Неделя: Истории Данкелбурга

Воскресенье, 22:59

Я никогда не любила Данкелбург. Его небоскрёбы давят на меня, его запахи удушают, а жители угнетают. Этот город слишком бесцветный и блёклый, чтобы быть достойным меня.

Я родилась в этом гадюшнике и с рождения вляпалась, утонула по колено — не выбраться. Сколько раз я собиралась покинуть Данкелбург, собрать вещи и убраться подальше. Но что-то постоянно мешает: я уже добираюсь до вокзала, отстаиваю очередь, подхожу к кассе... и тут мою руку отдёргивает, и я возвращаюсь в свой дом на Маркстрабе.

Возможно, меня не отпускает сам город, полюбивший пить мою кровь и не собирающийся отпускать на волю ценного донора. Я в это не верю. Возможно ещё, меня держит здесь воля Небожителя, глаза которого вспыхивают в небе по ночам и теряются среди звёзд. Это таинственное создание, в которого некоторые верят с суеверным страхом, следит за Данкелбургом неустанно. Некоторые считают его чем-то вроде божества. Но я в него тоже не верю...

Что же тогда? Что за чертовщина не позволяет оставить это проклятое место?

Что меня здесь держит? Родители? Мой отец был редкостным выпивохой и бабником, каждую ночь отправляющимся на поиски дешёвых потаскух, которых можно и поиметь, и ударить, и облевать с ног до головы. Мой отец пользовался лишь теми суками, которые давно продали душу и чувство собственного достоинства. Просто они самые дешёвые. Отец меня не любил и замечал лишь тогда, когда решал, что его малолетняя дочь вполне сойдёт за одну из его любимых шлюшек!

Мать его терпела... Тупая дура! Она содержала это отвратительное, похотливое животное, вкалывая на швейной фабрике с утра до ночи. Она покорно сносила и измены, и побои, и унижения, лишь бы быть с этим ничтожеством! Ей я была так же не нужна, как и отцу: она не раз говорила мне, что хотела сделать аборт...

Любить этих людей? Нет! Я сослала обоих в дом престарелых, что на окраине, ещё пять лет назад. Вроде как, отец уже умер — приходило письмо, но я не помню точно содержания. Мне плевать на этих червей, потому что это взаимно.

Что ещё? Молодой человек? Нет... В мои двадцать пять у меня было уже семь ухажёров, но все они оказались редкостными козлами! Иногда мне кажется, что иных мужчин в Данкелбурге и не водится — в эту дыру сползается сплошное отребье.

С последним выродком я рассталась два месяца назад: он нашёл себе пустоголовую куколку с длинными ноготками и вьющимися волосами. Он любил блондинок. Он любил тех блондинок, что готовы ползать в ногах своего покровителя, не утруждая мозг работой. Со мной же, сильной, уверенной и умной брюнеткой ему было просто страшно. Закомплексованный, мелкий неудачник! Рохля! Идиот! Как можно быть таким глупцом, чтобы отказаться от такого сокровища, как я!

И всё же, я чрезмерно мстительна... Подогнать его новенький чёрный автомобиль к реке, снять с ручника, посмотреть, как он катиться к воде и тонет в холодных глубинах было правильным, а вот сжигать его загородный дом — лишним.

Хотя я жалею.

Единственное, что может держать меня в этом гадюшнике, это моя работа! Её я люблю, потому что она приносит мне деньги! Много денег, которые я могу тратить на всё, что пожелаю! А желаю я многого! Такие, как я, того и заслуживают!

Долго работы не было... Я, по сути, была содержанкой у своих парней, жила за счёт их тугих кошельков и бездумного желания обеспечивать меня. Моя природная красота заставляла их терять голову и подчиняться моим правилам.

Но однажды это закончилось...

Меня встретил Рафаэль. Приютил и сделал помощницей в своём нечистом деле. Сперва я думала, что он запал на меня, как все эти кобели, но он оказался радикально настроенным холостяком и женоненавистником. Думаю, всему причиной была импотенция...

Так или иначе, я стала его правой рукой. Рафаэль дал мне возможность быть независимой, обеспеченной и влиятельной. Он дал настоящую работу, а вместе с ней и вкус к жизни. Я только устала смаковать этот скучный город, как Рафаэль наполнил его красками, ароматами и эмоциями! Он дал мне будущее, но, кажется, навсегда приковал цепями к Данкелбургу.

Как сейчас помню нашу первую встречу: высокий немолодой уже мужчина с толстенной сигарой в золотых зубах подсел ко мне в летнем кафе. Он заговорил о новой пластинке Патрика Нигельмана, о погоде, о моде... Я сразу почувствовала, что он чем-то отличается от прочих мужчин Данкелбурга.

Рафаэль был особенным! Когда он предложил поработать на него, я не смогла отказать.

Он привёл меня к себе в подвальчик. Я знала, что обнаружу там что-то необычное, возможно, даже незаконное... И не ошиблась — Рафаэль был продавцом оружия.

Никогда не думала, что меня так заинтересуют пушки, стволы и взрывчатка. Но тогда меня затянуло с головой! Уже через месяц я отлично ориентировалась в незаконном товаре, заказчиках и поставщиках, могла договориться с кем угодно... Через три месяца меня стали уважать так же, как и Рафаэля. Меня стали называть Джоди, Королевой Винтовок!

Бизнес прост: эмигранты-дриджи неведомыми путями доставляли оружие в обход всем таможням, мы с Рафаэлем скупали его по дешёвке и перепродавали втридорога заказчикам из Данкелбурга и соседних городов.

Одна коробка патронов — это новые фирменные духи, автомат с набором обойм — дорогое платье и шляпка с павлиньим пером, крупная партия разнообразных пушек — это блестящий спортивный автомобиль! Звучит просто великолепно!

И это не мои мечты — это моя реальность! Моя жизнь! Мои мечты уже сбылись!

Моя жизнь, полная богатства и роскоши, заслужена. Только такую свою судьбу я рискну назвать справедливой.

Рафаэль часто говорил, что мечтать нужно дальше — нельзя останавливаться, нельзя прекращать желать большего. А чего ещё можно желать, когда в твоей жизни есть всё?

Если бы ещё не этот город...

Я стою в тени на первом этаже недостроенного здания. Теперь финансировать строительство никто не собирается, и возведение небоскрёба никогда не будет закончено. Ночь. Одиннадцать вечера. Заказчики прибудут ровно через пятнадцать минут. Я не в первый раз связываюсь с этими людьми и знаю их пунктуальность.

Сигарета в мундштуке источает тонкое облако табачного дыма, плывущего вертикально вверх, где растворяется и исчезает. Красный уголёк на конце дорогой тонкой сигаретки — единственное, что можно разглядеть в этом мраке.

Ни одного газового, не то что электрического фонаря в радиусе километра нет. Здесь очень темно. И так будет ещё целую неделю. Остался всего час до наступления Недели Долгой Ночи.

Романтики этого города испокон веков слагают стихи и песни о Неделе Долгой Ночи, а учёные так и не могут разгадать этот феномен. Неделя — это странная, мистическая аномалия. Во время, когда осень сменяется зимой, наступают ровно семь дней, в ходе которых солнце не поднимается на небосвод и в бесконечной вышине царит серебристая луна. Целая неделя ночи, целая неделя бесконечно-долгой ночи...

Как это завораживает! Меня приводит в восторг это время, когда можно смешаться с тьмой, раствориться в чернильном городе, укрыться в тени, спрятаться от глаз любопытных. Странно, оказывается, меня больше всего интересуют не чёрные вечерние платья, не жемчужные ожерелья и не белые головные платки...

Перестать стыдиться этой мысли я так и не научилась...

Где-то в глубине здания закопошились дриджи-носильщики. Безносым созданиям становится невмоготу ждать. Глупые твари — ненавижу их! Бестолковые уродцы вечно путаются под ногами, не понимают элементарных вещей, страдают жутким тупоумием. Зато коротышкам можно почти не платить денег за труды: уродцы согласны выполнять грязную работу за пару монет. Взрывчатку для заказчиков они таскают сноровисто...

Ну да бог с ними.

На моих туфельках скопилось немало пыли — чёрная кожа посерела. Ничего не поделаешь — продать оружие так, чтобы не привлечь к себе внимания полисменов, нужно в тихих, заброшенных и пыльных местах, как, например, в недостроенных небоскрёбах.

Я сделала затяжку — сладостный дым с лаской погладил по лёгким, по нёбу и языку. Никак не могу бросить, да и как бросишь эти чудесные сигареты?

Десять минут. Примерно в это время происходит смена уличных патрулей, и у городской погани есть около получаса, чтобы выползти из нор и состряпать нечистые делишки. Десять минут двенадцати — время наркоторговцев и проституток... Их гнилостные персоны переполняют Данкелбург...

Я знаю, что другие города ничуть не лучше, но эту мусорную кучу я просто ненавижу.

Решено! Завтра с утра уезжаю!

Рафаэль умер неожиданно. Он не колол себе никакой дряни, курил не так много и не собирал заразу у доступных девок по причине своей импотенции. Он просто слёг с болью в сердце и умер от инфаркта. Мне было жаль его, мне было жаль этого человека.

Но я совершенно не собиралась плакать. Слёз по Рафаэлю не было...

Я похоронила его тайно. Приказала дриджам положить его в ящик и засыпать патронами. Потом карлики отвезли Рафаэля к реке и утопили. Рафаэль так любил воду. Из всех смертей он был согласен только на утопление — не случилось...

Странные же создания, эти мужчины. Стоит их приборам прийти в недееспособность, как они начинают любить всё, что угодно, кроме женщин... Рафаэль много чего любил. Также он любил птиц, особенно голубей, он любил туман и Патрика Нигельмана, чьи пластинки играли в его кабинете круглые сутки. Булькающий и хрипящий граммофон старательно воспроизводил саксофон Патрика и до дыр царапал иглой виниловые дорожки. Рафаэль всё слушал и не мог насладиться джазовыми мелодиями вдоволь.

Он не стеснялся жить легко и красиво.

Жаль, что его не стало...

Оставшись одна, я взяла все заботы с поставкой оружия требовательным заказчикам. Первое время было трудно, очень трудно. Но я справилась. Теперь справляюсь без Рафаэля.

Жаль, что его не стало...

По щеке вдруг скатилась слеза. Но это не я дала слабину, мне не стало больно от потери Рафаэля. Просто мощный порыв ветра выдавил крупную слезинку из глаза. Я не стану оплакивать того, кто подарил мне билет в жизнь роскоши и независимости. Этот город сделал меня циничной, жёсткой и немного чёрствой...

Другой я бы не выжила в Данкелбурге. Другой я бы не добилась того, что имею сейчас. Этот город похож на аквариум с пираньями, так что выжить здесь можно только двумя способами: затаиться в углу или обзавестись зубами.

Но не прошло ни дня, чтобы я ни задала себе вопроса: любила ли я Рафаэля?

Вопрос не из лёгких...

Вдалеке послышалось деловитое гудение автомобиля — заказчики едут. На часах одиннадцать часов и четырнадцать минут. Похоже, сегодня эти ребята тоже приедут вовремя. Обожаю, когда с людьми можно нормально работать. Когда не начинаются эти глупости с изменением договора, с попыткой сбить цену и тому подобным.

Как и всякая женщина, я ненавижу даже малейшие трудности.

Этим ребятам нужен динамит, много динамита! Таким количеством можно взорвать небольшой дом! Понятия не имею, зачем им такое количество.

В рай или ад отправится немало жизней. Каждый реализованный товар забирает с собой виноватых и невинных. Я торгую не просто оружием, я торгую массой смертей. Однако такое иллюзорное и фантомное понятие, как совесть вовсе меня не мучает. Мне просто безразлично.

Если думать о такой ерунде, совсем не останется времени на действительно важные вещи. Государство, которое должно быть примером нравственности и порядочности, продаёт в сотни тысяч раз больше оружия, чем я...

А в Данкелбурге так много всякой мрази, что неплохо бы, чтобы кто-то поубивал часть из них...

Какая же я мелочная и мстительная стерва! Порой сама удивляюсь, сколь же глубоки мои пороки!

Вот опять потянуло философствовать на пустом месте. Ещё одна вредная привычка, которых у меня, как у новогодней ели игрушек и гирлянд.

Тёмно-серый автомобиль с горбатой крышей замедлил ход и свернул на строительную площадку. Круглые фары рубанули лучами темноту, осветили моё лицо и уткнулись в стену. Подпрыгивая на неровностях, автомобиль неторопливо пополз в мою сторону. Одиннадцать пятнадцать. Вовремя...

— Эй вы там! — крикнула я на ленивых дриджей, которые палец о палец не ударят, пока на них не наорёшь, — Несите товар!

Из соседней комнаты, кряхтя, вышли двое носильщиков, тащащих тяжеленный ящик с динамитом. Ящик сильно раскачивается и грозит вывалиться из рук криволапых дриджей, что вполне может привести к взрыву и моей скорой кончине.

— Поаккуратнее с ящиком! — рыкнула я на уродцев, вытряхнула сигарету из мундштука и прибрала тот в небольшую чёрную сумочку.

Один из дриджей глупо уставился на меня, неторопливо переварил услышанное и кивнул ушастой башкой. После этого коротышки понесли ящик осторожнее.

На новом месте ни за что не стану связываться с дриджами...

Когда ушастые догнали меня, я двинулась навстречу прибывшим, шествуя впереди носильщиков. Высокие каблуки гулко оглашают пустые кирпичные коридоры и комнаты. Мои бедные туфли... Хорошо ещё, что я обула самые ненавистные: их мне подарил бывший. Сделать бы то же самое со всеми его подарками! Кроме, разве что, золотого кольца, которое так идёт к моим чёрным нарядам...

Водитель заглушил мотор, фары погасли, и вновь стало очень темно. Нежная холодная темнота...

В накинувшемся с новой силой мраке я услышала четыре хлопка дверьми — заказчики выбрались из шикарного 'Вальнета' 300. Приглядевшись, я увидела четыре фигуры, столпившиеся вокруг авто. Все мужчины. В криминальном мире не так много женщин, не считая ничтожных девок, которых парни водят с собой 'на дела'...

Я одна из тех немногих, которая чего-то добилась в Данкелбурге.

Мне почему-то всегда кажется, что в этом городе даже младенцы плачут чаще и громче...

Ненавижу его...

Подойдя к самой границе густой тени, я дала знак дриджам остановиться. Уродцы подтащили тяжеленный ящик поближе и плюхнули его на пол. Их кривоватые лапы со сросшимися пальцами (свободен только большой) отпустили рукоятки, и коротышки отползли в сторону. Пока они мне не нужны, и твари это отлично понимают.

— Идите к машине прогревайте двигатель! — приказала я коротышкам, которые боятся оставлять меня одну с непонятной мне преданностью.

Эти гады слишком ничтожны! Сверкая круглыми плошками глаз, дриджи недоверчиво покосились в сторону прибывших и нехотя двинулись в противоположную сторону: за недостроенным зданием припаркована моя стильная спортивная машина.

Две пары голых пят зашлёпали позади меня и понемногу стихли. Скоро выпадет первый снег, а эти существа всё ещё ходят босиком. Впрочем, они всегда ходят босиком...

Со стороны недостроенной стены, в которой зияет громадная дыра, мне навстречу двинулись все четверо прибывших заказчиков. Суровые мужчины кутаются в куртки и пальто, словно им неуютно... Боятся? Боятся одной безобидной женщины? Впрочем, не такая уж я и безобидная, скажу даже, что меня можно бояться...

Четвёрка приблизилась настолько, что я уже могла различить лица. В большинстве своём, эти лица кривые и неприятные, словно парней в детстве основательно били и полосовали ножами. Трое — настоящие страшилы...

Двое амбалов мне совершенно незнакомыми. Судя по физиономиям, по манере держаться, они — просто сопровождение, шестёрки, никто в банде... Глупые лица, широченные плечи, коротко постриженные головы и безвкусные куртки — всё в них настолько безнадёжно, никакой перспективы. Эти двое попали в банду шестёрками — ими же они в банде и сдохнут, схватив шальную пулю!

Третий гораздо более интересный: громадный здоровяк никак не ниже метра девяноста, внушающий ужас и страх мужчина, глаза и губы которого выражают не просто ум, но и опыт, и даже некую мудрость. Его я отлично знаю, его знают многие, и многие боятся. Громадный негр Гарольд Белфорт, хладнокровный убийца, готовый по команде начать охоту на любую жертву. Безжалостный жнец...

Из-под чёрной шляпы свисают короткие дреды, взгляд безо всякого интереса ползает по полу и стенам — ему, кажется, совершенно безразличен окружающий мир и его обитатели до тех пор, пока хозяин не укажет ему на цель и не скажет: 'Взять!'

Его стоит бояться: возможно, однажды его хозяин укажет на тебя...

Некоторые говорят, что он псих, способный без причины оторвать голову любому, кто-то рассказывает, что он охотится на пидоров и потрошит их, как рыбу.

Искренне надеялась, что сегодня его не увижу...

Зато в этой четвёрке присутствует Альфред! Отчаянный сорвиголова и балагур, весельчак и настоящий джентльмен! Пожалуй, единственный в банде, с кем хочется иметь дело! Пальто, как всегда, нараспашку, а ветер трепет его фирменный оранжевый шарф! Его небрежность приводит меня в восторг! Как можно остаться таким беззаботным в суровом мире ночного Данкелбурга?

Ему около тридцати пяти, невысокий, сутуловатый, немного косолапый, но не неказистый, как можно подумать, а... яркий, интересный, запоминающийся...

У него донельзя худое и бледное лицо, рыжие волосы и недельная щетина, крючковатый нос и узкие губы, острый подбородок. Глаза вечно находятся в ехидном прищуре, его взгляд нацелен чётко на меня... примерно в область бёдер... На Альфреда я даже не могу за это обидеться!

Его настоящей фамилии не знает никто. Кто-то со всей ответственностью заявляет, что его фамилия — Кэрролл, но достоверно убедиться невозможно: насчёт этого лукавый весельчак молчит на зависть всем немым! Кто-то так и зовёт его Альфредом Кэрроллом, а кто-то по прозвищу — Рыжим Террористом. Мне нравится просто Альф...

Он улыбнулся правой половиной лица — его фирменная улыбка:

— Какое наслаждение встретить в столь позднее время саму Королеву Винтовок! — изо рта Альфа вырвалось облачко пара.

— Вам, джентльмены, следует радоваться такой удаче! — ответила я рыжему, одарив того идеальной белозубой улыбкой, — Истинные леди сейчас встречаются крайне редко.

Альфред засмеялся необычным, больше похожим на кашель смехом, принимая мои правила общения посредством лёгкой пародии на флирт. Ему это нравится, да и чего уж тут скрывать, мне тоже!

— Как считаешь, Гарольд, много ли нынче в Данкелбурге истинных леди? — обратился Альфред к негру-бугаю.

— Сейчас почти все сплошь шлюхи, — безразлично буркнул чернокожий великан, даже не посмотрев в сторону невысокого товарища.

— Верно, здоровяк! Таких, как Джоди, сложно сыскать! А вы как думаете, ребята?

— Да, ничего так деваха! — гулко промычал один из амбалов за спиной Альфреда, чуть не пуская слюну из кривого рта.

Дамский револьвер выпорхнул из моей сумочки, словно взбесившаяся чёрная птица, и его дуло нацелилось точно в лоб наглому ублюдку! Выхватывать оружие я могу со скоростью кобры, молниеносно и чётко! Это всегда заставляет мужчин вздрагивать и обливаться холодным потом. Обожаю производимый моим миниатюрным револьвером эффект!

Глупый смех грубияна застыл у того в горле...

— Что ты имел в виду? — я свела брови на переносице, что для знающих меня людей является довольно красноречивым сигналом. У выродка где-то 20% на то, чтобы уйти отсюда живым...

Но вот ко мне уже подскочил Альф:

— Эй, Джоди, — примирительно выставил руки он, — Этот ещё совсем зелёный. Не надо его убивать! Дурак просто совершил ошибку...

Уже 30%... Альфред вполне спокоен и уверен в себе, но вставать на линию огня не стал: во-первых, он хорошо знает, что в гневе я способна убивать без разбора, и во-вторых, не так уж и важен для него этот щенок, чтобы рисковать ради него.

Здоровяк Гарольд всё так же оставался безразличным к происходящему. Интересно, отреагирует ли он хоть как-нибудь, если я снесу его напарнику-мудаку голову? Захотелось проверить... У выродка теперь 10%!

— У парня и так нет мозгов, — предпринял ещё одну попытку унять ситуацию рыжий Альф, — Свинцом заполнишь его башку — толку не будет.

Какой же у Вас успокаивающий прокуренный голос, мистер Кэрролл! Палец на курке расслабился... 60%...

— Мы торопимся, — невпопад влез со своим деловым басом Гарольд.

— Ты всё о делах! Дама оскорблена! Теперь дама на взводе...

— Но сегодня дама находится в хорошем расположении духа и необычайно терпелива, — сама не знаю почему, но я успокоилась и убрала револьвер обратно в сумочку. 99,9% — везунчик.

Застывший в ужасе бандит облегчённо выдохнул и расслабился. Его товарищ напуган не меньше, раз даже не додумался достать оружие и выручить друга. Действительно, ничтожная зелень...

Альфред удовлетворён исходом случившегося. Его кривая ухмылка вернулась на лицо, он сверкнул лукавым глазом и кивнул Гарольду:

— Ударь!

Темнокожий громила-убийца должен казаться неуклюжим, но на деле это не так! Его движения так молниеносны, что силуэт негра начинает расплываться! Его здоровый кулак врезался под дых грубияну и нырнул обратно в карман куртки так быстро, что всё движение можно было даже не заметить.

Многострадальный идиот схватился за живот и упал на четвереньки, шумно хватая выбитый из лёгких воздух.

Альфред расплылся в довольной улыбке и театральным жестом пригласил меня подойти к ударенному:

— Прошу, Джоди!

Я согласно кивнула и двинулась к согнутому пополам ничтожеству... С каждым шагом его неказистое существо приближаеся ко мне, я всё отчётливее чувствую его дрянной запах, витающий в морозном воздухе. Тварь кашляет и ползает по полу, пачкаясь в пыли.

Когда человек встаёт на колени, он становится похож на свинью или любое другое неприятное глазу животное! Мерзость, которую было бы неплохо подстрелить, чтобы она кровоточила и медленно умирала!

Я нависла над бандитом и поставила ему ногу на шею. Сначала я старалась посильнее надавить на гада каблуком, но почти сразу же испугалась, что замараю обувь об выродка, и ослабила натиск. Тем не менее, поддонку больно!

— Моли даму о прощении! — подсказал тому Альфред, возникнув сбоку.

Урод шипит и стонет. А я жду. Я могу ждать очень долго!

Но скрюченный болью идиот не стал тянуть:

— Умоляю... простите меня...

Слишком простая фраза, возможно, следует заставить его сказать что-нибудь более изощрённое. Формулировка мне не особо-то важна, главное — унижение подонка! Людей способны воспитать только боль, страх и унижение!

Я перевела взгляд на Альфреда, решив найти в его глазах совета, но глаза рыжего бандита были заняты другим. Я знаю, чем именно: из-за выреза на юбке обнажилось моё бедро. Ох уж этот Альф! И как возможно на него при этом не обижаться?

— Ты прощён, — я с отвращением отпихнула выродка ногой и отступила от него подальше. Поправив выбившийся из причёски локон, я постаралась успокоиться и закурила сигарету. Обычно я на людях не курю...

— Сегодня тебе очень повезло! — нравоучительно сказал ублюдку Альфред, — Считай, что сам Небожитель подарил тебе жизнь! Надеюсь тебя это чему-то научит! Оттащи его в машину, — последняя фраза была адресована уже товарищу униженного.

Оправившись от ступора, тот ловко взвалил друга на плечо, и они согнувшись потащились к машине. Гарольд проводил их ленивым взглядом после чего резко развернул голову в сторону рыжего напарника. Его дреды сильно заколыхались.

— Мы торопимся, — уже жёстче повторил негр-убийца.

Альфред скривил недовольное лицо, перекинул конец оранжевого шарфа через плечо и посмотрел на наручные часы. Узнав текущее время, он ещё сильнее скривился:

— Гарольд, ты жуткий зануда, но ты прав. Времени не хватает даже больше, чем денег!

— И даже больше, чем динамита? — пропела я, выпустив колечко дыма.

— Работая с такими, как ты, Джоди, нехватки с оружием и взрывчаткой быть просто не может! Уверен, сегодня ты нас не подвела...

Наглый льстец! Но его неумелая лесть кажется мне куда более сладкой, чем самые искренние комплементы!

Я отступила в сторону и указала заказчикам на большой тяжёлый ящик, стоящий в тени. Альфред довольно кивнул, Гарольд безразлично нацелил мутный взор на товар и вынул руки из карманов. В полутьме блеснул его крупный золотой перстень...

— Дождёшься... этого... как его? — попытался вспомнить имя одного из своих шестёрок Рыжий Террорист Кэрролл.

— Сам справлюсь.

Громадные лапы обхватили рукоятки ящика, и негр легко поднял тяжеленный груз в одиночку и понёс к машине. Его большие сапоги гулко застучали по бетонному полу.

Страшный тип. Я его не люблю, потому что боюсь...

Как только Альфред может так спокойно себя чувствовать рядом с ним?

— Ровно пятьдесят тысяч, — рыжий достал из недр карманов увесистую пачку денег, — Проверять товар не буду: в качестве уверен!

— В таком случае, я тоже не стану пересчитывать, — пачка скрылась в моей сумочке.

Дым моих сигарет не хочет растворяться и скапливается, словно туман. За его пеленой я уже начинаю терять черты лица Альфреда.

— Ты говорила, что сегодня у тебя хорошее расположение духа, — Альф не спешит заканчивать встречу и уходить, — Позволишь проявить наглость и спросить, почему?

А вот когда он начинает изображать из себя галантного джентльмена, становится особенно приятным!

— Позволяю...

— Вопрос я уже озвучил...

Изначально я никому не собиралась рассказывать, но для Кэрролла могу сделать исключение:

— Я собираюсь покинуть Данкелбург. Причём завтра же. Долго я собиралась, но считаю, что сейчас точно готова.

— Тебе так опостылел этот город? — весело прищурился Альфред.

— До жути... Он нагоняет на меня тоску, его жители меня нервируют, а возможности угнетают! Здесь я давно стучусь головой в потолок, а у меня ещё полно сил, чтобы расти дальше! Данкелбург ужасен.

— Не скажи...

— Скажу, Альфред, скажу, — перебила я рыжего, — Таким птицам, как я, глупо сидеть в этом курятнике. Я же не курица...

— И даже не утка, — усмехнулся Альфред.

Я вытряхнула из мундштука окурок на пол. Красный огонёк светился всего секунду, и тут его придавил Альф. Вот если бы и этот город можно было так просто бросить...

— А что же я за птица? — родился в голове внезапный вопрос и упал на язык, — Быть может павлин?

— Ну уж точно не он, — отрицательно мотнул головой Альфред.

— Почему?

Кэрролл собирался было ответить, но вместо него заговорил автомобиль: два крякающих гудка оповестили Альфреда о времени. Рыжий бандит оглянулся на звук, укрылся рукой от слепящего света фар и ответил уже на ходу:

— Павлины не летают!

Он сказал что-то ещё, но взревевший мотор заглушил его голос. Я проследила за губами — похоже на 'прощай', хотя я не уверена. В любом случае, прощай и ты, Альфред, которого все зовут Кэрроллом.

Единственный человек, по которому я буду скучать...

Даже по Рафаэлю скучать не буду...

Посмотрев вслед удаляющемуся 'Вальнету' 300, я развернулась на каблуках, собираясь идти в сторону своей машины. Но до автомобиля я не добралась...

Резко развернувшись, я уткнулась взглядом во что-то чёрное, лоснящееся и высокое. Оно столь высокое, стоит столь близко, что закрывает собой всё пространство передо мной. Я медленно подняла голову...

Ужас перед созданием сковывает по рукам и ногам, ввергает в оцепенение, замораживает все клетки тела. Это не человек, но и не асилур. Эта тварь вовсе не принадлежит смертному миру!

Трёхметровая худосочная фигура скрыта под чернильным эфирным покровом, который мог оказаться и плащом, и волосами существа! Лица не видно! У твари не наблюдается конечностей! Она не издаёт звуков, не пахнет! Вполне можно решить, что его нет, если б оно не стояло в шаге от меня!

Ничто не способно меня напугать — в любой ситуации я готова дать отпор. Но сейчас я не могу даже сдвинуться с места, не могу моргнуть, не могу вздохнуть!

Это создание считают женщиной. Её зовут Стумма. Безмолвная гигантская тень, которая приходит тогда, когда её не ждёшь, туда, где её не ждёшь, к тому, кто её не ждёт... Неупокоенный ли это дух или посыльный Небожителя... никто не знает... о Стумме никто ничего не знает...

Известно лишь то, что остаться в живых после встречи с ней невозможно. С роковым постоянством визит тёмной сущности оказывается смертельным, а выбранные ею люди непременно ложатся в могилу...

По-моему, в тот день я и умерла...

Перед смертью я смотрела, не моргая и не дыша, на Стумму более получаса. Когда все часы в Данкелбурге показали ровно двенадцать, и началась Неделя Долгой Ночи, моя жизнь оборвалась...

С любовью, Джоди

Понедельник, 21:43

В метро я вляпался в чью-то блевотину. Зеленовато-бурое пятно растеклось по нижней ступеньке спуска в подземку. Кто-то заботливо прикрыл органическую субстанцию газетой, так что я заметил её только в тот момент, как мой кед погрузился в недавнее содержимое чьего-то желудка. Целую минуту я яростно стряхивал вязкую мерзость и поливал округу смачной руганью!

Почему-то Данкелбург уж слишком похож на сточную трубу. Словно канализация давно переполнилась и нечистоты полезли на поверхность. Порой кажется, что город затоплен испражнениями по самую верхушку здания компании 'Хентиаменти Корпорэйшн' — высочайшего небоскрёба в Данкелбурге.

Не каждый человек способен всплыть на поверхность. Большинство тонет в этом море мерзости, а их трупы оседают на дне. Сейчас я тоже на самом дне. Но у меня есть силы, чтобы всплыть.

Замаранный кед жалко. Это моя единственная обувь — пара старых синих с красным кедов с белыми шнурками. Сейчас, правда, не такими белыми... В них я хожу и жарким летом, и, как сейчас, холодной промозглой осенью, которая вот-вот готова смениться зимой. Чертовски холодно. А все мои деньги уходят на более важные вещи, чем новая обувь...

Пару дней назад я спустил почти весь заработок на фотоаппарат. Дешёвый, неброский, но исправный. Начальник как-то выговорил, что мои статьи приходится выкладывать без соответствующих фотографий. Особенно последние три статьи...

Последние три статьи принесли больше заработка, чем все предыдущие вместе взятые.

Понедельник. Началась Неделя Долгой Ночи. На ближайшие семь дней мир будет отдан в распоряжение непроглядной тьмы. Ближайшие семь дней солнце не будет восходить.

Звёзды похожи на свет, пробивающийся через дырочки дуршлага. Бесполезные, жалкие белые точки, словно сыпь на больном лице неба. Их понемногу затягивают рваные тучи. Через пару дней всё будет затянуто ковром бархатных туч, и из них польётся дождь. Хотя нет: когда я уходил из дома, на термометре было двадцать восемь по Фаренгейту — выпадет первый снег...

Холодно. Я нацепил на себя как можно больше свитеров. Из верхней одежды у меня только тонкая вельветовая куртка. Хорошо ещё смог незаметно стянуть с одного прилавка белый шарф. Обмотав его вокруг шеи, я кое-как обезопасил себя от неминуемой простуды...

Я зашёл в заплёванное круглосуточное кафе на углу, чтобы посмотреть время. Своих часов у меня нет. Чтобы не выглядеть глупо, присел за свободный столик и честно выпил чашку дрянного кофе. Расплачиваться пришлось мелочью: бумажных денег у меня не водится. Завтра это должно измениться...

Десять часов ровно. Он выходит на улицы в половину одиннадцатого. До его двора пешком не более пятнадцати минут. Тратиться на автобус не хочется...

Сверился с блокнотом — всё правильно, по его расписанию сегодня выходной. По выходным Гордон Вульф выходит на ночные прогулки. Строго раз в четыре дня. Строго раз в четыре дня я прихожу следить за ним.

В кафе я немного согрелся. Всё равно сохранить здоровье в порядке будет непросто. Дома придётся до утра пить целебный чай и греть ноги в горячей воде, чтобы наутро не слечь с жутким кашлем.

Я углубляюсь в южный район города — царство шпаны и извергов, у которых месяц назад появился свой король. За этим королём я и иду. Иду за ним в глубокую нору белого кролика, в которой вовсе не Зазеркалье, а гораздо более мерзкое место. На юге Данкелбурга живут звери, которые калечат и женщин, и детей, а дети быстро превращаются в таких же зверей. Только звериные ярость и агрессия позволяют им вырасти в неблагоприятном районе.

Здесь грабят средь бела дня, а когда людей избивают или насилуют, вокруг собираются толпы зевак. Полиция не любит сюда соваться. А вот меня так и тянет...

Тянет к Гордону Вульфу...

Эта фраза кажется признанием пидора, но это не так. Не стоит сомневаться в моей сексуальной ориентации, надо просто во всём разобраться...

Тогда...

Две недели назад я сидел в офисе главного редактора. Мистер Арлес прочитывал черновой вариант моей новой статьи, наспех подготовленной всего за день. Приходится работать быстро, чтобы как можно скорее получить гонорар. Его мясистый курносый нос быстро мотается из стороны в сторону. Бастиан Арлес пробегает по строчкам не одними глазами, а сразу всем лицом — какой-то дефект глазодвигательных мышц.

Я нервно ёрзаю в ожидании вердикта. Мои глаза нацелены на макушку мистера Арлеса — чёрная краска старательно закрашивает седину сорокалетнего холерика. Он сегодня одел самую глупую из своих рубашек — розовую в полосочку. Опять ловлю себя на мысли, что считаю эту рубашку глупой потому, что она слишком дорогая, и я не смогу позволить себе такую ближайшие десять лет...

Полноватый мистер Арлес отложил статью в сторону, чуть отъехал назад на стильном кресле на колёсиках, шумно выдохнул, изогнул пухлые губы и начал растирать виски пальцами — дурной знак. В лучшем случае отправит дорабатывать или переделывать половину, в худшем — пошлёт к черту, сославшись на 'неформатность' статьи.

Вентилятор под потолком делает кабинет редактора более свежим и прохладным, но стёкла моих очков всё равно запотевают. Морщинистое лицо палача нацеливается на меня с ленивым презрением. С секунды на секунду я услышу приговор...

Сейчас...

Газета 'Еженедельно актуально' издаётся в Данкелбурге уже восемьдесят лет. Толстый еженедельник уверенно держится на вершине рейтинга самых популярных печатных изданий города. Независимая газета акцентирует внимание на самых интересных событиях и фактах.

