Ведарь Перевертень

— Наталья Павловна велела! А я что? Я ничего, — санитар испуганно попятился, явно струхнув от угрозы. Как за живым щитом он спрятался за моей каталкой.

Мужчина махнул на него рукой, мол, завози, и весельчак помог мне перебраться на кровать, заскрипели просевшие пружины.

— Вы можете быть свободны, — отчеканил следователь, обращаясь к парню, и того как ветром сдуло.

— А вы кто такой? — спросил кудрявый дядька, сев на кровати.

Ого, какой здоровый — под два метра ростом да еще широченный в плечах, из-под майки выбивается густой шерстяной покров, пореже кудрявится на руках и ногах. Он может зимой на снегу спать без одеяла, даже насморк не подхватит.

— Попрошу выйти на пятнадцать минут, сейчас запишу показания, и вы вернетесь к прерванному отдыху! — сказал следователь.

Перед носом мужчины распахнулись коралловые корочки.

— До утра никак нельзя было подождать?

— Повторяю — прошу вас выйти на пятнадцать минут! — проговорил следователь сидящему мужчине, и крик прозвучал в сторону коридора, — Прапорщик! Проводи мужчину!

— Ну ладно, раз дело важное — пойду, прогуляюсь, — дядька сунул волосатые ноги в тапки, халат затрещал на могучих плечах.

Мягко ступая, мужчина вышел из палаты.

Голубев сел на кровать напротив, осмотрел больничную палату, и вынул блокнот:

— Никогда не любил больничку, от самого воздуха здесь можно заболеть. А уж если подумать, сколько на этой кровати умерло человек...

— А что вы еще хотите узнать? Я вроде бы вам всё рассказал, — спросил я, обрывая ненужные философствования.

Глаза слипались, от пережитого накатилась тяжелая усталость — хотелось только лечь и заснуть, а наутро вспомнить происшедшее как кошмарный сон. И драку, и то, что увидел в забытье. Но, увы, рядом сидел "следак" и вряд ли от него легко удастся избавиться.

В ответ Голубев пожевал губами. Взгляд стальных глаз ещё раз обежал небольшое помещение, скользнул по закрытой двери и только тогда уперся в меня:

— Откуда ты знаешь Юлю? И как часто вы встречаетесь?

— Я же говорил — познакомились на дискотеке, раньше только в техникуме ее видел. А какое это имеет отношение к происшедшему? — я удивился этим вопросам.

— В принципе никакого, вот только ты не должен с ней видеться, или разговаривать! Надеюсь, понятно говорю? — следователь приблизил скуластое лицо.

— Да что тут такого? Всего лишь познакомились, угостил минералкой и все. Даже не успели поговорить толком, когда началась эта канитель. И почему мы не должны с ней встречаться?

Следователь едва заметно улыбнулся и отвернулся. Похоже, что увядший цветок интересовал его больше, чем мои слова. Но я ошибся.

— Потому что я этого не хочу! И если увижу рядом — закопаю! Понял? — следовательское лицо наливалось красным.

Руки едва заметно дрожали, "следак" с усилием сдерживал себя, чтобы не ударить лежащее тело. Тело попыталось вжаться глубже в кровать.

Ну здрасте, вот и познакомился с папашкой. Голубев по возрасту Юле только в отцы годился, вряд ли они любовники. Хотя всё может быть — сейчас такое время, что удивляться не приходится.

— Владимир Александрович, может тогда, увидимся завтра? Спать жутко хочется — устал! Да и поздно уже, а вы вопросы, не касающиеся дела, задаете. Закончим на сегодня, а завтра может что-то новое всплывет? — лишь бы избавиться от Голубева, не хватало еще и с ним поругаться.

Он резко повернулся, из поясной кобуры выскочил вороненый пистолет. Я невольно вжался в заскрипевшую кровать.

— Не слышал ответа на вопрос! Ты понял, что не должен приближаться к Юле? Или поиграешь в героя? Я могу сделать во лбу аккуратную дырочку, а в отчете напишу — застрелен при попытке бегства. Дружка разговорим, и он признается, кто именно завалил тех отморозков. Тебе фиолетово будет, а другу вряд ли захочется зону топтать. Так что повторяю в последний раз — ты понял? — дуло зияло зловещей черной дырочкой.

