Кровь, магнолии и честь

Гай подошёл к дощатой будке, служившей полустанку билетной кассой. На потрескавшуюся от солнца и уже начинавшую лупиться краску был наклеен листок жёлтой газетной бумаги с портретом. Напечатанный в один цвет и явно наскоро, он не блистал сходством с оригиналом, но собственную насупленную физиономию Гай не узнать не мог. Чтобы рассеять уж все сомнения под портретом красовалась сделанная крупными вычурными буквами надпись: Гай Нердий Коналла.

В других обстоятельствах попаданием своей персоны в прессу можно было бы гордиться. Но не сейчас. Следовавший за именем текст гласил:

*Если доставившее преступника лицо является чьей-либо законной собственностью, то награда будет выплачена его владельцу.

Гай вздохнул, быстро огляделся, сорвал листок, смял и убрал в карман. Из-за угла показался высокий стройный юноша с довольно изящным лицом, гармонию которого слегка портили длинноватый нос с широкой переносицей и чуть вульгарные скулы. Молодой человек казался напряжённым и его серые глаза нервно бегали по сторонам.

— Что-то случилось?

— Ничего, — покачал головой Гай, — нам стоит взять билет...

Он посмотрел на провода, тянувшиеся между извилистыми белокорыми ветвями росших за платформой деревьев.

— "Весть о моих подвигах бежит впереди меня. Чёртов телеграф"

Тут он едва не рассмеялся. Дело в том, что Гай Коналла был телеграфистом. Мастером-телеграфистом в крошечном городке далеко отсюда. Простым клерком. И подумать только — как всё обернулось за какие-то полтора месяца.

А начиналось всё совершенно невинно. Первая зима, проведённая Гаем в местечке Острог-на-Альвазе, куда прошлым летом он был назначен главным (и единственным) телеграфистом, стала кладезью новых впечатлений. Что суровый дальний и окраинный Запад действительно дальний — он выяснил ещё по дороге. Что он окраинный — ознакомившись с местными нравами: его предшественник на посту был застрелен, а самого Гая за первый месяц работы пытались сбросить в пропасть, подорвать динамитом и сжечь заживо. Но что Запад ещё и суров он понял только зимой. Трескучие морозы и жуткие степные ветра и сами по себе были далеко не подарком, но, когда к весне их сменила чехарда оттепелей, снежных бурь и резко возвращающихся холодов, — Гай действительно проникся смыслом понятия "суровый".

Телеграфные провода только на вид казались прочными. Ветер и намерзавший на них лёд рвали металлическую проволоку как нитки, и выезды на починку обрывов стали для него постоянным занятием. В итоге к весне Гай научился ходить на лыжах, запрягать сани, не боятся мамонтих с детёнышами, но сторонится матёрых одинцов, влезать на столбы с ловкостью дрессированной мартышки, отгонять волков факелами и никогда в жизни не забывать брать с собою патроны и спички. А ещё приобрёл стойкое отвращение к снегу, холоду и вязаному шерстяному белью, одновременно с патологической страстью к тёплым печам и каминам.

Бурное начало его телеграфной карьеры вытекало из прямо-таки детективной истории расследования гибели его предшественника. По итогам чего Гай Коналла приобрёл некоторую репутацию в городке и помощницу в телеграфной конторе. Тальстин — дочь местного механика и оружейника Ральса Демизы, оказалась весьма толковой и приятной девушкой, однако в финале детективных событий преступник выстрелил ей в лицо из револьвера. К счастью заряд оказался холостым, но от ожогов и горящих пороховых зёрен это её не спасло. Местный врач проявил буквально чудеса мастерства так что к концу зимы на лице Тальстин уже сложно было заметить следы происшедшего, если только специально не приглядываться.

Однако девушки есть девушки и большую часть времени его помощница пребывала в чередующихся периодах тяжёлой депрессии и чёрной меланхолии. Пару раз он даже серьёзно опасался, что она может наложить на себя руки, но всё обошлось. В общем когда снег, наконец, сошёл, провода перестали обрываться как ветхая паутина, а его помощница обрела способность глядеть в зеркало без истерик и попыток его разбить, Гай был окончательно измотан и вздрагивал от малейшего шороха.

Но события прошлого лета имели и более весомые последствия. Трансконтинентальную железную дорогу было решено проводить южнее, через Кедровый Брод, в силу чего Острог-на-Альвазе из потенциального транспортного узла превращался в глухую провинциальную дыру, где-то на самой окраине цивилизованного мира. Что не могло не повлечь за собой некоторых пертурбаций в высших, практически небесных, сферах. Руководство Центральной Телеграфной Компании, судя по всему, решило пересмотреть политику прокладки линий и размещения станций на западных территориях, так что не успела ещё степь толком просохнуть, как из конторы в Новом Аврелианке Гаю поступило указание явиться к ним лично для уточнения текущей ситуации и определения дальнейших планов.