Работать в редакции 'Еженедельно актуально' — очень престижно для начинающего журналиста. Такого, как я...

Меня зовут Курт Чатлер. Мне двадцать один год. Я только что закончил университет, получил специальность журналиста и нашёл работу в 'Еженедельно актуально' внештатным сотрудником. Теперь предлагаю издателю свои статьи в надежде, что их приобретут...

Примерно сорок процентов моих статей отправляются в мусорную корзину, а остальные приносят временный доход.

Такое существование на грани бедноты продолжается уже шесть лет с тех пор, как родители прознали про мои нередкие мелкие кражи и выгнали из дома. Спас мой интеллект: я проскочил пару классов экстерном, отучился в университете на бюджете и пораньше взялся за нормальную работу.

Хотя нормальной её назвать сложно...

Тогда...

Бастиан Арлес высокомерно смотрит на меня, Курта Чатлера. Я, Курт Чатлер, робко выглядываю исподлобья через очки на главного редактора Бастина Арлеса. Этот морщинистый черногривый лев разве что не выпускает когти — издёвки над мышью сейчас начнутся...

Верхняя часть туловища толстяка навалилась на стол. Мистер Арлес облизывает обветренные губы и произносит:

— Мистер Чатлер, надеюсь, Вы понимаете, что работаете в серьёзной газете... Вы же ведь понимаете?

Он никогда не говорит прямо. Всегда начинает издалека. Так приятнее унижать сотрудников.

— Конечно, понимаю, — отвечаю я и всё больше сжимаюсь.

— Тогда к чему, позвольте спросить, Вы предлагаете мне какую-то ерунду про профсоюзы дриджей? Вы, что, думаете, что людям будет интересно читать про сборища лысых карликов, которые пытаются протолкнуть к мэру на стол бумаги со списком своих прав? Да студенческие движения по защите бездомных собак приковывают большее внимание!

Это бессмысленно, но я предпринимаю попытку оправдаться:

— На эту тему нет статей, и я решил заполнить пустующую нишу...

— На эту тему никто не пишет потому, что это никому не нужно! — звучит в моей голове злобный клёкот мистера Арлеса. Я представляю эту фразу не дословно: в оригинале было много отборного мата.

Я жалобно поджимаю губы и жду, когда же это, наконец, закончится...

— Повторюсь, что мы не занимаемся всяческими бреднями! — мистер Арлес говорит со мной свысока, — Если Вы, мистер Чатлер, хотите работать в нашем издательстве и тем более войти в штаб, подготавливайте стоящий материал.

— Да, я понимаю...

— Надеюсь, — пухлая рука главного редактора хватает мои труды и отправляет их в корзину. Я успеваю отметить, что она уже полна мятой бумаги, — В ином случае мы можем предложить Вам работу, например, уборщиком. Предыдущая Ваша статья, мистер Чатлер, про самоубийство офицера полиции показывает, что Вы не безнадёжны...

Я проглатываю все услышанные ранее оскорбления и отвечаю:

— Хорошо, спасибо, мистер Ар...

— Всё, проваливайте! Не отнимайте у меня время!

Словно израненный и побитый, я покидаю кабинет...

Сейчас...

Освещения на улицах становится всё меньше — теперь фонари стоят на расстоянии около сотни метров друг от друга. Было бы очень темно, если бы не довольная яркая половина луны. Её бледный свет снисходит на Данкелбург, освещая его гнилое естество.

И видны звёзды. Ни в одном другом крупном городе звёзд не видно. Я же могу рассмотреть их многообразие в мельчайших деталях. Я могу даже разглядеть спрятанные среди них глаза Небожителя. Но не хочу.

Сам по себе Данкелбург настраивает на то, что приходится вечно смотреть под ноги.

Воспоминания тягостные и неприятные. Только привыкание и осознание того, что в моей жалкой жизни таких случаев бывает немало утешают. Я смирился со своей судьбой, смирился с тем, что моя юность будет именно такой. Но зрелую жизнь я непременно изменю!

Тогда...

Перемены начались двенадцать дней назад. Тогда я только оправился от испытанного в кабинете мистера Арлеса позора и искал материал для новой статьи. Целый день я проторчал в своей микроскопической квартирке в ожидании озарения и вдохновения. Целый день они не приходили.

Возможно, всему виной имена эта квартира, в которой я влачу своё жалкое существование: обшарпанные стены без обоев, осыпающийся потолок, самодельная кровать из трёх досок, поставленных на ровные стопки книг — в моём жилище ничто не подходит под определение 'уют'.

Зато самое оно, что подходит для молодого парня без денег — город неблагосклонен к неимущим.

В тот день я проснулся от того, что под моим окном столкнулись два горбатых автомобиля. Плюющие слюной хозяева транспортных средств материли друг друга, да так, что перекричали крякающие сигналы лениво объезжающих их машин. Удар несильный, о чём говорят незначительные повреждения, но даже из-за отбитых кругляшей фар водители готовы перегрызть друг другу глотки.

Я долго наблюдал за ругающимися господами. В солидных костюмах, с респектабельной внешностью и изящными автомобилями стильных чёрных цветов, эти двое поведением своим напоминают портовых грузчиков-эмигрантов.

Отчего-то в Данкелбурге так сложно встретить порядочных и спокойных людей.

Сам себя я к категории таких лиц не причисляю.

Настало время просыпаться и натягивать на себя потёртые джинсы фирмы 'Штрауц'. Многие считают этот предмет одежды плебейский, отвратительным, бунтарским. Консервативно настроенное общество считает джинсы одеждой для будущих преступников, штанами для всякой шпаны. Я же считаю их удобными, долговечными и... дешёвыми.

Опустив ноги на пол, где меня ждут поношенные кеды, я обнаружил, что за ночь одна книжная стопка немного рассыпалась, и кровать чуть перекосилась. Пришлось восстанавливать, с позволения сказать, мебель...

Я принялся укладывать книги поровнее, чтобы не допустить повторных разрушений в ближайшее время. Моё ложе поддерживают самые известные писатели современности: здесь и Абрахамс, и Барстоу, и Ирвинг, и Стайнер. Настоящая библиотека, за которую некоторые букинисты отдали бы немалые средства. Но для меня эти книги являются просто частью кровати.

Мне не приходилось читать ни одну из них. За все шесть лет проживания здесь я ни разу не взял в руки ни одну из этих книг с целью чтения.

Вряд ли хоть кто-то из этих авторов предполагал, что его труды будут использоваться именно так. Сомневаюсь, что хоть кто-то из них остался бы равнодушен, увидев подобное зрелище. В своих глупых фантазиях я нередко заменяю книги на самих писателей и представляю, как сплю на их спинах. Все в костюмах, с галстуками, но все пыльные с ног до головы, прямо как и их произведения.

Помнится, единственный раз я всё же пролистал интереса ради один роман, но с несколько иной целью: я наивно понадеялся, что предыдущий жилец спрятал в одну из них деньги...

Так пренебрежительно обращаясь с интеллектуальными трудами известных писателей, я начинаю осознавать, что и у газет, в которых опубликованы мои статьи, судьбы складываются не лучше: моими строками бомжи устилают ложа на ночь, ими убивают мух, на них потрошат рыбу, в них заворачивают куски свинины...

Признаться, сперва от этих ассоциаций ёкало сердце. Теперь я об этом не думаю вовсе... Или умело вру сам себе, что не думаю...

Восстановив целостность кровати, я снова перевожу взгляд на виды за окном. Данкелбург не меняется и меняться не собирается. Он всё такой же, как и четырнадцать лет назад, когда город полностью восстановили от последствий войны. Осколки камня убрали, памятники и здания восстановили, наладили инфраструктуру и постарались забыть о недавнем грандиозном конфликте, который затронул семьдесят две страны. Её постарались забыть и главы государств, и простые солдаты. Ни одного напоминания о ней не осталось в обыденной жизни общества.

Но все друг друга обманывают с той же тщетностью, с которой можно обманывать и самого себя. Все всё прекрасно помнят...

Один только город затянул свои раны и забыл. А фантомов, что пытаются напомнить ему, он затолкал в тень, где ничего не видно.

Ещё довольно темно и я включаю лампу с тёмно-зелёным абажуром. В моей квартирке нет люстры, так что весь свет источают лампы и свечи в стеклянных банках, переполненных расплавленным воском.

Жёлтый свет кое-как разгоняет мрак в комнате. Я иду к стулу, переступая через кучи самого разного мусора: бумажки, упавшая на пол штора, обломки табурета, стакан, рассыпанные карандаши, куски штукатурки, упавшие с потолка...

Вот я уже плюхаюсь на деревянный стул, радуясь, что он не развалился подо мной. На рабочем столе свалено всё, что не уместилось на полу. Здесь стоят самые разные предметы, начиная от горшка с землёй, в котором давным-давно сгнил цветок, и заканчивая посеревшей печатной машинкой. На ней я набираю свои статьи...

Здесь я пытаюсь работать...

Первые десять минут я просто сижу и изучаю разбросанные по столу номера 'Еженедельно актуально', стараясь вычленить то единственное, на чём стоит сосредоточить усилия. Я просматриваю колонки, вычленяю ошибки писак-бездарей, статьи которых попадают в газету в отличие от моих, систематизирую темы, выявляю интерес читателей, последние тренды в журналистской работе...

А потом бросаю и иду умываться и заваривать чай. Утро надо начинать правильно.

Пол в ванной усыпан осколками кирпича. Это либо чья-то шутка, либо что-то ещё... Не знаю... По-моему, так никто не делает. Спасает только половичок, постеленный поверх.

Из ржавого крана в ржавую бурую раковину стекает ржавая же вода. Я жду минуту, затем вторую, после этого третью... Спустя восемь минут вода становиться немного прозрачнее, и я начинаю умываться. Если набрать воду в ладоши, она кажется совсем чистой, и плескать её на лицо морально становится легче. Я стараюсь не думать, сколько красно-бурой дряни выплёскиваю на физиономию, стараюсь не настраивать себя на мысль о возможных кожных заболеваниях...

Особенно это нелегко, когда приходится чистить зубы. Рот я стараюсь не споласкивать.

Закончив этот ужасный ритуал, я закрываю глаза и упираюсь руками о раковину. Начинается борьба с самим собой: так хочется заорать от ненависти, испытываемой к этому миру, хочется вырвать из стены раковину, разбить её о ванну, хочется всё крушить!

Или просто унестись отсюда куда-нибудь далеко, где никакой этой хреновни нет, где всё лучше, чем здесь. Иногда мне даже кажется, что у меня выходит, что у меня получается, и я уже где-то высоко, на горных лугах, где пасутся коровы, каждая из которых выглядит лучше, чем я.

И только хруст кирпичей под ногами говорит о том, что я ещё в своей ванной.

В тот день в реальность меня вернул мощный удар и истошный крик этажом ниже. Вопит женщина, она кричит на невозможных обычному человеку высотах, истерично прыгая голосом с октавы на октаву. Ровно семь секунд её мерзкого крика, и тут шлепок всё обрывает. Повторный звук удара — миссис Шейл упала на пол. Её снова избивает муж.

Мистер Шейл любит это делать. Он бьёт жену строго раз в неделю. Все три года, что они живут подо мной, продолжаются эти зверства. Ещё шлепки, ещё удары — мистер Шейл беспощадно мутузит свою ненаглядную.

Я бы мог проявить интерес, вслушаться и дождаться развязки, но эти избиения продолжаются довольно долго, так что я ещё успею сходить и выпить чаю. Чета Шейлов от меня никуда не денется.

На кухне, больше похожей на кладовую, я ставлю закопчённый чайник на примус и включаю подачу керосина в горелку. Разгорается пламя. Совсем скоро вскипит ржавая вода.

Тем временем я насыпаю сушённые листья чая в грязную чашку, отмыть которую не в силах, и жду кипятка. Я больше люблю сладкий чай, но в моём доме попросту нет сахара.

На стене висит календарь, который сурово напоминает о приближающейся зиме. Снова будет настолько холодно, что придётся спать в одежде. Снова придётся выживать.

А внизу продолжается бойня. Удары по чему-то мягкому (лицу миссис Шейл) и удары обо что-то твёрдое (это уже падения той же самой миссис Шейл). Странно, ещё вчера ночью у них была интимная близость — я не мог уснуть под эти крики до двух часов. Обычно секс несколько примиряет людей, а тут уже на утро случился скандал.

Возможно, из двух сексуальных партнёров вчера только у одного была фамилия Шейл. Тогда причина жестокого избиения бедной женщины становится понятной.

Грохот такой, словно борются не стремительно стареющий дистрофик и его искалеченная жена, а супертяжеловесы Карл Шоб и Рудольф Имеранг сошлись на боксёрском ринге. Из-за этой ассоциации резко упало настроение, потому что когда эти два боксёра в реальности сошлись в поединке, я поставил на Шоба целую двадцатку, но выиграл Имеранг...

Мне, как человеку, избегающему драк, совершенно непонятно, как можно так долго метелить ближнего, особенно жену. Опустившийся по жизни мистер Шейл пытается самоутвердиться за счёт небывалого унижения супруги, подобно тому, как я хочу самоутвердиться за счёт разнесённой раковины.

И я, и все прочие соседи слушаем это целых три года. За эти три года никто ни разу не попытался вмешаться и остановить садиста. Никто даже не вызывал полицейских. Ни разу...

Волей-неволей поверишь, что в Данкелбурге разверзся настоящий ад.

Я обернулся и посмотрел в окно, заляпанное чем-то снаружи. Коричневая гадость крупными пятнами усеивает стекло. В тот день я впервые подумал, что наш город затапливает дерьмом по самые крыши.

Миссис Шейл продолжает истошно вопить. Её нечеловеческий вой раз за разом обрывают удары мужа. Поверьте, я видел немало людей, но ни разу не слышал столь отвратительных звуков, издаваемых человеком разумным. Уши выворачивает!

Сейчас я не прочь спуститься и помочь мистеру Шейл избивать жену! Лишь бы она заткнулась!

Быть может, мне написать про них? Семья, без детей, живущая животной жизнью на протяжении трёх лет! Но кто это будет читать? Слишком мрачно для жителей Данкелбурга, которым хочется увидеть в жизни хоть что-то радостное и светлое.

Чайник изрыгает струю пара, я наливаю себе полную чашку и возвращаюсь в комнату.

Крики, вроде бы, начинают стихать. Миссис Шейл долго держалась. Как-то я увидел её лицо после очередного избиения: всё в синяках, опухшее, заплывшее, красно-синее, уродливое. Нос больше напоминает короткий хобот, свисающий лоскутом кожи. Везде только-только зажившие кровоподтёки...

Возможно, это прозвучит цинично, но я хочу, чтобы миссис Шейл умерла. Думаю, она и сама этого хочет. В её ситуации проще просто умереть и не мучиться! Больше не чувствовать боль и унижения!

Что толку жить с извергом, который вечно пропадает у соседа по этажу, нажираясь на пару дешёвым виски, в который мистер Олиут подсыпает какую-то дрянь. Больше всего эта штука похожа на какой-то наркотик, но некоторые авторитетно заявляют, что психопат просто сыпет в алкоголь пыль.

Один раз я случайно попал к мистеру Олиуту и стащил горсточку этой мерзости, но так и не решился попробовать. Гадость смыл в унитаз и внимательно проследил, чтобы вода унесла с собой каждую частичку странного вещества.

В этом доме меня окружают сплошь сумасшедшие, от которых я уже почти не отличаюсь. Весь мой дом заполнен психами под завязку, словно какой-то Маурнфулхаус. Так называется местная психушка, что расположена за городом. Там содержат и просто невменяемых, и опасных маньяков-психопатов, вроде Поджигателя Томаса...

Чай мерзкий, горький, но пить его надо. Тепло от жидкости способно утихомирить чувство голода. То что нужно, особенно, если учитывать, что деньги уже кончаются.

Очередная порция звонкого мата, хлопок двери и тишина... Мистер Шейл закончил с супругой и отправился по своим 'делам'. Надеюсь, мистер Олиут сейчас у себя, иначе мистер Шейл начнёт стучаться во все подряд квартиры. Не исключено, что его притащит сюда.

Я ненавижу весь дом от фундамента до чердака!

Как возможно, что всего три этажа и девять квартир могут вызывать у меня так много негативных эмоций?

В первой квартире живёт одинокий старик. Никому не удаётся проникнуть в его затворническую жизнь. Он нередко выглядывает из окна и следит за улицей. Особенно ему нравится любоваться на трамваи. Старому шизофренику доставляет удовольствие смотреть на рельсовый транспорт. Имени старика я не помню. Никто не помнит, кроме миссис Францельш — хозяйки многих квартир в этом доме. Именно у неё я и снимаю эту дыру.

Миссис Диана Францельш живёт по соседству со старым любителем трамваев. Заплывшая жиром, дряблая и щербатая уродина! Нос словно у негра, широкий и плоский, глаза, как у свиньи, микроскопические, ехидные, высокомерные. Эта мразь ничего из себя не представляет, она — пустое место, однако откуда-то у неё берётся это презрение, что даёт ей право и причины говорить с людьми свысока, унижать их, оскорблять? Кто давал этой мрази право?

И почему я ничего не могу этому противопоставить?

Говорят, людей портит власть, деньги, положение в обществе, происхождение, связи... Это неправда. Не имея ничего этого, некоторые могут быть не менее презрительными и надменными.

Радует только то, что она когда-нибудь сгниёт здесь. А у меня ещё есть шанс. Он появился в тот день.

С плаката, подаренного мне другом Гарри, подмигивал высокий красивый артист. Скоро состоится премьера нового спектакля. Я приглашён.

Дружеское подмигивание исполнителя главной роли настраивает на положительный лад.

Ещё вспомнился мелкий шулер с первого этажа. Картёжник. Хитрый плут. Деньги в его карманах появляются путём мухлежа. Он круглые сутки проводит в незаконных подпольных клубах, где зарабатывает и проигрывает немалые состояния по несколько раз за день. Пустой бездельник. Пустой пользователь. Я же — творец. Мне положено его не понимать.

Да тут ещё можно его не любить.

Парень не прочь пожить в долг. Вот только возвращать деньги он не спешит, даже если может. Один раз он занимал и у меня. Когда попытался развести меня второй раз, я просто послал его.

Но своих денег мне уже не вернуть.

Чай мерзкий, словно зачёрпнутый из сливного бачка унитаза. Когда я пропускаю через себя проржавевшую воду, начинаю чувствовать себя трубой. Вода катится по ней далеко, сливается в мерзостную водицу загаженной реки.

На втором этаже живут уже описанные мною чета Шейл и мистер Олиут. Эти твари куда ужаснее и отвратительнее жильцов первого этажа.

На третьем, на одной лестничной площадке со мной живут две семьи: чета Нерис и чета Ройлс. Две гадкие семейки, одна хуже другой...

Чета Нерис знаменита на весь подъезд своей гадкой натурой, завёрнутой в красивую оболочку. Внешне они стараются выглядеть красиво, респектабельно, одеваются в строгие костюмы, хотя и работают где-то на бойне. Всегда улыбаются, словно нанюхались веселящего газа.

Однако внутри, в сердцах этих людей копошатся мерзостные белые черви порока. Они токсикоманы. Возле их двери вечно витают самые невообразимые запахи, сбивающие с ног. От их квартиры просто-таки разит смрадом.

Чета Нерис живёт не в квартире, а в газовой камере.

У них был сын. Миссис Нерис родила его недоношенным. В прошлом году ему исполнилось три года. В этом возрасте он всё ещё не умел ни ходить, ни говорить. И умер. Задохнулся от острых запахов.

Я не ходил на похороны. Собирался, но не пошёл...

О семье Ройлс мне всегда неудобно вспоминать. У них часто бывает много гостей: они свингеры. Чёртовы экспериментаторы, не знающие, куда бы им пристроить генеталии! Из их квартиры часто раздаются громкие звуки группового секса.

Однажды чета Ройлс заявилась ко мне и предлагала зайти в гости. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять зачем. Мистер Ройлс ещё сказал, что я могу пригласить с собой девушку.

Я внимательно осматриваю невинных с виду людей, смотрю на похотливого мистера Ройлса, который прямо предлагает поиметь мою девушку, смотрю и на миссис Ройлс, которая прямо предлагает поиметь её. Мне становится дурно. Тогда я сказал, что подумаю, не зная, как ещё спровадить этих людей. Потом меня внезапно вырвало — я еле успел добежать до туалета.

Извращенцы!

А ведь у них есть совсем взрослая дочь. Девушке уже около семнадцати лет. Она одевается во всё чёрное, малюет лицо бело-чёрным гримом и, бряцая всевозможными заклёпками и застёжками, идёт на улицы к таким же ненормальным друзьям. Они называют себя готами по названию древних племён. Они, вроде бы, поклоняются смерти, предрекают скорое пришествие Сатаны и тому подобное.

Она прогуливает школу, нигде не работает, ничем полезным не занимается. Это движение готов закрыло ей глаза.

А её родители с глупым выражением лица смотрят ей вслед и считают, что всё в порядке. Если вы встретите на улицах Данкелбурга девушку со шрамом в виде креста на щеке, то это будет Ханна Ройлс.

Со всеми этими людьми мне приходится жить и тешить себя мыслями, что я совершенно не такой, как они. Иногда я начинаю в это верить, а иногда смиряюсь, что являюсь обязательным кирпичиком этого порочного образования. Начинаю чувствовать, как и от меня разит безнадёжным звериным существованием.

Сейчас...

Но с того самого дня я верю, что всё могу исправить. Каждые четыре дня, ровно по расписанию, я начинаю верить особенно сильно.

Десять часов, восемь минут. Становится совсем холодно, словно все слои одежды, натянутые на меня, растворяются. Скоро я уже плохо начну шевелить пальцами, а мне предстоит провести на улице никак не меньше трёх-четырёх часов.

Я прохожу мимо витрины с телевизорами и останавливаюсь. Телевизор. Сегодня иметь телевизор также почётно, как пятьдесят лет назад иметь автомобиль. Квадратные коробки с чёрными экранами, которые оживут, стоит только нажать на кнопку. И вот уже весь мир перед тобой! Пусть он и заключён в рамки небольшого электроприбора.

Почти три года я мечтаю о собственном телевизоре. В наши дни он присутствует примерно в половине квартир города. Примерно половина населения Данкелбурга может себе позволить окунутся в этот новый, диковинный пока мир телевидения. Возможно, скоро и я в него окунусь, возможно.

Совсем недавно телевидение стало цветным. Совсем недавно поступили в продажу цветные телевизоры. Мой телевизор непременно будет цветным...

Слава богу, рядом со мной нет Гарри. Этот человек не одобрит моего интереса к ящику с экранчиком. Долбанный принципиальный Гарри постоянно твердит, что телевизоры убьют газеты, убьют театр — всё, ради чего он живёт.

В его голове, отчего-то, засело убеждение, что новости, вещаемые по телевидению, совершенно не имеют души, в отличие от тех, что выкладывают на газеты страницах газет. Яркий экран кажется Гарри куда мертвее бумаги и свинцовой краски. Возможно, он, как и многие, просто оправдывает таким образом свою невозможность приобрести заветный электроприбор с антенной.

Поговаривают, правда, что телевизионные антенны притягивают к себе Сомлей. Сомли — загадочные создания, похожие на бабочек или мотыльков, но ими не являющихся. Они вообще не являются живыми существами, и вопрос их происхождения находится в той же области, что и вопрос происхождения Небожителя.

Эти белые светящиеся бабочки суетливо порхают в любую погоду от дома к дому, забираются в квартиры и сыплют во все стороны маленькими искорками с крыльев. Известно, что эти создания вытягивают силы, делая людей вялыми, сонными, нервными и агрессивными. Если начинается депрессия ни с того, ни с сего, стоит заподозрить в этом маленьких крылатых вредителей.

Да, их притягивают антенны телевизоров и радио. Скорее всего, в этом виноваты радиоволны.

Скорее всего...

Я рассматриваю различные модели довольно долго. Фонарь стоит прямо за спиной, и моя густая тень мешает разглядеть самый крупный и пузатый ящик. Свет частично отражается от стекла, так что истинный облик красавцев не виден — я могу лишь примерно прикинуть. И лишь в голове могу представить, сколько предстоит работать ради самого дешёвого...

Время бежит, а я не могу оторваться от таких манящих ящиков с кнопками и экранами. На ум приходит мысль о новом виде зависимости...

На часах десять часов, десять минут — часы в глубине магазина говорят, что я проторчал перед витриной всего две минуты. Вернулся холод, вернулось понимание того, за чем я вообще сюда пришёл.

Ноги сами развернулись и понесли меня вперёд. Гордон Вульф ждёт, но сам он об этом не подозревает.

Тогда...

В тот день я приехал в южный район города к другу, промышляющему продажей рыболовных снастей где-то на центральном рынке. Дешёвые удочки, лески, крючки, сети и поплавки в Данкелбурге расходятся плохо, так что мой друг живёт немногим богаче, чем я. Зато он очень гостеприимен. В тот день я неправильно понял его гостеприимство.

Ему нужна была помощь с ремонтом, поэтому-то он и решил позвать меня. Не то, чтобы я против несложной работёнки за хорошую еду, но манера моего друга вспоминать о ближних только в минуты, когда требуется помощь, несколько меня злит. Ненавязчиво пользоваться друзьями — это именно про него...

Мы проторчали у него пять часов. За это время я успел оценить всю сложность такого незамысловатого процесса, как оклейка обоев. Листы ложились кривовато, и мой друг постоянно их отдирал и переклеивал. Без этого работа должна была бы закончиться в разы быстрее.

Только к шести мы, наконец, закончили. Его комната стала казаться ещё более неряшливой с новым цветом стен. Бежевый с бледно-зелёными волнистыми полосками — кому только в голову пришло создать такое сочетание?

Мы уселись на кухне. Мой друг по привычке открыл окно и принялся швырять в витой фонарный столб старые хлебные корки. Его снарядов хватило всего на десять бросков, из которых девять были пущены мимо.

Мой товарищ затем долго нахваливал себя за меткое попадание. Некоторым людям нужно так мало, чтобы гордиться собой.

Он, как и всегда, говорил один, позволяя мне вставить только 'да' или 'нет', не более того. Он из того рода людей, которым кажется, что они единственные, кто всё знает о мире. Они так спешат поделиться этими знаниями, высказанными крайне экспрессивно, с предысторией, с чувством, с тактом и аплодисментами в конце.

Ещё он любит рассказывать по нескольку раз одну и ту же историю, приукрашивая её время от времени новыми деталями. Так я снова услышал, как его в школе подставили, а затем несправедливо побили, снова услышал, как его бабушка окотила водой полицейского, и начались тотальные проверки всех квартир дома, после которых были арестованы двое жильцов, я снова услышал невероятную притчу о том, как его бросила девушка, и он, выпив несколько литров крепкого алкоголя, решил броситься с моста...

Я сидел и слушал, с каждой минутой понимая, что больше не в силах здесь оставаться. Мне было откровенно погано. Всему виной позавчерашний разговор с мистером Арлесом.

Я всё искал повод уйти, но в голову ничего не шло.

Даже когда стало совсем темно, друг меня не отпускал. Из его уст сыпались всё новые истории и новые философские мнения относительно устройства мира. Его было не остановить...

Не помню, сколько раз я произнёс сокровенное 'Уже поздно — мне пора', но мой друг отпустил меня только в десять. Провожая меня, он не мог сдержать прущую из него благодарность и подарил мне поплавок. Как он заверил меня, это его лучший поплавок.

Подарок друга я выкинул, только протопав три квартала. Отчего-то я испугался, что если выкину его близко к дому товарища, то тот непременно отыщет подарок в мусорном баке и обидится. Пусть такой сомнительной дружбой можно и пренебрегать, но моральные принципы не позволяют портить отношений с близкими и знакомыми.

Что-то заставляет меня дорожить каждым мало-мальски знакомым человеком. Видимо, это от страха остаться совсем одному в громадном седом Данкелбурге.

В ту ночь я пошёл к станции метро по улице Паприкстрабе...

Сейчас...

Сейчас я тоже иду на эту улицу.

В который раз за день перепроверяю, что ничего не забыл — залезаю в сумку. Блокнот, фонарик, набор карандашей, фотоаппарат, плёнка, перчатки. Всё, что может понадобится, с собой. Стало легче, но лишь чуть-чуть.

Мандраж никак не проходит. Вот ведь чёрт! Уже в четвёртый раз занимаюсь этим, а всё никак не свыкнусь...

Засосало под ложечкой. Нервы никак не унять. Я не страдаю особой нервозностью, никогда не пью лекарств, но сегодня меня трясёт от волнения, колотит от страха и предчувствия неладного.

В голове мелькнула предательская мысль всё бросить и пойти домой, но я тут же раздавил её, как таракана. Единственный шанс в моей жизни вырваться из глубокого омута нищеты предоставляется сегодня. Упустить его — значит расстаться с будущим.

Я не такой идиот, чтобы это делать.

Данкелбург переполнен нищетой. Деньги перетекают в лапы политиков, бизнесменов и банкиров. Простому народу совсем ничего не остаётся, поэтому надо цепляться в свой шанс зубами и ногтями! Впиваться клыками поглубже, вонзать ногти до треска! Только безвольные глупцы, лишённые всякой веры в себя, способны позволить шансу проплыть мимо!

Я не из таких! Я не могу быть из таких!

Таких людей и так слишком много, чтобы я влился в общую массу. Не для того я здесь, в Данкелбурге, чтобы растворяться в толпе. Толпа — это потребители, а я — творец!

Я уже месяц повторяю про себя эту фразу. Эта фраза, услышанная от мистера Арлеса, прицепилась, словно репей, прицепилась к самому языку. Теперь не отстанет, как бы я ни старался.

Да я не особо-то и стараюсь...

На лавке я обнаружил спящего дриджа. Карлик ёрзает и сопит. Отвратительное зрелище. Как только их пускают в страну? Будь моя воля — их бы сослали на какой-нибудь остров и оставил бы там в надежде, что они все передохнут от голода...

Лысый череп, обтянутый серой кожей, похож на камень. Эти создания в принципе не похожи на живых существ.

Я приостановился. Времени хватает — идти недолго. В сумке лежит фонарик. Довольно крепкий и тяжёлый фонарик. Я стою за спиной этого гада. Можно внезапно напасть и точным ударом разбить голову. Если не получится с первого удара, никто не помешает добить его...

Никого в зоне видимости. Никто меня не увидит. Я избавлю город от дриджа-бомжа. Коротышка не способен ничего противопоставить в битве один на один человеку.

Идиотизм! Просто какая-то херня!

Я подстегнул себя и двинулся вперёд широкими шагами. Что на меня нашло? Что за бред? Я же не псих, не убийца! И я же не расист! Просто не могу вынести той мерзости, которую у меня вызывают эти создания!

Но я не убийца!

Зачем мне связываться с тем бомжом?

Тогда...

В школе я был малообщительным, замкнутым, немного одиноким. Сверстники не любили общаться со мной. Круг друзей был до неприличия узким.

Я вертелся в компании так называемых 'середнячков'. Нас никто не отлавливал после школы, нас не считали ботанами или лузерами, но мы и не были теми ребятами, что всегда находятся в центре внимания, мы не были крутыми, мы были серой массой, которую попросту не замечает никто, кроме учителей.

Мы были призраками, незаметными, блёклыми призраками. Мы жили посредственной, ровной, унылой и безнадёжной жизнью. Я жил этой жизнью.

Я рос тихим, робким и бесхарактерным. Любую ситуацию я старался решить мирным путём, любой конфликт я старался избежать. Я никогда не был подвержен жажде помахать кулаками.

Я никогда не дрался...

Сейчас...

Почему же мне захотелось атаковать того дриджа? Почему же мне так захотелось не просто бить это существо, а именно жесткого его убить? Без причины...

Сколько бы ни пытался, я не вспомню тот день, когда стал агрессивным психом...

Надо больше спать. Вопреки крикам миссис Шейл, вопреки шумам в квартире четы Ройлс, вопреки вони из квартиры четы Нерис и поносному осадку от презрительных речей миссис Францельш надо просто лечь, уснуть пораньше и проспать до обеда.

За последние семь дней я провёл в объятьях Морфея не больше тридцати часов. Примерно четыре с половиной часа сна каждую ночь. Я просыпаюсь за несколько часов до пронзительного звона будильника, который, в силу этих обстоятельств, становится абсолютно бесполезным.

Ещё можно купить снотворного. В аптеке можно найти что-нибудь и без рецепта.

Сон выветрит навязчивые идеи.

Размышления прервало шуршание впереди. Я поднял голову и увидел впереди пару медленно бредущих людей. Правый, тот, что выше и шире в плечах, звучно шаркает. Оба мужчины. Возраст и внешний вид издалека да ещё и в полутьме разглядеть крайне сложно.

Здоровяк выглядит откровенно неприятно: вызывающе раскачивает плечами, идёт в развалочку, руки держит в карманах. Второй семенит рядом, не отставая ни на шаг. Возможно, уличная шпана. В такое время суток столкнуться с ними на пустой улице — не самое приятное развитие событий.

Мне стало не по себе...

Развернуться и пойти в противоположную сторону будет довольно глупой реакцией на появление на горизонте неизвестных. Ко всему прочему, это может только подзадорить их, спровоцировать...

Спрятаться в подворотню, переждать в круглосуточном кафе, магазинчике или, на худой конец, укрыться в телефонной будке не выйдет, по причине отсутствия перечисленных объектов. Остаётся единственно-возможное продолжение — просто продолжать идти вперёд.

Я сильнее сжался, чтобы меня элементарно проигнорировали, чтобы не вызвать никакого интереса этой подозрительной парочки. Я постарался слиться с тенью...

Здоровяк пожал плечами и глухо посмеялся! Я напрягся и покосился на идущего навстречу бугая. Почему-то первое, что пришло в голову — он посмеялся надо мной. Нашёл что-то в моём поведении, в моей тщедушной фигуре что-то забавное, глупое. Бред, конечно, но из головы параноическая мысль не желает вылетать, вцепилась кривыми когтями в сознание...

Смех здоровяка поддержал его спутник. О чём говорят? В темноте не видно даже, куда направлены их взгляды.

Стало страшно! Совсем страшно, словно эти двое уже вынимают из карманов ножи. Словно они уже заносят кулаки для ударов...

Я никогда не дрался. Изредка меня били, в редких ситуациях я даже отмахивался наотмашь, но в настоящей драке не участвовал ни разу. Если сейчас эти двое нападут, мне не поздоровится! Здоровяка вполне хватит, чтобы отметелить меня. Чего уж там, его более субтильного товарища может хватить с избытком...

Пара идёт чётко по середине тротуара, так что мне пришлось спешно переместиться в сторону, прижавшись к зданиям. Расстояние стремительно сокращается... Я ещё сильнее втянул голову в плечи и ссутулился.

Сейчас я чувствую себя кроликом, мимо которого ползут два толстых удава. Мне, как маленькому беззащитному млекопитающему, остаётся лишь сократить до минимума свои движения, надеясь, что глаза рептилий не среагируют на неподвижный объект. Надежда одна — не заметят...

