Во всем виноваты Блэки

Валентина Юрьевича здесь не любили.

Молодой врач, как это часто бывает, был обаятелен, весьма хорош собой, а главное имел ровно то количество нужных связей, чтобы после окончания интернатуры не оставаться работать в далёкой безымянной деревне, а встать во главе онкологического отдела коммерческой дорогой больницы.

Итак, повторюсь, Валентина Юрьевича здесь не любили.

Не любили так, как не любят чересчур молодых, талантливых и успешных выскочек.

Недолго промаявшись при былом "зав-главе" в статусе не то главного помощника, не то преемника, Валентин Юрьевич быстро занял освободившееся место: директор неуклюже проворовался (что было весьма необычно для данного змия), глав-бух Елизавета Степановна улетела с должности вместе с ним... но, как говорится, хорошего бухгалтера тяжело найти. Елизавета Степановна была отличным бухгалтером, а потому её безрезультатно ищут уже около года.

Что же касается Валентина Юрьевича, то он щедрой рукой выдал зажиленные премии и задержанное жалование, а на должность глав-буха тихо встал человек с неприметным именем Алексей Сергеевич.

Счета отделения быстро пришли в норму: постоянных клиентов порадовали некоторые поблажки в дохре немаленьком счете за услуги, штатные врачи получили поощрения в виде небольших, но греющих душу надбавок, а мед-персонал пополнился множеством медсестричек с большими и очень выразительными... глазами.

Врачи-специалисты ворчали, ругались, перемывали кости новому главе, но активно выступать против него не собирались, надеясь на мощное русское авось.

Подобные В.Ю. Явольскому, как известно, на должностях долго не держатся.

Тем не менее, дела клиники в целом и отдела в частности пошли в гору.

В следующем месяце планировался капитальный ремонт хирургии, на прошлой неделе завезли аппаратуру последнего поколения — чуть ли не прямо из экспериментальных лабораторий...

А что глава отдела сопляк ещё и нувориш? Ради нагретого места в просторном кабинете можно и такого потерпеть.

Одно странно: с появлением Валентина Юрьевича во всем отделении стали стремительно дохнуть мухи и цветы. Ладно ещё насекомые — гости в клинике редкие даже в разгар июля, но цветы жалко. Особенно кактуса Егорыча, что полутораметровой махиной возвышался у входа. Больше остальных сокрушалась по этому поводу санитарка Антонина Павловна — женщина тучной наружности с необъятной биографией.

"Довели, ироды, Егорушку", — качала она головой, проходя мимо сгорбившегося растения и непременно добавляла длинную фразу непечатными словами, шокируя очередного пациента.

В остальном же жизнь налаживалась, лениво вползая в русло рутины.

То ли по причине новых диагностических наработок, то ли так совпало, но клиенты шли в "Здоровье.Ком" плотным потоком.

Онкологический отдел и раньше не страдал бездельем, но теперь даже бывалые профессора-динозавры, как их ласково окрестила сестра Ирочка, озадаченно чесали лобастые и очкастые от знаний головы.

Клиника жила своей жизнью.

Однако вернемся к Валентину Юрьевичу. Стоит упомянуть, что обратно пропорционально зависти и неприязни мед-персонала культировалось уважение пациентов к молодому специалисту. Валентин Юрьевич был обходителен, вежлив, грамотен и, к тому же, чертовски харизматичен, как отмечали некоторые медсёстры и практически все пациенты.

В таком месте, как крыло отдела онкологических заболеваний основные эмоции были ярко-противоречивыми: от беспросветной печали до абсолютного счастья, от обожания — к ненависти.

Врачи старой закалки давно уже выстроили железобетонную стену между работой и своими чувствами, однако новичкам "перегорать" не мешали. А потому они всем составом добродушно наблюдали за мотающимся от одного к другому пациенту Валентином Юрьевичем, гадая, после какого по счету больного юный выскочка сбежит из онкологии или превратится в законченного мизантропа.

