Kaiser und König или Кривая усмешка Клио

— При необходимости, по моему мнению, всегда можно перебросить на правый фланг часть эрзац-резервных дивизий. Но до полного выяснения обстановки я советую от такой передислокации воздержаться, — фон Штейн поправил монокль и посмотрел на карту, словно рассчитывая прочесть на ней невидимые остальным письмена, подсказывающие правильный ответ.

— Согласен. Господа, прошу приступить к выполнению моих указаний, — новый начальник явно не хотел терять времени.

Гении Генерального штаба, лучшие его офицеры, служившие в железнодорожном отделе, еще добирались со всего Берлина, фон Штейн и фон Таппен еще обсуждали возможное влияние на ход войны указаний нового начштаба, а фон Фалькенгайна уже снова вызвали во дворец.

Кайзер, сумрачный и, как видно, еще не ложившийся, вопреки своему обычному распорядку дня, встретил его, дыша коньячным перегаром, и показал только что прибывшую из Лондона телеграмму, в которой было написано, что Британия не останется нейтральной. Подумав, он приказал отправить в Трир новую телеграмму, отменяющую отданные перед тем распоряжения. Эрих, не показывая своего удивления, бодро ответил: "Есть", и, заверив Вильгельма, что английская армия ничем не сможет помещать выполнению немецких планов, откланялся.

В здании Генерального Штаба всю ночь горел свет, озабоченные офицеры и унтера бегали по коридорам с папками, полными бумаг, трещали телефоны, стрекотали телеграфные аппараты. Оформленные приказы тут же подписывались лично Фалькенгайном и рассылались для исполнения...

Приказ императора не прибыл в 16-ю дивизию и в девятнадцать ноль-ноль, строго по довоенному плану германские войска вторглись в мирное, не имевшее даже вооруженных сил крошечное государство. При этом первое нарушение границы произошло в местечке, издавна носившем французское наименование Trois Vierges (Три Девственницы). Не успел еще министр иностранных дел Люксембурга отправить на телеграф сообщения о случившемся, для отправки их в Лондон, Париж и Брюссель, как первые немецкие кавалеристы появились на улицах столицы герцогства.

Война пришла в Европу. Охваченные страхом правительства, боясь, что их опередят и, пытаясь принять разумные меры предосторожности, неотвратимо приближали ее. На границе агенты, увидев взвод пехоты или кавалерийский патруль, превращали его в крупное сосредоточение войск, раздувая военный психоз. Генералы требовали сигнала к выступлению, стремясь опередить возможных соперников хотя бы на час. Даже если некоторые государственные деятели, придя в ужас от того, куда завела страны их собственная политика, пытались отступить назад, неумолимая логика конфронтации безжалостно толкала их вперед и вперед, навстречу развернувшей пасть безжалостной бездне. Миллионы и миллионы людей получали повестки и, собранные в колонны, остриженные, переодетые и вооруженные, садились в телячьи вагоны "Сорок человек или восемь лошадей" и, провожаемые музыкой оркестров, и плачем родственников, уезжали в неведомую даль.

И тянулись эшелон за эшелоном, набитые людьми в "фельдграу", на Запад, к франко-германской границе, где разворачивались основные силы германского рейхсхеера. Первая армия, усиленная на армейский и два кавалерийских корпуса, сосредотачивалась недалеко от бельгийской и голландской границ.

Сосредоточение войск еще продолжалось, а первые солдаты уже вступили на вражескую землю. Шесть пехотных бригад, кавалерийский корпус фон Марвица и сверхтяжелая артиллерия, под общим командованием генерала фон Эммиха, устремилась к крепости Люттих, преграждающей путь германскому правому крылу. А на другом конце того же фронта французские части, стремясь перехватить инициативу, шли освобождать отторгнутые сорок лет назад провинции Эльзас и Лотарингию. На востоке, немецкая, австрийская и русская кавалерия встречались в скоротечных схватках на улицах приграничных городов и деревень. И целых два корпуса и полторы кавалерийские дивизии, основная часть британских регулярных сухопутных войск, поспешно стягивалась к портам и готовилась к погрузке на пароходы...

Через трое суток вслед за передовыми частями кавалерии фон Марвица, к позициям оборонявшихся в Люттихе подошли пехотинцы передовых частей "армии Эммиха". Наступавшие в центре, у изгиба реки, сразу вышли на линию фортов, а шедшие с юга и севера подошли к берегам Мааса, с удивлением обнаружив взорванные мосты. Попытка сходу переправиться через реку была отбита бельгийцами. Потеряв несколько понтонов и несколько сотен солдат, немцы остановились на восточном берегу, периодически обстреливая бельгийские окопы из срочно подтянутых полевых батарей. Завязывался неторопливый огневой бой...

Четыре восточных, самых удаленных от города форта были с ходу обстреляны из пушек, батареи которых шли вместе с авангардом и атакованы пехотой.