Не двигаться особо, не дышать и не топать слишком громко. Вероятно, мне даже удалось сжать поры, дабы издавать как можно меньше запахов. Сейчас все хамелеоны мира должны мне завидовать!

Краем уха я улавливаю шаги парочки. Высокий и низкий приблизились, прошли совсем близко, опять рассмеялись и... начали удаляться. Просто прошли мимо, не уделив одинокому путнику ни капли внимания. Возможно, это вовсе не безбашенные хулиганы и выродки, за которых я их принял.

Сердце начало понемногу успокаиваться, но всё ещё боюсь обернуться и проследить за случайно встреченными людьми...

Пар изо рта стал вдруг гораздо гуще.

Позволить себе полностью расслабиться я смог только когда прошёл целый квартал.

Я оставил в покое ни в чём не повинного дриджа-бомжа, укротил внезапный порыв немотивированной агрессии. Небожитель, что застыл в вышине, распахнув пошире горящие огнями зёнки, всё видел. Он наградил за сдержанность и отвёл от меня неизвестных. Думаю, напади я на серого коротышку, мне не избежать расправы...

Рука рефлекторно рванула вверх, нырнула за голову, и я потёр затёкшую шею. Давно она меня беспокоит. Не помню ни дня, чтобы меня не беспокоил какой-то сустав, конечность или мышца. Вечно что-то в теле болит или зудит... И мне всё лень сходить к врачу — жду, когда само пройдёт.

Дурак. Ленивый дурак...

А вот уже и знакомый дворик. Три дома, шесть подъездов, лавочки, неработающий фонарный столб, голые косматые кусты. Я свернул с дорожки и прижался к стене, заняв свой наблюдательный пост в густой чернильной тени. Здесь меня никто не увидит, если не будет знать о моём присутствии. Да даже если и будет знать, шансы невелики...

Надеюсь, мой ненаглядный Гордон не решил сегодня выйти пораньше. Время, если я всё правильно рассчитал, должно быть то, что надо. Около половины одиннадцатого...

Возможно, ещё пара минут.

Я протёр очки краем рукава и принялся терпеливо ждать, когда неприметная дверь подъезда отворится, и мой любимый персонаж отправится по своим тёмным делам.

Тогда...

Двенадцать дней назад я неторопливо плёлся по улице Паприкстрабе, отчаявшись успеть до закрытия метро. Про себя клял на все лады друга.

Неожиданно на улицу из подворотни вынырнул крепко сложенный, невысокий мужчина в клетчатой куртке и такой же кепке. Он не обратил на меня ни малейшего внимания и быстрыми шагами двинулся той же дорогой, что и я.

Я глядел ему в спину и начал наращивать скорость, сам не знаю почему. Просто что-то заставило двигаться быстрее, чтобы не упустить внезапно появившегося человека. Он непрост, и мне это показалось абсолютно очевидным.

Пришлось забыть про позднее время, про метро, про друга, которому я помогал делать ремонт, про выкинутый недавно поплавок, про многое. Нечеловеческий интерес заставил моё сознание сфокусироваться на широкой спине неизвестного.

Я знаю, что просто идти за ним не получится: пришлось прятаться за столбами, за углами зданий, в тени. Я крался за крепышом незаметно, осторожно, чуть дыша. Мне удавалось держаться на максимально дальнем расстоянии от него, но и не отставать.

В тот день я узнал-таки тайну этого человека...

Сейчас...

В некоторых окнах горит свет. Я не знаю, где именно живёт Гордон Вульф, так что не могу определить, дома он или уже нет.

Надо просто следить за подъездом...

Тогда...

Двенадцать дней назад.

Неизвестный петлял по переулкам южного района больше часа. Он нередко просто ходил по кругу, срезал через почти незаметные проулки, часто просто застывал посреди улицы. Он много и часто оглядывался по сторонам, но я не дал себя обнаружить.

В эти секунды пришло понимание, что неизвестный опасен!

Холодно и страшно — зуб на зуб не попадает. Я не сдался, не ушёл. Глупо. Тогда я не понимал даже, зачем это делаю. Просто так должно быть.

Вскоре неизвестный подошёл к довольно крупному перекрёстку и застыл. Я застыл неподалёку, спрятавшись в подворотне. В свете луны я смог различить его двойной подбородок, крупный нос, ленивые маленькие глазки, в которых плескается дикий холод, сравнимый только с холодом шквальных ветров северного полюса. Из-под кепки вываливаются жидкие волосы. Мужчине чуть больше сорока.

Он ждал. Совсем не двигался и ждал.

Прошёл ещё один час — время близилось к часу ночи...

И тут у неизвестного исказилось лицо, в нём отразилась нерациональная ненависть! Спокойный, меланхоличный мужчина словно получил разряд тока прямо в мозг! Его дикие глаза рванули в сторону, нацелились на неизвестную точку, в которую пялились не моргая почти минуту.

Он рванул в сторону взгляда с завидной скоростью, заставив меня приложить максимум усилий, чтобы не потерять его в лабиринтах переулков, во тьме подворотен. Я буквально иду по лезвию, рискуя в любой момент стать обнаруженным.

Я считаю, что двигаюсь бесшумно и незаметно, но это не так! Когда я выплыл из-за угла, сразу увидел, как объект моего слежения крадётся к неизвестно как оказавшейся в проулке девушке. Тогда-то он и продемонстрировал мне своё мастерство двигаться быстро, ловко и тихо.

Ни я, ни девушка его не слышали. Сложно поверить, что это был человек.

Девушка выбрала странное время и место. В час ночи что-то подстегнуло её пойти покурить среди мусорных баков. Стоя спиной к неизвестному, она не могла увидеть приближающуюся смерть!

Да, он достал нож. Самый простой кухонный нож, большой и увесистый. Кусок стали выполз из внутреннего кармана куртки в абсолютной тишине, нарушаемой лишь тяжёлым дыханием обречённой.

Я мог её предупредить. Мог, но не стал, потому что не увидел в этом смысла...

В данном спектакле мне была отведена роль простого зрителя. Единственного зрителя.

Маньяк взял нож обратным хватом, прицелился и нанёс страшный удар! Только тогда я до конца понял всю опасность этого человека! Левая рука зажимает девушке рот, избегая контакта с угольком сигареты, захват фиксирует жертву... и тут нож со всей силы вонзается девушке в затылок!

На удивление мало крови... Пока ещё мало...

Застыв от ужаса за углом, я умудрился подумать о таких глупостях, как количество крови и тому подобное...

Лезвие пробило кость и поразило мозг. Острая сталь вошла в затылочную часть черепа проще, чем гвоздь в трухлявую доску! Этот человек оказался чудовищно силён!

Девушка попыталась отбиться, судорожно дёргаясь в адском захвате. Тщетность её усилий очевидна.

Я помню, как её сигарета вертелась в воздухе, чадя едким дымом, помню, как она упала на землю и продолжила тлеть. Я старался смотреть на обычную сигарету, а не на то, что вытворяет неизвестный!

А он чуть провернул страшный нож в ране, отчего девушка моментально скончалась и обмякла в лапах человекоподобного чудовища. Холодная расчётливость силача даже мерзостнее, чем способ убийства несчастной.

И было очень тихо: движения маньяка бесшумны, его жертва не смогла издать ни звука. Лишь череп дважды смачно хрустнул... Я до сих пор слышу этот звук, он всё ещё снится мне в кошмарах, после которых я просыпаюсь в холодном поту.

Убийца в себе уверен: даже не оглянулся по сторонам, когда закончил с несчастной. Он аккуратно уложил её на землю и печально посмотрел в её мёртвые глаза — ему было мало. Сам факт убийства этому ненормальному не доставляет ни малейшего удовлетворения. Он только начал...

Перехватив нож двумя руками, маньяк присел на колени, широко замахнулся и обрушил стальное лезвие на ещё тёплый труп девушки. Брызнула бордовая кровь, фонтаном взвившись над телом!

Мне было так жутко, что я постарался смотреть на яркий огонёк тлеющей сигареты. Я боялся сойти с ума, глядя на изуверства ненормального психа! Боялся элементарно не вытерпеть и завопить от дикого ужаса!

В коленях появилась слабость — я начал сползать по стене... К горлу подступил рвотных горький ком, уши на пару секунд заложило... Я нечеловеческими усилиями удержал себя в руках и не выдал своё присутствие...

Перед глазами разворачивается нечеловеческое зрелище...

Убийца продолжил кромсать труп: нож вонзается девушке между рёбер, ненормальный прямо отрезает от неё куски. Человеческое мясо рваными кусочками отлетает в сторону. Чёртов ублюдок старается изрешетить девушке всю грудную клетку так, чтобы были видны рёбра...

Я уже больше не мог на это смотреть! Мозг больше не помогал управлять телом — я казался сам себе похожим на желе. Ценой огромных усилий я заставил себя вновь двигаться. Приходилось активно управлять каждым телодвижением, словно бы мне всего год, и я учусь ходить...

Не помню, каким именно богам я молился, чтобы не зашуметь. Этот выродок не станет со мной церемониться, если обнаружит. Остроты его ножа хватит и на двух людей.

Шаг за шагом я пятился: повернуться к маньяку спиной не решался. Бесшумный убийца не простит мне такой оплошности. В затылке даже стало холодно, когда я представил себя на месте жертвы психопата!

Стоило мне добраться до крупной улицы, как я развернулся и помчался! Хренов южный район! Целого зверинца уличных банд и наркоманов ему мало — подавай ещё грозных маньяков в клетчатых куртках и кепках! Надеюсь, что зараза, разносимая местными шлюхами скоро выкосит большую часть юга Данкелбурга!

Бежать пришлось немного. Я остановился возле круглосуточной забегаловки, в которой и решил перевести дух. Я сел за столик, огляделся, увидел телефон...

Приметы маньяка отпечатались в моём сознании, как клеймо на крупе коровы. Сейчас я могу описать простецкое толстое лицо этого существа в мельчайших подробностях! Надо поскорее звонить в полицию!

Тонкая телефонная трубка показалась мне удивительно скользкой или, быть может, даже своевольной: всё норовит вывалиться из рук. Сбитый с толку, я долго не мог вспомнить элементарный номер полиции. Наконец палец нырнул в нужное отверстие, я крутанул барабанчик, в аппарате сухо защёлкало...

Потом я замер, застыл, передумав звонить. В голове родился новый план! Я долго не мог с ним согласиться, долго сомневался, но всё же повесил трубку.

То, что я задумал, было, конечно же, сущим бредом, пренебрежением к законам, преступлением! Но мне необходимо было поступить именно так! Если всё получится, могут сбыться мои мечты! Всё может измениться в моей жизни!

Такой ценой? Ну и пусть... И морально, и физически я готов.

Заказав большую чашку кофе я стал ждать. Скоро кто-то вызовет полицию, но это буду не я...

Сейчас...

Около месяца тому назад в Данкелбурге случилось первое убийство. Труп человека в возрасте нашли неподалёку от площади Зюйдштеэ. Не знаю всех подробностей, но, судя по информации в прессе, убитого звали Орвел Уингон, он был мелким клерком в одном банке. Смерть настигла его в подворотне, куда несчастного, по всей видимости, затащили.

Его обнаружили поздно ночью: кто-то решил сходить выбросить мусор на ночь глядя. Бедолагу, обнаружившему тело, не позавидуешь: от увиденного его вырвало мгновенно. Отойдя от ужаса, парень вызвал полицейских.

Криминалистам пришлось разгонять плюющих вязкой слюной диких собак, которые пристроились к телу трапезничать. Косматых падальщиков разогнали свистками и выстрелами, только после чего медицинские эксперты смогли приступить к осмотру полу-обглоданного тела.

Лежащий в луже собственной крови человек был убит вовсе не собаками, судя по многочисленным страшным ранениям, нанесённым обыкновенным кухонным ножом. Наибольшее число ран в области груди. Здесь поработал сущий маньяк!

Одежда на убитом была распахнута. Изверг не просто изрезал его ножом, он раскромсал ему всю грудную клетку. Страшным ножом была частично срезана кожа и вырезаны целые куски плоти...

В конечном итоге, у трупа были видны почти все рёбра!

Полицейские не обнаружили никаких следов, словно убийца был бестелесным фантомом. Улик и зацепок не было.

Вскоре был найден второй труп, но уже значительно южнее, почти на самой окраине. Почерк тот же: у убитого освежёванная грудная клетка. На сей раз чертовски сильный маньяк расправился с молодой девушкой. Ей, в некотором роде, повезло больше — собаки не успели сбежаться на запах крови.

И снова у полицейских ничего...

Город начал погружаться в пучину страха. Страха перед сумасшедшим, неудержимым и неуловимым убийцей, убивающим без разбора.

Потом последовали новые убийства, затем ещё и ещё. Внимательные люди быстро уловили закономерность: маньяк потрошит людей строго раз в четыре дня. Строго раз в четыре дня он выходит на улицы со своим страшным ножом.

А у полиции всё нет и нет улик...

Этот тип осторожен, расчётлив и жутко умён.

За его манеру кромсать людям грудные клетки с нечеловеческой жестокостью, народ прозвал маньяка Решетом. Немного глупое прозвище приклеило к жуткому типу, это прозвище тут же взяли на вооружение газетчики.

О Решете писали преступно мало, поскольку информации не хватало. Полиция не жаловала журналистов, ограничиваясь скудным описанием произошедших преступлений. В детали никто не вдавался. К трупам людей старались не пускать.

А вот жители города любят следить за похождениями маньяка, газеты со статьями про Решето расходятся моментально. Людям плевать, что это действительно опасный выродок, способный убить абсолютно кого угодно. Людям кажется, что они смотрят фильм про маньяка.

Но это жестокая страшная жизнь.

В ту ночь, двенадцать дней назад, на счету Решета было уже пять трупов. А я был свидетелем очередного, шестого убийства. И я знал, как следует поступить.

Тогда...

Когда вторая чашка опустела, я заслышал вдалеке истеричный вой сирен. Это точно полицейские! Оставив деньги на столе, я выбежал из забегаловки и обнаружил, как мимо пролетели две машины блюстителей порядка. Они остановились вдалеке точно у подворотни, где произошло убийство.

Я со всех ног рванул туда, на ходу извлекая блокнот и карандаш.

Мой расчёт оказался верным: первыми приехали рядовые сотрудники, чтобы в целом оценить ситуацию. Пока они не сообразили, что к чему, я протиснулся мимо них к трупу и стал записывать всё, что вижу.

Искалеченную девушку уже не узнать. Её сигарета давно погасла.

Я строчил и строчил в блокноте. Полицейские, конечно же, попытались прогнать пронырливого журналюгу, подоспевшему к месту преступления почти в то же время, что и стражи порядка, но я не собирался так просто уходить. Стоило кому-то оттеснить меня подальше, как я снова находил лазеечку. Удавалось даже выдавить из полицейских пару слов в комментарий к случившему.

Я работал карандашом, как сумасшедший!

Вскоре подъехала и экспертная группа, после чего порядок на месте преступления был наведён моментально: к трупу меня больше не подпускали. Мне, однако же, удалось выбить пару слов из помощника следователя, после чего я покинул это место.

Всё утро я провёл за печатной машинкой, набирая текст статьи, вводя красивые фразы, приукрашивая картину случившегося, расписывая в красках увиденное. Я работал так, как никогда ранее до этого...

Уснул я ближе к полудню прямо на стуле.

Во сне я видел Решето, жестоко кромсающего миссис Францельш. Вокруг валялось множество поплавков. И ещё вереницей летали Сомли.

Утром я отправился в издательство 'Еженедельно актуально'. Тогда был четверг — самый разгар подготовки нового номера. В коридорах много суетящихся, они всюду метаются по своим делам. Лифты переполненные, и мне пришлось тащиться на седьмой этаж пешком.

Я быстрым шагом направился точно в кабинет главного. Со штатными и нештатными сотрудниками работал всегда именно он. Именно мистер Арлес решает, какие статьи можно включить в очередной номер. Другим Бастиан это дело не доверяет...

Листы с текстом я нёс в сумке, которую всеми силами прижимал к себе: боялся, что её кто-то может выхватить, что кому-то захочется уничтожить плоды моего интеллектуального труда. Иррациональный страх не отпускал меня вплоть до самой двери кабинета мистера Арлеса.

Я встал перед дубовым лакированным прямоугольником, вздохнул, собрался, поправил скосившиеся очки и толкнул дверь. В приёмной меня встретила молодая секретарша Бастиана, которая попросила подождать. Сквозь стеклянную дверь в непосредственно кабинет главного редактора я увидел, что мистер Арлес переговаривает с кем-то из рекламодателей.

Пришлось сесть в приёмной и ждать.

Пришлось ждать очень долго...

Почти целых полчаса я тупо смотрел на картину перед собой. Крупное изображение в серебристой раме, висящее над головой секретарши, ранее оставалось мною незамеченным. На тёмно-сером фоне красуется контрастного белого цвета нимфа с вьющимися волосами. Её обнажённое тельце укрыто золотыми цветами, на лепестках которых застыли крупные капли росы.

За получасовое ожидание я успел в мельчайших деталях разглядеть картину. Цветы, лучи неизвестного света, девичьи руки и лицо нимфы. Спутанные локоны сказочного создание красиво обрамляют черты лица. Я так долго глядел на нимфу, что она, в конце концов, стала казаться мне похожей на Еву.

А ведь Ева ушла от меня не так давно, всего четыре месяца назад. А мне кажется, что уже прошли годы.

Видно, сказалось то одиночество, что сопровождает меня все эти четыре месяца...

Я больше не хочу смотреть на картину. Я, возможно, больше не буду даже оборачивать на неё голову, когда пойду к мистеру Арлесу.

Пересчитал листы, принесённые с собой — все они у меня в сумке, ни один не потерялся. В голове творится бог знает что, ведь я даже не знаю, как отреагирует на мою статью мистер Арлес. Это же ведь не глупое описание организаций дриджев... Я написал что-то стоящее. Он обязан оценить.

Снова себя накручиваю! Снова разрушаю мозг глупыми рассуждениями о вероятности того или иного исхода событий! Материал у меня в сумке, я войду с ним в кабинет и предложу главному, а он уже решит, стоит ли вставлять статью в номер... От того, что я тут буду сидеть и без конца думать об этом, ровным счётом ничего не изменится!

Мне надо как-то отвлечься! Сам не знаю почему, но я вдруг ляпнул:

— А сколько здесь уже висит эта картина?

Секретарша опешила, насторожилась. Я задал вопрос достаточно неожиданно, да и сам он предсказуемостью не выделяется.

Недоумённо хлопая длинными ресницами, она переспросила:

— Вы о чём?

— О картине у Вас за спиной, — я ткнул пальцем в серо-белое полотно, — Сколько она здесь висит?

Девушка обернулась и проследила за направлением моего пальца. Пару секунд она смотрела на картину, которую, казалось бы, тоже увидела впервые. Она пожала плечами и неуверенно ответила:

— Я здесь два года работаю — всё это время она здесь висит.

Секретарша посмотрела мне точно в глаза — по её мимике я прочитал вопрос 'Зачем Вы спрашиваете?' Но она его так и не озвучила. Девушка опустила голову и занялась работой. Делать ей нечего, как разговаривать со странными людьми.

Я пригладил топорщащиеся патлы, посчитав в ту секунду, что всё дело в них. Однако же вовсе не они причина нежелания людей общаться со мной. Всё гораздо проще: я веду себя достаточно глупо...

А оторвать своё необъяснимое внимание от картины почему-то не получалось...

Я прождал ещё ровно восемнадцать минут.

Рекламодатель в дорогой костюме и с удушающим мужским парфюмом ушёл, позволив мне прошмыгнуть к мистеру Арлесу. Он сидел в своём кресле, поглощённый самыми разными мыслями, и совсем меня не замечал. Его толстый нос мелко подрагивал. Дурной знак. Обычно, когда мистер Арлес так подрагивает носом, то он крайне утомлён, раздражён и не желает никого видеть.

Мне нельзя отступать! Сейчас надо на свой страх и риск идти до конца.

Я прикрыл за собой прозрачную дверь — Бастиан никак не отреагировал. Пришлось привлечь его внимание словами:

— Доброе утро, мистер Арлес, — робко прозвучало из моих уст.

Главный редактор только сейчас заметил меня и обвёл оценивающим взглядом. В его маленьких глазках плескалось ленивое пренебрежение, перекрученное с лёгким раздражением. Бастиан Арлес глянул в окно — я и не заметил, как начался сильнейший ливень, и по стеклу колотят тугие струи.

Наглядевшись на дождь, мистер Арлес подкатился на кресле к окну и опустил жалюзи.

— Странное у Вас представление о добром утре...

В тот день он начал издеваться надо мною ещё даже не взяв в руки моей статьи. Явно, что настроение у него не очень. Какой-то случай, связанный либо с работой, либо с личной жизнью Бастиана, вывел его.

Довольно не вовремя. Будет так несправедливо, если мои труды попадут в мусорную корзину только из-за настроения редактора.

— Что Вы хотели, Мистер Чатлер? — уже раздражённее бросил Бастиан.

Я помню, что вздрогнул тогда от неожиданности и начал судорожно доставать из сумки немного помявшиеся листы. Я подошёл к столу и протянул их главному — дыхание сбилось, словно я пробежал целый километр.

Нехотя мистер Арлес взял листы из моих рук. Я успел заметить, что манжеты его бежевой рубашки застёгнуты бледно-голубыми запонками.

— Про что на сей раз? — мистер Арлес изобразил интерес.

— Про Решето.

Бастиан замер, удивившись темой статьи. Всё пренебрежение к моему материалу тут же улетучилось. Главный редактор углубился в изучение текста.

Это займёт какое-то время. Я сел напротив главного.

Бастиан Арлес внимательно водит взглядом по строчкам. К моей радости, в его глазах с каждой секундой интерес разгорается всё сильнее и сильнее! Моя статья пришлась ему по душе! Ставка на рассказ о безумном маньяке сыграла!

Не веря в свою удачу, я заёрзал на стуле. Не в силах усидеть спокойно и дождаться вердикта главного. В положительной оценке я был уже уверен!

Вопрос только в том, насколько же она хороша...

Сейчас...

Дверь распахнулась. Она не открылась на несколько сантиметров, достаточных, чтобы воровато протиснуться через них боком. Дверь распахнулась пошире — в проёме появилась крупная фигура. Дверь распахнулась так широко, потому что вышедшему на улицу нечего бояться.

Невысокий, коренастый, одет в светло-бежевое пальто. Он посмотрел по сторонам — никого не обнаружил. Моё укрытие меня ещё ни разу не подвело. Убедившись, что опасности быть застигнутым нет, он двинулся через двор. Слегка косолапит. Это точно Гордон Вульф.

Тихий и неприметный человек с кошмарным скелетом в шкафу. Я, укрывшись в густой тени, могу пробраться в обитель костяного чудовища.

Стало немного жутко. Я нахожусь всего в двадцати метрах от страшного убийцы. Во внутреннем кармане его пальто лежит громадный кухонный нож, острый и мощный, способный легко вонзиться в тело человека, направляемый рукой Гордона. Этот нож вкусил кровь не менее восьми человек.

И я, словно умалишённый, не бегу от этого создания, а напротив, бреду за ним следом.

Тут уж всякому станет жутко!

В половину одиннадцатого во дворе никого нет. На улицах сейчас тоже довольно безлюдно — ничто не мешает Гордону творить тёмные дела. А при должной осторожности ничто не помешает мне проследить за жестоким маньяком.

Фигура крепкого душегуба быстро пересекла по диагонали пустой двор, лавируя между лавочками, кустами и деревьями. Она постоянно ныряет в тень, грозя исчезнуть, раствориться, как я.

На моей стороне знание предпочитаемого Гордоном маршрута и мои глаза, которые уже успели приспособиться к мраку. Я прекрасно знаю, где сейчас мистер Вульф. Я прекрасно знаю, когда, как и куда следует идти, чтобы оставаться максимально незаметным, но и не терять гротескного героя моих статей из виду.

За неимением часов мне приходится отсчитывать секунды в уме. Четырнадцать, тринадцать, двенадцать... всего за два ночных слежения я точно выучил алгоритм поведения... десять, девять... первый раз я обливался холодным потом, действуя наугад и поминутно хватаясь за сердце, чуть не попадаясь на глаза Гордону... семь, шесть, пять... тогда-то я начал продумывать своё поведение при слежке... два... во второй раз я уже доводил его до оптимального... один... теперь осталось следовать уже проверенной схеме... ноль. Пора!

Я двинулся в ту же сторону, куда ушёл Гордон. Ступаю точно по его следам. Сейчас я представляю себя охотничьей собакой, идущей по следу. Попытался услышать запахи объекта слежки, но замёрзший нос ничего не может почувствовать. Как, впрочем, не смог бы и в тёплую погоду...

Приходится наступать на внешнюю часть стопы, чтобы издавать как можно меньше шума. Ко всему прочему, резиновая подошва кедов не стучит по асфальту. В такие моменты я начинаю радоваться, что у меня есть только эта обувь...

Пройдя по узкому переулку, заполненному густой чернильной тьмой, я осторожно приблизился к краю здания. Высунул голову из-за угла и увидел застывшего под фонарным столбом Гордона Вульфа.

Этот психопат похож на паука. Он выбирает тот же самый метод охоты: застывает под столбами и ждёт, когда поблизости издаст шум его очередная жертва. Таким же образом он избегает полицейских, которых способен расслышать издалека.

Чёртов убийца способен стоять в освещённом круге несколько десятков минут, прежде чем сменит местоположение. Он всегда стоит без движения, так что его можно принять за статую. Статую с ножом во внутреннем кармане...

А рядом всегда вторая статуя — я. Я застываю метрах в пятидесяти и жду, пока Гордон не возьмёт след. Каждую секунду я молюсь, чтобы он взял не мой след.

Под первым столбом Решето стоит не дольше минуты. Закон природы: прямо возле берлоги хищника жертв не бывает — нужно углубляться в охотничьи угодья. Гордон медленно смотрит по сторонам, я моментально ныряю за угол здания и начинаю отсчёт... Двадцать, девятнадцать...

Там, за углом дома, Решето отправляется к очередному столбу... пятнадцать, четырнадцать... паук проверяет свои сети...

Тогда...

Одиннадцать дней назад...

Мистер Арлес не дочитал до конца, а лишь просмотрел оставшийся объём статьи. Ему хватило и первой страницы, чтобы понять суть материала и его перспективы на страницах 'Еженедельно актуально'. Он отложил в сторону листы, облизал губы и сказал:

— Это очень хорошая статья, мистер Чатлер! Даже не верится, что её и тот бред про дриджей положил мне на стол один и тот же журналист.

Журналист? Мистер Арлес называл меня как угодно: и человеком, и мистером Чатлером, и Куртом Чатлером, и просто Куртом. Но никогда не называл меня журналистом.

— Спасибо за похвалу, мистер Арлес, — брякнул я, — Я старался и тему нашёл интересную...

— Тема в самом деле очень интересная! — кивнул черногривый редактор, подперев сцепленными пальцами подбородок, — Актуальная тема. Сейчас о Решете много говорят, но вот газеты не могут похвастаться достаточной информацией о нём. Как Вы раздобыли столько материала?

— Случайно оказался рядом. Сидел в кафе, а тут неподалёку обнаружили труп. Пока не прибыл следователь и медицинские эксперты, смог немного заметок записать.

Мистер Арлес поджал нижнюю губу и чуть прищурил глаза — хороший знак, редактор одобряет.

— Умение оказаться в нужном месте в нужное время порой бывает куда полезнее, чем писательское мастерство и наличие стиля! — одухотворённо произнёс он, словно даёт наставления своим детям, — В этот раз Вам повезло, Курт.

— Да, повезло...

— Надеюсь, простое везение перерастёт в закономерность.

Мистер Арлес ещё не дал мне права уходить, и я продолжал сидеть. Главный редактор вернулся к статье и прочитал её до конца.

— Минус — статья слишком велика, — заключил он, — Переделайте, постарайтесь уложиться в одну страницу. Я оставлю пометки тех мест, которые Вам, Курт, особенно удались. Рекомендую включить их в финальную версию.

Красный карандаш редактора принялся окольцовывать отдельные абзацы и предложения. Бастиан легко и ловко орудует толстыми пальцами, выделяя понравившиеся места. Я отметил про себя, что таковых оказалось на удивление много.

Когда он закончил, листы со статьёй молниеносно приблизились к моему лицу. Я забрал их и погрузил в сумку, не боясь больше, что они будут украдены. Глупый параноический страх исчез.

— Эта статья подогреет интерес к маньяку, — рассуждает вслух Бастиан, вертя в руках красный карандаш, — Можете идти, мистер Чатлер. Статью переделайте к завтрашнему дню, не позже.

Я готов был поскорее уйти и заняться делом, но меня остановил непредвиденный всплеск наглости. Я всегда считал, что фразы, подобной этой, не скажу мистеру Арлесу никогда:

— А можно мне получить гонорар сегодня?

Бастиан пристально уставился на меня, чуть прищурив правый глаз. Я сразу же стал жалеть, что посмел так нагло себя вести. Раньше я мог лишь затравлено кивать или качать головой перед мистером Арлесом. Мой страх перед ним был довольно специфичным и стойким...

Тем удивительнее, что главный редактор довольно быстро согласился и выписал мне чек. Испугавшись, что всё это может оказаться просто шуткой, я сгрёб бумажку и рванул из кабинета.

Когда я обернулся, чтобы затворить за собой дверь, увидел, что пухлые губы Бастиана прошептали что-то подозрительно похожее на 'Решето'. Возможно, уже думает над заголовком...

Перед тем как уйти, я спросил у секретарши, как называется та картина на стене. Девушка нашла в углу полотна подпись художника: 'Эрвин Моррель. Жемчужина летних цветов'.

Почти треть гонорара я потратил на приобретение небольшой репродукции Морреля. Теперь своя нимфа, так похожая на Еву, есть и в моей квартире.

Сейчас...

Три, два, один... пора! Я сгибаюсь пополам и быстро перебегаю за мусорный бак. Из-за него наблюдаю, как Решето проходит переулок насквозь и сворачивает налево. Уже почти час я неотступно хожу за ним по пятам, двигаясь на север, в сторону центра. На южной окраине Данкелбурга становится сложно искать жертву...

Перепрыгивая через пустые бутылки и шелестящий мусор, продолжаю идти по следу. Сумку приходится держать прижатой к телу, чтобы не громыхала.

Не дойдя совсем ничего до края здания, я остановился. Свет фонаря проникает даже сюда, в переулок, что говорит о том, как близко расположен столб. За маньяком можно наблюдать и отсюда, благо, что на асфальте отчётливо видна тень Гордона.

Удивительно, что из всего Данкелбурга только я могу похвастаться тем, что знаю имя жутчайшего маньяка современности. Только простому внештатному журналисту газеты 'Еженедельно актуально' известно, что Решето зовут Гордон Вульф.

Тогда...

Десять дней назад меня начало всего терзать. Я испортил уже листов двадцать, прежде чем смог запечатлеть достаточно похожий фотопортрет маньяка. С немного желтоватого 'холста' на меня смотрит неказистый рисунок полноватого, круглолицего мужчины лет сорока, начинающего лысеть, обладающего маленькими глазами и двойным подбородком. В меру своих возможностей, я запечатлел его лицо на бумаге.

Правильным поступком было бы взять этот рисунок и показать его следователю. Правильным было бы рассказать всё, что я видел два дня назад, рассказать, как на моих глазах произошло убийство. Так было бы правильно...

Увы, чтобы выжить в Данкелбурге и начать подниматься вверх по пищевой цепи, приходится поступать неправильно...

Ещё вчера вечером я сдал отредактированную статью. Мистер Арлес прозрачно намекнул, что пока преступник не будет найден, интерес к его персоне будет очень высок. Он просто-таки вынудил меня продолжать поступать неправильно...

Два дня назад я видел Решето. Я знаю, как он выглядит, я примерно знаю, где он живёт. У меня больше всего шансов вновь встретить его, вновь проследить за ним, вновь прибыть первым на место преступления.

Данкелбург будет платить жизнями невинных за мой карьерный рост. И я готов к этому. Я готов кинуть несколько трупов в фундамент моего будущего...

Насколько же субъективен этот мир, если даже сумасшедший маньяк-садист способен своей деятельностью принести пользу...

Мне только нужно найти его снова! Узнать, где он живёт, где чаще всего охотится, какими маршрутами ходит...

Времени у меня до воскресенья, когда Решето нанесёт очередной удар.

Нимфа в маленькой рамке задорно подмигивает, намекая, что я всё делаю правильно. Собравшись, я двинулся в южный район Данкелбурга, на Паприкстрабе, где впервые увидел это исчадие ада!

Внизу меня окликнул тот самый картёжник, что вечно пропадает в игорных заведениях. Гад словно бы знает, что я получил деньги, и попросил в долг. Я послал его к чёрту, и стало как-то легче.

В тот день я блуждал по Паприкстрабе больше часа, пока не нашёл тот самый переулок. Пришлось немало побродить по округе, чтобы поискать какие-либо ориентиры. Следует убедиться.

Нет, ошибки быть не может. В глубинах дырявой памяти, почти не сохранились данные о Паприкстрабе, но я интуитивно чувствую, что не ошибся с местом.

Пройдя через переулок, я оказался на крупном дворе, объединяющим три дома. Вокруг только простые серые здания, одинаковые и безликие, во дворе стоят несколько лавочек, растёт пара деревьев и кустов, фонарный столб, похоже, ещё и разбитый...

Всего шесть подъездов, в каждом доме семь этаже, в сумме сто шестьдесят восемь квартир. Даже при учёте того, что я не ошибся с двором, найти здесь место жительства Решета просто невозможно.

Но и уйти я не мог: внутренние ощущения подсказывают, что я пришёл сюда не напрасно. Возможно, мне просто очень хочется, чтобы маньяк жил где-то здесь...

Так или иначе, но я решил сделать самое банальное — сел на одну из лавок, с которой как на ладони виден весь двор, и стал ждать...

За почти что три часа я успел внимательно рассмотреть более шестидесяти лиц: высокий бледный мужчина с пышными усами, щуплый вороватый парнишка, толстяк с пропитой мордой, дряблая жёлтая старушка, маленькая девочка из благополучной семьи, узкоглазый иностранец, дама с собакой, ещё один усатый мужчина...

Люди мелькали перед глазами, появлялись в поле зрения, чтобы через минуту навсегда из него исчезнуть, исчезнуть из моего сознания, моей памяти, исчезнуть из моего маленького мира.

Единственное, что я запоминал — это те эмоции и ощущения, которые у меня вызывали те или иные личности: отчаяние, вызванное беднотой, тоска по родным, которые не пишут и не звонят, злоба на начальство, светлая вера в лучшее, ненависть к местным бандам...