Ставки принимала упомянутая уже санитарка Антонина Павловна, не простившая начальнику смерть кактуса-гиганта.

Но время шло, а энтузиазма у молодого врача не убавлялось. Отдельным пунктом стало в графике рабочего дня посещение детских палат. Почти каждый случай заболевания ребёнка Валентин Юрьевич курировал сам, быстро находя общий язык даже с самыми капризными подопечными. Оттуда, пожалуй, и брало свое начало диковинное увлечение главы онкологического крыла больницы.

А именно — молодой специалист заразился Поттерианой.

Легко и непринужденно рассекая по холлу в темном пиджаке и джинсах, Валентин Юрьевич взял в привычку курить под козырьком с санитарами и добираться до работы на здоровенном байке, который, по слухам, доставили ему прямиком из Англии. Он (Валентин Юрьевич, конечно) отпустил кудрявые волосы до плеч, сине-голубыми линзами скрыл желто-карий цвет глаз, а темная шевелюра приобрела антрацитово-черный блеск.

Быстро отросшие волосы он небрежно собирал в хвост синими резинками. С ворохом историй болезней в руках, невзрачным фонендоскопом на шее и неизменно-озадаченным видом, врач походил не то на возмужавшего, взявшегося за ум Сириуса, не то на студента с синдромом нехватки внимания, как однажды язвительно окрестила его Антонина Павловна, читающая исключительно детективы Д. Донцовой.

— И как у нас дела? — лишь появившись в палате, бодро вопрошал он, цепко оглядывая пациентов — и тогда даже самые тяжёлые дети находили в себе силы улыбаться.

Не было такого дня, чтобы Валентин Юрьевич ушёл из детского крыла без подарка. А в огромной папке на его столе бережно хранились рисунки и записочки, вручённые малышами.

Одним из нововведений были цветастые панели в палатах малышни. Ох и ругался же Константин Семёнович в каптерке, когда получил распоряжение от начальника развесить их по отделению! Электрик никак не мог сообразить, чем они помогут выздоровлению.

Да и никто не мог.

Каждый вечер Валентин Юрьевич выходил на повторный обход — и каждый прожитый день дети под его руководством отмечали на панели игрушками: то глаза у зверят двигались, то шерсть светилась мягким зеленоватым светом, то лапки шевелились, когда свет солнечный озарял палату.

Когда маленькие пациенты покидали больницу, игрушки уезжали вместе с ними: подхваченные теплой детской ладошкой или лежащие под холодными, будто восковыми пальчиками.

Заслугой Валентина Юрьевича была и игровая комната — большая палата, где сделали косметический ремонт. Белый книжный шкаф собрал множество детских книг, которые юные пациенты оставляли в подарок больнице, когда уезжали домой или уходили на вечный покой. Но, безусловно, венцом коллекции была история Мальчика-который-выжил. Книги берегли, что не мешало появлению на полях записок и пометок, книги возвращали и снова растаскивали на чтение..

Валентин Юрьевич улыбался, принося детям шоколадки в форме лягушек и беззаботно лукавил, рассказывая, что они настоящие, просто чары выдохлись к моменту прибытия.

Врачи старой закалки нововведения не одобряли. Под игровую была занята одна из многочисленных vip-палат, цена которой превалировала над ценой за обычную раза в два.

* * *

Одного из пациентов, за которым Валентин Юрьевич наблюдал c особым вниманием, звали Романом. Это был трехгодовалый худенький мальчишка с не по-детски серьезным взглядом больших карих глаз, который с самого рождения почти не покидал пределов больницы.

Впервые начальник онкологического отделения удивленно наблюдал, как малыш совершенно спокойно пережидает процедуру установки капельницы. Мальчонка, чуть наклонив голову в разноцветной шапочке, с интересом глядел на то, как сочатся сквозь фильтр — и дальше, по трубке, в тоненькую ручонку — прозрачные капельки мощнейшего лекарства.