Легкие снаряды эффектно разорвались на покрытии фортов, не нанеся им никаких повреждений. Густые цепи пехоты, устремившиеся в промежутки между фортами, обороняемые не успевшими окопаться бельгийцами, встретил уничтожающий огонь бельгийских орудий и пулеметов. У форта Баршон бельгийская пехота, ободренная видом растерянно мечущихся под огнем германцев, бросилась в штыки и гнала их почти до позиций артиллерии. Потери непрерывно росли, но именно благодаря валяющимся трупам германской пехоте удалось подобраться вплотную к фортам, в мертвую зону орудийных установок. Тут вступили в бой пулеметы, кинжальным огнем уничтожившие прорвавшихся.

Наблюдавший за атакой генерал Людендорф заметил командовавшему четырнадцатой бригадой генералу фон Вюссову, что не верит в возможность прорыва пехоты сквозь этот уничтожающий огонь. "Эти цели, — заметил он, показав на орудийные башни, — надо уничтожать тяжелой артиллерией". Приказав прекратить дневные атаки, генерал вернулся в штаб Эммиха, где уже появилась идея прорвать слабо защищенные промежутки между укреплениями ночной атакой. Уговорив командующего ускорить прибытие артиллерии, он вновь отправился на передовую. По пути ему встретился денщик фон Вюсова, ведущий оседланного коня. Оказалось, что генерал был убит, когда пытался вывести передовые части бригады из-под обстрела. Смело взяв на себя командование бригадой, Людендорф сумел организовать прорыв между фортами Флерон и д"Эвенье и ворваться в город, захватив неповрежденные мосты через Маас. Но атаки остальных бригад бельгийцы отбили. И крепость по-прежнему преграждала путь первой армии вглубь страны.

А в это время по дорогам в немецком тылу тянулся длинный обоз из тягачей и повозок, упряжек лошадей и воняющих газолиновым выхлопом грузовиков. От взорванного на границе тоннеля, выгруженные с эшелона, тридцатисполовинойсантиметровые австрийские "моторизованные гаубицы" и сорокадвухсантиметровые "короткие морские пушки" двигались к позициям частей "армии Эммиха" сутки. Немцы, ожидая артиллерии, не атаковали и даже не обстреливали позиции бельгийцев, за исключением изредка постреливавшей по Цитадели батареи, прорвавшейся вместе с бригадой Людендорфа.

Но комендант Льежа генерал Леман уже осознал, что крепость долго удерживать не удастся и приказал частям третьей пехотной дивизии отступить к основным силам армии. Он полагал, что армию необходимо сберечь для дальнейших боев, а крепость будет держаться сама до последнего патрона.

Бельгийская пехота постепенно начала покидать крепость, когда вдруг выяснилось, что немецкие кавалеристы сомкнули кольцо окружения, и вместо марша бельгийцам пришлось организовывать прорыв. Германская кавалерия, избегая прямых кавалерийских атак, после того как несколько раз понесла в них большие потери, сдерживала отступающих бельгийцев артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем. Часто использовались пулеметы и пушки, установленные на автомобилях. Потеряв до трети людей и почти всю артиллерию, третья бельгийская дивизия прорвалась к позициям своих конников. Но и здесь бельгийцы не удержались. Опасаясь очередного окружения, они отступили к основной армии, которая тоже уходила со своих позиций к заранее подготовленной крепости Антверпен. Планировалось, что засевшая в этом крепостном районе армия сможет спокойно дождаться контрнаступления англо-французских союзников...

А в Льеже, уже отрезанном от всего мира, огромные мортиры занимали свои позиции. Орудия устанавливали на укрытых от обстрелов крепостной артиллерии позициях, корректировщики занимали наблюдательные посты. Затем на тележках к орудию подтаскивали снаряды и заряды, десятки солдат с помощью разнообразных приспособлений впихивали их в зарядную камору. Огромные бочкообразные стволы, с торчащими над и под ними цилиндрами амортизаторов, поднимались на заданный угол возвышения и артиллеристы, одев на уши, глаза и рот специальные повязки, укрывались в стороне от орудия... раздавался ужасающий грохот, земля содрогалась, как при землетрясении, в домах по всей окрестности вылетали стекла и гигантский снаряд отправлялся к цели. Защитники крепости, даже за бетонными стенами слышали грохот и душераздирающий вой снарядов. С каждым взрывом они чувствовали, что снаряды ложатся все ближе и ближе к стенам. Затем следовало попадание. Надежные, несокрушимые на вид бетонные перекрытия лопались, как стеклянные стаканы от удара о землю. Людей разрывало на куски, заваливало, убивало летящими обломками. Огонь, грохот и удушающий пороховой дым наполняли казематы. Солдаты доходили до истерики, обезумев от ожидания следующего выстрела. Нескольких дней и нескольких сотен снарядов хватило, чтобы крепость, о которой писали, что она продержится вечно, сдалась. Генерал Леман, получивший контузию, был захвачен в бессознательном состоянии в плен.

Падение Люттиха (Льежа) словно открыло плотину и серо-зеленые колонны пехоты устремились по равнинам Бельгии на юго-запад, вслед уже освоившими эти пространства кавалеристами. Сразу за началом движения первой армии, в наступление перешли, форсируя Маас, части второй германской, а за ними — и третьей армии. План Шлиффена начал выполняться...

