. Его уплыли с остальным добром в неизвестном направлении навсегда. И хоть никогда раньше не приходилось этим заниматься, пришло время воспользоваться самоедским способом.

На словах все просто: вращаешь сосновую палочку в сухом чурбаке с большой скоростью. Руками это неудобно, потому используют лук. Крайне важно при этом оставлять желоб для поступления воздуха. Раз, два и готово. На деле он все время посвятил поиску подходящих инструментов. Если вращательную палку размером со стрелу не так сложно обнаружить и прямо на ходу обстругать кончик, то чурбачок должно быть твердым, одновременно сухим, то есть уже от умершего дерева. Причем гнилые остатки не подходят. Не так легко найти подходящее. Потом еще выдолбить подходящее отверстие и тщательно срезать заусенцы.

Нормальное деревце под лук проще всего отыскать. Даже березка подойдет. Это ведь пока заготовка — грубая, без отделки, но упругая и подходящая для нужной цели. А вот тетива совсем другое. Ничего более подходящего, чем шнурки у рубашки, закрывающие ворот, под рукой не имеется. Волосы слишком короткие и не подойдут, а сухожилие, обычно используемое для этой цели надо еще добыть, что совсем не просто без оружия.

Ну за неимением нужного, придется воспользоваться заменителем и радоваться, что хотя бы нож имеется. Искать подходящий камень, для резки и рубки деревьев занятие не из самых приятных. Особенно на голодный желудок. Да и мудохаться достаточно долго, изображая топор.

Чуть ли не впервые в жизни искренне помолился, прося Господа помочь. Правду говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Вставил острие сверла в дырку, положив расщепленные на мелкие кусочки кору. Мысленно перекрестившись, стал двигать лук перпендикулярно сверлу вперед-назад, заставляя его вращаться.

Не так это легко, как кажется. Сначала пошел дымок, быстро выдернул свой инструмент, давая дополнительный воздух и принялся подсовать мелкие сухие щепки. Затем в ход пошла уже целая ветка и он принялся счастливо приплясывать у разгоревшегося костра. Руки болят — ерунда. Когда впервые трех коров подряд мальчишкой доил, тоже сводило и даже ночью не прошли. Потом привык.