— Уверен, поездка будет на пользу. Отдых. Смена обстановки. Теплый климат. Просто родитесь заново, — заверил его местный эскулап.

Тальстин немедленно загорелась идеей поездки — ещё бы Новый Аврелианк, светское общество, балы и вечеринки... Увы. Во-первых, кому-то нужно было присмотреть за телеграфом, а во-вторых папаша Демиза очень недвусмысленно пояснил, что отпустит свою дочь в дальнее путешествие в компании молодого человека никак не раньше, чем они вдвоём посетят местного священнослужителя для совершения всех необходимых обрядов.

Эта перспектива слегка напугала обоих и Тальстин со вздохами согласилась ещё немного пожить дома. Тем более доходили слухи о грабежах на железной дороге и горожане были куда больше склонны отправить со своим бесценным телеграфистом вооружённую охрану, чем юную девушку. Что удивительно — в итоге это удалось совместить.

Штат городской префектуры состоял из её главы — Муммия — и трёх его уполномоченных помощников: толстяка и отставного солдата Савия, шемеканца Чончо, перебравшегося через границу на север после каких-то осложнений с законом на родине (каких именно он не говорил, но слухи варьировались от романтических дуэлей из-за прекрасной дамы, до ограбления поездов и банков) и гвардейского роста девицы-полутуземки по имени Гвейд.

Муммий, как главный, отправиться не мог. Савий был слишком хорошим поваром, чтобы коллеги были готовы его отпустить, а Чончо мягко, но настойчиво отклонил идею, ссылаясь на туманное "меня же могут там узнать, чёрт подери".

А вот мысль отправить Гвейд была горячо поддержана Муммием — девушка занималась ведением отчётности и финансов префектуры, к тому же довольно неплохо разбиралась в технике и оружии, поэтому шеф торжественно поручил ей ознакомиться с ассортиментом специализированных новоаврелианкских торговцев и новостями мировой криминалистики, а попутно и заказать новое оборудование, чтобы лишний раз не ездить.

— Мы больше не можем действовать по старинке, — заявил Муммий, — поддержание общественного порядка и законности требует от нас быть в курсе новейших технологий. Я слышал какой-то элларец разработал систему опознания преступников по андромедри... атропомери... короче, как следует их измерив. И теперь ни один хренов парши... кхм... никто из задержанных не сможет, попав в руки хранителей правопорядка, выдать себя за другого! Ты должна всё выяснить в подробностях, старшина Гвейдан. Правосудие Острога надеется на тебя! Настало время отказаться от древних кандалов в пользу современных наручников!!

Пафосные речи никогда не были сильной стороной шефа Муммия, но с тех пор как он возглавил префектуру прошлым летом, ему удалось добиться некоторых успехов. Не слишком впечатляющих, увы.

В общем не прошло и нескольких дней как Гай и Гвейд тряслись в дощатом вагончике, катившемся из пучин дикости к вершинам цивилизации. Бандиты их по пути не грабили, туземцы не обстреливали, мигрирующие стада бизонов и антилоп задерживали движение не слишком часто. Так что в Новый Аврелианк они добрались без происшествий.

Почти год назад Гай уже бывал здесь. Тогда он был наивен и восторжен в ожидании приключений. С тех пор он слегка поумнел и приобрёл "суровый западный вид", выражавшийся в неумытом обветренном лице, выгоревшей на солнце шевелюре и насквозь пропылённой одежде, безнадёжно вышедшей из моды лет пять назад.

Именно оттого первым делом он посетил баню, цирюльню и портного, приложив все мыслимые усилия к полному и безоговорочному уничтожению любой "западности" в собственной персоне. И в персоне Гвейд, кстати, тоже. Та, поначалу, возражала, но Гай был настойчив.

— Мы цивилизованные люди, Гвейд, — решительно заявил он, — и выглядеть мы должны соответственно. Как образованные, воспитанные и достойные граждане, а не пара беглых каторжников. Мы приехали в приличное и культурное место. Приехали по делам и от имени нашего города. Мы не собираемся никого грабить и убивать, и благовоспитанные жители не должны от нас шарахаться, хватаясь за кошельки и револьверы.

И с этими словами он вручил девушку упитанной и деловитой модистке. Гвейд достаточно быстро вошла во вкус и перестала бурчать о том, что она не собирается быть похожей на всяких сомнительных девиц из ещё более сомнительных заведений...

Её внушительный рост (Гай был на пару пальцев ниже) вызвал некоторые сложности, но призванные хозяйкой ателье хихикающие темнокожие портнихи легко и непринуждённо надставили, добавили и подогнали всё к необходимым параметрам. Вернувшись из соседнего, мужского, заведения Гай не мог не признать, что результат превзошёл все ожидания. Гвейд выглядела превосходно и решительно не напоминала "сомнительных девиц".

— У вас довольно... необычные волосы. И лицо, — заметила модистка, — вы шемеканка?

— Нет, мой отец из Гамбрии, — уточнила Гвейд с лёгким подозрением в голосе.

