Настя

— Посмотрите, как тихо, хорошо! — уговаривала меня маклер. Пожилая латышка, в больших, на пол-лица очках, делающих ее похожей на черепаху из старого мультика. Начесанные по старой моде едва тронутые сединой волосы, торчали высокой шапкой, опасно покачиваясь при каждом повороте головы. — Все как вы и просили. Тихий район, тихие, спокойные соседи...

— Знаете, говоря о тихих соседях, все же подразумевал нечто... другое.

Произнося эти слова, я бросил многозначительный взгляд в окно. Там, прямо через дорогу, расположилось заснеженное кладбище. Редкие голые деревья печально опустили посеребренные костлявые ветви над земляными холмиками, надежно укрытыми толстым слоем белого снежного пуха. И над всей этой картиной, золотая луковица купола церкви, увенчанная вычурным золотым же крестом.

Одинокие фонари, скрипя, покачивались на ветру, едва разгоняя ранние зимние сумерки, и причудливо искажая очертания деревьев, кустов, и редких прохожих. Сильный ветер, тоскливо завыл в печной трубе, нагоняя на сердце жуть. Но разве такая мелочь может смутить сотрудника агентства по найму недвижимости?

— Только не говорите мне, что вы верите в суеверия! — рассмеялась она. Блеснув стеклами, поправила очки, смахнула с рукава сиреневого махерового свитера невидимую пылинку, и как можно убедительнее продолжила: — Ваш сосед — милейший человек! Я имею в виду соседа по дому. Человек он глубоко верующий, порядочный. Шума от него точно никак не будет. Никто вам не помешает писать ваш диплом.

— Диссертация. Я пишу диссертацию.

— Ну и ее никто не помешает написать. Соглашайтесь!

Как и большинство людей ее поколения закончивших советские школы и институты, по-русски она говорила чисто. Лишь едва уловимый коктейль интонаций и неправильных ударений, подсказывал что русский язык ей не родной.

— Посмотрите, как тихо, спокойно. К тому же, домовладелец делает скидку из-за близости кладбища. Где вы еще найдете такое предложение, за такую цену?

В этом она была права. За половину небольшого домика просили почти в два раза меньше того, что я намеревался отдать за квартиру. К тому же, он понравился мне с самого начала. Недавно крашенные в желтый цвет стены, наглым пятном выделялись на фоне соседних бледно-серых домов. Резные наличники и крыльцо напомнили счастливые летние дни, проведенные в деревне у бабушки. Торчащая из-под сахарной шапки снега труба, заставила сердце екнуть в предвкушении вечерних посиделок с кружкой горячего грога у открытой дверцы печи, где потрескивают охваченные жгучим пламенем поленья. И обязательно кресло качалка, плед укутывающий ноги, и лежащий на коленях ноутбук, подсвечивающий снизу лицо, красное от всполохов огня.

— Как-то неуютно... — сделал я очередную попытку, но маклер, уже опытным глазом определила, что клиент готов, и нужно просто его дожать.

Через полчаса, я поставил свою подпись под договором найма, и получил ключи.

Сосед и правда оказался милейшим человеком. В первый же вечер, мы столкнулись у калитки, разговорились. И, к общему удовольствию, нашли друг друга интересными собеседниками. За чашкой горячего чая с пирожными вец рига1, я узнал, что моего соседа зовут Гирт Луцарс. По образованию философ. Сейчас на пенсии, но продолжает ездить по миру, давая небольшие лекции в университетах. Всю его половину дома, от пола до потолка занимали увесистые книжные полки. Не современное дсп, а надежное, сделанное из настоящего дерева руками мастера, произведение искусства. Названия, тисненые золотом на корешках, абсолютно ни о чем не говорили. Только на нескольких, призвав в помощь все убогие знания латинского, я разобрал слова: Бог, Религия и Господь — Deus, Religio и Domini. Кроме книг, в комнате обнаружилась аккуратно застеленная тахта, потрепанное кресло и массивный письменный стол, сверху обитый зеленым сукном. Ворох бумаг — некоторые совсем ветхие, желтые от времени — опасно наклонился, угрожая осыпаться на столешницу шуршащей лавиной.