Стало тошно. Хитросплетения человеческих эмоций, написанные на лицах жителей Данкелбурга, невыносимы для моего восприятия. Испытывать в жизни лишь худшие её стороны само по себе тяжело, но ещё и видеть отражения такой же жизни в глазах окружающих...

Интересно, что видят в моих глазах люди... И что же застыло в глазах того маньяка? Два дня назад я увидел в них только холод.

Никто не обращал на меня особого внимания, никто не задерживал на мне взгляд дольше чем на секунду, никого не смущало то, что я сижу на одном месте неизвестно сколько времени и вглядываюсь в лица окружающих. Никого не смущает лохматый очкастый паренёк с чёрной сумкой, в красных с синим кедах, тонкой куртке. Никого не смущало, что я без дела околачиваю скамью и растираю коченеющие конечности.

Даже прошедший мимо полицейский не заострил на мне внимания...

Неудивительно, что все эти люди не могут разглядеть живущего у них под боком маньяка. Если он, конечно, живёт где-то здесь.

Спустя три часа непрекращающейся вахты, ко мне подсела тщедушная старушка. Она шла домой и, не дойдя всего нескольких метров, остановилась проверить свою ношу. Пока она копошилась во вместительной сумке, я незаметно стянул из второй газету. Старушка не заметила кражи...

Газета называется 'Вестник Данкелбурга'. Наш главный конкурент. Свежий номер, выпущенный сегодня, как и номер нашей газеты. Первым делом я пролистал страницы, выискивая статью особого содержания... Но её нет...

В отличие от 'Еженедельно актуально' в 'Вестнике Данкелбурга' нет ни слова о новом убийстве Решета. Их журналисты упустили такую интересную, животрепещущую тему или просто не смогли ничего нарыть. А Гарри ещё постоянно говорит мне, что они подкупают полицейских...

Чтобы убить время, я начал просто перечитывать всё подряд, особо не вдумываясь в прочитанное. Изредка приходилось отрывать взгляд от страниц, чтобы оглядеть проходящих мимо людей. Ни одного человека, похожего на маньяка Решето. С каждым новым лицом я всё больше сомневаюсь...

Газета преподнесла очередную статью:

...На площади Бланкоштеэ закончена реконструкция городской мэрии, длившаяся четыре месяца. Финансирование реконструкционных работ взял на себя мэр Данкелбурга Генрих Гауссфильд. Четыре месяца назад на здание мэрии упал вышедший из строя прямо в воздухе вертолёт. Здание было разрушено более чем наполовину. Тогда погибло одиннадцать человек...

Быстро были организованны реконструкционные работы, в течение всех этих четырёх месяц непрестанно восстанавливали мэрию. В понедельник были официально прекращены работы. Теперь Генрих Гауссфильд проведёт торжественное открытие новой мэрии в следующее воскресение. Мэр проедет к зданию по улице Бродвэстрабе и перережет символическую красную ленту. В этот день будет перекрыты несколько дорог и мостов...

Наш мэр молодец. Из огромной массы коррумпированных чиновников только Гауссфильд может похвастаться чистыми руками. На нём до сих пор нет клейма казнокрада. Деятельный молодой мэр активно занимается проблемами Данкелбурга. Особенно он преуспел в борьбе с организованной преступностью. Только после его ультимативного приказа, полиция разобралась с вандалистской бандой 'Костлявый локоть'.

Генрих Гауссфильд достоин уважения.

Открытие мэрии соберёт много народу. Центр города перекроют, возникнут пробки. Ну, пусть так...

За бездумным чтением и автоматическим разглядыванием лиц я не заметил, как стемнело. Стало довольно плохо видно. Чтобы продолжить изучение газеты, я достал из недр сумки фонарик. Его бледный свет худо-бедно проявил строчки свежей прессы. Так, конечно, можно и зрение испортить. Пора заканчивать с этим и идти домой — не каждый день будет моим.

На последней странице я нашёл гороскоп. У него даже оказался свой составитель — некая Саманта Шрёдер. Никогда в эту глупость не верил, но сейчас принялся искать свой зодиакальный знак в списке.

А вот и он. Напротив глупого значка всего две фразы: 'Наберитесь терпения, не спешите, добивайтесь своего постепенно. В ближайшее время у Вас возможна встреча, которая изменит Вашу жизнь'.

В этот момент мимо прошёл невысоких, плотный человек в пальто и котелке. Маленькие глазки, двойной подбородок. Человек немного косолапит.

Сейчас...

Гордон никак не хочет покидать своей позиции под столбом.

У меня стали затекать ноги: приходится стоять за мусорным баком на полусогнутых.

Под кедом я обнаружил растущие в щели между зданием и асфальтом цветы. Три маленьких серых цветочка, еле колыхающихся под порывами несуществующего ветра. Седые фиалки — цветы фантомов. По слухам, эти цветы растут в тех местах, где проливались женские слёзы. Серебристые растения совершенно спокойно могут произрастать и на земле, и на асфальте, и на металле.

Мистики говорят, что за ними по ночам присматривают фантомы. Во время Недели Долгой Ночи у них будет возможность как следует заняться мистическими клумбами.

Седые фиалки существуют только по ночам, а под воздействием дневного светила погибают. В противоположность обычным цветам, которых питает свет солнца, ночные фиалки растут и цветут только под струями лунного света.

Их можно сорвать и подарить, например, девушке во время ночных прогулок. Однако невозможно продлить их существование дольше, чем на ночь, или, как сейчас, на неделю.

Седые фиалки притягивают сомлей не хуже телевизионных антенн. Одно из этих существ, похожих на мотыльков, кружит над соцветиями, но не может присесть на манящий цветок, так как не имеет ног.

Эти цветы пахнут. Их запах не похож ни на один другой цветочный аромат в мире, в нём есть какие-то нежные нотки, пряные ароматы; запах напоминает миндаль, смешанный с апельсином, ванилью и тысячью других оттенков...

Я поскорее сжимаю нос рукой и приподнимаюсь повыше над седыми фиалками. Стараюсь дышать ртом, чтобы ноздри не раздражал аромат цветов. У меня аллергия. Самым нелепым было бы сейчас расчихаться и привлечь внимание маньяка...

Предательское желание чихнуть уже начало распирать изнутри! Нос засвербело, ноздри словно окаменели! Я сдавливаю нос рукой всё сильнее...

Мощный чих вырвался из меня! Я, как мог, погасил его, но показалось, что звук огласил всю округу! Молотом по алюминиевому ведру будет тише!

Я с ужасом присмотрелся к тени Гордона — она явно изменилась, что свидетельствует лишь о том, что Решето сменил позу! Просто так жестокий маньяк на своей позиции не дёргается! Я слежу за дальнейшими движениями...

Порыв, смена положения, тень дёргается в сторону! Я успеваю заметить выплывающего из-за угла Гордона и ныряю за мусорный бак! Уже слишком поздно — прятаться от существа с нечеловеческим слухом бесполезно!

Страх, ужаливший ядовитым жалом мне сразу обе ноги, не дал сорваться с места и убежать! Скрючившись за укрытием, я просто жду, когда Решето доберётся до меня!

Тогда...

На негнущихся ногах я добрался до метро. Словно зомби, сполз вниз, под землю, дождался позднего, почти пустого поезда, сел на драное сиденье и покатился на север Данкелбурга. Домой.

Тогда, десять дней назад, я очень хотел покинуть поскорее неблагоприятный район.

По пути я слушал самую дивную музыку на свете — поезд очень мелодично отстукивал стальными колёсами по стальным рельсам, выводя занятные трели. В дороге эту музыку можно слушать бесконечно, наплевав на популярнейший джаз, наплевав на классику, наплевав на виниловые пластинки.

Пытался собрать мысли, рассыпавшиеся от одного только появления в том дворе кровавого маньяка. В обыденной жизни он кажется довольно заурядным человеком, он не вызывает того дикого ужаса, который источает, как скунс мерзкий запах, во время перерождения в жестокого убийцу. Он носит простую одежду: котелок, пальто, шарф... Он неброско выглядит... Он не вызывает подозрений...

Кто же он?

Если хочу водить это чудовище за нос, хочу незаметно пасти его, я должен всё о нём знать. Я должен знать всё, чтобы быть готовым к его непредсказуемым поступкам...

Сегодня он вернулся поздно вечером. Ночью был дома. Он убивает строго раз в четыре дня. Он зависит от какого-то графика... Очевидно, где-то работает, причём, сегодня был в дневную смену, но завтра, я уверен, пойдёт в ночь. Во время свободных отсыпных суток он и совершит очередное убийство. Это будет точно в воскресение.

Кем работает? Судя по тому, что он вытворяет с жертвами, Решето может быть и мясником, и врачом, и таксидермистом... Не знаю почему, но мне необходимо знать, где он работает.

Мне необходимо знать его имя, мне необходимо знать о нём как можно больше. Зачем? Не имею понятия... Просто во мне преобладает убеждение, что меня могут уберечь от его ножа обильные знания.

Знания о маньяке могут спасти от самого маньяка? Да, я верю в эту чушь...

Когда верующего ничто уже не может спасти, он пытается спастись мелким крестиком.

На конечной я вышел... Единственным, кто захотел проводить меня до дома, был промозглый ветер...

В ту ночь, десять дней назад, я снова пил мерзкий чай со ржавой водой. В голове стояли неприятные картины того, как ржавчина оседает у меня в горле, проникает в желудок, отправляется оттуда в почки, в мочевой пузырь и выходит вместе с рыжей мочой. На фоне покрытого ржавчиной унитаза это не так сильно заметно.

У Ройлсов в квартире раздавались звуки оргии. Чёртовы аморальные выродки, плевки господа снова позвали знакомых, перетасовались в произвольных комбинациях и занялись омерзительным групповым сношением! Вот кого бы с радостью увидел убитыми Решетом! Я бы даже подержал одного из гадкой семейки, пока садист-душегуб расправляется со вторым!

На душе стало так мерзко, что я не выдержал и сплюнул. Тягучая слюна плюхнулась и растеклась по полу. Я печально выдохнул и растёр её подошвой по половицам.

Допивать рыжий чайный напиток перехотелось.

Я бы вылил его в раковину, но тут меня окончательно вырвало из колеи! Я схватил кружку, выбежал на лестничную площадку и выплеснул всё оставшееся в чашке на дверь четы Ройлсов! Никто даже и не узнает...

Да и какое им дело до соседей, плескающих им на дверь чай... Всё, что не имеет ничего общего с аморально искажённой половой жизнью, мало волнует семью извращенцев! Великим трудом удалось остановить себя от, скажем, удара ногой в дверь.

Я вернулся к себе и плюхнулся на кровать, приступив к фантазиям: вот представляю, как я в роли Небожителя бью сверху по этому дому кулаком и расплющиваю его! Из-под обломков начинают выползать жильцы и разбегаться, как маленькие муравьи! Своим большим пальцем я давлю их одного за другим!

Последней лениво выползает толстая, как таракан, миссис Францельш. У неё два длинных усика, которыми она шевелит, как самый настоящий кухонный паразит, рыжий и вечно голодный. Рад бы расплющить это создание, но мне настолько мерзко, что я не решаюсь это сделать! Хозяйка большей части дома скрывается где-то в переулках...

Поднимаюсь выше. Я же ведь сам Небожитель! Я всемогущ! Вот перед глазами у меня уже весь Данкелбург со всеми его пороками и недостатками. С высоты видно, как наркоманам сносит башню, и они либо сразу дохнут, либо отрубают сами себе руку, которую варят в кастрюльке, чтобы потом съесть... проститутки отдаются за пригоршню мелочи, соглашаясь во время секса лизать раскалённые прутья... бандиты вырезают за ночь полсотни человек ради грязных денег... в коммуне хиппи в полной антисанитарии рождается чума, и дети цветов идут по городу разносить заразу...

Я всемогущ! Я поднимаю ногу и раздавливаю пятой весь город!

На руинах мегаполиса поднимаются целые поля седых фиалок — женских слёз будет немало...

Глупые фантазии так увлекают меня, что я не замечаю момента, когда проваливаюсь в сон. Во сне я уже не вижу гнилого серого Данкелбурга. Я хожу по лесу среди летних цветов и ищу жемчужину...

С утра я повторяю ежедневный ритуал: стою на острых обломках кирпичей, умываюсь ржавой водой и чищу зубы. По возможности стараюсь забыть про ржавчину.

После этого сразу собираюсь и выбегаю на улицу. Прямо под окнами дома покупаю у разносчика газет свежий номер 'Еженедельно актуально'. Мимо со звоном проползает трамвай.

Как я и ожидал, из окна высовывается сухое лицо старого шизофреника. Мутный взгляд доживающего никчёмную жизнь старца провожает жёлтый трамвай, идущий на северо-восток. Стоит рельсовому толстячку скрыться из виду, как престарелый чудак теряет интерес к происходящему на улице...

Ну, да и бог с ним...

Я же скорее бреду к метро. По пути мне попадается попрошайка, прощупывающий дорогу перед собой тростью. На немытой шее нищего висит табличка, характеризующая беднягу как слабовидящего и глухого. Я смотрю на бедняка, и меня всего пробирают сомнения...

Тщедушная фигура проходит мимо, размахивая алюминиевой кружкой для милостыни. На дне лежит пара монет — жалкий заработок за утро. Глухой и слабовидящий начинает удаляться, как меня вдруг просто переполняет недоверие. Прямо возникает жжение между лопатками!

— Эй! — решил крикнуть я.

'Глухой' тут же останавливается и рефлекторно оборачивается на меня, недоумевая, видимо, что дёрнуло меня кричать посреди улицы. Я же недоумеваю, что дёрнуло меня разоблачать выдуманную инвалидность тщедушного...

Нищие стараются подключить к своему ремеслу хитрость и находчивость. Не уверен, что из-за факта отсутствия слуха этот убогий получает больше. Отчаянием и безысходность, вкупе с острым желанием выпить, заставляют нищих использовать какие угодно методы, чтобы достучаться до крошащихся каменных сердец жителей Данкелбурга.

Но нет, не у всех сердца именно каменные и крошащиеся — у ряда людей его вовсе нет.

Город так устроен, что сердце в нём нужно только для того, чтобы гонять больную кровь, отравленную грязным воздухом, болезнями, наркотиками и прочей дрянью... Любить в Данкелбурге красный орган в человеческой груди не может. А те, у кого может, обычно, долго не живут...

Когда-то и я верил в любовь, когда-то и я пытался любить. Но потом понял, что это был просто обман. Сейчас я не люблю и не желаю любить, догадываясь, чем это в конце концов закончится. Однако, мысли о том обмане до сих пор навещают меня.

Стоило подумать о них, как они налетели на моё сознание скопом гарпий! Я долго и усердно отмахивался, отбивался от пернатых вонючих крыл, закрывал лицо от когтей. В итоге они сами разлетелись, напуганные рёвом приближающегося поезда метро.

Опять из жизни выпал фрагмент: не помню, как спустился в подземку.

Я сел. Поезд тронулся. Совсем рядом стоя едет девушка — стало немного неудобно сидеть при ней. Однако вокруг немало свободных мест, так что я быстро перестал об этом думать. Раскачиваясь на сидении в такт хода поезда, я поправил съехавшие очки и занялся газетой.

Новости номер один, два, три и иже с ними мне безразличны! Я искал на страницах именно свою статью.

Её нахождение заняло у меня ровно пять секунд...

Новое убийство Решета. Маньяк поймал очередную жертву.

В ночь со среды на четверг в южной части Данкелбурга произошло очередное убийство, совершённое, без сомнений, опаснейшим маньяком-одиночкой Решетом. Это уже шестое убийство кровожадного садиста. На сей раз жертвой оказалась молодая девушка Алисия Сторн, случайно оказавшаяся на улице в ту ночь. Её тело обнаружил дворник в переулке по улице Росведстрабе. На место быстро приехала полиция.

Погибшая была сильно истерзана: всю грудную клетку девушки словно разодрали граблями, было много крови, вокруг разбросаны ошмётки срезанной плоти. Полиция официально заявляет, что все убийства совершаются обычным ножом, хотя в этом верится с трудом, когда видишь ужасную картину.

К слову сказать, даже невозмутимые полицейские были жутко шокированы, увидев такое жуткое издевательство над человеком. Надо обладать недюжинной силой воли и самообладанием, чтобы заставить себя так изуродовать человеческое тело. Ко всему прочему, маньяк должен обладать огромной физической силой.

Поражает и то, что убийство было совершено не так далеко от людных мест: буквально под окнами жилого дома, да ещё и в каких-то двухстах метрах от круглосуточной забегаловки. Не нашлось при этом ни одного свидетеля, никого, кто бы мог дать хоть какие-то скромные показания. Маньяк появился в том переулке совершенно неожиданно и незаметно, после чего так же незаметно растворился на улицах Данкелбурга.

Офицер полиции Твэн Хайк дал небольшое интервью, в ходе которого заявил, что делом занимается детектив Клаус Зиммер. По словам Хайка, у убийцы сложился свой фирменный легко узнаваемый почерк: он убивает чётко раз в четыре дня, охотится исключительно в южном районе города, хотя и подбирается постепенно к центральному, убивает чётким мощным ударом ножом в затылок, после чего проводит длительное истязание трупа.

Мотивы убийцы не ясны. При каждом убитом находили нетронутыми их личные вещи и деньги, что отметает версию об ограблении. Убитые между собой никак не связаны и являются, очевидно, случайными жертвами. Офицер Хайк заявляет, что мы имеем дело с человеком с сильно пострадавшей психикой, убивающий безо всяких мотивов.

Улик, к сожалению, нет до сих пор. Отпечатков пальцев, следов обуви или иных следов нет.

Судя по словам офицера Хайка, из-за дефицита улик невозможно выявить определённых подозреваемых. В списке детектива Зиммера находится около двадцати подозреваемых, но в основном это местные нарушители закона, находящиеся на учёте полиции или отсидевшие в своё время в тюрьме. Ни одному из них пока нельзя предъявить обвинений в шести убийствах.

Полиция заверяет, что убийства в скором времени прекратятся, и преступник будет пойман. Однако на данный момент никаких продвижений в поимке маньяка Решето не сделано. Если удача не перестанет изменять неуловимому убийце, то цикл зверств может длиться ещё очень долго.

Курт Чатлер.

Пока что моя лучшая статья. Написанная просто, неброско даже, довольно информативно, объёмно. Тема, опять же, животрепещущая. Людям интересно читать про ненормальных выродков, сумасшедших, желающих выразить свою индивидуальность крайне кровавым способом.

Статьями про Решето я, пожалуй, займусь в ближайшее время.

Герой моих статей никуда от меня не денется. Зная, где он живёт, я не упущу его.

Решето. Кровавое чудовище, за которым отныне будет следить маленький очкастый журналист. Я присосался пиявкой к пятке этого человека.

И мне нельзя допустить, чтобы его посадили. Он — мой хлеб, моя путёвка в будущее.

До его дома я добрался достаточно быстро. Сейчас здесь совсем тихо, довольно безлюдно. Убийца сидит в норе. Сегодня убийце надо идти на работу в ночную смену, а завтра — снова в ночную, но уже не на работу. На хобби...

Весь день я провёл в скитаниях. Ждать сейчас Решето под окнами — сущий бред, поэтому я занялся изучением окружающей обстановки. До сих пор помню, как неуловимо маньяк перемещался по неприметным переулкам, проходам, проулкам, как он легко находит в тупиках сквозные подъезды. Завтра ночью мне может везти меньше, чем в первый раз, так что нужно подготовиться.

Я бродил вокруг памятного двора по спирали, увеличивая постоянно радиус отдаления от места жительства маньяка. Приходилось откладывать в голове множество путей, дорог, направлений, мест, где можно срезать путь или укрыться...

Исследуя подворотни, я нередко натыкаюсь на граффити, оставленное крупной бандой 'Братья тигров'. Стены, обычно, разрисованы замысловатыми иероглифами, означающими какие-то слова или целые словосочетания. Все эти места отмечены краской Тигров и запахами испражнений простой шпаны не принадлежат ни тем, ни другим — это всё царство Решета...

Возможно, мне здесь не место, но я попытаюсь осторожно пробраться в это Зазеркалье и выбраться обратно...

Верю, что у меня может получиться.

Спустя несколько часов блужданий по округе, я неплохо запомнил часть незаметных путей, троп и лазеек. Теперь я и сам способен найти себе удобный проход, остающийся незамеченным остальным. Добраться до двора Решета я смог буквально за пять минут, сокращая расстояние через заполненные нечистотами переулки.

Что-то около шести. Скоро люди должны пойти в ночную... Скоро мне придётся начать слежку за одним очень опасным человеком.

Я, как и вчера, уселся на лавочку и стал ждать, пока из заповедного подъезда не выйдет ожидаемый мною маньяк. Он снова будет выглядеть невинно и просто: пальто, котелок, неприметное лицо рядового горожанина среднего класса. Ему удастся обмануть всех, кроме меня.

Сегодня я узнаю, кто же это такой...

Спустя какое-то время, во дворе появилось немало молодёжи: безнадёга в глазах, вызывающие наряды, чудные причёски, злоба и агрессия на лице... Недавняя война, как говорили слащавоголосые дикторы радио, должна была показать нам всю непривлекательность, отвратительность насилия, разобщённости, непонимания. Они говорили, что теперь общество станет терпимее, добрее и лучше. Смотря на этих детей, словно бы воспитанных дикими зверьми, убеждаешься, что все эти дикторы и авторы их текстов ничего не понимают в жизни...

Когда будущим завладеем мы, чудная, одичавшая молодёжь, с миром случится что-то страшное.

Местная шпана пока ещё ведёт себя тихо. Кто-то изредка косился на меня, но особого интереса не испытывали. И слава богу: не хотелось бы иметь дела с этими выродками, опустившимися до самой грани...

Многие явно старше меня. Но не похоже, что эти бунтари имеют работу, что они стараются на общество. Потребители... мне, творцу, их не понять...

Я тотчас же вспомнил Ханну Ройлс. Гот. Что гот способен выразить? Любовь к смерти? Невозможно любить смерть, но при этом жить... А что это неуравновешенное существо способно сделать для общества?

Почему-то кажется, что я один думаю о будущем...

Нет, определённо нужно больше спать, чтобы не забивать себе голову подобной хреновнёй. Так легко можно попасть к психологу или сразу в психушку Маурнфулхаус...

Открылась дверь. Уверенной косолапой походкой из дома вышел он. Решето, как я и думал, одет простенько, сразу видно — человек просто идёт на работу.

Стараясь не привлекать его внимания, я осторожно двинулся за Решетом, нервничая, придерживая болтающуюся за спиной сумку. Я отчего-то ожидал, что буду испытывать дикий суеверный страх, когда придётся следовать за убийцей.

Так и случилось...

Сейчас...

Отчего же над Данкелбургом светят звёзды? Я много читал в библиотеке различных книг про этот город, много читал об астрономии, о небесных аномалиях, но так и не нашёл ответа на этот непростой вопрос. Нигде, поверьте, нигде, ни в каком другом мегаполисе вы не увидите ночью на небе звёзд, а вот над Данкелбургом они светят каждую тёмную, как тягучая смола, ночь.

Как же такое возможно?

В последние минуты своей жизни я не придумал ничего более мудрого, чем просто задрать голову вверх и увидеть холодные звёзды. Страх, я подумал, задушит меня быстрее, чем чудовищный нож вонзится в затылок...

Я приготовился к смерти, я был готов почувствовать короткие мгновения боли. Парализованный, я уже не мог побороться за свою жизнь, не мог попытаться убежать от сумасшедшего маньяка...

Сомль продолжает порхать вокруг седых фиалок. Гордон Вульф тянет...

Что-то не так... Маньяк тянет уж слишком неприлично...

Я вдруг смог выдохнуть и опустить воздетые к небу глаза. Сквозь запотевшие стёкла не увидел перед собой Гордона. Не увидел, потому что его в этом переулке нет. Я ошибся — маньяк с острейшим слухом услышал не меня... его чуткое ухо проигнорировало моё чихание, однако уловило другие звуки.

Ноги вдруг стали ещё слабее. Я чуть не упал, голова закружилась, застучало в висках. Взмолившись, чтобы убийца успел отойти достаточно далеко, я выплеснул содержимое желудка в кучу не менее мерзкой субстанции.

Тяжело дышать... Стало так холодно, что затряслась нижняя челюсть...

Вытерев рот рукавом, я двинулся за Гордоном. Приходится делать то, чего я в данный момент хочу меньше всего...

Тогда...

Он сел в трамвай. Пришлось нырять в рельсовый транспорт следом и раскошеливаться за проезд. Денег жалко — у меня их довольно мало...

Я сел в задней части трамвая и пристально следил за чёрным котелком Решета. Больше всего опасаюсь, что он меня заметит и узнает вчерашнего паренька, который весь день просидел в его дворе. Вчера мы обменялись лишь секундными взглядами, но я не исключаю, что ему могло хватило и этого...

Можно, конечно, снять очки, чтобы стать достаточно неприглядным...

Перед глазами стоит вчерашний гороскоп: 'В ближайшее время у Вас возможна встреча, которая изменит Вашу жизнь'. Тут уж поспорить просто невозможно -невзаимное знакомство с неким кровожадным субъектом перевернёт моё жалкое существование с ног на голову. Возможно, оно даже перестанет быть жалким...

Возможно, меня заметят и возьмут в штаб. Возможно, я смогу резко улучшить свою карьеру. На худой конец, всегда есть возможность рассказать об убийце в полицию и получить премию...

Картины за окном одна хуже другой: драные кошки ковыряются в мусоре, высыпающемся прямо на мостовую, в закутке стоит проржавевший корпус горбатого, круглофарого автомобиля, шпана кричит бранью на благовидную даму...

Такое не встретишь ни в центре, ни на западе, ни на востоке Данкелбурга. Самые живописные картины опустившейся людской породы находятся здесь. Негативы гротескных фотографий человеческого порока проявляются здесь ночью...

Даже в своём северном районе я не вижу такой аляповатой разрухи, считающейся здесь нормой. Только здесь не морщатся, вдыхая дым, идущий с металлургических заводов компании 'Гефест'. Здесь привыкли жить в беспросветном негативе, рождающим таких ублюдков, как Решето.

Он явно местный. Приезжих в Данкелбург, обычно, узнаёшь моментально.

Я чуть не упустил его, когда полноватый мужчина быстро поднялся и выскочил на остановке. Пришлось выскочить следом и быстро затеряться в толпе, не упуская при этом маньяка из поля зрения.

Вроде бы, он меня не заметил.

Иду за ним. Косолапый мужчина не спешит, идёт своей дорогой спокойно. Я осмотрелся — мы оказались на самой окраине Данкелбурга. Сейчас жилые дома должны закончиться и начнутся производственные предприятия.

Так и оказалось: завернув за угол, объект моей слежки двинулся в сторону крупного здания, похожего на ангар. На металлической стене намалёвана крупная надпись 'Динфюрзих'. Насколько я помню, так называется фирма по изготовлению печатных машинок.

Объект моей слежки, как оказалось, простой рабочий, собирающий печатные машинки.

Решето приблизился к проходной, организованной под небольшим навесом перед входом в ангар. Мне туда путь заказан — к гадалке не ходи. Пропустить на мелкое предприятие постороннего никто, я думаю, не собирается.

Пришлось остановиться у чёрного витого столба, приблизившись на максимально-возможное расстояние до проходной. Если подойти ближе, то стану слишком заметен и непременно привлеку внимание. Меньше всего мне этого хочется...

Целиком отдавшись в слух, я мог различить короткий обмен фраз:

— Добрый вечер, мистер Вульф! — радостно воскликнул сторож.

— Привет, Аарон, — пожал его протянутую руку Решето, — Зови меня просто Гордоном.

— Только когда ты тут станешь директором! — хрипло рассмеялся сторож Аарон.

В тишине южных окраин я растворился в тени высокого фонарного столба и смаковал полученную информацию: настоящее имя маньяка Решето — Гордон Вульф, он работает на фабрике по производству печатных машинок. В свободный после ночной смены вечер он убивает людей и кромсает им грудную клетку...

Слишком мало, чтобы говорить, что я готов ко встрече с ним тёмной ночью. Однако за три дня я приблизился к разгадке тайны грозы ночного Данкелбурга гораздо ближе, чем вся полиция города.

Впав в лёгкий ступор, я не мог заставить себя пойти уже скорее домой. Помог проезжающий автомобиль: за секунду до того, как его круглые фары должны были выхватить меня из темноты, я двинулся по улице.

Где-то здесь, если я не ошибаюсь, должна располагаться станция метро.

В ту ночь судьба взяла у меня плату за знания. Я получил имя убийцы, а теперь должен был дать что-то взамен. Сборщиками платы выступили три чёрные тени...

Почти добравшись до станции, я решил срезать через переулок. Переступая неглубокие лужи, добрался таким образом где-то до середины, после чего дорогу мне перегородили неизвестные.

Лиц не было видно, но и без этого понятно, кто сейчас передо мной — местные хулиганы. Каждый из них выше меня на полголовы и шире почти в полтора раза. Омерзительные ублюдки, выкидыши общества! Я осознал, что моя ненависть к ним очень велика, но совершенно несравнима со страхом перед ними!

На одну мышь слишком много троих котов!

От громил повеяло самоуверенной, надменной агрессией, словно болотной гнилью. Во тьме, я уверен, они поигрывают желваками и разминают кулаки. Исход этой встречи мне ясен...

Возможно, я ещё могу как-то подправить ситуацию в свою пользу. Нет, на мирный исход событий я не надеюсь. Попробуем, что называется, станцевать на носовом платке, раз уж вариантов не так много.

Здоровяки дружно сделали шаг вперёд, причём у центрального шаг оказался немного короче — они начали меня окружать! Не страшно. Мне было вовсе не страшно: я познал уже, что такой настоящий страх! Сейчас было обыкновенное, хоть и сильное волнение.

Сердце колотится громко. Мозг суетливо обрабатывает немногочисленные варианты и пытается найти новые...

Громилы сделали ещё один шаг — я тут же отступил назад. Один из мордоворотов надменно усмехнулся:

— Что, очкарик? Страшно?

— Думаю, он уже обмочился! — поддакнул второй выкормыш.

Отвечать на их вопросы, да и просто говорить с ними — смысла никакого. Только отвлекаешь голову от спасительной работы. Вести дипломатические беседы с падшими ничтожествами я тем более не собирался...

Ничтожества... которым я ничего не могу противопоставить...

— Эй! Ты немой или со страху челюсти заклинило?

Хитрость? Возможно... Против не одарённых умом верзил можно использовать хитрость...

Троица заразилась лёгким мерзким смешком. Ублюдки... Быть избитым и ограбленным этими... Я сегодня на такое не согласен! Я, чёрт возьми, не согласен!

Сбоку стоит мусорный бак. Кто-то поставил прямо на крышку пустую бутылку. Кое-какой конкурентоспособный план тут же возник в голове. Пока я резко выбрасывал руку и хватал зелёную бутылку за горлышко, он обрастал дополнительными подробностями, деталями, правился прямо на ходу...

Ударом об край бака я сделал из бутылки острозубую розочку. Хищные края стекла направились на выродков. Троица отступила назад.

Одумавшись, верзилы осклабились и снова стали напирать:

— Ты что, решил отбиваться, сумасшедший? Этой бутылкой?

— А ты знаешь, каков шанс подцепить какую-нибудь заразу от грязного стекла? — я угрожающе взмахнул розочкой.

Второй раз мои пустые угрозы, мой фальшивый блеф сработал — грозная троица ночных волков отступила, не ожидав такой прыти от своей жертвы. Я не упустил момента и резво развернулся на пятках после чего рванул в противоположную от неизвестных сторону! Три шага я шлёпал кедами по плитке сольно, прежде чем в шум моих шагов вмешались звуки трёх пар ног!

Бежать с сумкой через плечо от трёх верзил было очень тяжело! Дыхание сбилось уже через десять метров!

Прямо над ухом я расслышал мощное пыхтение догоняющего. Через плечо бросил розочку, которую так и не выпустил из рук. Не рассмотрел, попал я или нет.

Не теряя времени зря, я начал цеплять попадающиеся под руку мусорные баки и опрокидывать их под ноги наступающим уже на пятки мудакам! Сзади послышался отборный пятиэтажный мат и жуткий грохот валящихся с ног неандертальцев!

Я выскочил на улицу, но в округе совсем никого не было — на помощь звать не получится. Я рванул на противоположную сторону дороги.

Рука нырнула в карман — я быстро сгрёб все деньги в кулак и быстро пересыпал их в сумку. Очки тоже сорвал с носа и бросил туда же. Так как звука бьющегося стекла я не услышал, то это значит, что я мимо сумки не промахнулся. В темноте да без очков можно было и не попасть...

Застёжка зиппер издала свой пронзительный визг — сумка хорошо застёгнута, теперь ничто не вывалится.

О приближении ублюдков можно было судить по их грубым выкрикам с обещаниями убить меня самыми жестокими способами! Сжимая зубы, я постарался не терять скорость...

Ещё один мусорный бак полетел под ноги догоняющим, я ворвался в узкий переулок, перепрыгнул непонятную коробку, нырнул за угол и увидел открытый мусорный контейнер. Без малейших сожалений выбросил туда сумку и рванул в противоположную сторону.

Пришлось нырнуть в еле замеченный проём. Без очков я плохо разбирал дорогу и чуть не вмазался в кирпичный угол! Под ногами разлетелись брызгами лужи, обувь начала промокать, подошва стала проскальзывать!

Я с трудом держу равновесие, не то чтобы отрываться от погони! С каждой секундой я был готов оказаться схваченным...

Не понимаю, зачем я ещё пытаюсь убежать.

Грубая здоровая ладонь схватила меня за правую часть лица и мощно толкнула в сторону стены. Я буквально подлетел в воздух, чтобы через секунду удариться виском об кирпичи. Чувствовать, как твои кости скрипят и трещат, грозясь сломаться, крайне ужасно. Осознавать, что на этом ничего не заканчивается, ещё ужаснее...

Я упал на землю, погрузившись животом в воду. На лицо брызнули грязные капли. Часть из них попала мне прямо в рот. Мерзко... скоро к гнилостному вкусу добавится вкус моей собственной крови.

Сжаться, максимально сжаться, скукожиться, напрячься, спрятать голову! Стать черепахой! Наплевать на ледяную воду!

Полетели первые удары! Меня били ногами, метя в лицо, под рёбра, в пах — всюду, куда могли попасть! Тяжёлые мощные ботинки утюжили мне бока, словно кузнецкие молоты! Каждый удар вызывал волну боли, которая прокатывалась по всему телу! Наверно, со стороны моё избиение выглядит жутко...

Я совсем перестал укрываться от пинков, когда их число перевалило за сотню. Я выдохся, расслабился и просто размяк на земле мешком с песком. Чувствовал себя безжизненной тряпичной куклой. Вскоре я перестал чувствовать удары: боль была такой, что на её фоне новые вспышки просто терялись...

Кровь заполнила рот, но я не мог её сплюнуть. Начал понемногу задыхаться...