Пистолет мелко дрожал, выдавая напряжение следователя. Из-под бровей полыхали два горящих яростью зрачка. Я испуганно кивнул — всё что угодно, лишь бы он ушел, унес маленьких смертоносных пчел.

— Ну, вот и хорошо, сейчас отдыхай. Увидимся позже, Сашок! — Голубев подмигнул и пистолет вернулся в привычное место обитания.

Блокнот нырнул во внутренний карман плаща. Голубев неторопливо отошел к двери и с ухмылкой произнес:

— Так говоришь, они первые напали?

Глава 7

Из пересохшего горла вырвался сдавленный сип, я опять кивнул, глядя на странного человека. Владимир Александрович издевательски засмеялся. Широко распахнулась потертая дверь, ручка лязгнула о стену, и на пол посыпались кусочки краски вместе со штукатуркой.

В коридоре Голубев что-то негромко сказал черноволосому дядьке, и шаги блюстителей порядка затихли вдалеке. Я облегченно откинулся на подушку — не хватало только пистолет понюхать, для полного набора ощущений.

Сумрачный сосед зашел в комнату, щелчком погас свет. Мужчина двигался на ощупь, шаркающие шаги приблизились к койке, жалобно тренькнули пружины, проседая под грузным телом.

Он ничего не спрашивал, а я не имел никакого желания отвечать. Так и уснул, теряясь в догадках, что же там произошло. Но это все завтра, а сейчас лишь сон. Только сон и ничего кроме сна, благословенные грезы, дающие отдых телу и нервам.

И снова то самое ощущение, что я без тела. И снова темнота. И снова неожиданная картинка.

Погожее летнее утро. Родители впервые берут в лес за поспевшими ягодами. Роса не успевает полностью высохнуть и я, четырехлетний малыш, трогаю травинки, наблюдаю за скатывающимися капельками, в которых переливается радуга.

Мама? Папа? Мои родители? Если я их вижу, то ребенок — это я?

Папа и мама ходят по большой солнечной поляне с двухлитровыми банками в руках, собирают тугие ягоды черники и, не успевшую опасть, ароматную землянику. Похожие друг на друга статью и осанкой, они одеты в камуфляжные костюмы. На фоне зелени фигуры исчезают из вида, когда замирают, склоняясь над ягодным местом.

Эй, малый! Ты меня слышишь?

Отец похож на киношного Геркулеса, такой же рослый и сильный, а мама на русскую красавицу со светлыми волосами. Весёлые, улыбаются друг другу и соревнуются, кто больше соберёт.

Корзинка, куда высыпается собранная добыча, находится рядом, поэтому в скором времени руки и рот покрываются фиолетовым соком черники. Нет, я честно собираю ягоды, целых пять минут, потом терпение заканчивается.

Ведь ягоды такие маленькие: то выскальзывают из ручонок; то давятся, если пытаюсь крепче ухватить. Да и маме надоедает, что зову каждый раз, когда попадается особо крупная ягода. Однако жизненно необходимо засвидетельствовать существование выросшего чуда. И тот колоссальный подвиг, что я срываю огроменную землянику, и она теперь катается по стеклянному дну, оставляя красный след.

Эй, малыш! Эге-гей!!!

Поэтому сижу сейчас в тени кустов и лопаю добычу родителей, попутно угощаю божью коровку. Глупое насекомое отказывается кушать землянику! Несколько раз подсовываю к усикам, но вредная букашка в ответ поджимает ножки, и из-под крыльев выползает капелька вонючей желтой жидкости. В конце концов, неблагодарному созданию надоедает активное внимание, и она уносится куда-то ввысь, к развесистым кронам сосен, что шумят и перешептываются между собой.

Сквозь трубное жужжание толстенного слепня пробивается далекий протяжный вой, словно кто-то плачет над умершим родственником.

Снова тот вой, я его слышал в предыдущем сне. Или это был не сон?

Резко распрямляется мамина спина. Голова встревожено озирается по сторонам. Наполовину собранная банка падает в буйные заросли черники.

"Бегите!" — бросает отец, срывая с пояса охотничий нож. Жесткое лицо напрягается, у рта прорезаются глубокие морщины.