В личном деле Ромы значилась острая лимфобластная лейкемия.

Ухаживала за ребенком только мать — бойкая и неунывающая Ольга.

Насколько понял Валентин Юрьевич из обмолвок женщины, несостоявшийся папаша героически сбежал сразу после рождения нездорового ребенка. Впрочем, матери тому хватало за глаза и за уши — Рома боготворил ее, не отлипал ни на минуту, неохотно отпуская мамину ладонь только на время процедур и сна.

* * *

Вечерние споры с Ольгой вскоре стали неотъемлемой частью дня Валентина Юрьевича. Найдя в ней умную и приятную собеседницу, он неизменно выкраивал хотя бы несколько минут, чтобы заскочить к ней после обхода и обсудить парочку-другую наиболее интересных новостей.

Говорить с Ольгой можно было о чем угодно: женщина была любопытна (как и всякая представительница прекрасной половины человечества), дотошна и последовательна.

Обмолвившись однажды о своем недавнем увлечении, Валентин Юрьевич тем же вечером обнаружил Ольгу в игровой, читающую второй том истории о Мальчике-который-выжил.

Глаза женщины пылали: они явно выражали всю степень негодования по поводу двенадцатилетних детей, отлавливающих Василиска вместо досточтимой дирекции.

Споры обрели под собой новую почву и, когда у Ольги закончились книги, врач и мать пациента перешли к фанфикам. Споры стали еще жестче, в них появились новые аргументы, щедро сдобренные иронией и инсинуациями...

Нечистому было интересно.

Так продолжалось несколько месяцев: с разбора полетов Золотого трио разговоры переметнулись на Серебряное, оттуда — на Слизеринскую команду во главе с Малфоем, после — на Пожирателей, от них — к противостоянию Волдеморта и Дамблдора, потом пришла очередь самих Дамблдоров, а там и до Геллерта Гриндевальда рукой было подать.

Однако и Валентин, и Ольга в результате пришли к мнению, что во всем виноваты Блэки.

Где бы что ни случалось, хотя бы один из Блэков обязательно маячил на горизонте событий. Как-то Ольга даже заметила, что степень влияния темного рода была подобна влиянию Ланнистеров на Вестеросе... да и до кровосмесительных браков было рукой подать.

* * *

В последний месяц Роме становилось все хуже: отмеренное ему время истекало.

Валентин Юрьевич даже подумывал о том, чтобы перевести маленького пациента в реанимацию, будто это могло бы чем-то помочь. Но, словно почувствовав, что его хотят оторвать от мамы, Рома медленно начал выходить на стадию компенсации — к нескрываемой радости Ольги и всего медперсонала отделения: здесь давно уже успели привязаться к любознательному малышу.

И лишь тогда зав.отделением позволил себе отлучиться на конференцию в Лондон.

Вернувшись следующим же вечером в клинику, Валентин Юрьевич поспешил в детское крыло, сжимая в руке свёрнутый трубкой "Таймс", где на третьей странице было опубликовано последнее интервью Роулинг, которое ещё не успели перевести на русский.

Но ни Ольги, ни Ромы на привычном месте не оказалось.

В глазах под синими линзами на мгновение мелькнуло пламя, но тут же погасло. Мужчина смежил веки, позволяя себе вдохнуть полной грудью и отправился куда-то в сторону полуслужебных лестниц.

Плачущую Ольгу Валентин обнаружил на третьем по счету пролете. Она вцепилась руками в волосы, выдирая их почти клочьями, а на красном лице застыло непередаваемое горе, вырывающееся слезами и бессильными хрипами.

Валентин Юрьевич вздохнул и присел возле женщины.

Мутные карие глаза поднялись на мужчину. Не узнавая. Не понимая.

На фоне красных (от сетки порванных капилляров) склер радужки с раширенными зрачками казались темными провалами.

— Ольга? — тихо позвал Валентин, и женщина снова зашлась в плаче, рванувшись к врачу.

