За стеной Кавказа

Орлов Борис

Дорофеева Ольга

На правах рукописи (С)

Москва 2013

Необходимое предисловие

Работая в архивах, куда они попали в поисках некоторых фактов для написания совсем другой книги, авторы случайно обнаружили старую папку с документами первой половины XIX века. Начав изучать бывшие там бумаги — частью попорченные временем, частью — плохими условиями хранения, авторы с изумлением обнаружили, в этих документах имена и фамилии многих известных литературных героев, причем с такой стороны, которая была совершенно не известна читателям. Да и великие писатели прошлого, скорее всего, не имели доступа к тогда секретным бумагам, а потому не всегда могли правильно оценить поступки и цели своих героев, если принять, что все они существовали в действительности. После некоторого обсуждения, авторы решили, что эти документы достойны публикации, поскольку, возможно, они проливают свет на судьбы известных персонажей. Авторы не берутся утверждать, идет ли здесь речь об однофамильцах, или же литературные герои на самом деле были столь же реальными людьми, как и вы, дорогие читатели. И остается загадкой: случайно или не случайно именно эти имена появились на всем знакомым страницах...

Предлагаемая вашему вниманию книга основывается на разобранных в хронологическом порядке документах: отчетах, донесениях и личных письмах, лишь слегка обработанных авторами. Внимательному читателю будет любопытно обнаружить, как удивительно иной раз переплетались судьбы героев, описанных классиками отечественной литературы.

Черкес Его Величества

Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер.

М. Ю. Лермонтов 'Герой нашего времени'

Пролог

Над Пятигорском гордо поднял все свои пять голов, точно сказочный Змей Горыныч, Бешту. С севера Машук — насупленный и косматый, словно старый горец, закутанный в бурку. Красота гор завораживала, манила к себе — туда, где край земли смыкался с краем синего неба, отчеркнутый серебряной цепью заснеженных вершин, протянувшихся от Эльбруса до Казбека...

Начальник жандармской команды города Пятигорска полковник Александр Алексеевич Кирсанов задумчиво смотрел в синюю даль, на далекое, единственное облачко. Губы его безотчетно шептали подходящие моменту строчки 'солнца русской поэзии' — господина Пушкина, с которым Александр Алексеевич был близко знаком еще по службе в Санкт-Петербурге:

...ветер, лаская листочки древес,

Тебя с успокоенных гонит небес.

Но мыслями полковник Кирсанов был далек и от природы, и от Пушкина, и от стихов. На столе перед ним лежало письмо, выделяясь ярким белым пятном на зеленом сукне, будто внезапный снег на майской траве. Из столицы. От Самого. Шефа жандармов, главного начальника III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, графа Александра Христофоровича Бенкендорфа. И содержание письма было далеко от благодарственного...

Двумя пальцами, осторожно, словно боясь поломать хрупкую фарфоровую безделушку, полковник Кирсанов поднял письмо и в который раз поднес его к глазам...

Милостивый государь, Александр Алексеевич!

До меня дошли известия о возмутительном событии, имевшем место во вверенном Вашему надзору и попечению Пятигорске, а именно: о дуэли, в которой приняли участие офицер III отделения как дуэлянт, и Ваш непосредственный подчиненный — как секундант.

Не могу представить себе последствия в том случае, если бы наш сотрудник — поручик П. был бы убит во время этого безобразного происшествия, свершившегося с Вашего, г-н полковник, попустительства! Не уверен в том, что Вы в полной мере отдаете себе отчет о важности поручения, возложенного на П., но в любом случае Вами были получены недвусмысленные инструкции, обязывающие Вас приложить все усилия для обеспечения безопасности П., его внедрения в общество членов миссии и дальнейшего следования в Тебриз. Вы, сударь мой, Александр Алексеевич, отправляли мне депешу с извещением, о предпринятых Вами и Вашими сотрудниками мерах по выполнению Высочайшего указания, и что же?..