— Гамбриец? Хмм... — модистка оглядела клиентку с ног до головы, — тогда, боюсь, ваша мать...

— Да. Она туземка... — вызывающе сообщила Гвейд.

Темнокожие портнихи зашушукались. Хозяйка вздохнула.

— В этом городе вам будет разумнее лишний раз об этом не вспоминать. Ни про отца, ни, тем более, про мать. Куда практичнее выдавать себе за шемеканку. За местную креолку вы, боюсь, сойти не сможете из-за отсутствия шарма, акцента и нужных знаний.

— Я благодарна вам за работу, и оплатила её до последней лепты, кстати, но, пожалуйста, оградите меня от ваших советов! — огрызнулась Гвейд.

— Зря. Умный совет всегда к пользе. Тем более даром... — лишь пожала плечами модистка.

Они вышли на улицу и Гай, как много более опытный в городской и цивилизованной жизни, не смог удержаться от замечания.

— Гвейд, ради всего святого, не веди себя как старшина префектуры с окраинного Запада...

— А кто я по-твоему есть?

— Ты благородная дама. Красивая, умная и обаятельная. Нет, честное слово, обаятельная. Когда не пытаешься изображать полицейского. Ты здесь не на службе.

— Хорошо, — она вздохнула, — так и быть, я постараюсь обаять этот город...

Город, надо сказать, того стоил. Новый Аврелианк располагался у самого моря, при впадении Уолайпы. Это была не самая большая река континента, но самая важная. По ней и её притокам шли важнейшие речные пути — на восток по Фалабами, на северо-восток по самой Уолайпе и на север, по Ируке. До строительства железных дорог эта речная система была единственным связующим звеном для всей восточной части континента. Хотя сейчас роль ключевого центра освоения Запада и начала смещаться к северу — в Каренфу, к стоявшему на слиянии Уолайпы и Ируки Фантару, Новый Аврелианк по-прежнему оставался морскими воротами центра и юга, что обеспечивало ему положение второго по величине и значению города на континенте. И первого — по роскоши и стилю.

И это чувствовалось. Гай едва ли не с умилением разглядывал аккуратно посыпанные гравием и цветным песком улицы, у которых были, страшно сказать, даже настоящие тротуары из каменных плит. Белоснежные домики в колониальном стиле с ажурными верандами прятались в сени высоких разлапистых деревьев с гладкой белой корой, делавшей стволы и ветви похожими на выбеленную временем кость, за изгородями темнели издающие дурманящий аромат кусты магнолий, а у входов стражами высились похожие на чешуйчатые тумбочки бенеттиты, увенчанные султанами иссиня-зелёноватых жёстких перистых листьев и утыканные странными, пахнущими смолой, цветками.

Ему подумалось, что прошлый раз город показался ему и вполовину не таким роскошным. Скорее серым, пыльным и шумным. Видимо за год Новый Аврелианк сильно похорошел. Или Гай прилично одичал в своём крошечном городке, затерянном в полусотне миль от ближайшего жилья.

По улицам медленно катились элегантные коляски, а вдоль тротуаров фланировали дамы в роскошных одеждах пастельных оттенков и солидные господа в светлых костюмах и обширных шляпах. В другой обстановке Гай мог бы счесть их солидность несколько вызывающей. Все эти огромные, словно паровозные гайки, золотые перстни, малиновые жилеты, перехваченные часовыми цепочками, да нет, целыми часовыми цепями, в палец толщиной. Или их обязательные трости из чёрного, красного или розового дерева с огромными металлическими набалдашниками, напоминавшими Гаю какое-то устрашающее средневековое оружие. Однако он достаточно разомлел от чувства возвращения в цивилизацию, чтобы вовсе не обращать внимание на подобные мелочи.

Однако дело есть дело, и они направили свои стопы к конторе Центральной Телеграфной Компании. Та располагалась на краю одного из центральных бульваров в эффектном белом особняке с буро-рыжей черепичной крышей, с обязательными бенеттитами и выстриженными до бархатности крошечными газончиками по обеим сторонам посыпанной красным песком дорожки.

Хотя лето ещё толком не началось, к полудню на улице становилось жарко. Особенно в столь тщательно подобранном как у Гая костюме. Он даже пожалел, что не согласился, когда портной предлагал ему более смелый и лёгкий фасон. К счастью, в здании конторы царили тень и прохлада.

Швейцар, обладавший узким как топор лицом абсолютно чёрного цвета, поклонился, принял визитку, в роли которой выступала фирменная карточка компании с написанным от руки именем и должностью Гая, смерил опытным взглядом Гвейд и вежливо уточнил.

— Я отнесу карточку секретарю, господин мастер-телеграфист. Он вас вызовет. А ваша женщина может пока подождать здесь.

Гвейд вздрогнула.

— Она не моя женщина, — разъяснил Гай бестолковому швейцару, невесть что себе подумавшему о его спутнице, — она совершенно самостоятельна дама, приехавшая сюда по делам... И она пройдёт со мной наверх.