Кто-то схватил меня за волосы... Новая боль... И больше я ничего не помню в ту ночь... Темнота гуще той, что накрыла город с наступлением сумерек, охватила меня.

Я очнулся под утро, когда солнце только-только начало подниматься над горизонтом...

Удивительно, что трупы жертв Решета обнаруживают в ту же ночь, когда их лишали жизни, а меня, живого, но побитого, никто не нашёл до самого утра, да и мог бы вообще не найти.

Примечательно, что мои повреждения незначительные (учитывая ситуацию): всего лишь ломит всё тело, синяки покрывают меня всего и ужасно болят, стоит только пошевелиться... Лицо осталось почти нетронутым, не считая разбитой губы, кровоподтёка над бровью и ссадины на щеке.

Прошло около часа ковыряния в луже, прежде чем я смог встать на ноги...

Без очков и с отёками на лице было совсем плохо видно. Кое-как, шипя при каждом шаге, я добрался до мусорного контейнера. Оранжевый здоровяк стоит у стены ровно там, где я его видел вчера. В его недрах удалось найти свою сумку — уже хорошая новость. Ублюдки не смогли найти её ночью и остались без добычи. Очки целы, деньги на месте, а гематомы скоро пройдут.

Грязно выругавшись, и взревев диким демоном, пришедшим за душами грешников, я почувствовал себя лучше. Холодно, больно, но вполне можно жить... можно ходить... можно дышать, да и сплёвывать не прекращающую течь кровь тоже можно.

Почему-то особенно отрадно, что не пострадали зубы...

Я двинулся домой. К вечеру нужно снова быть в форме, чтобы не пропустить ночной рейд Гордона Вульфа. Гордон Вульф — так зовут этого урода.

— Какое зрелище! Вот как выглядит Ваше настоящее лицо! — мерзко прогудела миссис Францельш, — Вот из чего состоит Ваша жизнь!

Угораздило же столкнуться с этой дрянью в подъезде.

— Отстаньте от меня... Мне плохо... — отмахнулся я от хозяйки квартиры.

— О, да! А вам бы всё жить Вашей безответственной, разгульной жизнью, да ещё, чтобы всё хорошо было! Я даже рада, что Ваши загулы окончились именно этим!

Я собирался просто подняться к себе, но гнида спровоцировала меня начал скандал:

— Я не гуляю — я работаю! В отличие от Вас!!! — явно перегнул, так что пришлось сморщиться от боли...

— Ты как со мной разговариваешь? — завопила возмущённая миссис Францельш, раздувая кривые ноздри, — Я уважаемая женщина...

— Да кто тебя уважает?!

— Не наглей ты, малолетка!

— Пошла ты к дьяволу! Чтоб он тебе голову оторвал!

Показывая, что разговор окончен, я развернулся и начал подниматься по лестнице.

Через пару ступенек меня настиг голос уродливой гадины:

— Я ведь могу тебя выселить!

— Не можешь...

Миссис Францельш поначалу даже захлебнулась словами. Нечасто кто-то открыто посылает ничтожество. В этом доме нет тех, кто регулярно ставит гадюку на место...

— С чего ты это взял?

— Да с того! — я снова обернулся к хозяйке моей квартиры и уставился ей точно в глаза, — Я плачу тебе деньги, без которых тебе не прожить! Кто, кроме меня, поселится в ту дыру и будет обеспечивать тебя средствами на дешёвый алкоголь? Или ты будешь бегать к мистеру Олиуту пить его отраву?

— Ты, урод, тебе настолько плевать на людей? — взревела миссис Францельш, скрипя зубами и высекая искры из глаз. Похожа на ведьму, каких раньше сжигали на кострах...

— Что?

— Тебе плевать на людей! Мистер Олиут вчера попал в больницу, а сегодня утром он умер! Ты даже не знал!

Алкоголик со второго этажа умер. Я уже привык к его затворничеству, причиной которого был хронический запой. Он почти стал неотъемлемой частью моей жизни, обязательной декорацией моего существования.

И что я чувствую теперь?

— Да и поделом, — промямлил я.

Подниматься по полуразваленным ступенькам было нелегко...

Отмываться от крови и грязи приходилось в довольно холодной и оранжевой от ржавчины воде. Я уже был уверен, что теперь-то точно занесу какую-то заразу в кровь. Было неприятно, мерзко, но я хотя бы избавил тело от грязи, пота, крови и, совсем чуть-чуть от боли...

Одежду я просто оттёр от грязи щёткой. Постирать её в этой бурой жиже невозможно, да и ходить мне не в чем, если единственное шмотьё будет висеть и сохнуть...

Я так и не мог понять в тот день, хреново мне или вполне терпимо...

Моя жизнь похожа на чёрт знает что, в последнее время со мной происходит всякая ерунда. И самое хреновое вполне может быть впереди...

Мой сосед умирает, упившись насмерть, а мне плевать!

Я покупаю репродукцию картины, на которой изображена девушка так похожая на мою бывшую, на мою Еву, о которой я пытался забыть! Купил картину, чтобы вспоминать...

Я смываю следы избиения неизвестными отморозками ржавой водой!

Я рассуждаю о жизни и проклинаю окружающих, осуждая их, выискивая в их существовании смертные грехи, хотя сам погряз в пороках, хотя я ни черта не смыслю в жизни!

Я желаю жестоко наказывать людей, хотя боюсь их, боюсь даже самых незначительных конфликтов!

И всё это кажется мне нормальным... Я ничего не буду с этим делать, ничего не буду менять...

Твою мать! Сколько зловонного мусора накопилось в голове!

Собравшись с силами, я двинулся к выходу, вышел на лестничную площадку, начал спускаться... остановился на втором этаже...

Дверь в квартиру мистера Олиута приоткрыта. Никого вокруг нет. Я остался один на один со своим разумом. Нужно принять решение...

И я выбрал: ещё раз убедившись, что никого поблизости нет, я проник в пустую квартиру, проковылял на кухню. Там на столе стояла полупустая бутылка с какой-то мутной гадостью...

Своровав бутылку с алкоголем, я удалился. Поставив будильник на восемь часов, я принялся лечить душу.

Гюнтер Пантагрюэль. Мужчина в возрасте тридцати девяти лет, блондин, рост около ста восьмидесяти сантиметров, плотного телосложения. Одет вполне солидно — довольно обеспеченный житель Данкелбурга.

Сейчас пять часов утра. Остывшее очень быстро на осеннем холоде тело Пантагрюэля лежит в кустах всего в десяти метрах от дороги. Убит ударом ножа в затылок. Грудная клетка истерзана и частично лишена плоти, часть рёбер обнажена. Гюнтера нашёл его друг, который отправился на поиски после более чем часового отсутствия товарища. Эти двое собрались в небольшом пабе неподалёку, где подают тошнотворный алкоголь и вокруг шестов вертятся костлявые бабы...

Эти двое решили провести там всю ночь, но один из них не дожил и до середины...

В ту ночь я видел, как Гюнтера, вышедшего немного пройтись и отдышаться, хладнокровно убил Гордон Вульф по прозвищу Решето. Потом я зашёл в тот самый паб, где сидел и попивал виски, пока труп не был обнаружен. Приехала полиция, а я уже вился вокруг изображая то, что случайно здесь оказался.

Маньяк совершил 'самое северное' убийство — так близко к центру он ещё не подбирался...

В этот раз детектив Зиммер и команда медицинских экспертов прибыла быстро — не пришлось долго околачиваться в компании рядовых полицейских. Сегодня я не собирался трусливо убегать по малейшему приказу — понабравшись журналисткой наглости, я решил, что не уйду, пока не получу у Клауса интервью.

Я встретился взглядом с детективом, который, как оказалось, уже давно смотрит на меня. Уверенный, немного нахмуренный, сосредоточенный, курит дешёвую сигарету. Не сводит с меня взгляда. Похоже, как и все видавший виды полицейские, он недолюбливает журналистов.

Высокий, сто восемьдесят пять сантиметров роста, широченные плечи, немного полно-ватый. Шеи почти не видно, широкое круглое лицо, массивные скулы, покрытые грубой сизой щетиной. Узкие губы, идеально прямой нос, крупные надбровные дуги, недобрый такой взгляд.

Одет в белую рубашку, чёрный галстук, бордово-коричневое пальто и такую же шляпу. Ещё в глаза бросаются дорогие наручные часы, которые особенно хорошо видны, когда Клаус затягивается.

Я двинулся ему навстречу. Он сделал ответное движение ко мне. Наши глаза чётко зафиксировались друг на друге. Чем сильнее мы сближаемся, тем больше мне не нравится выражение его лица — слишком много холодной ненависти и раздражения. Ещё бы ему не злиться: седьмое убийство, ему постоянно приходится выезжать на место преступления часов в пять-шесть утра, улик нет, дело буксует на месте уже двадцать дней.

А тут ещё и журналисты! Творцы!..

Застыв в шаге от меня, Клаус Зиммер продолжил покуривать сигаретку. Под натиском его тяжёлого взгляда я немного опешил, но тут же взял себя в руки и задал полисмену стандартный вопрос:

— Газета 'Еженедельно актуально', детектив Зиммер, Вы можете ответить на несколько вопросов?

— Никаких вопросов, мистер Чатлер, — моментально отрезал здоровый детектив.

Откуда только он знает мою фамилию? Запомнил автора предыдущей статьи о Решете?

— И всё же, детек...

— Я говорю: никаких вопросов! Точнее, задавать их будете не Вы.

— Не понимаю...

Клаус добил белую табачную трубочку и бросил окурок под ноги. Затушить не удосужился. Он приподнял край шляпы, чтобы лучше были видны его суровые глаза. Я даже заметил, что они карие...

Цыкнув, Зиммер склонился к моему уху:

— Не буду ходить вокруг да около — Вы являетесь подозреваемым. Так что придётся ответить на ряд вопросов.

— Вы считаете меня подозреваемым? На каких основаниях?

— И Вы ещё спрашиваете, мистер Чатлер! Я недавно читал статью в этой Вашей газетёнке... как её... да неважно... Так вот, фигурировало там детальное описание способа убийства, очень, знаете ли, меня это заинтриговало...

Играет со мной, как Бастиан Арлес любит со мной играть. Что он делает? Пытается свалить всё на первого встречного? Или что-то откопал?

— Я Вас не понимаю... — пришлось честно ответить мне. Что-то не пойму, что могло так заинтриговать его.

— Написано было, что Решето убивает ударом ножа в затылок. Смею заметить, что данной информацией располагают только медицинские эксперты, я и небольшая часть полицейских... Откуда Вы знаете про это обстоятельство?

Чёрт! Чёрт! Чёрт!!! Дурак! Надо было писать осторожнее, опираясь лишь на самые очевидные факты, но не приплетать увиденного во время убийства! Идиот!

— Я не рискну назвать имя информатора, — пришлось врать до последнего.

— А рискнёшь сесть в тюрьму, Курт?

— Попросил бы на Вы...

— Попросил бы заткнуться! — детектив Зиммер свёл брови на переносице, — Как ты второй раз оказался на месте преступления чуть ли не раньше полиции? Что ты вообще делаешь здесь в такое позднее время?

— Был в гостях у друга, — отвечать приходилось первое, что придёт в голову.

— Чем занимается друг?

— Продаёт рыбацкие принадлежности.

— А ровно четыре дня назад? — детектив никак не желал остановиться.

— Был у него же...

— Зачастил ты к товарищу... И ещё, что с лицом?

— Слушайте, я просто знаю, что Решето промышляет в южном районе, и по ночам пытаюсь выследить его. Последние две ночи мне везёт. А если Вы хотите повесить на меня все эти убийства, то потрудитесь сперва раздобыть доказательства!

— Будут тебе доказательства, Курт, мальчик мой, — порыв решительного экспрессивного отпора он словно бы и не заметил, — А пока что вали отсюда и забудь о всяких там вопросах!

Зиммер тут же потерял ко мне всякий интерес и принялся за стандартную работу. Меня здесь явно не хотят видеть.

Утром понедельника, ровно неделю назад детектив Клаус Зиммер записал меня в подозреваемые... Всё развивается достаточно для меня неожиданно...

Через четыре дня я снова был на месте преступления. Клаус Зиммер акулой кружил вокруг меня, частенько скалил острые зубы, очевидно, по причине невозможности оттяпать ими мне голову! Что-то он там себе записывал, словно парадирует меня.

Вопросов не было...

Затем, уже днём, я сдал готовый текст мистеру Арлесу. Он хвалил меня за спорость, говорил, что у этой темы ещё очень большие перспективы. Однако теперь главный редактор хотел бы видеть ещё и фотографии.

Я получаю гонорар и почти сразу же иду в магазин фотопринадлежностей. Выбираю недорогой, но качественный и надёжный фотоаппарат. Покупка тут же обернулась ветром в карманах...

Пробую фотографировать свою квартиру. Долго снимаю картину с нимфой с разных ракурсов. Случайно вспоминаю про подаренную Гарри афишу. В редакции он пригласил меня зайти к нему, как только появится свободное время.

Думаю, завтра, в субботу, я могу уделить ему минутку.

Гарри Нельсон — один из немногих моих друзей в редакции 'Еженедельно актуально'. С замкнутым очкариком мало кто желает общаться. Думаю, таким болтунам, как Гарри в принципе неважно, с кем общаться, главное, чтобы кто-то слушал...

Гарри ведёт в газете собственную колонку. Он — спортивный обозреватель, знаток всех турниров по всем видам спорта, ярый болельщик и настоящий специалист. Особая его специализация — так называемое профессиональное прогнозирование итогов тех или иных матчей по футболу, хоккею и волейболу. Точность его прогнозов составляет семьдесят четыре процента. Отличный показатель — редкий специалист может похвастаться точностью прогнозов выше семидесяти. Лучший прогнозист в мире, если я правильно помню, обладает показателем в восемьдесят два процента.

Балагур, прожигатель жизни, вертопрах и просто беспечный человек. Жизнь он представляет себе как планшет для вырисовывания своей судьбы. Он настолько самоуверен, что считает, будто судьба находится только в его руках. Как наивно и глупо...

Гарри — человек, не приемлющий компромиссов, идущий напролом, активный, вечно чего-то добивающийся и уже добившийся немалого. Этот человек удивительным образом умудряется строить свою жизнь и пускаться во все тяжкие, уходя в недельные загулы...

Я бы так не смог. Из-за этого во мне вечно бурлит жгучее чувство зависти.

Гарри невысок, светловолос, вечно зачёсывает волосы назад, худощав, подтянут, имеет большие светлые глаза, кривую улыбку и самоуверенно поднятый подбородок. Любит фиолетовый цвет и включает его буквально во все элементы своей одежды. Одно время он даже расхаживал в фиолетовых туфлях.

Живёт довольно близко к центру, рядом с крупным банком. У него большая квартира, три комнаты, все обставлены со вкусом. Мебель вполне солидная, дорогая. Гарри может себе её позволить.

Я приехал к нему два дня назад, в субботу. Три часа дня. Холодает.

Гарри встретил меня внизу. Мы крепко обнялись и пошли к нему на седьмой этаж. За что я не люблю Гарри, так это за то, что он не пользуется лифтом и не позволяет мне.

Вообще, у меня немало причин его не любить: когда-то он увёл у меня Еву...

С Евой я познакомился больше года назад на вечеринке бывших студентов. Странная вечеринка, в небольшое помещение набилось народу. Играл твист вперемешку с блюзом и джазом. Было много алкоголя. Было весело.

Со мной заговорила красивая девушка. Каштановые волосы, милое личико, хорошенькая! Мы говорили о всякой ерунде, но ей было интересно, она не оставляла меня. Что-то она во мне нашла.

Такая красивая... С ней просто и легко... Так мило улыбается...

Мне с моими проблемами с общением было совсем несложно поддерживать беседу. Никогда я так много не общался с девушкой один на один. Еве было вполне со мной комфортно.

С вечеринки мы ушли вместе. Я проводил её до дома. Она предложила зайти. Ту ночь мы провели вдвоём...

Мы долго встречались после этого. Она прекрасно видела, что я из себя представляю, видела, чем я занимаюсь, но это вовсе её не смущало. Ничто во мне её не смущало... И мне было с ней хорошо. Какое-то время я даже думал, что у нас может получится что-то толковое... Семья, например...

Пять месяцев назад всё вдруг прекратилось... Она начала охладевать ко мне...

У неё не получилось долго себя обманывать: любить ничтожество, нищего неудачника, не способного ничего ей дать, она не смогла. Такая девушка заслуживает гораздо большего! Ей нужен более успешный парень...

Им стал Гарри Нельсон. Четыре месяца назад она ушла к нему. Я был разбит, я был потерян, из меня словно вытянули единственный штырь, на котором я ещё способен был держаться.

Жизнь тут же вернулась к своим серо-бурым краскам. Таким, как я, вредно лишний раз мечтать о ярком цвете жизни. Я понимаю, что должен ещё долго жить среди этого мусора, говна и нечистот...

Я-то думал, что не имея ничего, могу получить счастье. Так не бывает. Счастье нужно зарабатывать тяжким трудом, долгой работой. Не бывает так, чтобы человек, больше похожий на пустое место, вдруг получил такую награду, как Ева.

Она достойна большего, чем неудачник-журналист.

Дела давно минувших дней...

Тогда мы не разговаривали с Гарри целый месяц. Я осознавал правильность и логичность ситуации, но не мог заставить себя относиться к другу так же, как и раньше. Просто не мог...

Как бы я себя не убеждал в обратном, но я его ненавидел!

Ещё сильнее я стал его ненавидеть, когда он бросил Еву! Я прекрасно знаю, что Гарри любит менять девушек, как перчатки, но надеялся, что он наконец-то остановится. Надеялся, что Ева станет с ним счастливой...

Когда мы, наконец, снова начали общаться, у Гарри уже была новая девушка.

По слухам, Ева уехала из Данкелбурга...

Гарри предложил мне неплохой коньяк. Мы сели в гостиной и просто начали разговаривать о всякой ерунде. За пустой беседой прошёл примерно час.

Затем он вдруг проронил:

— Читал сегодня с утра твою статью...

— И что думаешь?

— О статье?

— О статье...

Гарри хитро прищурился и склонил голову набок. Его фирменный жест. Последовала сдержанная улыбка и глухой смешок. Эпатажный Гарри не умеет разговаривать иначе.

Я всё же услышал его ответ:

— Ты знаешь, очень впечатляет! Правда. До этого ты так легко и свободно не позволял себе писать. В этой статье всё было очень честным, объективным что ли... Не каждому журналисту дано писать статьи, преподнося их не со своей точки зрения, а именно так, как это есть на самом деле.

— Даже так? — я попытался скрыть, что мне крайне польстило мнение лучшего друга.

— Такое ощущение, что ты хорошо знаешь мир, либо просто очень наивный и честный...

— Опять ты начинаешь умничать, — беззлобно бросил я другу.

— Ты в праве называть это как угодно!

Мы дружно рассмеялись. Гарри подлил мне ещё коньяка и мы выпили. Я поднялся с уютного мягкого кресла и подошёл к крупному стенду на стене, на котором красуются чёрно-белые фотографии с финалов самых разных турниров. Спортсмены застыли в нелепых позах, кто-то скорчил на лице жуткую гримасу колоссального напряжения...

Искусство спортивной фотографии мне довольно непонятно: неэстетично, непривлекательно... Всю прелесть снимков понимаешь только когда узнаёшь смысл запечатлённого. Вроде сборища некрасивых спортсменов, застывших в глупых позах, ан нет — финал чемпионата по водному поло!

Я опять рассуждаю о том, чего не понимаю...

— Мне очень интересно, что сказал мистер Арлес, когда прочитал твою статью, — Гарри не желал менять тему.

Я был не против:

— Он сказал, что тема выбрана удачно, мол, она актуальная, свежая, животрепещущая. Ну, и ещё хвалил за обилие материала.

— Да, ты, пожалуй, написал про этого психопата больше, чем все прочие газеты вместе взятые на протяжении месяца! И как тебе это удалось?

— В первый раз — случайно, — как и в случае с детективом Зиммером, приходилось немного искажать реальные события, — Потом уже начал бродить по Данкелбургу с конкретной целью застать раньше всех очередную находку...

— Как гуманно... — шутливо укорил Гарри.

— Иначе читатели не узнали бы о маньяке, а я не получил бы средств к существованию! Журналистом, хорошим журналистом можно стать только будучи неисправимым циником.

— Но ты вовсе не циник!

— Значит, я не стану хорошим журналистом! — поддерживая атмосферу расслабленного общения, сыронизировал я.

Мой друг Гарри зашёлся заливистым смехом. Пусть он всё время старается вести себя и выглядеть, как настоящий интеллектуал и аристократ, но ржёт Нельсон, как пьяный конюх из провинции!

Как он постоянно говорит: живыми нас делают недостатки.

— Не откажешься от стаканчика? — Гарри предложил ещё пригубить дорогого напитка.

— Конечно! За что выпьем?

Мой друг поднял стакан и прикусил нижнюю губу, задумавшись. Его живые подвижные глаза описали круг в воздухе и сфокусировались на мне:

— За творцов!

Тёмная жидкость потекла по горлу. Приятный вкус ласкает язык, а жар и запах хлынули вверх, к лицу и носу. Нестерпимое жжение подступило к глазам и щекам. Работа мозга притупилась.

Думаю, с меня хватить лакать на халяву дорогое пойло друга.

— А куда теперь метишь? — продолжил Нельсон, требовательно взглянув на меня, — Думается, в штаб?

Я тут же опроверг версию товарища покачиванием головы:

— Вовсе нет. Я бы гораздо больше был рад иному: хочу, чтобы очередная моя статья попала на первую полосу!

— Эй, Курт! Ну ты скажешь тоже! А я считал тебя скромным!

— А разве я хочу чего неосуществимого?

— Скорее, сложного... — Гарри повертел в пальцах пустой стаканчик.

— Да ты погляди на последний выпуск! — на журнальном столике лежал свежий номер 'Еженедельно актуально'. Я перелистал страницы, — Вот! Моя статья — новость номер два, сразу после рассказа о церемонии открытия новой мэрии Генрихом Гауссом! Не случись тогда падения вертолёта, материал об убийстве украшал бы первую полосу! Я способен попасть на первую страницу...

— Возможно... А возможно, очень скоро интерес к маньяку пропадёт совсем... Пока все в Данкелбурге читают о Решете взахлёб, ты будешь на коне. Если не потеряешь хватку. Потом придётся поднимать другие темы...

— Считаешь, что я не справлюсь? — с обиженными нотками переспросил я.

— Про Решето тебе писать интересно, потому и статьи получаются отличными. Чтобы так же здорово преподносить читателю любую тему, нужен уже опыт и мастерство. Согласись, их тебе пока ещё не хватает...

Да, спорить сложно, опыта у меня ещё очень мало.

— Хочешь совет? — менторским голосом спросил Гарри.

— Давай, — я безразлично пожал плечами.

— Не зацикливайся ты на этом психе. Да, у тебя это получается, но... ты же творец, а творцу нельзя топтаться на месте!

После этих слов всё то важное и серьёзное, что я делал последние десять дней, стало казаться мне довольно глупым, ненужным и несерьёзным. Секундами ранее я считал, что сделал за эти дни что-то великое, а сейчас мне это кажется фикцией.

Значит ли это, что я изначально допустил ошибку? Значит ли это, что я должен был просто сдать Гордона Вульфа властям, а не экспериментировать с его зверствами?

Но тут Гарри подмигнул мне — думать, естественно, я в данной ситуации должен сам.

Сейчас...

Всё ещё понедельник, где-то в районе полуночи, но ещё понедельник. Я, как глупый зверёк, крадусь за грозным хищником. Холодный воздух ночи обжигает лицо, мешает восстановить дыхание, не позволяет унять расшатавшиеся нервы...

Я бреду по тёмной улице, лишь примерно зная, куда пошёл Гордон. Пока я выплёскивал из желудка съеденное днём, пока заставлял ноги слушать мозг, маньяк бесшумно растворился в чернильных переулках Данкелбурга, оставив меня, как крысу в лабиринте, слепо тыкаться по сторонам.

При этом нужно двигаться как можно тише. Этот лабиринт не с сыром и не с выходом — по его запутанным коридорам бродит минотавр...

Крадучись, я побрёл по улице. Заглянул в первый переулок — пусто. Прошёл ещё десяток метров, заглянул во второй — Решето стоит там. Бесшумный, неподвижный, почти что неживой... невысокий нескладный мужчина кажется мне чудовищно-жутким колоссом!

Я сглотнул громадный, как спелый арбуз, ком в горле, который чуть не разорвал мне глотку... Никогда ещё не было так страшно, поскольку никогда ещё я не был так близок к обнаружению.

Сейчас пришлось выглядывать самым краем глаза, самым краешком. Решето, как мне показалось, взял след, но сейчас вновь застыл в ожидании...

Прислушивается! Даже не могу представить, что слышит этот сумасшедший: как скребутся мыши? Свистит ветер в мелких щелях? Как сморкается человек этаже на шестом?

Его слух — оружие пострашнее ножа. Только чудо не даёт ему расслышать мои шаги за спиной. Уже четвёртую ночь это чудо опекает меня...

После инцидента с чиханием, спровоцированным пыльцой седых фиалок, инстинкт самосохранения усилил влияние на моё сознание до максимума. Я почувствовал это по истеричному биению сердца. Напряжение растёт.

Тут ещё и Гордон слишком долго стоит на месте без движения! Слишком долго, причём совсем не под своим любимым светом фонаря. Медведи, львы... к чёрту их — кровожадный маньяк-садист Гордон Вульф по прозвищу Решето — вот самый непредсказуемый хищник на свете!

Он вполне может охотится на меня, просто я этого не знаю...

Напугав сам себя бредовыми догадками, я вдруг вспомнил, как бесшумно умеет красться маньяк. А вдруг то, что я считаю Гордоном, является просто кучей мешков с мусором?

Я нервно обернулся и принялся сканировать глазами окружающий мрак с параноическим безумием! Привыкнув к темноте, я смог рассмотреть почти что угодно в полумраке, но ничего не увидел... Никого вокруг нет...

Обернувшись в сторону объекта своего слежения, я увидел лишь опустевший переулок. Выругавшись про себя, я двинулся следом.

Переулки южного района Данкелбурга не воняют, не смердят последствиями существования здесь людей. Ароматы дерьма равномерно распределяются по южному району, он воняет весь от недр глубоких станций метро и до высоких шпилей небоскрёбов.

Первый день Недели Долгой Ночи выдался очень холодным. Небо начали пятнать отдельные тучки — когда они заполнят небо, выпадет первый снег. Кеды будут вечно промокать, я больше буду мёрзнуть, чаще болеть...

Зима хватает меня когтистыми пальцами и норовит задушить. Каждый год начинается борьба за выживание.

Я хватаюсь руками за сырые стены, обклеенные всевозможными объявлениями. Кто их здесь только читает? Ладони нащупывают угол здания, я осторожно выглядываю — Гордон спешно движется вперёд.

Под ногами чавкает чёрная лужа какой-то дряни. Ноги даже начинают расползаться. Я крепче хватаюсь пальцами за выступающие из стены кирпичи, чтобы не шлёпнуться на плиты. В голове начинается треск, похожий на помехи в радио...

Мне становится плохо. Мне уже давно очень плохо. А я иду дальше за хреновым маньяком! Меня шатает и трясёт, от страха сводит зубы! Ненавижу Данкелбург! Чтоб он рухнул в одночасье и погрёб под собой всех своих жителей!

Решето свернул за угол — я переместился за мусорный бак, на полусогнутых побрёл по освободившемуся участку. Гордон не торопится, а я-то уж тем более.

Снова я свернул за угол — неторопливый маньяк стоит, нависнув над человеком, который даже не попытался убежать. Облокотившись спиной о стену, на земле сидит потрёпанный парнишка. Его мутный взгляд бегает из стороны в сторону. Он даже не замечает убийцы, стоящего перед ним.

Кровожадный маньяк Решето выбрал своей жертвой находящего под кайфом наркомана. Беззащитный дохляк не окажет сопротивления Гордону, даже если очень этого захочет. Субтильный, похожий на скелет парень выглядит слишком слабым, просто-таки бестелесным...

Гордон чего-то ждёт, а, может быть, просто сомневался, стоит ли этого дохляка убивать. Честно говоря, я думал, что неуравновешенное безумное создание без колебаний лишит жизни и старушку, и маленького ребёнка... Так странно теперь видеть его сомнения.

Его глаз я не вижу и не могу понять по ним, что за мысли проносятся в голове убийцы. Быть может, у него есть какой-то план, в который никак не вписывается убийство тщедушного наркомана, который и сам по себе сдохнет либо здесь от холода, либо от следующей же дозы...

Глупая ситуация. Почему-то мне показалось, что Гордон сейчас находится ровно в той ситуации, что и я двумя днями назад, когда после слов Гарри начал считать единственно-важное для меня дело несусветной глупость... Почему-то я уверен, что Гордон сейчас думает о том же самом.

Он работает на фабрике 'Динфюрзих', создаёт печатные машинки. Ничто не мешало ему остаться обычным человеком, но он начал убивать... Убивать без особых причин...

Похоже, дикий зверь победил: Решето схватил наркомана за редкие волосы, наклонил голову вперёд, обнажая затылок. Нож блеснул в ночи и пробил череп несчастному. В который раз кость человека оказалась недостаточно прочной, чтобы Гордон не пробил её одним ударом...

Убийца выдернул оружие из раны, повалил убитого на землю. Одно движение ножа, и тонкая куртка наркомана оказалась разрезанной. Гордон неторопливо обнажил жертву для дальнейших издевательств.

Вскоре всё было готово. Разодрав майку, свитер и куртку, Решето добрался до грудной клетки. Нож в его руке стал на это время и хирургическим скальпелем и топором мясника. Пристраиваясь поудобнее к трупу, он сел на колени, замахнулся громадным куском стали...

Я заставил себя смотреть. Сам не знаю, зачем я это делаю, но я заставил себя смотреть. Никогда ещё не видел этот кошмар от и до...

Гордон Вульф работает, как скульптор: сначала отсекает крупные шматы плоти, проковыривал неровные дыры меж рёбер, потом уже осторожнее вырезает куски поменьше, после чего и вовсе спускался к тонкой кропотливой работе. Дикое творчество душевнобольного...

Я до жути боялся этого, но не мог отвести взгляда, зачарованный отвратительным мас-терством маньяка! Мне ещё об этом писать, мне ещё рассказывать об этом тысячам наших читателей...

Решето отбрасывал в стороны ненужные шмотки человеческого мяса...

С меня уже довольно! Всё! Всё, я больше не могу на это смотреть, я, кажется, больше не смогу об этом писать...

Хватит! Я сейчас же пойду в полицию и всё расскажу об этом чудовище! К чёрту! Не могу больше писать об этой ерунде! Я сойду с ума, зная, что приходится скрывать!

Кого я выгораживал? Тупого кретина, режущего людей? Подставлял под угрозу собственную свободу? Ждал, пока убийства повесят на меня? Это же всё полная хрень! Полная хрень!

Начиналась неудержимая истерика! Я постарался покинуть это место бесшумно, однако всё во мне бушует и требует выплеснуть часть гнева на окружающую обстановку! Хочется крушить! Хочется ломать! Хочется свалить отсюда поскорее...

Я петлял по переулкам и выбрался уже к широкой улице. Остаётся пройти всего пару шагов...

Почти добравшись до цивилизации, я услышал лёгкий шорох неподалёку...

И тут передо мной появилась тень! Совершенно бесшумно передо мной возник чей-то силуэт! Это явно человек, невысокий и полноватый! Как тихо он выскочил из-за угла...

Стоило моему мозгу сбросить с себя оковы ужаса и понять, кто это, как мир погрузился в полную тьму.

Темнее, чем Неделя Долгой Ночи...

Я очнулся через какое-то время. Руки и голову сводит нестерпимой болью! Рот заполнен вязкой горячей жидкостью, которую я никак не могу выплюнуть! Руками не пошевелить...

Я ещё жив. Встреча с Гордоном лицом к лицу не обернулась моей смертью... Я ещё чувствую холод, чувствую боль, запахи, слышу вокруг суматошную возню. И ещё вой сирен!

Сфокусировав зрение, я понял, что происходит...

Вокруг столпились полицейские, я лежу напротив трупа наркомана, которого исследуют медицинские эксперты. Много шума: все без умолку трещат... До меня никому нет дела. Очень темно...

Я попытался сесть, но руки не чувствуются, так что у меня ничего не вышло. Боль резанула по всему телу, и я замычал, не в силах её вытерпеть!

— Смотрите! Он очнулся!

Шаги зазвучали совсем близко — кто-то подобрался вплотную ко мне.

— Мистер Чатлер, — лениво проронил гудящий голос детектива Зиммера, — Какого чёрта Вы в это ввязались?

К чёрту! Иди ты к чёрту! Я, словно неопытный кукловод, дёргаю свои нервы, разыскивая тот, что управляет руками. Я чувствую, что рукам очень больно, но сами руки я не чувствую...

Из-за невозможности встать я попытался перевернуться на живот, чтобы попробовать подняться иначе...

— Когда он придёт в себя? — раздражённо бросил Клаус где-то высоко.

— Понятия не имею. Внешних травм нет, за исключением пальцев. Но вот всё лицо залито кровью. Думаю, его сильно избили...

— Решето?

— Больше некому...

— А почему не убил пацана? Зачем было нарика убивать, а этому отрезать все пальцы и бить морду?

— Это Вы мне скажите, мистер Зиммер! Вы тут у нас детектив!

Пальцы? Что? Нет! Что с моими пальцами?

— Ладно, проверь, что у него с лицом. Выясни, нет ли сотрясения...

Надо мной склонилась крупная тень и чьи-то руки осторожно дотронулись до моего лица. Очень хреново! Мой рот просто переполнен вязкой субстанцией! Судя по вкусу, это кровь...

Вырвавшись из рук врача, я перекатился на бок и широко раскрыл рот, чтобы выблевать скопившуюся в нём гадость... Сплюнуть я отчего-то не смог...

Доктор, сидевший рядом на корточках, вдруг вскочил на ноги и вскрикнул от ужаса. Я продолжаю блевать кровью на плиты...

— Твою ж мать! Ему язык отрезали!

Эти слова были последним, что я услышал перед тем, как снова провалиться в забытьё.

С наилучшими пожеланиями, Курт.

Вторник, 14:07

Пожилая дама долго выбирает подходящий цвет роз — она сомневается, всё никак не может решиться... Сколько бы я ни предлагала помочь, она каждый раз надменно отвечает, что сама справится.

Вроде как, недавно умер её брат... Я могла бы составить сносный букет минут за пять, но не с этой клиенткой. Естественно, она считает, что справится лучше профессиональной флористки...

— Для такого случая лучше подойдут нежные тона, — я всеми силами стараюсь увести её от ярких красных роз, которые в данной ситуации будут не к месту...

Дама высокомерно глянула на меня, словно я посмела её прилюдно оскорбить. Обвисшие щёки мелко затряслись от накатывающего гнева. Она поджала губы и даже выкатила глаза:

— Вам не приходило в голову, милочка, что Вы мне мешаете?