Кирсанов отвел глаза от письма. Кто, ну кто мог подумать, что агент Вернер — доктор медицины, умнейший и опытнейший сотрудник, прошедший Балканский поход, уже долго и плодотворно работающий на Кавказе; Вернер, спокойный, рассудительный, уверенный в себе и уравновешенный, так легко подпадет под влияние этого столичного выскочки?! Впрочем, чего греха таить — и сам Александр Алексеевич грешен. Грешен! Приехал эдакий ферт из самой столицы, щеголяет знакомствами с сенаторами... то есть, не щеголяет, но вот князь Лиговской, к примеру, хлопотал о нем, и сам Николай Петрович Негуров справлялся — да что 'справлялся'! — особого министерского нарочного посылал! Вот и 'поплыл' полковник Кирсанов, 'поплыл'! Разрюмился, как девица красная! Ах, ах, Григорий Александрович! Il est très aimable! И умен, и храбр, и сердцем чист, и службе предан...

Только сейчас Александр Алексеевич заметил, что остановил взгляд на миниатюрках, изображавших его сыновей: Павлушу и Николеньку. Павлуша уже в Шляхетском , Николаша еще мал, еще с матушкой... Смешно вспомнить, но в начале знакомства со столичным гостем, Кирсанову мечталось, что вот Павел вырастет, пойдет по стопам отца и станет таким же блестящим и грамотным, несмотря на молодость, служащим III отделения...

Невольно полковник вернулся к письму:

...Сейчас ситуация сложилась недопустимейшая: останься П. в обществе и без наказания — он будет вызван на дуэль кем-нибудь из приятелей погибшего прапорщика; если же подвергнуть его приличному для данного случая наказанию — возможность ввести П. в состав миссии становится столь эфемерной, что не может рассматриваться серьезно. По сему я настоятельно требую от Вас, полковник, немедленно изыскать способ ввести П. в круг причастных к сношениям с Самсон-ханом и в кратчайшее время известить меня о результатах!

Так же передаю Вам настоятельную просьбу Ал-дра Осип. держать его в курсе ВСЕХ событий, имеющих касательство до П.

Поправили ли Вы свое здоровье на Кавказских водах? Как здоровье супруги Вашей, любезной Екатерины Фаддеевны. Что Ваши очаровательные сыновья — не шалят ли, не беспокоят ли папеньку?

За сим, милостивый государь Александр Алексеевич, оканчиваю свое письмо, и надеюсь, что впредь подобными случаями Вы не запятнаете своей блестящей репутации офицера.

Граф А.Х. Бенкендорф.

Кирсанов глубоко вздохнул, все так же осторожно положил письмо обратно на стол. Встал, прошелся по кабинету, постоял у окна. Утренний воздух был чист и свеж, точно улыбка младенца... Александр Алексеевич поднял колокольчик, позвонил. Вошел адъютант...

— Напомните мне, любезный Алексей Владимирович: что штабс-капитан Белкин принял-таки командование над гарнизоном крепости, что у Каменного Брода?

— Так точно, господин полковник: штабс-капитан

* * *

полка, Максим Максимович Белкин вот уже с год как командует тамошним гарнизоном.

— Помнится мне, охота там... — Кирсанов прищелкнул языком. — Да и места, кажется мирные, не так ли, князь?

— Совершенно верно изволите заметить: охота преизряднейшая. А горцы там мирные, вот разве что Казбич шалит...

— Казбич, Казбич... Он ведь из мюридов ? Не упомню: не в родстве ли он с самим Шамилем?

— Так точно, господин полковник, в родстве. Племянник жены...

— Ах так... — Полковник помолчал, а затем продолжил доверительно, — Послушайте, князь. Вы ведь знакомы с Григорием Александровичем? И кажется даже приятели?

— Да, мы знакомы. Еще по Петербургу...