Мама подбегает и хватает меня на руки. Её красивое лицо перекошено от страха. Валится набок корзинка и собранные ягоды рассыпаются по земле, проваливаются в траву и краснеют на прелых листьях.

Шершавая ткань камуфляжа грубо трёт по лицу. Мама несет меня вглубь леса, туда, где темнеет сенью густой бор.

Мама!!! Я пытаюсь докричаться до неё, но бесполезно, остается только наблюдать.

Думая, что поход в лес закончен, я поднимаю рев, но мама мягкой ладонью закрывает рот и шепчет: "Погоди, малыш, сейчас поиграем в прятки. Ты залезешь в норку, как лисенок... И не будешь вылезать, кто бы тебя ни звал! Не высовывайся и все! Там есть куча конфет, тебе лишь нужно проползти дальше в норку!".

Отцовские вскрики слышны вдалеке, на них отвечают собачьи взвизги и злобное рычание. Мама бежит без оглядки, кусты задевают меня по голове, и если бы не ладонь — давно бы заревел в полный голос.

Лес уже не кажется таким приветливым и светлым, скорее черным и злым — мамина нога уходит по колено в яму, скрытую мхом. Она выдергивает с резким хлюпаньем и бежит дальше, штанина окрашивается в тёмно-зелёный цвет. Огибает деревья, перескакивает через кусты и поваленные стволы, как испуганная лань.

Возгласы отца затихают, лес накрывает тишиной, даже птицы перестают петь. Только топот бегущей мамы, её тяжелое дыхание и какой-то шум.

Меня тоже захлестнула паника, но продолжал смотреть глазами малыша.

Шум следует за нами, звучат выстрелы ломающихся веток. Проливается длинный, протяжный вой, он заставляет меня притихнуть. Ужас пробирает до глубины души, страх замораживает любые мысли.

Мама выскакивает на небольшую прогалину и суёт меня под корневища огромной сосны, которую время и ветра завалили набок: "Малыш, ползи до конца норы, там мы приготовили тебе сладкий подарок. Не вылезай, пожалуйста... Пока не затихнут все звуки, не выходи. Как бы ни кричали и не вызывали — не выползай!".

Мягкая рука подталкивает к норе. Миндалевидные глаза испуганно шарят по сторонам, но при взгляде на меня губы ободряюще улыбаются.

Под корнями чернеет небольшая нора, и я ползу туда, в темноту. За обещанными сладостями. Мамины легкие шаги стремительно удаляются.

Малыш, быстрее! Знал, что он меня не слышит, но невольно начал болеть за него.

Пахнет сырой землей, песок сыплется за шиворот, щекочет кожу. Рассыпаются под руками сгнившие корневища. Какие-то шнурки скользят по волосам, паутина кидается в лицо, я стряхиваю липучие нити, по щекам размазывается грязь. Вдалеке брезжит свет, и я с удвоенной энергией двигаюсь на светлое пятно. Стенки норы сдавливают с боков, пару раз застреваю, но все же прорываюсь и ползу вперед.

Ещё немного! Давай, малыш! Малыш? Я?

Нора расширяется, и я попадаю в маленькую пещерку, в потолке белеет узкое отверстие. Сквозь переплетение корешков с трудом проникает свет. Я кручусь на месте, оглядываю пещерку, но сладостей нигде нет, если не считать кучки белеющих в полумраке мелких косточек.

Темнеет еще одно отверстие в стене напротив, но настолько узкое, что даже моя голова туда не пролезает. Шарю там рукой, но ничего не нахожу.

Я очень обижаюсь на маму за обман, и громко зову её, чтобы спросить об обещанном угощении. Мамины слова о молчании забываются на фоне горького разочарования.

Молчи, ребёнок! Молчи! Ну вот, блин, доорался!

С потолка осыпается земля, и около отверстия возникает какой-то шум. Кажется, что пришла мама — кричу еще громче. Мама не отзывается, но в лазе, где синело небо, и покачивалась ветка березы, возникает лохматая темно-серая морда с белым пятном на лбу. Вытянутая пасть измазана в чем-то красном.

Охренеть! Ну и чудище!

— Собачка, приведи сюда папу и маму! — прошу я появившееся животное.