Взятие Льежа и наступление французов в Эльзасе заслонили на время события на других фронтах, где готовилось наступление русских и австро-венгерских армий, и действия французского кавалерийского корпуса Сорде, устремившегося навстречу германским кавалеристам. Там же произошло немало славных стычек. Французы, стремясь определить наступающие силы германцев, пытались пробить заслон немецкой конницы атаками. А немцы успешно отражали их, создав непробиваемой заслон из спешивавшейся конницы, поддерживаемой самокатчиками, пулеметами и егерями на автомобилях. Обескураженные французы жаловались, что немцы воюют не по правилам. Не менее их были огорчены и многие германские офицеры, желавшие провести традиционную лихую атаку и рубку, которыми всегда начинались войны. Зато на Востоке все шло согласно традиции — передовые отряды германцев и австрийцев вовсю рубились с русскими казаками...

Передислоцированный с востока полк, в котором служил лейтенант фон Рихтгофен, высадился в тылах первой армии и, неожиданно для его командира, получил назначение в сводный кавалерийский отряд для подкрепления кавалерийского корпуса фон Марвица.

Артиллерийский полк капитана Ломбаля вслед за передовыми частями французской пехоты входил в отбитый у немцев Мюлуз, а кайзер в это же время прибыл в Кобленц, выбранный в качестве места расположения Главного Командования. Вильгельм остановился в старом замке бывшего курфюрста Трирского. Прекрасный дворец выходил фасадом на парк и площадь, а задней стороной на Рейн. Здесь кайзер почти не изменил своей привычке прогуливаться перед завтраком пешком или верхом в сопровождении дежурного адъютанта. В окрестностях Кобленца сохранилось еще много исторических рыцарских замков с богатыми коллекциями произведений искусства и оружия. Император частенько отправлялся в гости к их хозяевам и проводил за любимым занятием — разговорами о живописи — всю первую половину дня. Вернувшись во дворец Его Императорское Величество с гордым видом принимал поздравления по случаю побед его армий в Бельгии, Эльзасе и Арденнах, награждал отличившихся в боях, и выступал перед частыми, отправлявшимися на фронт. Там же ему пришлось встречать делегацию прусских дворян во главе со старым знакомым, одним из богатейших землевладельцев и предпринимателей Пруссии, Гансом фон Плессом. Делегация прибыла сразу после поражения восьмой германской армии под Гумбинненом и решения ее командующего на отступление к Висле... Крупные титулованные помещики, старая аристократия — опора империи почти ультимативно требовали защитить их владения от вторжения русских варваров.

Приехавший с вечерним докладом фон Фалькенгайн заметил мрачное состояние кайзера. Понятно было, что вызвано оно отнюдь не расстроенным стулом Его Императорского Величества или плохой погодой. Внутренне собравшись, хорошо знавший своего сюзерена генерал начал с победных известий об успехах первой, второй и третьей армий, о выигранном пятой армией бое под Нанси. Но настроение кайзера не улучшалось.

— Эрих, я понимаю, что вы хотите меня подбодрить, — хмуро глядя на расстеленную карту, начал он. — Не надо мне рассказывать о доблестных победах моей славной армии. Потому что они мне будут совершенно безразличны, если в Берлине будут хозяйничать казаки. Что вы думаете о донесениях фон Притвица?

— Полагаю, Ваше Величество, что генерал потерял последние остатки своего боевого духа и поддался унынию, — тактично умолчав о том, что кайзера ведет себя аналогично, ответил Фалькенгайн. — Даже после поражения у Гумбиннена он имеет преимущество перед русскими в маневренности и тяжелой артиллерии. Перехватываемые русские радиограммы позволяют, при наличии достаточного оперативного опыта и желания, предпринимать контрмеры и бить их по частям. Когда и где не появились бы русские, необходимо только одно — хорошо организованное наступление. Но фон Притвиц потерял управление. И перестал пользоваться авторитетом в войсках.

— Вы считаете, его нужно заменить? — слегка оживился Вильгельм. — Этого хватит? Не стоит ли взять часть войск у победоносно наступающих западных армий, где противник явно разбит?

— Простите, Ваше Величество, но я не считаю, что противник на западе разбит окончательно. После поражения такого масштаба должны быть массы пленных. А их нет. Полагаю, что противник, хотя и потрясен силой нашего удара, еще не разбит окончательно. К тому же мы пока не выполнили ни одного из основных предложений моего предшественника — не осадили Париж и не выдвинули наши части до моря, — Эрих был одним из самых ярых сторонников плана Шлифена и стремился сделать все для его выполнения.

— Тогда что ты предлагаешь? — устало спросил кайзер.

— Заменить командующего и его начальника штаба. Начальником штаба назначить героя Льежа, генерала Людендорфа. Его авторитет и умение самостоятельно принимать решения, плюс знания офицера Генерального штаба...

— Хорошо, согласен. А кого ты предлагаешь на место Притвица? Тут нужен не просто авторитетный, но и храбрый генерал, способный не поддаваться панике.

— Достаточно будет последнего, мой государь. Лишь бы он не мешал Людендорфу. По моему мнению, на эту должность вполне подходит генерал Гинденбург.