— Вот и хорошо, вот и очень хорошо. Будет у меня к вам, Алексей Владимирович, порученьице: сообщите господину Печорину, что за свою дуэль он переводится временно в крепость у Каменного Брода, и передайте ему по-дружески, чтобы там он усовершенствовал свой черкесский, да и присмотрелся к местным обычаям — вскорости они ему пригодятся... Я же пока подготовлю приказ штабс-капитану Белкину о переводе Григория Александровича под его начало...

— Господин полковник, а не прикажете ли передать штабс-капитану, дабы оказывал господину Печорину всемерное содействие? — спросил, помявшись, адъютант.

— Стоит ли? Сдается мне, что и месяца не пройдет, а будет наш Максим Максимович по струнке перед господином Печориным вышагивать. Уж такой Ваш приятель человек удивительный...

Кирсанов усмехнулся, затем поторопил адъютанта:

— Ну, ступайте же, голубчик, ступайте. И поскорее там...

Когда дверь закрылась, Александр Алексеевич сел за стол. Оставалось теперь лишь придумать благовидный предлог, чтобы заманить нескольких посольских на фазанью охоту. Остальное Григорий Александрович исполнит в самолучшем виде, можно не сомневаться...

Часть первая.

Глава 1.

Немного лет тому назад

Глазами тучи я следил,

Рукою молнию ловил.

М.Ю. Лермонтов 'Мцыри'

В 183* году, декабря двадцать первого дня в четыре часа пополудни по Вознесенской улице, как обыкновенно, валила толпа народу. Рождественские заботы уже объяли столичную публику, пронизав ее всю — от пышного сенатора, до пьяненького башмачника. Лавки и магазины были переполнены, приказчики валились с ног, а хозяева, отдуваясь, подсчитывали оставшиеся запасы и будущие прибытки. Зеваки заглядывались на редкие еще в те времена витрины из цельного куска стекла, за которыми золотом и огнями сверкало чудо... сказка... Рождество...

Внезапно толпу прорезал крик: 'Берегись! Поди!', и с Вознесенского моста в людской поток врезался гнедой рысак. За кучером мелькал белый султан офицерского кивера, но возок промчался столь быстро, что многие лишь успели раскрыть рот — ан, раз! — уж никого и ничего...

Рысак меж тем летел по зимней столице, вздымая пушистые, невесомые облачка снеговой пыли, и резко встал как вкопанный возле особняка князя Кочубея. В последнее время у петербуржцев приобрел сей особняк недобрую славу. С тех самых пор, как поселился в нем Александр Христофорович Бенкендорф, грозный и суровый шеф жандармов...

Из возка выскочил молодой офицер и, придерживая шашку, поспешил к подъезду. Двое жандармов, занесенные снегом так, что стали похожи на святочных дедов, или на ледяные скульптуры темных времен Анны Иоанновны, распахнули перед ним двери и молодой человек почти вбежал в приемную.

Тут было необыкновенно пусто и тихо. Лишь в углу двое — офицер и штатский, молча играли в шашки. Не совсем же, однако, молча: вот толстячок в блестящем фраке ловко снял с доски целых три шашки, присовокупив негромкое: 'Вот-с, любезный мой Алексей Михайлович, вот-с мы вас, как поляков под Берестьем...' Офицер также негромко выругался по-французски, присовокупив к брани заграничной и пару российских крепких словец, и, вперившись в доску, погрузился в тягостные раздумья. Задумался он так крепко, что лишь восклицание фрачного: 'Ба! Ба! Батенька, Печорин, да вы ли это?!' вывело его из флегматичного созерцания. Впрочем, тут же слетела с офицера — Алексея Михайловича Зарайского, вся его меланхолия, и он заключил вошедшего в объятия:

— Жорж! Ты здесь?! Молодчина! Успел-таки! Ну, покажись, покажись, герой! Цо пан розумеит по по-полску? — спросил он неожиданно.

Вошедший, подпоручик лейб-гвардии Григорий Александрович Печорин, поморщился:

— Алексис! Когда бы это не ты так пошутил — перчатку бы бросил! — процедил он, пытаясь спасти от объятий друга некий сверток, бережно прижимаемый к груди. — Когда бы ты знал только, как обрыдли мне эти 'ясновельможные' и 'неподлеглые'...