— А я диссертацию пишу. Разбираю торможение науки религией в средние века, — откусив пирожное, и наслаждаясь сладкой творожной начинкой, поделился я. — Вообще-то, я питерский, да решил уехать подальше. Сами понимаете, дома друзья, родные... Только соберешься поработать, как обязательно гости пожалуют. Вот и решил сюда, к вам, уехать. Сбережения кое-какие есть, на написание диссертации хватит.

— Диссертация, говорите? — он подвинул ко мне тарелочку с пирожными, предлагая брать еще. — Мою судьбу как раз диссертация изменила.

— Спасибо, — я поблагодарил за угощение. Отказаться от такой вкуснятины было выше моих сил. — Как это — изменила?

Гирт снял со старой газовой плиты покрытый жирной копотью эмалированный чайник, подлил себе и мне горячего кипятка. Из изящного фарфорового заварника, резко контрастирующего своим видом с чайником, плеснул немного крепкой светлой заварки. Мимолетно пахнуло рыбой, но в следующий момент, я уже вдыхал терпкий аромат зеленого чая.

— Собирал материалы, в библиотеках много времени проводил. Время, сами знаете, какое тогда было, но мне повезло. Связи были хорошие. Пробили мне командировку во Францию. Там, работая в, так сказать, библиотека национале2, наткнулся на интересный манускрипт... Потом, пошло-поехало. Так и пришел в церковь, открыл для себя Бога.

Он склонил голову и благочестиво перекрестился. Открытая рука, символизирующая пять ран Христа, кончиками пальцев коснулась лба:

— In nomine Patris3 — негромко произнес Гирт.

— et Filii4 — рука коснулась груди.

— et Spiritus Sancti5 — пальцы коснулись левого, затем правого плеча.

Мы помолчали. Ветер тоскливо завыл в печной трубе, обиженный, что его не замечают вырвался на улицу, и швырнул в оконное стекло горсть снега.

— Знаете, вера очень важна для человека, — после паузы сказал Гирт. Он встал из-за стола, подошел к окну, и, приподняв шторку, задумчиво всмотрелся в ряды заснеженных могил. Взгляд скользнул на, белеющие в ночном мраке, стены церквушки, поднялся выше, по отбрасывающему лунные блики золотому куполу, и остановился на большом узорном кресте. — Возможно, в ней и есть смысл жизни, ляпис филозофорум6, так сказать...

Я пожал плечами. Для меня религия всегда оставалась опиумом для народа.

Район был просто замечательный. В Риге, только в центре города слоняются толпы народа. Но стоит чуть отъехать в сторону, и попадаешь в другой мир. Мир, где на улицах почти нет людей, а редкие машины проносятся по пустынным дорогам торопясь поскорее покинуть эти глухие места.

Всю сознательную жизнь, я мечтал убежать от суеты мегаполиса. Пожить в тихом, уютном городке. Где идя по улице, тебе не приходиться постоянно лавировать между прохожими, где дорогу можно перейти спокойно, не прыгая зайцем от несущихся, словно на пожар, машин.

Я быстро привык к близкому соседству с кладбищем. Даже стал получать некое удовольствие, прогуливаясь вечерами по безлюдным улочкам, когда белоснежные сугробы искрятся бриллиантовыми брызгами в свете уличных фонарей. Вечернее благолепие не нарушали даже редкие автомобили и троллейбусы, с шипением переминавшие шинами выпавший за день снег.

Я проходил мимо деревянных домиков, ютящихся за невысокими заборами, перевитыми неаккуратными коричневыми веревками летом зеленого плюща. С интересом поглядывал на горящие окна, стараясь угадать, чем сейчас могут заниматься их обитатели. Наверное, смотрят телевизоры, удобно устроившись на диванах и креслах. Накрывшись теплыми пледами, потягивают горячий чай или кофе. С бутербродами или булочками.