— Просто я могла бы Вам помочь...

— В этом нет необходимости, я справлюсь сама!

— Но Вы всё время ходите мимо ярко-красных, — я постаралась отвести взгляд, — Они совершенно не подходят для такого случая...

После этих слов престарелая дама изменилась в лице так, словно её облили ледяной водой. Стала похожа на распушившую перья сову...

— Это, знаете ли, мне решать! Это моё личное дело — не Ваше! И решать, если Вы это ещё не поняли, тоже мне! Я лучше знаю, что подарить брату!

Дама оскорблёно отвернулась от меня и продолжила всматриваться в цветки. Прошло всего пару секунд, как она раздражённо замотала головой:

— Нет, нет, ужасный магазин!

Старушка пронеслась мимо и выскочила в дверь. От её присутствия остался только запах нещадно передозированных духов и морозная стужа с улицы, ворвавшаяся в небольшой цветочный магазин, стоило двери открыться.

Я работаю здесь флористкой уже два года, за которые повидала более сотни таких клиенток. Мне совершенно непонятно, почему у некоторых возникает желание развязывать скандалы на пустом месте. Раздражение, злоба на жизнь и горечь от собственных неудач многие стремятся выместить на окружающих.

Сама я стараюсь так не делать. Лучше всё держать в себе...

— Да, Катарина, — раздался откуда-то сбоку голос моей подруги Минди, — Клиентка попалась мёртвая! Я так и знала, что этим всё и кончится.

— Мы за последние три дня так ничего и не продали, — посетовала я напарнице.

Рыжеволосая девушка беспечно отмахнулась от моих слов и задорно улыбнулась. В такие минуты она кажется мне девушкой с рекламной афиши молочных продуктов. Неуёмный деревенский оптимизм...

— Бывало и хуже. Поверь мне, Катарина, я работаю здесь больше семи лет — бывали случаи, что неделями приходилось ждать клиентов.

— Тогда люди ещё не отошли от войны...

— Да, строили, ремонтировали вокруг всё, налаживали — не до цветов. Зато тогда люди не были такими скандальными...

— Хорошо тогда было, — с грустью подумала я, — Сейчас всё сплошь хамы...

Я постаралась поскорее выкинуть из головы эту нахальную даму и занялась гладиолусами, на которых начали жухнуть лепестки. Как бы сильно не действовала на них живительная сила особого раствора на основе слёз асилуров, но время берёт своё. Обработав этим прозрачным веществом стебли, можно доставлять цветы из далёких южных стран, в которых те растут круглый год.

Однако когда розы, тюльпаны, гладиолусы и прочие попадают в Данкелбург, действие раствора уже заканчивается и жизнь цветов начинает медленно угасать...

Вот бы существовало такое вещество, которое могло бы сделать цветы вообще неувядающими...

— Слушай, Катарина, ты же ведь в Данкелбург только пять лет назад приехала?

— Да.

Я обернулась в сторону Минди. Та как-то мечтательно смотрит в окно. Скрестив руки на груди, она спросила, растягивая слова:

— А за пределами Данкелбурга бывает Неделя Долгой Ночи?

Странный вопрос...

— Конечно, везде бывает эта Неделя. А почему ты спрашиваешь?

— Вчера на улице видела готов, которые всем вокруг говорили, будто бы Данкелбург — это врата ада, которые разверзнутся в конце Недели Долгой Ночи, — рассмеялась сама над своей наивностью Минди.

— И ты поверила? — недоверчиво нахмурилась я.

— Мне очень стыдно... Верю во всё подряд!

— А вот в любовь ты не веришь.

Минди гордо вздёрнула нос, отстаивая свои нестандартные убеждения. Хоть я и люблю свою подругу, но никак не могу смириться с некоторыми её заскоками. Эта рыжая нередко бывает себе на уме...

— Любви в больших городах не бывает!

— Это почему же? — иронично и требовательно спросила я.

— Если я скажу, ты обидишься, Катарина.

— А если ты не договоришь, я не обижусь, Минди?

Рыжая флористка задорно улыбнулась, прочитав за напускной строгостью нотки дружеской обиды. Раскачиваясь на каблуках, она опустила глаза в пол и шумно выдохнула, собираясь с мыслями.

Я жду ответа.

— Ну, ты же сама знаешь, что творится в крупных городах: сплошь насилие, похоть, блуд, все вокруг носятся, все спешат, борются за место под солнцем, ради карьеры напрягаются, глотки друг другу грызут, убить друг друга готовы! Да ещё и маньяков всяких полно, продажных полицейских, сутенёров, проституток! Полный дурдом! В крупных городах либо никто не хочет любить, либо просто не желает тратить на это время!

— Ты судишь стереотипно...

— А откуда, позволь спросить, берутся стереотипы? — беззлобно возразила рыжая подруга, — Стереотипы отражают реальность. Они достаточно достоверны, чтобы можно было ими руководствоваться.

— И кто вогнал тебе в голову это? — я потеряла надежду достучаться до Минди.

Она скривила губы, намекая на крайне неправильно заданный мною вопрос. Её легко задеть всякой мелочью: сейчас, например, она считает, что я сомневаюсь в наличии у неё собственного мнения. Она не обидится... так просто...

— Я сама дошла до этой мысли, — со всей ответственностью заверила Минди и вздёрнула подбородок с некоторым вызовом.

Как бы ни начался бессмысленный спор и, хуже того, ссора...

— Ладно, но я бы на твоём месте не стала так пессимистично к этому относиться!

— Конечно, Катарина! — добродушно улыбнулась Минди, — Но за мужем я поеду в какую-нибудь деревню!

— И сколько ты собираешься с этим тянуть? — шутливо поддела я подругу.

— Ещё совсем немного...

Рыжей веселушке Минди уже тридцать лет, а у неё ещё не было ни одного ухажёра. Я имею в виду только серьёзных ухажёров... Одноночных встреч у неё, само собой, было немало...

Зазвонил телефон. Утончённая трубка просто-таки запрыгала на рычагах. Я точно знаю, кто это. Хотела поскорее взять трубку и ответить на звонок, но Минди меня опередила.

— Здравствуйте, цветочная лавка 'Церера', слушаю Вас! — радостно пропела в трубку рыжая, ехидно подмигнув мне.

Я встала рядом и стала нетерпеливо переминаться с ноги на ногу.

— Да, она здесь... Конечно, она может подойти!

Довольная собой Минди улыбнулась от уха до уха и протянула мне трубку аппарата. Я моментально схватила изогнутый серебристый предмет и прижала его к уху и губам. Холод мимолётного касания обжёг кожу. Сейчас от его голоса станет так хорошо.

— Привет, Катарина, — раздался в трубке голос Гарри.

Обычно ласковый и живой, сегодня он какой-то отстранённый и блёклый...

— Привет, Гарри, дорогой!

— Я хотел бы с тобой встретиться. Желательно, как можно скорее.

— Что-то случилось? — мне совершенно не понравился его тон, — Ты как-то странно говоришь...

— Случилось? Да, наверно. Так ты сможешь сейчас приехать?

Я вопросительно посмотрела на Минди, которая, я уверена, всё это время стояла рядом и внимательно слушала. Она всегда в курсе моих разговоров с любимым. Мне, в общем-то, нечего скрывать...

После того, как я чуть приподняла брови, она тут же утвердительно кивнула и начала махать руками. Её губы беззвучно прошептали: 'Конечно, иди!'

— Да, я могу.

— Отлично, Катарина, давай встретимся в кафе на Горнстрабе, 'Вереск', если я не ошибаюсь...

— Да, 'Вереск'...

Он повесил трубку.

Что-то явно не так. Никогда раньше он не разговаривал со мной таким унылым, безжизненным голосом. Должно было произойти действительно что-то нехорошее, раз это так сказалось на Гарри.

Минди так и подмывает расспросить меня, но она тактично отмалчивается. На её простецком лице так и лучится желание помочь, что-то посоветовать, но она не может.

Предчувствие беды повисло в тесном цветочном магазинчике. С каждой секундой оно становится ощутимее, чем ароматы тысяч цветов.

— Ты точно справишься одна? — неуверенно переспросила я, глядя точно в глаза рыжей подруги.

— Конечно, клиентов почти нет, работать практически не приходится. Иди.

— Ну, если ты уверена...

— Так, Катарина! — на полтона строже, чем требовалось, сказала Минди, скрестив руки, — Не надо бояться и цепляться за пустые поводы игнорировать встречу! Гарри ждёт!

Она, конечно же, права. Но ей-то рассуждать легко: сейчас она не напугана, не нервничает, её голова осталась холодной. Меня же всю колотит...

— Да, ладно, — благодарно кивнула я и принялась собираться, — Теперь я у тебя в долгу!

— Забудь ты про эти долги. Их и так на тебе не пересчитать...

Я уже не слушаю подругу. Пришлось немало пометаться по магазину, чтобы собрать раскиданные по углам вещи и сумку. Похожа на ошпаренную фурию — ношусь так быстро, что все цветы размазались одним пёстрым пятном. Стало совсем страшно: в голове уже кружатся самые разные догадки. Одна хуже другой...

Толкнув дверь рукой, я на ходу попрощалась с Минди и рванула со всех ног к дороге. Вытянув вперёд руку, я остановила проезжающее мимо такси. Водитель тронулся, стоило мне сбивчиво пролепетать адрес.

Кафе 'Вереск', что находится на Горнстрабе, в северо-западной части города. Главная улица в тихом и скромном районе Данкелбурга. Раньше эта улица была крупной торговой тропой, ведущей к небольшой ярмарке. Но это было целых шесть веков назад.

Сейчас кругом громадные серые небоскрёбы, раскидывающие во все стороны густые чёрные тени. Конечно, здания здесь не такие высокие, как в центре, но даже они ужасают меня...

Всевозможных офисов и банков здесь нет — большинство зданий представляют собой либо жилые дома, либо маленькие магазинчики и кафе, а также музеи и галереи. Северо-запад — центр искусства и культуры в Данкелбурге. Разумеется, и того, и другого в городе немного, но некоторые стараются.

Театров здесь, конечно, мало, да и самый крупный из них всё равно расположен в центре.

Кто-то говорит, что здесь много туристов. Это не так. В сравнении со всеми прочими частями Данкелбурга — да, но в этом сером городе, просто-таки выпячивающим свою отталкивающую мерзостность, просто не может быть много туристов по определению. Сюда тянет не так много людей...

Зато здесь очень много мостов! Громадные, горбатые исполины, тянущиеся над быстрой рекой Истиль. По ним ежедневно проезжают тысячи машин, проходят десятки тысяч людей, даже, наверно, не замечая их привлекательности.

Особенно мне нравится Белый мост. Стройные опоры-колонны уходят вниз и теряются на дне вечно ледяной реки. Громадные перила, десятки изящных фонарей освещают белые пролёты, огороженные дорожки для пешеходов и просторную проезжую часть. Этот мост нравился бы мне до безумия, если б не его кровавая слава...

Семь из десяти самоубийц, которые кончают жизнь прыжком с моста, делают это именно с Белого. Городская мафия топит людей именно здесь, нарядив в бетонные ботинки. Ужас! Порой, если немного скосить взгляд, можно увидеть кровавые пятна на светлом камне...

С преступностью в северо-западном районе дела обстоят совсем неплохо: сумасшедших маньяков и безумных уличных банд, как на юге, нет, равно как и вездесущих бандитов и мафиози с востока и центра, здесь нет бескрайних стад агрессивных готов и ненормальных хиппи, здесь нет этих поджигателей-последователей Томаса.

Здесь тихо. Здесь спокойно.

В то время как остальные районы погрязают в преступности, задыхаются от нищих или диких эмигрантов, привезших в Данкелбург свои варварские традиции, пока другие части города наводняются проститутками, наркоманами и алкоголиками, пока всюду процветает коррупция, распространяются субкультуры, фантомы и мистики, северо-запад кажется мне последним оплотом нравственности и безмятежности.

Даже во время Недели Долгой Ночи эта часть города кажется не такой жуткой и гадкой.

Не такой печальной...

Горнстрабе весь усеян достопримечательностями, которые почти не выделяются на фоне шикарных жилых домов. Единственным исключением является церковь Ройзель Маврюш — колоссальное белое здание как раз напротив кафе 'Вереск'. Этой церкви уже больше пятисот лет, и держится она лишь на частых реставрациях.

Светлый купол устремляется к чёрному небу, затянутому тучами, как заплатками. Двустворчатые трёхметровые двери круглосуточно впускают верующих, тянущихся в это святое место.

Ройзель Маврюш. Как-то это переводится... ладонь помощи или что-то в этом роде. Центр прощения грехов. Одного его не хватит, чтобы очистить этот грязный душой город.

Время только около половины третьего, но так темно... Никак не привыкну к этой причудливой аномалии... Я жду Гарри — он совсем не торопится... Становится ещё тяжелее — на душе словно вырастает гноящийся бубон, зловонный, источающий ядовитые испарения...

Предчувствие чего-то плохого не покидает меня. Почему же он так странно говорил? У него возникли серьёзные неприятности?

Причём, что бы ни случилось, это касается нас обоих, иначе бы он не стал впутывать меня в свои проблемы — я его знаю, он всё решил бы сам! Значит, всё же это относится и ко мне... какую-то болезнь у себя нашёл? Собирается уехать из города? Что ещё?

Собирается бросить меня?

Господи, что могло произойти? Что творится сейчас в голове моего Гарри? Что творится в его жизни?

Я сижу за столиком так, чтобы хорошо видеть дверь и улицу через громадные окна. В зале царит лёгкий успокаивающий полумрак, сейчас совсем мало посетителей. Очень тихо.

Из причёски снова выбился непослушный локон. Густые тёмные волосы я укладываю безо всяких проблем, легко завиваю и выпрямляю, делаю из них всевозможные причёски. Однако всю жизнь приходится бороться всего с одной прядкой. Чёрный локон, напоминая о своей индивидуальности, нередко бросается прямо в глаза, вьётся, загораживая половину взора... Вечно он так...

Приходится раз за разом убирать его с глаз. Привычным движением я загоняю локон к остальным, запираю его в пределах своей причёски, чтобы вновь увидеть, как он высвобождается спустя время...

Да где же Гарри? Почему так долго?

В стороне, на небольшой сцене Асилур играет джаз. Его саксофон издаёт грустные мелодии, звонкие, пронзающие насквозь витиеватой красивой структурой, но вгоняющие в меланхолию. Двухметровое создание слегка покачивается в такт собственной музыки, притоптывая обутой в смешной ботинок ногой.

По морщинистым и сухим лицам асилуров невозможно понять, сколько же им лет. Музыканту на сцене может быть и пятнадцать, и семьдесят, и много больше...

Асилуры — народ долговязых, худых гуманоидов, пришедших в цивилизованный мир из южных малоисследованных стран. Когда-то асилуры были сущими дикарями, хоть и мирными, однако цивилизация быстро сделала из них полноценных членов общества. Они расселились повсеместно, принеся с собой достоинства и таланты своей расы.

У асилуров бледная бежевая кожа, сухая и шершавая. В высоту они вырастают примерно на два метра, хотя нередко мужчины асилуров вытягиваются и на все два с половиной. Тела и конечности у созданий длинные, тонкие, ломкие на вид. Особенно у них выделяются длинные тонкие пальцы, почти футовой длины, лишённые ногтей.

На теле и голове асилуров не растут волосы, у них нет ни ресниц, ни бровей.

Голова этих существ мало похожа на человеческую: плоский череп, вытянутый в затылке, вместо рта и носа у этих тварей клюв, больше всего похожий на черепаший. Это не мешает им неплохо говорить на нашем языке, а также, например, играть на духовых инструментах. Глаза у существ большие, похожи на глаза сов, такие жёлтые, обладают пронзительным взглядом, выражают меланхолию или апатию. Жёлтые глаза изредка моргают, лениво закрываясь мозолистыми веками. Складывается ощущение, что все асилуры вечно грустят, вечно находятся в депрессии.

Они нагнетают на меня печаль и странное чувство сострадания...

Асилуры стараются одеваться совсем как люди: рубашки, брюки (обязательно с подтяжками, чтобы брюки не сваливались с худых ног), пиджаки, бабочки, цилиндры и обувь. Они носят чудные ботинки очень маленьких размеров: стопы у высоченных созданий совсем крошечные. Удивительно, как они не падают после каждого своего шага.

Кровь у асилуров на порядок холоднее, чем людская или дриджская. Бывает, что некоторые исполины зимой вдруг впадают в анабиоз, не в силах выдержать непривычные холода. Иной раз асилуры грохаются в зимнюю спячку прямо посреди улицы и замерзают насмерть, так как окружающие просто проходят мимо с полным безразличием...

Из Асилуров получают хорошие музыканты и художники. Ловкие длинные пальцы помогают создания вытворять немыслимое с кистями или музыкальными инструментами. Очень часто можно встретить гигантов играющими джаз в ресторанах или кафе, либо просто музицирующих прямо на улице за скромную милостыню.

Но не одним искусством живы эти существа — можно встретить и асилуров-уборщиков, и почтальонов, и фонарщиков (с их-то ростом, очень подходящая работа). В целом, от асилуров никакого вреда и никаких проблем с ними нет. Тихие создания незаметно появились в нашей цивилизации и теперь так же незаметно в ней существуют.

Они не мешают нам со своими нравами и причудами. От тех же дриджей или обычных эмигрантов возникает гораздо больше проблем.

Сухой великан закончил очередную мелодию, длившуюся почти семь минут. Всё это время асилур не моргал и только в конце позволил себе прикрыть жёлтые глаза веками.

Началась новая мелодия, ещё более печальная и заунывная. Создание старается изо всех сил, использует все возможности своего таланта. И почему от них веет такой тоской?

Мы встретились с Гарри чуть больше двух месяцев назад. Он только-только вышёл со стадиона после футбольного матча и остановился в небольшом кафе в центре. Я как раз ждала подругу, назначившую мне встречу.

Молодой парень мне сразу приглянулся: солидный, одухотворённый, живой, интересный! Что-то я заметила в нём такое, что заставляло сразу понять, насколько же с ним всё может быть хорошо! Словно он был отмечен каким-то ореолом!

В конце концов, он единственный мужчина, одевающийся в фиолетовый пиджак, из тысяч ряженных в серое. Не исключаю, что именно его экстравагантный наряд расположил меня к нему, заставил заострить на нём внимание.

Заметив мой взгляд, Гарри подсел ко мне. Он представился, отчего-то, по фамилии — Гарри Нельсон. Я также назвалась по фамилии — Катарина Зандарт.

Редко когда мне приходилось так же долго и непринуждённо разговаривать с мужчи-ной. Он рассказал мне, что работает в газете, пишет собственную колонку о спорте. Услы-шав от меня тот факт, что я работаю флористкой, он, отчего-то, сильно оживился.

Подруга в тот день так и не пришла. Позже я выяснила, что сутенёр заставил её работать сверх нормы...

С тех пор мы с Гарри вместе.

Он пришёл только к тому моменту, когда минутная стрелка на настенных часах указала на девятку. Гарри и на сей раз надел много фиолетовых вещей, включая совсем новые туфли. Немного растрёпанный, он буквально ворвался в двери 'Вереска' и сразу же начал выискивать меня глазами.

Найдя меня среди столиков, он кривовато улыбнулся. Ведёт себя нервно, напряжённо. Взгляд лишён сосредоточённости. Что же произошло?

Гарри пошёл прямо ко мне и чуть не столкнулся по пути с юрким официантов. Даже не обернувшись на юношу, мой дорогой поспе-шил занять место рядом со мной.

— Привет, Катарина, — сказал он бесстрастным голосом, когда сел напротив.

— Привет, дорогой...

Он даже не попытался меня поцеловать. Мы всегда обмениваемся касаниями губ при встрече... Неужели?

— Я ведь оторвал тебя от работы? — начал он.

— Ничего, Минди сказала, что справится одна.

— Хорошо.

Повисла тишина.

— А как же твоя работа?

— Там странные дела творятся, — беспечно махнул он рукой, — Приехала полиция — всех допрашивают и отправляют домой. У главного сейчас полно хлопот, а всё это из-за одного нашего сотрудника — он каким-то образом впутался в историю с Решетом...

— С тем маньяком? — я услышала собственный осипший голос.

— Да, но, Катарина, я собирался сказать совершенно не об этом.

В голове что-то запульсировало. В горле пересохло... Никогда он ещё не говорил со мной таким голос. В нём так и веет холодной стальной безысходностью.

— Что-то случилось? — не узнавая собственную речь, спросила я.

В глазах уже почти стоят слёзы...

— Да, ты знаешь... Прошло довольно много времени, мы отлично знаем друг друга, но на этом всё остановилось... Понимаешь? Запас нашего интереса друг к другу иссяк...

— Ты мне всё ещё интересен! — отчаянно взмолилась я.

— Но ты мне больше нет! Ты больше ничем не можешь меня впечатлить! Меня к тебе больше не тянет!

— Ведь ты же говорил, что мы сможем быть вместе хоть всю жизнь!

— Но я ошибся! — Гарри развёл руками, — Вот так просто ошибся! Ты же сама говоришь, что живыми нас делают наши недостатки!

Что? Что он вообще такое говорит? Как он может?

— Недостаток? Весь этот обман ты считаешь недостатком? Это подлость, Гарри! Это жестокая подлость с твоей стороны!

— Мне приходится так поступать! — словно оправдываясь, залепетал он.

— И почему же? Почему же именно 'приходится'?

Похоже, что он не знает, что же ответить. Действительно не видит истинных причин или не может сформулировать их из десятков абстрактных и неясных, как призраки, мыслей? Или боится просто сказать правду? Нашёл другую? У неё лицо красивее, красивее фигура, а сама она отличается доступностью? Она готова пойти на ту грязь и мерзость, что крутиться в голове Гарри, когда он попадает в постель?

На глаза упал непослушный локон, но мне не до него. Слёзы застлали вязкой пеленой взор, и лишь только Гарри остаётся передо мной достаточно чётким. Эти черты, что так тяжело терять...

— Понимаешь, — собрался с мыслями фиолетовый парень, — Если не порвать сейчас, дальше будет только хуже...

— Откуда ты это знаешь?

— Я чувствую...

— Что за глупость? — мой голос уже сорвался на истеричный рёв, — Как это можно чувствовать? Как можно чувствовать это, если только вчера ты готов был меня боготворить?

Гарри промолчал, не зная, что ещё сказать в дополнение к своим иллюзорным доводам. В них, как в оркестре начинающих музыкантов, слышится безбожная фальшь, ложные нотки и жуткая неуверенность...

Потому что он не ощущал тех чувств, не был подвержен тем мыслям, о которых говорил. Он не решался сказать самого главного, честного, отчего на душе становится ещё гаже, а в сердце — больнее...

Он не говорит правды...

— Что ты такое говоришь? Ты сам себя слышишь? С чего ты взял, что нам больше не будет друг с другом интересно? С чего ты решил, что у нас ничего не выйдет?

Он ответил просто:

— Прощай, Катарина!

Затем просто отвернулся, встал и ушёл. Вот я вижу, как он идёт к двери, шагая вполне легко и беспечно для человека, который только что расстался с той, кого целых два месяца называл самой лучшей... В ту секунду обида во мне жалит даже сильнее, чем сердечная боль...

— Почему ты мне врёшь, Гарри? — крикнула я ему вслед, но мои слова просто растаяли в воздухе, никак не затронув его уха.

Сквозь громадные окна я увидела, как он садится в серый автомобиль на водительское место и отъезжает от кафе. Ещё вчера у него не было этого шикарного авто...

Сил сдерживать себя больше не осталось. Атлант во мне обессилил и уронил громадный шар Земли с плеч... Я расплакалась, разрыдалась, как не рыдала уже больше трёх лет. Слёзы и вопль боли извергались из меня подобно магме из пробудившегося вулкана. Где-то необозримо далеко от меня рыдает печальный саксофон асилура...

Я узнала, что Гарри относится к тому типу мужчин, что не привыкли хранить верность, спустя три недели, как мы начали встречаться. Узнала от подруг. Поговаривают, что он перепробовал более пятидесяти женщин самых разных типажей и возрастов.

Поначалу я сильно испугалась, что и меня постигнет та же участь — быть отвергнутой и забытой. Шли недели, и каждый следующий день его внимания, ласки и любовь вселяли в меня надежду! Так хотелось верить, что именно на мне он остановит свои поиски той самой половинки.

Когда он сказал именно эти слова, я окончательно уверовала, что так и будет. Я совсем забыла про его натуру бабника...

Это было непростительной ошибкой... Теперь я испытываю жуткую боль...

Когда-то я даже спрашивала, как звали его предыдущую девушку, но он так и не ответил, сказав, что это не имеет значения. Сейчас же он, очевидно, считает, что и моё имя не имеет для него никакого значения...

Прошло не больше минуты с тех пор, как он оставил меня плакать одну. Интересно, успел ли он уже напрочь забыть меня? И больно ли ему? Хоть на секунду было ли ему больно?

Больше никогда не смогу вновь зайти в это ненавистное кафе 'Вереск'! Покидая его, я старалась не оглядываться на его интерьер, ставший для меня ужасной фотографией-напоминанием! Ненавистное, отвратительное место, ставшее таким из-за стойких ассоциаций. Так случилось когда-то с солнцеворотом: крест стал ненавистен многим после войны, хотя до использования его в качестве символики агрессоров являлся знаком весьма положительным.

Поднялся сильный ветер. Трепет полы пальто, волосы, холодит кожу, забирается в самую душу. Напрасно: там уже и так всё сковано льдом.

Слёзы замёрзли и наконец-то перестали течь. Я поминутно всхлипывают, рискую снова разойтись безудержным плачем.

Вернуть уже явно ничего не получится, поэтому нужно скорее забывать, чтобы не подсесть через несколько дней на антидепрессанты. За жизнь я немало истязала организм всевозможными лекарствами — хватит...

После почти пятнадцатиминутного стояния у самой дороги неподвижной печальной статуей, я поняла, что надо остановить такси. Представляю, как со стороны должна выглядеть плачущая девушка, стоящая на краю мостовой. Возможно, кто-то даже решил, что я готовлюсь броситься под колёса пролетающему мимо автомобилю.

Я подняла руку, и тут же рядом остановилось блестящее новенькое такси.

Я села в салон, захлопнула дверь и тут же уронила голову на руки, стараясь удержаться от очередного приступа плача. Нельзя больше давиться слезами! Нельзя! Как глупо должны звучать эти уговоры!

Таксист обернулся и сомнением окинул меня растерянным взглядом. Похоже, последние слова я произнесла вслух...

Живыми нас делают наши недостатки! Под таким девизом жила и моя бабушка, и моя мама. Лет в десять я думала, что этот девиз уж слишком малодушный, слабохарактерный, словно мама и бабушка просто оправдывают им своё несовершенство.

Когда я стала взрослеть, стала понимать, насколько же они были правы. Особенно я это поняла, когда бабушка стала рассказывать мне о своей жизни, упоминая порой такие подробности, о которых мне было бы стыдно говорить. В силу своего возраста, она не боялась признаться. Я сравнивала эти её рассказы с повествованиями деда, который рассказывал о себе только хорошее — бабушка сразу стала для меня куда более интересным человеком...

Мне было девятнадцать, когда умер дед. Бабушка протянула чуть больше полугода с того момента...

С тех пор этот девиз принадлежит и мне.

Гарри он очень понравился. Как он сам говорил, он настраивает на честность, на откровенность. Откровенности мы старались посвящать как можно больше времени, рассказывая о себе, своей жизни, своих ошибках, просчётах, глупых убеждениях, тех достоинствах, какими мы не обладаем.

Тогда я думала, что искренность — это то, что способно удержать вместе кого угодно. Возможно, так оно и есть, но Гарри всё это время был со мной не до конца искренен. Более того, он мне всё это время врал...

Мы будем вместе до конца жизни? Как он мог такое говорить, если прекрасно понимал, что бросит спустя несколько месяцев...

На протяжении всей этой недели я, возможно, буду постоянно задавать себе этот вопрос...

— Что-то случилось?

Спрятавшись в туманных дворцах своего подсознания, я совсем позабыла об усатом таксисте, что смотрит сейчас на меня с сочувствием и пониманием, о салоне его автомобиля, не нового, но очень ухоженного. Здесь тепло, уютно и приятно. Я могла восхититься, если бы моя душа и моё сердце были бы способны на это в данную секунду.

— Леди, с Вами что-то случилось? — чуть медленнее повторил усатый водитель, стараясь привлечь моё внимание.

Я начала медленно возвращаться в реальность, омытую слезами.

— Да... Нет... извините... — путаюсь я в словах, пристыженная незнакомым человеком.

— Я же вижу, что что-то не так, — мягко отметил он, но тут же отвернулся, показывая, что не намерен лезть в мои личные дела.

Жалобно сжавшись на заднем сидении, я сглатываю горькие слёзы боли и вслушиваюсь в урчание взведённого мотора.

— Куда Вас отвезти?

— Не знаю...

— Хотите побыть одна?

— Да, наверное...

— Может быть, в парк? — моментально нашёлся таксист.

— Да, хорошая идея, спасибо...

Гул мотора усилился, машина неторопливо покатилась вперёд. Таксист старается ехать как можно медленнее.

Автомобиль плавно катится по улицам, словно старается успокоить меня. Почти не трясётся, идёт ровно. Странно, сейчас все гоняют, особенно эмигранты, а таксист явно из них. Слишком крупный нос, непривычно кустистые брови, да и акцент выдают в нём иностранца.

От слёз лицо начало нестерпимо гореть, поэтому я прислонила голову к холодному стеклу. Даже не прислонила, а безвольно уронила, ощутив небывалую слабость в шее. Кажется, стекло мгновенно раскалилось до громадных температур...

Из меня, помнится, вырвался тяжёлый всхлип.

Усатый таксист-иностранец глянул на в зеркало над панелью, но так ничего и не сказал, до последнего решив не лезть в мои дела.

Действительно, к чему постороннему человеку погружаться в грязь чужих проблем. Эту грязь потом бывает крайне нелегко смыть — так глубоко может въесться.

Я подняла покрасневшие глаза к небу, которое уже почти всё затянуто плотными тучами. Клубящиеся массивы небесных кораблей лениво ползут в вышине, закрывая столь любимые мною звёзды. Их холодный блеск способен отвлечь меня от любого горя, уберечь от боли, утешить сердце...

Всего на секунду в небе мелькнули две небольшие звёздочки и тут же исчезли, растворившись без следа...

Такси свернуло на перекрёстке, состоящем из трёх широких дорог: Горнстрабе, Реилстрабе и Карвелстрабе. Проехав мимо громадного казино 'Корона', мы обогнули острый угол, на котором идёт бойкая торговля лотерейными билетами, и двинулись дальше по Реилстрабе. Машин в это время почти нет — все сидят на работе, а не колесят по Данкелбургу после расставания...

Стоило вспомнить, как горечь корявым штырём вонзилась в сердце! Мысли и воспоминания накинулись со своими загнутыми острыми когтями, словно безумные ястребы! Так больно, словно из сердца течёт кровь и скапливается где-то у диафрагмы...

Из глаза выползла слезинка, скатилась по щеке и переползла на стекло автомобиля...

В моей голове звучит эхо музыки — саксофон гиганта всё ещё играет печальные мелодии истинно асилуровской меланхолии. Странные создания создают своей игрой не просто музыку, а некие смычки, которыми играют на наших душах...

Никогда я не перестану бояться этих существ...

Автомобиль мерно гудит. Мурлыкает, как громадная стальная кошка, гуляющая тёмной ночью по улицам, целиком её принадлежащим. Её глаза освещают пространство перед ней. У этого создания разве что нет хвоста.

— Я подвезу Вас к восточному входу — там совсем близко фонтан, — оповестил меня таксист не оборачиваясь.

— Да, спасибо.

Единственный человек рядом...

— А как Ваше имя? — отчаянно обратилась я к усатому эмигранту.

Он явно был не готов к тому, что заплаканная девушка вдруг начнёт общаться с ним. Недоверчивый взгляд оценил меня десять долгих секунд, прежде чем таксист брякнул встречный вопрос:

— Вы хотите знать моё имя?

— Да, хочу...

— А зачем Вам оно?

Честно говоря, я совершенно не знаю...

— Вы же ведь забудете, стоит выйти из автомобиля, — продолжил отпираться от озвучивания своего имени усач, — Стоит ли узнавать?

— Пожалуйста! — просипела я с мольбой в голосе.

Он, отчего-то, не желает представляться. Немного пожевав нижнюю губу, он всё же глухо произнёс:

— Йохан.

— Вас зовут Йохан?

— Да.

— Катарина.

С некоторым безразличием Йохан вновь зыркнул на меня из-под кустистых бровей.

— Рад познакомиться, — тихо сказал он, сосредоточившись на езде, занимающей его гораздо больше.

— Я тоже рада...

Йохан не ответил. Таксист, видимо, уже пожалел, что решил взять такую чудную клиентку. Сейчас я для него что-то вроде назойливой мухи, кружащей вокруг самой головы, садящейся на лицо, раздражающей прикосновениями своими лапками...

За окном бездомный, что лёгко можно понять по рваной грязной одежде. Он отчуждённо стоит посреди тротуара, демонстрируя миру свой транспарант, состоящий из доски и прибитой к ней дощечке. На транспаранте намалёванная углём надпись 'Радуга в небе — лишь иллюзия!'

Йохан прибавил скорость...

— Бросил парень? — неожиданно задал он вопрос, не отрывая взгляда от дороги.

Его слова доходят до моего притупленного душевной болью мозга мучительно долго. Поэтому я ответила не сразу:

— Да, только что...

— Все вы такие... новое поколение...

— О чём Вы, Йохан? — его слова я даже не думала расценивать как оскорбление.

— Вечно вы то сходитесь, то бросаете другу друга, цепляетесь за малейший намёк на настоящие чувства, так легко расстаётесь, забываете друг друга, — заворчал таксист, словно старик, — Живёте одноразовой любовью, даже не пытаетесь построить любовь на года, на всю жизнь!

Выслушав его выговоры, я тихо всхлипнула и отвернулась, направив взгляд в окно.

— Когда Вы были молодым, готова спорить, это всё тоже было.

— Но в наше время все считали это ненормальным. Сегодня же иметь всего одну девушку или одного парня кажется... кажется...

— Признаком ограниченности? — подсказала я своему необычному собеседнику.

— Вроде того, — согласился Йохан, — Раньше, если люди расставались, то только для того, чтобы найти того самого единственного. Сейчас вам доставляет удовольствие сам процесс. Мазохисты...

Я внимательно слушаю слова усатого таксиста, откладывая их в голове, но совершенно не желаю спорить или просто поддерживать эту тему. Он сам развивает свои мысли:

— Вы собирались жениться?

Вспомнив все наши разговоры с Гарри, я поняла, что, в самом деле, к обсуждению данного шага мы не подбирались...

— Нет...