Штатский между тем быстро приотворил двери в кабинет и сообщил:

— Ваше сиятельство! Подпоручик Печорин из Кракова...

— Проси же! — начальственный голос, в котором, однако ж слышны были и теплые, отеческие, и радостные, праздничные нотки. — Проси же скорее! Да я сам...

И фрачный еле успел отскочить от дверей, когда в приемную вышел — нет! — не вышел, а вылетел, вырвался, точно ураган вырывается на свободу, высокий человек в шитом золотом мундире.

— Григорий Александрович! Ах вы, егоза эдакий! Ну, взойдите ж, взойдите! К ответу, любезнейший!..

И, приобняв подпоручика за плечи, Александр Христофорович Бенкендорф ввел его в свой кабинет, сам притворив за собою двери. Офицер и штатский переглянулись. Зарайский почесал затянутой в лайку рукой подбородок и откашлялся:

— Должно быть, не все мы с вами, Денис Степанович, знаем о господине Печорине...

— А вернее, Алексей Михайлович, не все мы знаем о его поручении... Да нам и не нужно знать!..

...А за закрытыми дверьми кабинета Бенкендорф, столь же мгновенно преобразившийся в опытного и дотошного куратора, расспрашивал Печорина о подробностях его миссии в Краков...

— Григорий Александрович, голубчик, я читал ваши донесения. Вы все подробно в них изложили, и теперь о силах и средствах уцелевших инсургентов имею самое полное представление. Но мне интереснее другое, — всесильный шеф жандармов постарался заглянуть молодому офицеру в глаза. — Вот скажите мне, каково ваше мнение: способны они прямо сейчас попытаться... еще раз?

Печорин молчал. Бенкендорф в который раз поразился странному обыкновению молодого человека в моменты раздумий замирать, точно языческий божок, в полной неподвижности и бесстрастности. В такие минуты казалось, что Печорин никого и ничего не видит и не слышит. Прошло не менее пяти минут, прежде чем молодой человек заговорил:

— Ваше сиятельство, — начал он официально. — Я полагаю, что само общество польских инсургентов, в коем я вращался последние полгода, на решительные действия сейчас не способно. После захвата и гибели вожаков, собравшиеся в Кракове — просто слезливые меланхолики, оплакивающие былое величие Жечи Посполитой, упущенные возможности и погибших героев. Повторюсь, Александр Христофорович, — Печорин поднял руку, останавливая обрадованного Бенкендорфа, с уст которого уже готов был сорваться вздох облегчения. — Повторюсь: общество в целом ни на какие решительные действия, и даже просто — на действия, не способно. Еn mass — не способно. Но среди них есть несколько человек, которые выделяются среди прочих, как волки среди баранов. Эти, по отчаянности своей способны свершить что-либо противу России и императора, пусть даже и в одиночку...

Бенкендорф кивнул, на секунду задумался, припоминая, затем спросил:

— Сколь помню, Григорий Александрович, имена и звания их вы приводили в донесениях за нумерами шестым и десятым?

— Точно так, Александр Христофорович. Вот разве одно еще имя не упоминал я, ибо сошелся с этим господином накоротке лишь недавно. Он, кстати — хотя вернее сказано будет — некстати! — и послужил причиной моего скоропалительного отъезда.

Шеф жандармов покивал головой:

— Да, да, мне доносили другие... корреспонденты, об вашем конфузе. Он, стало быть, долго был в русской службе, что смог столь скоро узнать в вас агента?

— Более того, ваше сиятельство! Он — русский!

Бенкендорф в изумлении воззрился на Печорина:

— Да полноте, Григорий Александрович! Возможно ль?! Русский — и в стане польских инсургентов?! Литвин, может быть?!

— Нет, Александр Христофорович — истинный и природный русак! И более того: может случиться, что вам лично известен...