Иногда, я доходил до железной дороги. И тогда подолгу смотрел на проезжающие поезда, яркими фарами разрезающие черное покрывало ночи. В их мрачном перестуке колес, слышалась вечная песнь о скоротечности жизни, точно так же проносящейся через годы, к конечной станции. К станции, одна из которых сейчас находилась как раз напротив моих окон.

В такие дни, я возвращался домой, и подолгу курил глядя в окно, как падающая с неба вата, мягко ложится на выхваченные из тьмы фонарным светом памятники и кресты.

Весна ворвалась в город безудержным ураганом, за каких-то пару дней растопив высокие сугробы, и превратив улицы в полноводные, непроходимые реки. Звон капели и радостный щебет птиц наполнили воздух, пробуждая мир от долгого зимнего сна.

Автомобили катерами рассекали талую воду. На узкие тротуары обрушивались настоящие цунами. Стоит зазеваться, и все — беги домой одевать сухое, ибо подхватить в такую погоду простуду — легче всего.

Именно весеннее половодье следует мне благодарить, и одновременно проклинать за то, что свело меня с Настей.

В тот вечер, я решил закончить прогулку раньше обычного. Дул сильный, пробирающий до костей ветер, и даже два свитера не спасали от холода. Упрямо забираясь под одежду, он выстуживал кожу, заставляя подбородок трястись в мелкой дрожи.

Впереди меня, торопливо стуча каблучками высоких — выше колена — черных сапог, блестящих лакированными голенищами и хромом пряжек, шла девушка. Она осторожно огибала лужи, временами замирая, и осматривая дорогу в поисках клочка сухого асфальта. Большой серебристый лэнд крузер, промчался по дороге не снижая скорости, не заботясь о редких пешеходах, шарахающихся от потоков воды вырывающихся из под его колес. Девушка дернулась в сторону, но длинный тонкий каблучок подвернулся. Руки ударили воздух в безнадежной попытке удержать равновесие. В следующий миг, она вскрикнула, и подняв тучу холодных брызг, плюхнулась точно в центр большой лужи.

Я бросился на помощь, помогая выбраться из густой грязной жижи. Едва сдерживая слезы, она попыталась отряхнуться, но куда там! Жирная уличная грязь, толстым слоем покрыла джинсы, туго обтягивающие ровные стройные ножки, и дутую, бело-голубую, курточку. Неброский макияж размазался — не разберешь где грязь, а где тушь. Даже челка намокла, и тонкими сосульками упала до подбородка.

Ветер немилосердно выстуживал намокшую одежду, зубы девушки начали выбивать четко различимую дробь. Я покачал головой.

— Пойдемте, — не допускающим возражений тоном, сказал я. — Обсохните, потом я вызову вам такси. Иначе бронхит вам обеспечен. Да и людей перепугаете таким видом.

Она покорно пошла за мной. Низко опустив голову, и, кажется, всхлипывая.

Далеко идти не пришлось. Неприятность случилось почти напротив моего дома, и не прошло и десяти минут, как она сидела у меня на кухне закутавшись в толстый махеровый халат, с наверченной на голове башней из полотенца. Грея ладони о большую кружку с горячим чаем, время от времени обжигаясь сербала, и с удовольствием заедала тягучим янтарным медом.

Кое-как отряхнув ее одежду, я развесил все в ванной, и присоединился к ней. Слово за слово, разговорились. Она рассказала что студентка, учится на вечернем, в институте сообщения, неподалеку отсюда.

Потягивая чай, неожиданно для себя, я пустился в воспоминания о своих студенческих годах. Припомнил много забавных случаев, происходивших со мной и моими друзьями. Девушка, — она представилась Настей, — сперва хмурилась, все еще вспоминая неприятное падение в лужу, потом заулыбалась, и, наконец, начала весело хохотать.

— Ой, наверное, уже высохло все, — спохватилась она, случайно бросив взгляд на висевшие на стене часы.