Ее слезы срывались со слипшихся ресниц и впитывались в ткань белого халата, оставляя черные разводы от не стершейся до конца туши.

Нечистый снова вздохнул, медленно поднялся и утешающе, как ему самому казалось, похлопал мать по спине.

В два часа дня Роме резко стало плохо.

Мальчик как всегда неохотно доел свою порцию супа и, приняв необходимый набор медикаментов, отправился спать. Спустя всего час задремавшая рядом с кроваткой сына Ольга проснулась от того, что Рома начал задыхаться, судорожно хватая ртом воздух в перерывах между приступами кашля.

Такое уже случалось несколько раз: не на шутку перепуганная женщина твёрдо знала, что нужно делать. Вызванная медсестра помогла переложить побледневшего разом мальчика на каталку, из соседнего крыла уже спешил в отделение интенсивной терапии врач...

Мозг мальчика отказал в течение шести минут после того, как Рома потерял сознание. Откачивать не стали: без коры головного мозга существование человека невозможно.

Ольга, скрепя сердце, приказала отключить аппарат жизнеобеспечения и выбежала из палаты.

И теперь, заливаясь и захлебываясь в рыданиях, женщина обвиняла себя в малодушии, в том, что спасовала перед трудностями, что не исполнила свой материнский долг.

Валентин с легкой скукой разглядывал макушку женщины, про себя подсчитывая колонны в приемном зале отца.

Двести первая, двести вторая...

Истерические речи перешли в неразборчивое бормотание.

Двести тридцать шестая, двести сорок пятая...

Вот уже и плач, выдохшись, обратился всхлипами, и пальцы стискивают форменный рукав халата чуть слабее.

Двести девяносто восьмая, двести девяносто девятая, трехсотая.

— Ольга, — вкрадчивый голос раздался прямо над ухом женщины, заставляя отстраниться и прищурить болящие от жжения глаза.

— Что бы Вы сказали, если бы я сейчас предложил Вам.. и Роме ещё один шанс?

В темно-карих глазах поначалу мелькнуло непонимание, вскоре обратившееся беспросветным отчаяньем пополам со злостью.

— Вы потеряли сына. — Валентин сильно встряхнул женщину за плечи, заставляя её осмыслить то, что он говорит. — Сейчас, вероятно, Вы захотите меня убить за такие слова. Но подумайте: если бы Вам дали ещё один шанс жить с ним? Если бы Вам предоставили возможность всё изменить в обмен на Ваше участие в одной небезызвестной истории, согласились бы Вы? Ради сына?

Ольга настороженно кивнула и хрипло, с какой-то обреченно-отчаянной решимостью произнесла:

— Согласилась бы... — По губам женщины скользнула усмешка с привкусом горечи, — на что угодно.

Валентин Юрьевич с легким сожалением скользнул по Ольге взглядом. Эта женщина сумела ненадолго развеять его скуку, так что... немного удачи в своей судьбе она заслужила.

Младший сын Сатаны задумчиво потрепал пуговицу своего медицинского халата и улыбнулся жутковатым оскалом. Правая рука его незаметно переместилась на спину Ольги, а изменившаяся до неузнаваемости левая, почти нежно царапнув кожу на шее антрацитово-чёрным ногтем, остановилась напротив сердца.

Через мгновение доктор отстранился от обмякшего вдруг тела женщины, сжимая в когтистой ладони пронзительно-яркий комок Света.

Валентин Юрьевич как-то не слишком печально вздохнул, небрежно сунул в карман джинс добычу и, перешагнув через тело, направился в отделение.

Спустя несколько секунд на лестнице вновь послышались шаги. На площадку "вышел покурить" неприметный Алексей Сергеевич. Вздохнул, стряхнул пепел с сигареты, что, не долетев до бетонной ступени, истаял в воздухе, и с наслаждением выматерился, упомянув "суку-Гира", который так и не научился прибирать за собой.