— То есть, вы почти наверняка знали, что просто разойдётесь со временем. Устанете играть в пару и разойдётесь, чтобы испытать боль... Говорю же: мазохисты!

Возможно... очень возможно, что именно этот простой человек из другой страны говорит истинную правду... Мы с Гарри оба знали, что когда-нибудь наши отношения просто прекратятся, и этот конец ознаменуется моими слезами?

— А у Вас есть семья?

— Да, — кивнул Йохан, — Жена и двое детей. Я женился на первой же женщине, которую когда-то полюбил. Ни разу не возникло желания искать себе других женщин...

— Вам повезло.

— Если хочешь, называй это так...

Мы остановились на светофоре. От нетерпения Йохан начал барабанить пальцами по рулю.

— Давно Вы в городе? — я никак не могла остановить рвущийся из меня поток слов, которые чудом удавалось складывать в предложения. Меня просто тянет поговорить.

— Четыре года, — нехотя ответил таксист, дунув в усы, — А Вы?

— Как Вы узнали, что я неместная?

— Не знаю, это чувствуется, наверно... Взгляд, выражение лица, манера общаться — мелочи, в общем, всякие.

Красный сменился жёлтым, а тот, в свою очередь, зелёным, и Йохан двинулся дальше, держась ближе к центру широкой дороги.

— Я в Данкелбурге пять лет, — вспомнила я про вопрос усатого таксиста.

— И как Вам город?

— Он унылый... А Вам как?

— Работа есть, семья довольна, всем основным обеспечена, и ладно, — как-то совсем ворчливо прогудел Йохан.

Лукавит — на самом деле, ему жутко не по душе этот чёрный клоповник, со всеми людьми, что его населяют. Просто он не может всё бросить и покинуть Данкелбург, так что вынужден убеждать себя, что город ему нравится. Либо просто не вызывает раздражения.

— А вам на родину хочется? — совсем тихо прошептала я.

Однако Йохан услышал и криво улыбнулся:

— Вы меня прогоняете из страны?

— Ни в коем случае...

— Не бойтесь, я пошутил, — на какое-то время он смолк и вёз меня в полной тишине, но затем честно ответил, — Нет, совсем не хочется. Там, знаете ли, совершенно нечего делать: кругом полно преступности, все грызут друг другу глотки. От войны моя страна ещё не оправилась.

— С преступностью в Данкелбурге тоже большие проблемы.

— Если Вы так считаете, то ничего не понимаете в проблемах с преступностью...

За окном замелькала серебряным размытым пятном ограда Литнихского парка — единственного крупного парка в черте города. До входа ехать осталось совсем ничего.

— У Вас хорошая машина, — ляпнула я очередную глупость.

Таксист окинул салон придирчивым взглядом, словно проверяет на вшивость совершенно незнакомый автомобиль. Его секундный осмотр не выявил серьёзных дефектов, и Йохан согласно кивнул головой:

— Да, неплохая...

— А что это за марка? — я убрала с лица непослушный локон.

— 'Феникс'.

— Красивое название для автомобиля.

— Да, неплохое...

Йохан перестроился в правый ряд, проехал последние метры и остановил своего легко-крылого 'Феникса' точно напротив больших кованых ворот.

— Приехали, — доложил он, убрав правую руку с руля.

— Сколько я Вам должна?

— Пятнадцать.

Расплатившись, я покинула тёплый уютный салон и направилась в гостеприимно распахнутые ворота. Позади меня с мерным гулом отъехал автомобиль таксиста Йохана, который заставляет себя любить Данкелбург и совершенно не разделяет нынешних нравов.

Литнихский парк представляет собой огромное место общественного отдыха, засаженное зелёными насаждениями, оборудованное фонарями, скамейками, беседками, небольшими прудиками для всяких рыб и птиц, всевозможными прекрасными аллеями, по красоте своей вполне сравнимыми с картинами живого леса.

Парк так огромен и так далёк от цивилизации, что на его дорожках, в его лабиринтах, чувствуешь себя почти как в диком, девственном лесу. Это место безумно любят многие жители Данкелбурга: здесь постоянно ходят тысячи прогуливающихся, здесь часто встречаются пары...

От местных пейзажей веет спокойствием. Даже ночная темень не способна нагнать на это место ощущение дискомфорта...

Я люблю здесь бывать. Йохан отлично придумал. Надеюсь, мне удастся поскорее успокоиться...

Литнихский парк был основан ещё в те годы, когда Данкелбург только-только разросся до размеров крупного города. Люди смекнули, что без большого парка город будет выглядеть несолидно, и отгородили большую территорию высоким кованным забором, который и ныне стоит в том же виде. За сотни лет его не раз меняли, но внешне он остался неизменным.

Литнихским он был назван в честь великого врача Карла Литниха, который во время последней войны вытянул из рук смерти более двух сотен тяжелораненых. Тогда, без ряда инструментов, в условиях полной антисанитарии, он спасал уже, казалось бы, обречённых с помощью решительности, быстроты и точности действий, богатому арсеналу знаний и многолетней практики.

Конечно, назвать парк в честь врача — не самая удачная идея, но спорить я тут совершенно не собираюсь.

На широких тропинках пока ещё мало народу. Можно даже сказать, что они почти необитаемые. Я иду точно к большому фонтану, вокруг которого раскинулась целая площадь.

Он совсем недалеко от входа, так что я добралась за какие-то пять минут.

Площадь представляет собой идеально круглое мощёное пространство, ограниченное плотной стеной гигантских деревьев. Диаметр площади составляет около ста метров. В центре располагается Небельский фонтан — скульптурная композиция, рассказывающая историю древнего племени небелей, что жили на этих землях около тысячи лет назад. Вперемежку стоят люди и крылатые божества, из наконечников копий, остриёв мечей и из глаз стоящих на коленях воинов бьют струи воды. А вверху всей композиции стоит, воздев руки к небу, вождь небелей Фринзиб...

Историю о небелях поведала мне когда-то бабушка. В её памяти отложились не только воспоминания о своей жизни, но и старые легенды, которыми она любила зачитываться в библиотеке.

Когда-то на этих просторах жили десятки племён, каждое со своими традициями, обычаями и образом жизни. Все они были очень разными. Все они по-разному относились друг к другу: кто-то постоянно враждовал, кто-то старался дружить и вести торговлю между племенами, кто-то попросту не знал о существовании друг друга...

Так продолжалось много лет, пока боги не решили, что столько племён жить на этой территории не может. Старший бог Адэн приказал своим слугам объединить разрозненных людей. Долгие годы слуги Адэна пытались примирить рознящиеся племена, но добились лишь ещё большого обострения неприязни — было много кровопролитных войн.

Однако ни о каком объединении и думать не приходилось...

Тогда Адэн стал серьёзно бояться, что племена станут настолько разными, что перестанут поклоняться ему, как единому богу. Он решил просто истребить лишних, оставив в живых лишь тех, кто будет сильнее, умнее, кто будет больше верен ему...

Начались тяжёлые времена для людей — начались страшные испытания, что послал людям Адэн. Сперва в лесах завелись громадные медведи, способные лапами крошить каменные стены. Этих могучих зверей Адэна прозвали Рыгами.

Рыги стали нападать на поселения людей, и лишь немногие могли противостоять им. Большинство племён погибло от когтей и клыков зверей, но самые сильные воины, что были неутомимы и бесстрашны в бою, самые умелые охотники, что устраивали рыгами смертоносные ловушки и самые лучшие мастера, что создали против громадных медведей превосходные копья и стрелы выжили.

Так Адэн провёл первое испытание...

Вторым испытанием верховного бога стали болезни да яды. В лесах завелась жуткая зараза, наплодились ядовитые змеи, а из земли повылазили ядовитые грибы. Люди стали умирать сотнями. Яды и болезни косили целые поселения. Только там, где были самые мастеровитые лекари и травники, смогли выжить люди.

Адэн проводил всё новые и новые испытания: осушал реки, заставляя людей искать по звериным тропам новые источники воды, рыть колодцы и воевать друг с другом за воду, он губил посевы, заставляя искать прокорм в лесах и болотах, он рушил дома, заставляя бороться с холодами...

В результате выжило всего два племени: небели и паны. Эти два племени были достаточно дружны и никогда не стали бы идти друг на друга войной, но Адэн уже решил, что выживут лишь одни.

Он устроил последнее испытание: в одной пещере глубоко в лесу бог спрятал свои сокровища и оставил дикого зверя Храстла сторожить их, а сам разнёс слух об этих сокровищах по племенам. Также он упомянул, что того, кто посмеет взять эти сокровища, ждёт наказание, как неверных своему богу.

Племенем небелей руководил мудрый вождь Фринзиб со своей хитрой женой Акцень. Сам вождь желал исполнить волю Адэна и не трогать запретного клада, но его жена предложила ему обмануть бога. Она сказала, что их солдаты могут перекрасить свои чёрные волосы в рыжий цвет, как у панов, и надеть красные одежды, как у панов. Если в таком виде унести сокровища из пещеры, то Адэн заподозрит в неверности соседнее племя и покарает их. А сокровища можно будет быстро переплавить, чтобы верховный бог никогда не узнал их впредь.

Фринзиб долго сомневался, но, в конце концов, решил, что слова его жены достаточно мудры, а задумка очень хороша. Он отобрал тридцать воинов и велел замаскироваться под воинов племени панов. Все они перекрасили волосы и нарядились в красное, став похожими на соседей.

Но тут жена Фринзиба Акцень очень захотела увидеть поскорей эти сокровища вживую. Она тайно нарядилась воином панов, но свои длинные чёрные волосы не успела перекрасить, а просто спрятала их под шлем.

Долго воины небелей бродили по лесу, пока не натолкнулись на пещеру с сокровищами. Из неё выскочил громадный и могучий Храстл, высотой с избушку. Похож зверь был на медведя с совиными крыльями, клювом и передними лапами. Чудовищное создание убивало воинов небелей одного за другим, разрывая на куски кривыми когтями, откусывая им головы клювом.

И только Фринзиб сумел поразить зверя копьём и убить его. В живых осталось только пятеро самых удачливых воинов. Они схватили столько сокровищ, сколько смогли, и побежали обратно в своё племя.

Когда Адэн пришёл проведать свою сокровищницу, он тут же заметил, что Храстл убит, а земля вокруг усыпана мёртвыми панами. Зол был Верховный бог на неверных людей и вознамерился их всех сгубить, но тут заметил, что с одного мёртвого воина упал шлем, и по земле рассыпались длинные чёрные волосы. Он сразу понял, что это женщина, причём женщина небелей!

Осознал Адэн, что небели не только взяли сокровища, но и вздумали обмануть его! Гневный бог оторвал мёртвой Акцень голову и отправился с ней к вождю Фринзибу.

Добравшись до поселения небелей, вызвал он к себе подлого вождя. Тот вышел навстречу своему богу, трясясь от страха перед его гневным ликом! Страх сковал его члены!

Адэн бросил Фринзибу под ноги голову Акцень в качестве доказательства кражи небелями запретных сокровищ. Вождь сразу же узнал свою жену и понял, какую же страшную ошибку совершили они оба...

На небелей налетели страшные крылатые слуги Адэна и начали мечами огненными рубить неверных! Воины похватали оружие и попытались защитить себя, но им не тягаться с посланниками верховного бога! Сражение они не смогли бы выиграть, как не старались, как бы мастеровито не владели мечом или копьём!

Один только Фринзиб не участвовал в бою, а рыдал над головой своей погибшей жены и воздевал руки к небу! Но там, в вышине, был только его злейший враг...

Так на этих землях остались одни только паны, которым Адэн даровал все свои сокровища. Паны заслужили их...

Скульптуры на фонтане запечатлели последние минуты существования племени небелей. Почему-то при виде сцены жестокой расправы с людьми никто не вздрагивает и не отводит в страхе глаза. Фонтан всем кажется просто красивой композицией, извергающей во все стороны щебечущие воробьями струи воды.

Для всех этот страшный памятник истории является чем-то исключительно положительным.

Ни с того, ни с сего захотелось плакать. Только не это! Надо держаться! Только не плакать!

Как бы себя не уговаривала, но, всё же, разрыдалась.

— Мисс, я не помешаю?

Каждый раз, когда эмоции заполняют весь мозг и выкидывают из него крупицы рациональности, время и пространство искажаются...

Я потеряла счёт минутам и никак не могла понять, сколько времени я просидела, обливаясь слезами.

В реальность меня вернул вежливый вопрос молодого человека.

Я подняла покрасневшее лицо, чтобы разглядеть заговорившего. Мой взгляд уцепился за фигуру незнакомца — он оказался довольно интересным человеком. Молодой, около тридцати лет, высокий, чуть выше не низкого Гарри, довольно-таки широк в плечах, стройный. Блондин — светлые волосы аккуратно сложены в стильную причёску. Довольно красивое лицо: узкий подбородок, высокий лоб, цвет глаз — голубой, прямой нос, уши плотно прижаты к голове.

Для такого времени года его кожа кажется довольно загорелой. Каким-то образом я разглядела и это в полутьме. На лице совсем не видно морщин. Ещё у него пухлые губы.

Одет не по погоде легко: ходит в одном пиджаке насыщенного кофейного цвета, брюки в тон, широкий галстук, уходящий под жилетку, на галстуке — небольшая брошь.

Этот молодой человек мог бы показаться вполне стандартным красавцем, пусть редким, но вполне обычным, если бы не одна совершенно неожиданная деталь — его правый глаз закрывает чёрная повязка, совсем как у какого-нибудь пирата...

Всего одна полоска чёрной ткани делает из этого человека некую загадочную и таинственную личность. Экстравагантная внешность подошедшего мужчины удивила, заинтриговала меня, заставила теряться в слепых догадках...

Ко всему прочему, он просто выбил меня из колеи, прервал плач, но и лишил дара речи. А спросил он всего лишь:

— Мисс, я спрашиваю, я Вам не помешаю?

— Нет, не помешаете... — пришлось ответить мне.

— Вы, конечно, извините, но я не стал бы задавать этот вопрос просто так. Видите ли, я хочу помочь.

— Помочь, как?

Незнакомец несколько картинно потёр подбородок и прищурил единственный целый глаз, после чего сказал:

— Так уж вышло, что моя профессия тесно связана с психологией, и я, как мне кажется, мог бы помочь Вам скорее прийти в себя.

Психолог? В парке? Сейчас? Так странно... Быть может, у меня вдруг появились способности мистика и я вижу перед собой фантома? Не может быть: он стоит в свете фонарей и посему не может являться призрачным существом...

Человек из плоти и крови, и он хочет мне помочь.

— Зачем Вам это? — проронила я, не желая верить словам этого человека.

— Что, простите? — переспросил одноглазый.

— Почему Вы хотите мне помочь?

— А что же, Вы этого не хотите?

— Я Вам не верю! Просто так подойти и предложить помощь неизвестному человеку безо всякой причины... Так просто не бывает! Поэтому мне кажется, что Вы лжёте!

От переизбытка чувств, нахлынувших вместе со словами, вытекли ещё две слезинки. Как, должно быть, жалко я выгляжу...

Одноглазый блондин понимающе улыбнулся и невинно скрестил руки на животе, отчего сразу стал на себя не похож. От него одновременно веет каким-то теплом, но и странным ощущением опасности. Возможно, оба этих ощущения рождаются только из-за того, что я никак не могу определиться со своим отношением к этому странному человеку.

— Значит, Вы мне не верите, — констатировал блондин, — Хорошо, попробую Вас убедить в том, что все ваши опасения напрасны, хотя это и будет непросто вследствие Вашего негативного отношения ко всему, что Вас окружает. Но, для начала, могу я задать Вам вопрос?

— Да, конечно.

— Я могу присесть?

Его рука вопросительно указала на место рядом со мной.

— Да, присаживайтесь.

Он тут же воспользовался моим дозволением и присел слева. Пока он занимал это место, я сформулировала вертевшийся на языке вопрос:

— А почему Вы решили, что у меня негативное отношение ко всему окружающему?

— Очень просто, вот, взгляните на эту картинку, — он извлёк из кармана цветастую карточку с непонятной абстракцией, — Вглядитесь в неё внимательно и ответьте мне на один вопрос: что Вы на ней видите?

Я взяла карточку в руки — на небольшом квадратике картона изображены хаотичные узоры, сделанные, вероятно, просто небрежными взмахами кистью. Разглядеть за ними что-то конкретное невозможно. Я начала с цветов: здесь вся палитра, но основная масса цветов варьируется от багрового до чёрного. В целом, всё это складывается в довольно неприятные картины...

— Вижу здесь тёмную пещеру, а в ней какие-то люди... Они дерутся... Кровь течёт...

Чуть погрустнев, незнакомец отобрал у меня карточку и спрятал её обратно в карман.

— Ну, вот...

— Это ещё ничего не значит, — перебила я человека, назвавшегося психологом, — У многих могли бы возникнуть схожие ассоциации.

— Очень метко подмечено! — согласно кивнул он, разом став чуть веселей, — Этот Ваш ответ сам по себе ничего не говорит, но, если Вы будете так любезны и предоставите мне какое-то время, я могу продемонстрировать Вам интересные результаты...

— Проходить глупые тесты?

— Ни в коем случае! Тесты — настолько глупая вещь, что пользоваться ими категориически невозможно! Я предлагаю просто походить, поговорить... Смею заметить, Вам обязательно понравится...

— Ну, если просто поговорить...

— Да, но у меня будет одно небольшое условие, — поднял он указательный палец вверх, — Вы должны будете на любой мой вопрос отвечать только правдой! На любой!

Хитрость? Возможно. В таком случае, придётся и мне пойти на хитрость:

— Если и Вы будете соблюдать это условие, — твёрдо ответила я на серьёзный запрос незнакомца.

Его пухлые губы тронула лёгкая улыбка — я сделала то, что в его планы не входило.

— Лично я согласен! — баритон, однако же, звучит так же легко.

— Тогда и я согласна, — я в очередной раз вытерла со щёк слёзы.

Мой платок оказался похож на сгнившую половую тряпку. Тут же нашёлся одноглазый блондин, по-джентльменски протянув свой бледно-жёлтого цвета.

— Думаю, мы уже подошли к тому моменту, когда можно снять скучные маски и назвать свои имена, как считаете? — он раз за разом произносит довольно длинные фразы, демонстрируя незаурядную дикцию.

— Я с Вами вполне согласна, — вяло кивнула я незнакомцу, который скоро таким уже не будет.

— Так как Ваше имя?

— Катарина.

— Превосходно!

— А ваше?

На этом вопросе блондин немного задумался, после чего закатил свой единственный глаз:

— Честно говоря, я ни одному случайному встречному не называю своего настоящего имени, но Вы, Катарина, проявили хитрость и вынудили меня впредь отвечать на Ваши вопросы исключительно правду! Так что моё имя — Эрик Пансмакер.

— Приятно познакомиться, Эрик.

— Вы даже не представляете, как мне приятно, Катарина! Что ж, думаю, пора переходить к моему скромному комплексу мероприятий, который поможет Вам прийти в себя и забыть про боль. Как Вы относитесь к театру?

— Очень люблю театр! — честно ответила я и вспомнила, что последний раз ходила на представление больше года назад.

Эрик уже на ногах и предлагает руку, дабы помочь подняться. Его необычное лицо светится совсем юношеским азартом, мало подходящим такому серьёзному и солидному человеку.

— Предлагаю сейчас же выдвинуться. Знаю, что Вы, Катарина, не позволите себе пойти в таком виде, так что нам ещё нужно время на Ваш макияж, подбор наряда и бижутерии. Начало через два часа, думаю, времени нам вполне должно хватить!

— Знаете, Эрик, — непреходящее ожидание подвоха заставило меня не давать поспешного согласия, способного стать роковым, — Я не могу пойти с Вами до тех пор, пока не услышу ответа на вопрос: зачем же Вы решили мне помочь?

— Ох уж это обязательство говорить правду! — с лёгкой досадой в голосе произнёс одноглазый блондин, щёлкнув пальцами, — Смею пожаловаться, что Вы, Катарина, поступили таким образом нечестно! Но... сказать правду придётся, хотя Вы вряд ли сможете в неё поверить... Итак, я помогаю случайным встречным решить их душевные проблемы, поскольку времени у меня осталось не так много, а добрых дел в моём портфолио накопилось довольно мало — наверху не оценят...

— Не понимаю, как это 'у Вас осталось мало времени'?

На секунду, а скорее даже меньше, голубой глаз Эрика стал совсем печальным и тоскливым. Потом наваждение исчезло. Он слегка поднял подбородок.

— Дело в том, что у меня рак, — сознался, наконец, Эрик, — Мне осталось не более трёх месяцев. Впрочем, ещё позавчера врачи сомневались, что я доживу до Недели Долгой Ночи...

Раньше моё лицо жгло болью расставания, а теперь оно горит от стыда. Это был тот вопрос, который никак не стоило задавать. Признаться в смертельном заболевании... Я бы смухлевала и не стала говорить правды.

Очевидно, правда — оружие крайне непредсказуемое, а пользоваться я им не умею. Однако теперь стали более ясны правила игры — раз уж Эрик выкладывает такие личные и сокровенные секреты, то и я обязана выкладывать, как есть.

— Мне не следовало спрашивать, извините...

— Ну, что Вы, Катарина, право слово я признаваться в этом не боюсь, единственно только опасаюсь напугать окружающих, потерять их доверие. Так мы идём?

— Да, — я взяла его руку, и Эрик одним движением поставил меня на ноги, — Нужно ещё поймать такси.

— Не стоит, потому что я располагаю собственным транспортным средством, — высокий блондин предложил свой локоть, — Прошу Вас!

Приняв предложенную руку, я двинулась с Эриком куда-то на север, выбрав совсем узкую тропинку. Пройдя совсем немного, я решила обернуться и посмотрела через плечо на скамейку, на которой мы сидели секундами назад. Под скамейкой, именно там, где сидела я, растут три седые фиалки...

После Йохана крайне неуютно сидеть справа от Эрика! Не знаю, возможно, мысль о раке подхлёстывает его гнать во всю мощь двухместного автомобиля! Вопя безумным демоном, машина летит по улицам Данкелбурга, порой пролетая на красный свет!

Меня вжало в спинку синения, в животе образовался плотный ком. Не факт, что меня не начнёт тошнить в скором времени.

Эрик же чувствует себя вполне комфортно. Самолётные скорости нисколько не смущают беспечного водителя. Уверенность его носит совершенно нечеловеческую природу. Мне очень страшно — я даже не могу завопить и потребовать у него сбавить скорость!

Каждый столб, каждый автомобиль, обгоняемый нами, казалось бы, проносится мимо всего в миллиметре! Транспортное средство буквально облизывает их, чуть не царапает корпусом!

А тут хладнокровный Эрик безо всякого выражения на лице умело вертит руль и поддаёт газу! Опасность быть размазанным по асфальту, вероятно, совершенно чужда ему...

Жаль, что я сразу назвала свой адрес. Так он мог ехать чуть медленнее, чтобы успевать справиться насчёт очередного поворота...

Колёса его машины должны быть сейчас похожи на раскалённые докрасна круги! Асфальт должен крошиться под ними и вздыматься бороздами! Странно, что автомобиль при этом выдерживает все эти неимоверные нагрузки!

Я решила просто закрыть глаза и не открывать до тех пор, пока мы не доберёмся до моего дома. Словно в волшебной сказке, это простое действие помогло, и не прошло и мгновения, как транспортное средство истерично взвизгнуло тормозами. Я распахнула веки и лицезрела до боли знакомое здание.

Совсем узкая пятиэтажка, зажатая более солидными домами.

— Ваш дом, Катарина, — практически бесстрастно резюмировал Эрик, глуша мотор бешеного автомобиля, только что взрезавшего ночь.

Он мило улыбнулся и вышел на улицу, обошёл автомобиль и открыл мне дверцу, протянул руку, чтобы помочь выбраться.

— Эрик! — я выкрикнула во всю силу, стоило мне вновь научиться произносить слова, — Вы постоянно так ездите?

— Ни в коем случае...

— Так почему Вы сейчас так неслись? Я чуть со страху сознание не потеряла!

— Видите ли, только что потерпев разлуку, человек находится, обычно, в состоянии глубокой депрессии и сильного отчуждения. Очень сильные эмоции! Самый простой способ вывести человека из этого состояния — заменить эти эмоции другими более сильными. Я предпочитаю использовать страх.

— Это жестоко, Эрик! — устало проронила я.

— Я не привык идти путём мягких полумер, — блондин лукаво прищурился и ещё раз предложил мне руку.

Не оставалось ничего иного, как принять его протянутую ладонь. Сухие сильные пальцы сжали мои не слишком осторожно — стало немножко больно. Эрик, каким бы джентльменом ни был, свои силы не всегда умеет рассчитывать. Да и в своей психологической работе предпочитает пользоваться не самыми тонкими методами...

Необычный психолог Пансмакер захлопнул дверь и облокотился на капот своего автомобиля. Уличный холод всё так же не смущает одетого в тонкий пиджак молодого человека. Его образ высокого блондина с чёрной повязкой на глазу, присевшего на нос железного коня, крайне живописен...

Не каждый день в парке встретишь таких необычных людей. А Эрик — человек крайне необычный, интригующий и таинственный. Невооружённым взглядом видно, что в нём просто не может быть той всеобъемлющей простоты и обыденности, присущей большинству мужчин Данкелбурга.

— Идите, Катарина, и не торопитесь — я дождусь Вас здесь.

— Вы так легко одеты, Эрик, — мне прямо стало жалко молодого мужчину, — Быть может, зайдёте?

— Не откажусь.

Меня даже удивила та скорость, с которой он согласился на моё предложение. Эрик, как и ожидалось, оказался не скромным молодым человеком. Встав рядом, он возвысился надо мною на полголовы и стал ждать моего первого шага. Я двинулась к двери, а он неотступно последовал за мной.

В подъезде, как всегда, очень темно — не видно ничего на расстоянии вытянутой руки. Ступеньки и перила приходится искать буквально на ощупь. Постоянно кто-то ворует лампочки...

Мы поднялись на второй этаж в звенящей тишине, посреди которой оглушающе громыхают наши каблуки. Непрестанно бьёт по ушам, которые только-только начали отходить от рёва двигателя.

Я подошла к двери своей квартиры и принялась рыться в сумочке. Вслепую, без хотя бы одного лучика света, найти ключи очень нелегко. Одноглазый Эрик застыл где-то позади меня, тактично выжидая, пока я обнаружу чёртовы ключи.

В тишине тёмного подъезда содержимое моей сумочки звенит, словно колокольчики.

— Здесь необычайно темно, — заметил блондин, очевидно, заскучав.

— Да всё время так: кто-то ворует лампочки...

— И никто не знает, кто это?

— Именно так, Эрик.

Порой я сама удивляюсь, откуда у меня в сумочке столько всего.

— Если бы я мог поговорить с каждым жителем минут десять-пятнадцать, то вычислил бы вора. Как только появится такое желание, скажите. Но, само собой, не сейчас. Сейчас я занят Вами, Катарина.

— Было бы неплохо поймать этого негодяя... Но сейчас было бы неплохо найти ключи...

— Вы только насчёт этого не беспокойтесь, — мягко посоветовал Эрик.

Эти его слова оказались настоящими заклинаниями — продолговатый стальной стержень моментально нашёлся под грудами косметики...

Я принялась отпирать замок. Почему-то кажется, что Эрик Пансмакер, стоя сзади, мило улыбается. Не ехидно, без сарказма, просто искренне улыбался. Обернуться и убедиться, либо разубедиться в этом мне что-то не позволило, намертво зафиксировав мою голову прямо.

Дверь распахнулась, мы вошли в тёмную квартиру. На ощупь я нашла выключатель и зажгла свет. Отвыкшие от него глаза резануло острыми лучами. Я вслепую повесила пальто на вешалку и дала знак Эрику следовать за мной.

Двухкомнатная квартира. Отлично подходит для одинокой девушки. Из коридора ведут три двери: в ванную, на кухню и в первую комнату. Нужная мне дверь расположена прямо. За белым прямоугольником гостиная, довольно просторная и уютная.

У дальней стены стоит тёмно-коричневый диван в компании таких же кресел. Рядом с ними витринный шкаф, полки которого уставлены книгами и всякими сувенирами. Особую гордость моей коллекции составляли привезённые издалека пузатые деревянные куклы, которые можно укладывать одна в другую.

На стене висят полки с виниловыми пластинками, которые мне дарят друзья, даже несмотря на то, что у меня нет граммофона. Так эти чёрные блины и пылятся совершенно без дела.

В стене напротив — окно, выходящее на оживлённую улицу. Вид аляповатого памятника в стиле абстракционизма является естественным зрелищем, которое видно через широкий застеклённый прямоугольник. На подоконнике стоит крошечный кактус, окно наполовину прикрыто бледно-зелёными шторами с розочками.

Торшер с ярко-красным абажуром стоит у самого входа в комнату, вечно мешая проходу. Слева нашёл своё место маленький телевизор, чуть в стороне от него — дверь в мою спальню.

Вся комната достаточна пёстрая, если ещё и учесть бордовые обои с узорами в виде золотых ромбиков и красно-белый ковёр. Не всякий оценит буйства красок.

— Мило! — совершенно искренне выдал свой вердикт Эрик.

— Спасибо.

— Я полагаю, мне придётся остаться здесь, пока Вы будете заниматься своим внешним видом...

— Да, дождитесь меня здесь, — я сообразила, что зря торчу на одном месте, — И чувствуйте себя как дома.

— Ради бога, не торопитесь, — когда он моргает единственным голубым глазом, это всегда похоже на подмигивание.

Как бы мужчины не уверяли нас, что торопиться нам не следует, из их уст это звучит самым настоящим обманом. Не родился ещё такой мужчина, который умеет ждать. Поэтому в любом случае придётся поторапливаться... Немного, но стоит.

Я ушла в свою комнату, оставив Эрика одного.

Моя спальня по размерам сильно уступает гостиной, хотя мебели здесь немногим меньше, из-за чего свободного пространства здесь — квадратный метр.

Прямо напротив — миниатюрно окно с опущенными жалюзи. Под окном стоит моя кровать, опрятно заправленная утром. Я, конечно, готова мириться и с теснотой, и с не самой лучшей мебелью, но не с грязью и неаккуратностью.

Слева во всю стену высится громадный шкаф с одеждой. Чёрный здоровяк ассоциируется у меня с прежним домом, когда я ещё жила со всей семьёй, где вся мебель была такой же громоздкой, массивной, неуклюжей и чёрной.

Справа стоит универсальный стол, над которым зависло овальное зеркало в резной раме. Оно служит мне уже больше десятка лет. На столе стоят всевозможные флаконы с духами, всяческие крема и тому подобное. Рядом с ними лежит недочитанный роман Барстоу. Занимательная история двух друзей-предпринимателей, которые всю жизнь тратят на создание политической партии и борьбу за власть, пока в определённый момент один из них понимает, что всё это было полной глупостью. Я остановилась на том моменте, когда он встречает одну интересную девушку...

В сорок восемь лет этот человек серьёзно на что-то надеется...

Книга отчего-то называется 'Большой, но маленький'...

Ладно, пора уже заняться собой!

Первым делом платье! В моём шкафу не так много нарядов, в которых можно выйти в люди, так что мой выбор пал на комплект из длинной юбки, приталенной короткой накидки и длинных перчаток. Всё белое и довольно симпатичное. Проблема тысяч девушек Данкелбурга меня не занимает — я легко втискиваюсь в свою одежду.

С фигурой мне, чего уж тут скромничать, повезло.

Я посмотрелась в зеркало, чтобы оценить свой внешний вид: с той стороны на меня смотрит хорошенькая девушка с довольно приятными чертами лица. Глаза, хоть и покраснели и немного опухли, но вполне неплохо выглядят, распахнуты широко, аккуратно обрамлены тонкими бровями. Остренький носик, несколько узкий, но как мне все говорят вовсе не отталкивающий. Ровная кожа, при этом, вовсе не бледная, как у утопленника. Аккуратные небольшие губы. Вот только на голове сейчас сущий кошмар!

Срочно пришлось взяться за муссы, гели и расчески, чтобы создать из чёрных волос хоть какое-то подобие причёски. Как всегда придётся помаяться с непослушной прядью, которая в итоге так и останется непобеждённой!

— У Вас тут очень любопытная картина, — раздался сквозь дверь баритон Эрика.

В своей гостиной я помню только одну картину, висящую напротив окна, совсем близко с полками, уставленными пластинками. Это репродукция Жана Фрауша, 'Безымянная богиня'.

— Вам понравилась работа Фрауша, Эрик?

— Ещё бы она мне не понравилась! И тут дело даже не в её красоте — не смею назвать её плохой, но ни по мастерству написания, ни по качеству проработки деталей её никак нельзя назвать выдающейся. Здесь больший интерес вызывает та любопытнейшая история, что с ней связана. Вы её слышали когда-нибудь, Катарина?

— Нет. Расскажите!

Перекрикиваться через закрытую дверь и заниматься одновременно с этим укладкой волос довольно неловко, так что пусть какое-то время говорит только Эрик, а я буду просто слушать.

— Ну что ж, дело было около пятидесяти лет, в то время, когда на родине Жана происходил перенос столицы. Родной город художника Фрауша исторически был столицей на протяжении более тысячи лет, но внезапно стали обсуждать возможность лишения его этого статуса. Другой город вдруг перегнал малую родину Фрауша и в плане развития экономики, и культуры, и уровня жизни, так что ход был вполне естественным. Конечно же, в протест этому решению выступили все, кто только мог: простые граждане устраивали демонстрации, писатели и поэты писали всевозможные произведения, а художник Жан создал свою 'Безымянную богиню'. На картине видна величавая статуя женщины в античном храме, на ней развивающийся хитон. Красиво, величественно, но в храме пусто — явная аналогия... Не пережив такого, Жан Фрауш покидает свою страну и переезжает в... куда бы Вы думали?

— В Данкелбург?

— Совершенно верно! Здесь он открыл школу изобразительных искусств, организовал пару выставок, включаю ту самую, на которую заявился Поджигатель Томас, после чего спокойно дожил до старости оставшиеся пять лет. Умер в возрасте семидесяти восьми.

— Честно говоря, никогда об этом не слышала, — отозвалась я, убирая волосы назад и закрепляя их крупной белой заколкой.

— Мало кто слышал, — немного расстроенным голосом произнёс Эрик, — Знаете, я вообще склонен считать, что в Данкелбурге искусству и истории уделяется слишком мало внимания! Те же книги почти никто не читает, а вот у Вас я наблюдаю довольно обширный перечень самой разной литературы! Вы всё это прочли?

— Некоторые так и не смогла закончить...

На сей раз Эрик промолчал. Видимо, занялся более детальным изучением книг по их корешкам.

Какое-то время я работала со своими волосами, пока не привела их в порядок. Теперь всё просто отлично — смотрится крайне симпатично. Осталось только правильно наложить макияж.

В эту секунду меня словно ударило несильным разрядом — вспомнился Гарри. Я погнала неприятные мысли, чтобы ни в коем случае не расплакаться. Сейчас нельзя. Поразительно, как до этого он даже не мелькал в моей голове...