Одежда была еще чуть влажной. Но, во всяком случае, ее уже можно было одеть, не опасаясь превратиться в сосульку. Мы вместе отряхнули остатки грязи, и одежда приняла вид, если не приличный, то, во всяком случае, терпимый. В темноте вряд ли будут сильно заметны последствия купания в луже, серыми разводами расчертившие джинсы и куртку.

— Сейчас я вызову такси.

— Не надо, — остановила меня Настя. — Я тут недалеко живу. За кладбищем. И так добегу.

— Тогда, я хотя бы провожу. Сейчас... — я потянулся за курткой, но она решительно отказалась.

— Не нужно. Я часто поздно домой возвращаюсь. Привыкла уже.

— Так ведь кладбище, все-таки.

Она рассмеялась запрокидывая голову. Вымытые и тщательно расчесанные волосы цвета выгоревшей соломы, рассыпались по плечам.

— Ну и что, что кладбище! Я каждый день через него хожу, когда троллейбуса долго нет. Да и быстрее получается, на троллейбусе еще пересадку делать, такой крюк! А там и фонари есть, и сторож ходит, — сказала она, заглядывая мне в глаза. — Спасибо, но не нужно, вы и так много для меня сделали!

— Как знаете... — неуверенно протянул я.

— Все в порядке! — Настя улыбнулась такой светлой и открытой улыбкой, что я не удержался и улыбнулся в ответ.

Мы вышли на крыльцо. Луна сияла на угольно черном небе ярче скрипучих фонарей, часовыми застывших вдоль пустынной дороги. На улице ни души. Даже окна в домах давно погасли, черными квадратами уродуют стены — завтра рабочий день, кто будет засиживаться до двух часов ночи?

— Ну, я пошла...

Я кивнул.

— Спасибо большое, что так меня выручили. Не знаю, что бы я делала... Если б я в таком виде, на кладбище, сторожа встретила, его бы точно Кондратий схватил!

Мы посмеялись. Редкие снежинки, поблескивая в тусклом свете фонарей, медленно кружились вокруг нас в ночной тиши, создавая ощущение волшебной сказки.

— Еще раз спасибо...

Неожиданно, она привстала на цыпочки, и коснулась прохладными губами моей щеки. Я замер, а Настя, смутившись, быстро повернулась, и, постукивая каблучками по расчищенной днем бетонной тропинке, побежала к калитке.

Уже выйдя на улицу, она обернулась, и помахала рукой. Я помахал в ответ, и еще какое-то время смотрел, как бело-голубая курточка пересекла дорогу, и скрылась за чугунной оградой кладбища.

Стоит ли удивляться, что всю ночь мне снилась эта девушка?

На следующий день, я довольно плодотворно поработал над диссертацией. Только сердито рычащий желудок заставил оторваться от ноутбука, и обшарить кухню в поисках еды. Наскоро перекусив, я решил не возвращаться к работе, а провести вечер в блаженном ничегониделании. К тому же, до моей обычной прогулки оставались каких-то пару часов.

Проходя мимо кладбища, я невольно залюбовался мрачной, и в то же время какой-то одухотворенной красотой этого места. С детства я испытывал страх перед погостами, погребениями, захоронениями, и всем остальным, имеющим отношение к смерти. Даже днем, меня было не заманить никакими коврижками за ограду, где в торжественной тишине, среди кустов и редких деревьев, ровными рядами топорщатся холмики земли, увенчаные то простыми деревянными крестами по пояс, то мраморными монументами в рост человека.

Луна, едва поднимающаяся над горизонтом, пряталась где-то за кладбищем, бледным светом подсвечивая еще лишенные листьев деревья. Чуточку воображения, и уже не деревья скрипят на ветру, а неведомые монстры, вызванные к жизни колдовскими чарами Селены7, , растопырили костлявые пальцы, в тщетном желании схватить одинокого прохожего.

Должно быть, Лавкрафт только с одного такого пейзажа, смог бы написать десяток своих замечательных рассказов. Но мне стало не по себе, захотелось поскорее вернуться домой, и задернуть шторы, что бы не видеть этой пробирающей до костей жути. Я развернулся, и торопливо зашагал к дому, подальше от горбатых могил.