Лохматая морда приближается к отверстию и на меня смотрит янтарный глаз с круглым зрачком. Секунду спустя глаз исчезает, а на мое лицо сыпется земля — могучие лапы собаки расширяют лаз, из пасти речными перекатами раздается утробный рык. Я пугаюсь, дикий ужас от сознания того, что сейчас покусают, сковывает тело.

Уползай, малыш! Уползай!

— Папа! Мама! Помогите!!! — крик вырывается из горла, возвращая телу послушность.

Я пячусь задом к норе.

Он меня услышал?

Волосатая лапища с удлиненными пальцами, гораздо длиннее, чем у обычной собаки, просовывается в отверстие и скребёт по земле. Когтистая конечность мечется по пещерке и цапает за курточку. Черные когти пропарывают легкую ткань и царапают ребра — страшная лапа сжимается. Дергая за трещащую ткань, зверюга упорно подтаскивает к расширившемуся отверстию, мелькают медовые глаза и огромные окровавленные клыки.

Пусти, тварь!!!

— А-а-а!!! — я верещу, что есть мочи.

— А-а-а!!! — я кричу вместе с ним.

Сон неожиданно закончился, но трёпка продолжалась, и я вдруг понял, что трясли в реальности. Распахнув глаза, увидел склонившееся лицо черноволосого соседа по палате, к губам прижимался палец, корявый как сук старого дуба. Я быстро кивнул, показывая, что понял.

— Не ори! Слушай меня, малец. Сейчас ты должен бежать, и чем быстрее, тем лучше. Поверь, я не сошел с ума, но нет времени объяснять — кто знает, как долго выдержит Наталья, — он кивнул в сторону двери, за которой раздавались звуки борьбы и знакомое по сну рычание.

— Как бежать, я же весь переломанный!

— Ах да, я и забыл, что ты ничего не знаешь, — с этими словами сосед рванул гипс в разные стороны, зацепив пальцами у самого горла.

Еще пара рывков и гипсовый корсет с глухим стуком осыпался на смятую простыню. Я невольно вздохнул и вместо ожидаемой резкой боли, ощутил лишь небольшое нытье, как от легкого ушиба.

— Охренеть! — только и смог прошептать, — Это чем же таким меня обкололи?

Глава 8

За дверью взвыла собака, следом звук смачного удара, и прибавилось более громкое рычание. Звучные шмяки, словно огромный пекарь швырял сырое тесто на стол. Скрежет когтей по металлу, лязг клыков и злобный рык наполнили коридор.

— Малой, некогда объяснять. Давай шпарь сейчас в Медвежье, знаешь такую деревню? — после моего кивка сосед продолжил. — Увидишь на отшибе дом с высоким забором, и здоровенным драконом на коньке — вот туда тебе и надо. Ныряй в окно, через коридор не выбраться.

— Тут же четвертый этаж, да и всё ещё темно! Не видно ни фига, когда же ночь закончится? — я подскочил к окну, за которым царила глубокая осенняя ночь.

В стекле отражался крепкоплечий парень в синем халате. Слегка взъерошенные ото сна светло-русые волосы, славянские скулы, оттопыренные уши — ничего необычного. Если не считать того, что со мной происходило.

— Ты почти сутки проспал, вот и ночь не кончается. В доме мои ребята, они объяснят — что к чему. Скажешь от Михаила Ивановича, — сосед одним махом закинул меня на подоконник.

Упал и разбился горшочек, чахлый цветок завершил свой короткий век. Деревянная рама широко распахнулась, в лицо прыснул мелкий дождик. Где-то далеко внизу ждала мокрая земля.

Ё-моё, как же высоко!

— Передавай обалдуям, что если будут пить мою настойку, то я их кроссами замордую!

Широкой ладонью меня снесло с облезлого подоконника. Я оказался в свободном падении. Мозг застыл от ужаса, но жизнь не торопилась проноситься перед глазами, вместо неё блеснули окна больницы, и я по-кошачьи извернулся в воздухе. Земля больно ударила по ладоням и ступням, притяжение повлекло тело дальше, стремясь впечатать в пожухлую траву. Но когда нос, почти как в песне у Газманова, "ноздрями землю втянул", руки и ноги закончили амортизацию и пошли на противоход — меня подбросило вверх. Легкий перенос тяжести и я всадил пятки в мокрую землю.