Эрик, всё же, мастер, раз смог выбить из меня всю боль от расставания обычной безрассудной ездой. Придумано здорово.

Да и сейчас лить слёзы мне уже не хочется. Небольшая горечь во рту и жжение в районе ключиц — и только...

— Катарина, скажите, неужели Вы даже стихи Каузера читали?

— Вы имеете в виду те, что в голубой книге? — спросила я в ответ, нанося пудру.

— Да, именно в голубой.

— Не все, но больше половины. Честно говоря, большинство я так и не поняла...

— Адольф Криф Каузер! Бунтарь литературного мира! Его манера писать стихи, его стиль, его рифмы остаются непонятыми большинством цивилизованного мира до сих пор! Многие считают, что он писал стихи под действием наркотиков, но некоторые полагают, что он просто непонятый гений! Лично я, насколько мне позволяют мои познания в поэзии, считаю его гением, пишущим под действием очень сильных наркотиков! Есть такие препараты, которые заставляют мозг работать крайне необычным образом!

— Пожалуйста, только без подробностей! — воскликнула я.

— Прошу прощения, я и не собирался забрасывать Вас всякой ерундой. Так, к слову пришлось... Но Каузер, конечно же, был гением. Несправедливо, что его обвинили в принадлежности к левомыслящими и убили. Понять не могу, чем он не угодил политикам, и где была наша хвалённая свобода слова и мышления! — Эрик замолчал примерно на секунду, после чего произнёс, — Прошу прощения, Катарина, я тут опять несу всякую чушь.

— А Вы несёте эту чушь намерено?

За дверью раздался донельзя сдержанный смех одноглазого блондина.

— Поражён, как легко Вы меня раскусили! Видите ли, всё это лишь с целью того, чтобы притупить ваше внимание и изменить Ваше отношение ко мне. Так получается, что мне удобнее и проще работать, когда ко мне относятся как к простому человеку, а не как к психологу! Не подумайте, что я поступал к Вам нечестно...

— Нет, всё это вполне честно, но... теперь я буду внимательнее по отношению к Вам, Эрик.

— Жаль, я добивался как раз обратного...

Теперь уже настала моя очередь сдержанно рассмеяться. Затем я взяла себя в руки и принялась наносить тушь. Как и все женщины в мире, я глупо открыла рот. Самый обычный рефлекс, непонятный вообще никому в мире.

Эрик в гостиной молчит, словно догадавшись, чем я занимаюсь, и старается не сказать под руку.

Я глянула на часы — прошло примерно сорок минут с того момента, как я начала работать со своей внешностью. Помнится, Гарри, когда был со мной, не мог нормально подождать и получаса... Его недовольные возгласы потом долго раздавались из соседней комнаты...

Таинственный молодой человек Эрик Пансмакер, прикидывающийся психологом, стараясь этим помочь людям. Человек верит в загробную жизнь, в ад и в рай и желает попасть в последний. Рак не оставляет ему много времени...

Врать он не должен, поскольку дал обещание.

Помада к такому наряду больше подойдёт ярких тонов. В данном случае можно выбрать яркую багровую. Цвет, как я и предполагала, оказался очень даже к месту.

Ещё один придирчивый взгляд на себя в зеркале — пожалуй, теперь мне не стыдно и на люди выйти! Отличный наряд, опрятная, милая причёска, превосходный макияж! Осталось только надеть на шею колье да золотые серёжки, совсем маленькие, почти незаметные...

Таким образом, мой внешний вид полностью завершён. Я уже готова выйти к Эрику.

Как только дверь открылась, развлекающийся разглядыванием пластинок высокий блондин развернулся в мою сторону и оценивающе взглянул на меня единственным голубым глазом. Внимательный цепкий взгляд сперва упал в район туфель, затем начал подниматься выше, скользнул по бёдрам, отметил талию, пошёл выше к груди, плечам, охватил шею и надолго зафиксировался на лице.

Вердикт Эрика последовал незамедлительно:

— Катарина, смею заметить, что Вы выглядите просто восхитительно! В парке я увидел в Вас красивую девушку, а сейчас — просто богиня!

— Вы мне льстите, Эрик, — непроизвольно я отвела взгляд в сторону.

— Эх, Катарина, для девушки и женщины самый главный недостаток — не уметь отличать лесть от настоящего комплимента! Даже не смейте сомневаться: только что это был честный комплимент!

— О, в таком случае благодарю Вас, Эрик, — я смогла снова посмотреть в сторону блондина с чёрной повязкой на правом глазу. Улыбка на его лице кажется просто-таки неуместной, хотя и красивой.

Светловолосый мужчина указал рукой мне на шею:

— У Вас просто-таки волшебное колье, очень идёт к причёске и накидке!

— Ну, Эрик, полно уж Вам с комплиментами! — шутливо отмахнулась я от галантного мужчины, — А Вы тут интересовались моими записями?

— Да, обнаружил немало любопытных пластинок. Вот взять хотя бы 'Тринадцать лун' Патрика Нигельмана — пластинка вышла ограниченным тиражом, и тем удивительнее обнаружить экземпляр у Вас, Катарина...

— Ну, ни одну из них я ни разу не слушала: у меня нет граммофона! — виновата помялась я под пристальным взором Эрика, — Как-то мне подарили одну, а затем вторую, и тут все решили, что я их коллекционирую... Дарить стали все и на все праздники...

Эрик изобразил детскую обиду и надул губы:

— Печально, Катарина, очень печально. Нигельман, Зиммер, Пейпер, Кейн... Для знающего человека, преступление держать их на полке и не слушать! Срочно займитесь приобретением граммофона!

— Чувствую, Вы — человек именно знающий! — улыбка надолго завладела моими губами, — Откуда такие познания в искусстве?

— Вы не поверите, как у людей, занимающихся психологией, много свободного времени и любви к прекрасному!

Никогда не забуду, как он подмигнул после своих слов! Очень забавно!

— А теперь, я думаю, ничто не мешает нам двинуться в путь!

— Постойте, Эрик, — мне вдруг захотелось сказать ему кое-что важное, — Хочу сделать Вам предложение: как насчёт перейти на 'ты'?

Брови Эрика скакнули вверх — предложение оказалось, вдруг, довольно неожиданным. Он скрестил руки на груди и некоторое время картинно раздумывал, поджимая пухлые губы. С каждой секундой Эрик становится всё более и более необычным в моих глазах.

— Ну, если тебе, Катарина, так будет удобнее, я не против!

Проходи скорей и занавески закрой,

Одна лишь свеча нам сейчас нужна,

Ты, рядом я и бутылка вина,

Я хочу провести эту ночь с тобой!

Да, мы понимаем, пришло время прощания,

И как бы я не желал, исход не будет иной,

Так возьми свой бокал и выпей со мной,

Давай не будем продлевать страдание...

Запомни эту ночь,

Прекрати борьбу с рассветом,

И завтра утром,

Завтра я уйду прочь.

(песня Патрика Нигельмана 'Запомни эту ночь', пластинка 'Тринадцать лун')

Какой бы день недели ни был, какое бы ни было время, но в центре Данкелбурга всегда полно людей. Возле Центрального Театра необычайно многолюдно. Роскошные женщины в сопровождении галантных джентльменов двигаются ко входу, спеша успеть на спектакль.

Колоссальное здание театра напоминает древний античный храм, сохранившийся в неприкосновенности десятки веков и устоявший под давлением сотен небоскрёбов, напирающих со всех сторон. Мощные колонны на лицевой стороне здания подпирают крышу, на которой расселилась целая свора ловких сатиров, окружающих группу красивых юношей и девушек в театральных масках и со свирелями.

Шедевр стиля ампир! Жемчужина серого и унылого Данкелбурга, жители которого ядовитой слюной плюют на всё, что связано с красотой и культурой!

Перед театром расположена крупная площадь, частично отданная под парковку. В самом её центре располагается большая каменная чаша, утопленная в землю. Конечно, это вовсе не фонтан, но в неё, заполненную водой, регулярно бросают монетки.

Эрик припарковал автомобиль очень близко к этой чаше, после чего вышел и помог выйти мне. На сей раз гнать, как самоубийца, он и не думал, за что ему огромное спасибо.

Я пошла слева от него, держась за его крепкую руку. Мы направлялись прямо к зданию театра.

— Эрик, — обратилась я к блондину, — Насколько я понимаю, билеты уже у тебя в кармане, иначе сейчас их уже будет не достать...

— Именно так.

— А откуда у тебя два билета, да ещё и один из них лишний? Откуда ты знал, что сегодня поведёшь девушку на представление?

— Я этого не знал...

— Тогда откуда билеты?

Эрик очень простодушно посмотрел на меня. Очевидно, ответ на этот вопрос давать он не хотел, но его вновь припирает к стенке обещание:

— Вообще-то оба эти билета должны были достаться одной паре, которые попросили меня их купить, однако случилось непредвиденное обстоятельство — три дня назад их посадили пожизненно... Думаю, теперь они не будут против...

— У тебя очень необычные знакомые...

— К несчастью, — пожал плечами раздосадованный блондин.

Мы поднимаемся по лестнице. Ступени широкие и совсем низкие — именно так я себе представляла лестницы в античные жилища богов. Из окон и распахнутых настежь дверей льётся немыслимое количество яркого света люстр. Мёртвый электрический свет похож на сияние громадной звезды, решившей поселиться в здании театра.

Я обернулась налево и встретилась глазами с гордой престарелой дамой, лицо которой почти не видно из-под широких полей шляпы с пышным пером. Она осмотрела меня с ног до головы с некоторым недоверием, после чего потеряла интерес и отвернулась.

Вот мы уже поднялись наверх и вошли в фойе. Отовсюду льёся золотистый свет, отражаясь от зеркальных стен и блестящих металлических предметов. Так ярко, что я не сразу смогла привыкнуть к этому свету — какое-то время пришлось активно моргать и ждать, пока глаза настроятся на это освещение.

Античный стиль продолжен и здесь. Вдоль стен стоят пышные растения в горшках, стилизованных под амфоры. Фойе переполнено чёрными, оранжевыми, белыми и золотыми цветами.

Времени остаётся не так много, и все уже начали продвигаться в сторону актового зала.

Вокруг висят афиши предстоящего спектакля. В центре её стоит высокий мужчина, шатен с кудрявыми волосами, в просторной рубахе и с обнажённой шпагой. Вокруг него стоят в нелепых позах шуты и порхают совы. Приглядевшись, я обнаружила ещё зверька, похожего на горностая, который затаился у ног мужчины. Под изображением дано название спектакля 'Мудрость, познанная через глупость'.

— Премьера, — не оставил без внимания мой интерес к афише Эрик, — Билеты приходилось приобретать за три недели! Слышал, что человека, взявшего последние билеты в кассе, растерзала толпа!

— Какой ужас! Неужели этот спектакль такой выдающийся, что на него все так стремятся попасть?

— Скажу так: данный случай — не редкость с любым более-менее выдающимся представлением, однако 'Мудрость, познанная через глупость' стоит выше прочих хотя бы по двум причинам! Во-первых, спектакль ставит гениальный Константин Стословски, а во-вторых, главную роль играет подающий большие надежды молодой Эрне Рафт.

— Я о таком не слышала... — стыдливо призналась я.

— Говорю же, он очень молод, но у него блестящие перспективы! Сперва он сыграл пару ролей второго плана и начисто переиграл ими матёрых старожилов театра! После этого успел сыграть всего одну гениальную роль первого плана, после чего его привлёк к себе Стословски... Что из этого выйдет — узнаем!

Актовый зал огромен: ряды уходят по наклонной далеко вниз к громадной сцене, наверху раскинулся балкон, чуть в стороне от него располагаются четыре ложа! Колоссальные масштабы просто захватывают дух! Первое время мне физически тяжело было находиться в этом зале, давящим своей мощью и величием античного стиля!

Рядов никак не меньше полусотни, в каждом почти сотня мест! Никогда не подумала бы, что театры бывают настолько громадными! Это знакомство с главным театром Данкелбурга, пожалуй, серьёзно изменит моё отношение к культуре нашего города.

Эрик уверенно повёл меня к нашим местам. По пути постоянно приходилось обходить людей, протискиваться между ними, непрестанно извиняясь и выслушивая ответные изви-нения. К счастью, протискиваться между рядами пришлось недолго — наши места находятся относительно близко к краю, что, однако, нисколько не портит видимости. Очевидно, сцена специально оборудована так, чтобы её прекрасно было видно с любого ракурса.

Люди продолжают гомонить и заполнять собой все свободные места. Гул похож на шум моря. Однажды я была на море и навсегда запомню его мерный шёпот, срывающийся вдруг на громогласный вопль!

Внезапно мне на глаза упал чёрный локон волос. Борьба с ним оказалась напрасной. Как бы я не старалась усмирить непослушную прядь, но она разорвала оковы лака, вырвалась из цепкой хватки заколки...

Негодуя из-за ненавистного локона, я шумно выдохнула и постаралась кое-как уложить проказника обратно в причёску. Сколько уже лет мне не удаётся приучить к порядку прядь, рождённую самим хаосом!

Эрик краем глаза заметил мою борьбу с волосами и сдержанно улыбнулся. Да, со стороны это может показаться даже забавным...

Неожиданно единый гомон затих, зал погрузился в тишину, свет приглушили...

— Начинается, — шепнул мне на ухо Эрик.

На сцену хлынули мощные струи света, тяжёлый бежевый занавес начал подниматься. Зрители в едином порыве набрали полную грудь воздуха.

Выдохнуть решились лишь тогда, когда в звенящей тишине разорвалась музыка крупного оркестра!

И на сцене началось буйство ярких красок — танцоры в пёстрых трико запрыгали по кругу, выделывая в воздухе немыслимые па, они ходят на руках, делают сальто и вертятся вокруг своей оси. Скрипки и духовые всё ускоряются, заставляют танцоров действовать ещё быстрее! Просто дух захватывает!

Мои глаза должны были остекленеть, увидев подобное вихревое действо! Весь мир вокруг померк, стал для меня ненастоящим...

Началось представление! Эрне в роли рыцаря ведёт разгульный и разбойный образ жизни, совсем не занимаясь самообразованием. Зрелость он встречает полным невеждой. А тут ещё что-то дёргает его замахнуться на корону! Доблестный самоуверенный рыцарь Мильо атакует замок короля, но терпит поражение.

Король решил наказать бездумного Мильо и сделал его придворным шутом. Жёсткий правитель находит способы сломить волю и гордость молодого рыцаря. Пять лет Мильо выполняет роль балагура и развлекателя короля, пока не влюбляется в повзрослевшую на его глазах принцессу.

Прознав про это, король прогоняет Мильо из дворца, оставив его безо всего на улицах города. Обернувшись в лохмотья, бывший рыцарь начинает жизнь нищего, мирясь с голодом, холодом и оскорблениями окружающих.

Для меня долгие минуты пронеслись как одно мгновение, и я даже не сразу сообразила, что начался антракт. Он показался мне таким же нелогичным, как если бы реальная жизнь вдруг остановилась 'на антракт'...

— Как тебе? — шепнул на ухо Эрик.

— А? Ты про спектакль? Просто... это просто великолепно! Никогда такого не видела!

— Ты выглядишь очень впечатлённой!

— Да, да, наверное... Даже дыхание спёрло! Знаешь, я, пожалуй, схожу в дамскую комнату...

— Конечно, я подожду.

Пришлось протискиваться между рядами, благо большинство мест уже опустели.

Я вышла в фойе, которое сейчас заполнили солидно одетые мужчины и дамы в пышных нарядах. Пройдя мимо них, я устремилась к неприметной дверце, расположенной в углу.

В дамской комнате никого. Идеально белый кафель покрывает стены и пол с потолком. Не каждое здание может похвастаться такой кристальной чистотой.

Я открыла кран и подставила под струю холодной воды платок. Смочив его влагой, я отжала лишнее и самым краешком стала прикладывать к лицу, чтобы убрать нахлынувший жар. Каждое неосторожное движение может закончиться размазанным или потёкшим макияжем.

Позади меня хлопнула дверь — кто-то вошёл в комнату.

— Здравствуйте, милочка, — раздался усталый немолодой голос.

От неожиданности я резко развернулась и встретилась глазами с престарелой дамой. Её я уже видела сегодня — именно она как-то странно посмотрела на меня на ступеньках театра. Узнаю её по широкополой шляпе с пером.

— Вы говорите со мной? — с сомнением проронила я.

— Конечно же с Вами, милочка, больше тут нет никого! — дама подошла к одному из зеркал, посмотрелась, после чего достала сигареты из сумочки и закурила, — Нечего так смотреть — курить здесь можно, особенно дамам в моём возрасте! Нам всё равно уже ничто не помешает!

Престарелая женщина сделала глубокую затяжку и взглянула на меня переполненными возрастной мудростью глазами. Её взгляд так неуютен, что я постаралась по возможности отвести взгляд.

— Вы, полагаю, даже не представляете, зачем я решила с Вами заговорить... Не удивительно...

— О чём Вы? — я с серьёзным сомнением воззрилась на даму. Собеседница начинает казаться донельзя странной.

Она отреагировала на моё озадаченное лицо небрежным смешком и вялой полуулыбкой. Затянувшись ещё раз, она стряхнула пепел прямо на пол и продолжила:

— Вы ведь пришли с тем молодым человек, блондином, с повязкой на правом глазу... Как он, кстати, Вам представился?

— Эрик... Эрик Пансмакер...

— Ну да, разумеется. А вот мне он в своё время представился Ричардом Митчем. Как я и думала, это имя было ненастоящим...

— Мне он назвал настоящее: он дал обещание говорить...

— Да брось, милочка, — дама прервала меня небрежным взмахом руки, — Обещания для него ровно ничего не значат. Собственно говоря, я здесь для того, чтобы предупредить: он опасен!

— Опасен? О чём Вы? Что значит 'опасен'?

— Ну, на моём месте было бы глупо Вам об этом говорить! — Дама снова от души затянулась, заполнив лёгкие едким дымом, — Скажу лишь то, что связываться с ним было ошибкой! И верить ему я бы на Вашем месте не стала, потому что все его слова — ложь!

Поражённая информацией, полученной при случайной встрече, я глупо раскрыла рот и начала хлопать ресницами. Слова престарелой курильщицы никак не укладываются в голове...

— Он же сам Вас нашёл?

— Да, сам, — робко ответила я.

— И что он Вам сказал?

— Представился психологом, сказал, что хочет помогать людям, вроде как, хочет попасть в рай... Только вот времени у него осталось немного: у него рак...

Кривые кольца дыма поплыли по воздуху к потолку, ежесекундно растворяясь. Проводив это облачко взглядом, дама с сарказмом закивала головой:

— Да. Психолог. Остроумно, и ведь практически правда! Конечно же, что ему было ещё говорить? Повторюсь, нельзя ему доверять! Большая часть его слов — ложь! Но вот с раком он не соврал...

Престарелая леди беспечно бросила окурок прямо себе под ноги и, даже не потрудившись затушить, покинула дамскую комнату, оставив меня наедине с жутким бардаком в голове. Я простояла в туалете до тех пор, пока громкий звонок не оповестил о скором продолжении спектакля.

Мильо не сгинул на улицах. Ему улыбнулась удача и немолодого уже мужчину взял к себе из жалости местный библиотекарь, предложив работу. Бывший рыцарь Мильо стал уборщиком в царстве знаний, помогал разбирать книги и переписывать их.

Так прошло ещё десять лет, за которые Мильо прочёл почти все книги в библиотеке, он много общался с людьми и научился через них всем премудростям жизни. Ему открылись такие знания, которые даже и не снились самому королю.

Затем начался его разговор с тем библиотекарем, что приютил его. Они спорили о разных вечных вопросах, которые сильнее всего их беспокоят...

Но я уже смотрела на всё это без былого интереса. Магия действа и актёрской игры были убиты словами неизвестной дамы. Теперь я уже не могу наслаждаться спектаклем и нередко теряю нить повествования, отвлекаюсь и украдкой кошусь на сидящего рядом Эрика.

Чем же он может быть опасен? Воспитанный галантный джентльмен, вежливый и заботливый, разве что порой водит автомобиль, как сумасшедший!

И могут ли его слова быть ложью? Его обещание звучало вполне убедительно — я не могла не поверить его словам. Тоже врал?

И откуда она знает Эрика? Была одно из его пациенток? Тогда возможно и такое, что он попросту не смог ей помочь, что и стало причиной такого отношения к одноглазому блондину... Доверять, в любом случае, придётся кому-то одному...

Может ли так случиться, что совершенно незнакомой старушке стоит доверять в большей степени, чем Эрику, которого я знаю немногим больше. И можно ли назвать те крупицы информации знанием этого загадочного человека?

На лицо снова упала надоедливая прядь...

Моя интуиция молчит...

Я отвлеклась так сильно, что совершенно пропустила концовку представления. Вроде как, набравшись знаний, Мильо задумал совершить переворот в королевстве и освободить крестьян от феодальной зависимости. Решил он также свергнуть церковь, посчитав её тряпицей, закрывающей людям глаза, не давая увидеть правду.

За все свои грехи бывший рыцарь Мильо был сожжён на костре, а когда пепел рассеялся, библиотекарь прорёк на весь зал: 'Быть умным — значит много знать, а быть мудрым — значит уметь пользоваться своим умом!'

Замужняя принцесса, которая, видимо, полюбила-таки Мильо, пустила слезу, и все застыли в немой сцене. Раздался шквал аплодисментов, артисты выстроились в ряд с Эрне во главе и дружно поклонились.

Жаль, что я пропустила значительную часть великолепного спектакля. Эрик рядом со мной распрямился и принялся аплодировать стоя.

— Как тебе спектакль, Катарина? — спросил меня Эрик, когда мы уже покинули здание театра.

— Честно говоря, я сильно задумалась и пропустила значительную часть, но то, что всё-таки увидела, меня очень впечатлило! Эрне действительно хорош!

— Досадно, — искренне опечалился блондин, — Пропустить даже минуту представления — непозволительная роскошь! Но, надеюсь, общие впечатления от спектакля у тебя остались положительными?

— Да, мне очень понравилось! — улыбнулась я.

— Катарина, — необычайно строго прервал меня Эрик — Мы же ведь обещали друг другу говорить только правду.

Внутренне я вся сжалась — надо же было показать психологу ложные ноты своего поведения! Проницательный молодой человек, не расслабляясь ни на секунду, тут же их уловил и сделал несложные выводы.

А тут ещё и обещание, ставшее настоящей ловушкой нам обоим...

Я не знаю, как правильнее стоит преподнести Эрику правду о встрече с незнакомкой. Впрочем, правду, если подумать, не получится преподнести разными способами...

— Я встретила одну даму, — призналась я, отведя на всякий случай глаза, — Она, по всей видимости, знает тебя. Она сказала, что тебе не стоит доверять, и что ты опасен...

Внимательно выслушав меня, Эрик кивнул с совершенно серьёзным лицом:

— И что ты по этому поводу думаешь?

— Я не знаю... Я, в общем-то, не могу доверять ни тебе, ни ей...

— Это так, и, видишь ли, эта дама, в целом, сказала и правду, и неправду. Неправда заключается в том, что мне нельзя доверять — верить или не верить — это твоё право, но готов поклясться, что ты полностью можешь мне доверять, Катарина. Правда, впрочем, заключается в том, что знакомство со мной, в самом деле, может стать для тебя опасным, но только в том случае, если ты задашь неправильный вопрос и потребуешь на него ответа...

— Кем ты на самом деле работаешь? Ты этот вопрос имеешь в виду?

— Именно.

Повисла тишина. Мы остановились всего в паре метров от его машины. Эрик стоит прямо передо мной. Спокойный, уверенный, расслабленный. Даже если я начинаю лезть не туда, то его это пока не беспокоит... Значит ли это, что мои опасения насчёт него совершенно напрасны?

Как он сказал, доверять ему можно...

— Ты боишься? — как-то бесстрастно спросил он, глядя мне точно в глаза.

— Да...

— Бояться нечего! Если бы были причины бояться, я бы всё тут же прекратил и исчез! Подвергать тебя опасности не в моих интересах: я же сказал, что желаю только помочь...

Говорит так, что ему просто хочется верить. Но вот стоит ли? Мог ли он обманывать всё это время так упорно и целенаправленно, чтобы усыпить мою бдительность? Но, с другой стороны, я действительно не вижу ни одной причины, зачем ему это нужно...

В конце концов, он действительно помогает мне. Рядом с ним я уже не хочу вспоминать о Гарри. Просто не хочу. Рядом с Эриком мне определённо легче...

Вмешиваясь в мои сомнения, он негромко произнёс:

— Если что-то идёт так, как тебе не нравится, то я могу просто отвезти тебя домой и оставить в покое.

Но я, кажется, уже решила:

— Или?

— Или, — пухлые губы Эрика растянулись в хитрой улыбке, — Мы можем съездить в восточный район Данкелбурга. Знаешь, там целая сеть просто-таки превосходных иностранных ресторанчиков.

— Что ж, не могу отказаться! — от блондина я заразилась искренней, радостной улыбкой.

— Тогда, перед тем, как сесть в карету, я предлагаю пройти простенький ритуал, так любимый многими, — с этими словами он извлёк из кармана две мелкие монетки, — Предлагаю бросить их в чашу.

И тут же он метнул свой кругляш в большую каменную чашу, заполненную наполовину водой. Я последовала его примеру и тоже забросила монетку в жерло каменного сосуда. Теперь мы сюда непременно вернёмся!

Эрик помог мне сесть в автомобиль, сел за руль и погнал железного коня на восток.

Восток Данкелбурга почти весь занят эмигрантами, причём среди них немало и незаконных. Десятки разных национальностей сплетаются тут воедино, составляя необычайно разнокультурное и пёстрое сообщество.

Люди живут здесь не слишком мирно, и межнациональные розни случаются здесь регулярно, нередко доходит до кровопролития, также здесь всё просто наводнено наркотиками и дешёвыми проститутками.

Власти на всё это закрывают глаза, и полиция нечасто сюда заглядывает, так что восток города представляет собой этакую автономию, живущую по собственным законам и порядкам, поклоняющуюся своим богам. Городу плевать на чуждых ему эмигрантов до тех пор, пока они не осмеливаются ползти на запад.

Есть у этого района иноземцев и свой плюс — это та экзотика, что становится доступна любому жителю Данкелбурга за сравнительно небольшие деньги. Магазины диковинок, необычные цирки, ресторанчики с национальными блюдами и, конечно же, те самые диковинные наркотики и экзотические женщины, готовые на то, на что не всякая местная проститутка решится.

Ну и местная легенда — Меланфий — тату-мастер от бога, как о нём говорят в народе.

Самый интенсивный приток эмигрантов в нашу страну и в Данкелбург в частности пришёлся на послевоенное время. Было тихо, но спустя какое-то время иностранцы потянулись со всего света. Тогда государство сильно нуждалось в воспроизводстве населения, и власти сильно упростили процедуру въезда в страну.

Теперь эмигрантов стало, пожалуй, слишком много!

Нам от них понадобилась лишь волшебная кухня...

Эрик остановил машину возле небольшого ресторанчика на самой окраине восточных улиц. Невысокий одноэтажный дом ютится между невысокими жилыми постройками. Он встречает нас ярким красным светом круглых бумажных фонариков, связанных в целые гирлянды! Экзотическую прелесть этой красоты передать словами — занятие крайне неблагодарное...

Покатая крыша устремляется в пасмурное небо. На её углах застыли в зверском оскале четыре морды круглоголовых бородатых драконов. Два таких же красных дракона с длинными змеиными телами заменяют перила на широкой лестнице.

Белые стены ресторанчика похожи на бумажные. Кажется, только тронешь и проткнёшь пальцем насквозь. Все они покрыты рядами иероглифов, значение которых ведомо только хозяевам ресторана.

Мы поднимаемся по деревянным ступенькам, и невысокий работник ресторана, играющий роль секьюрити, открывает перед нами отодвигающуюся дверь и приглашает войти.

Внутри тесно, но немноголюдно, что позволяет не беспокоиться слишком сильно о толчее. Мы с Эриком выбираем столик в углу ресторанчика и присаживаемся на низкие стулья. Тут же рядом возникает официантка, одетая в пёстрый халат и густо намазанная косметикой, похожей больше на грим. Её деревянная обувь громко отстукивает по полу. Давая нам время обдумать заказ, официантка удаляется.

— По-моему, эта обувь называется гэта... — Эрик заметил, что я заинтересовалась обувью девушки, — Или гэта — это только мужская? А женская... дзори? Эм-м-м, честно говоря... я плохо помню!

— Многим остаётся только завидовать твоей памяти, Эрик!

— Ну, не многим, конечно...

Стараясь прекратить неожиданно смущающий его разговор, одноглазый блондин взял в руки меню и пробежался по названиям блюд. Я последовала его примеру и тут же пришла в замешательство, так ни одного мало-мальски понятного названия я не нахожу.

— Ох, Эрик, у меня, похоже, трудности...

— В чём дело?

— Я совершенно не разбираюсь в этих жутких названиях! Тут хоть бы одно знакомое слово было...

Умилённо улыбнувшись, Эрик отложил своё меню и заглянул ко мне. Пара секунд, и он уверенно указывает на одно название, состоящее сразу из шести слов:

— Вот, это блюдо из риса и сырой рыбы под особыми специями — очень вкусно! Рекомендую для первого раза его и ещё, куда уж без этого, чай! Прийти сюда и не отведать местного чаю — преступление.

— Пожалуй, доверюсь твоему выбору.

Эрик подмигнул, что при учёте его повязки выглядит довольно специфично, и подозвал официантку, чтобы сделать заказ. Девушка быстро нацарапала названия блюд на стилизованном под древневосточный свиток блокноте и, лучезарно улыбаясь, удалилась.

Мы остались одни. Прямо над нами сияет ярко-оранжевый фонарик.

— Так что же там было в спектакле? — положив руки на колени, спросила я, — С того момента, как Мильо с библиотекарем начали разговор о жизни, я мало что помню...

— Дальше было весьма интересно: Мильо снова встречает принцессу и влюбляет её в себя познаниями в поэзии, в любви и прочими знаниями, однако он уже не молод, а она давно замужем за одним лордом, который был близким другом Мильо в годы его рыцарства. Кроме того, церковь и корона не допустят их свадьбы.

И тут Мильо, насмотревшись на страдания простого народа, натерпевшись сам и желая быть с прекрасной принцессой, решает свергнуть короля и устроить равноправие! Делает он это крайне неумело — выходит на улицы и, пользуясь большим объём полученных знаний, начинает ораторствовать, призывая людей на борьбу с короной и церковью.

Понятное дело, что его слова игнорируют все, кроме солдат короля и представителей церкви. В назидание остальным, Мильо сжигают прилюдно на костре — символ того, как человек не умеет воспользоваться своими знаниями, какими бы обширными они ни были!

Концовку я помню хорошо, но только сейчас она приобретает полный смысл.

— Так значит, Мильо так и не получил мудрости, пройдя через глупость? Он был глупцом-рыцарем, глупцом-шутом да и умер глупцом-нищим?

— Да, но мудрость получили мы, наблюдая глупости рыцаря со стороны! Мораль спектакля, как видишь, была направлена на зрителя, а не героев действия!

— Получается, Мильо всюду совершал ошибки? — я чуть прищурила глаза.

— Вовсе нет! — отрицательно закачал головой Эрик, — По идее его задумки были правильными, но вот добивался поставленной цели он исключительно в лоб...

— А мог бы поступить иначе?

Блондин повёл бровью и скривил губы, состроив на лице необычную гримасу. Трудно поверить, что и сейчас внимательный психолог не теряет бдительности и всё держит под контролем.

— Видишь ли, он вечно торопился: когда напал на короля, понадеялся на свои силы, а когда пытался поднять людей на восстание — на свои знания. Сами по себе это не аргументы, а лишь инструменты в их получении! Ничто не мешало ему потратить какое-то время на поиски союзников, укреплении позиций, авторитета...

— Но ведь он уже был не молод, — перебила я Эрика на полуслове, — Успел бы он сыграть свадьбу с принцессой, если бы тратил так много времени на всё это?

— Нет. И это было бы к лучшему!

На моём лице отразилось обиженное недоверие, я даже немного отстранилась от Эрика, выдавшего довольно странную фразу.

— И чем же? — строго спросила я.

— Да тем, что любви между ними не было: вспомни принцессу — пустая, малообразованная неженка, она влюбила в себя Мильо исключительно своей красотой. А что он? Он добился её внимания вычитанными где-то красивыми словами... И это любовь? Глупости! А отношения, построенные на неосмысленной симпатии, не стоят времени и внимания, тем более, если они причинят потом боль!

Лукавит! Безусловно, лукавит, и я не верю этим словам. Внутри меня крутится нездоровое торжество по причине того, что я, кажется, раскусила обман этого необычайно хитрого человека!

Остаётся только подгадать момент и вывести его на чистую воду...

— Но, с другой стороны, — продолжил свою мысль Эрик, — Мильо был вполне достоин любви. Вот только искал её не там...

— А где же ему следовало искать? — ехидно поддела я блондина.

Он совершенно естественно пожал плечами, показывая, что ответа у него нет. Похоже на то, что речь его была не подготовлена заранее, не продумана наперёд. Он просто говорит по ходу то, что думает... или хочет думать...

— Не мне указывать бывшему рыцарю...

— Но сам-то ты на рыцаря очень похож!

Блондин отметил мою шутку смехом:

— Сэр Эрик Одноглазый, да? Честно говоря, образ рыцаря излишне романизирован. Видишь ли, на самом деле рыцари больше занимались рутиной вознёй со своим хозяйством, охотами, балами, тем же разбойничеством, ну и, конечно же, выгодно женились... В списке важных дел защита невинных, спасение принцесс, рассыпание комплиментов дамам, военные подвиги и убийства драконов стояли у них одними из последних.

— И ещё заучивали имена родственников! А я помню свою родню лишь до прабабушек и прадедушек...

В который раз на глаза упал вьющийся чёрный локон...

— Совсем неплохо! — похвалил меня Эрик, — Я, кажется, уже и не помню имени отца...

Пока мы вдвоём весело смеялись над очередной шуткой и просто наслаждались приятным времяпрепровождением, официантка принесла наш заказ. В комплекте к блюду две палочки, управиться с которыми не так-то просто. Лишь с помощью советов Эрика я кое-как наловчилась пользоваться ими.

Попробовала первый кусочек — вроде бы, рис да рыба, но соусы и специи делают с простыми ингредиентами что-то волшебное!

Я поспешила поделиться впечатлениями с Эриком:

— Очень вкусно! Это просто восхитительно!

— Рад, что угадал с блюдом!

— А вот скажи: почему именно эта кухня?

— Видишь ли, Катарина, — для пущей убедительности Эрик размахивает в воздухе палочками, подобно дирижёру, — Интуиция подсказала мне, что ты никогда раньше эту кухню не пробовала. А я всеми руками за то, чтобы люди, по возможности, испробовали в жизни как можно больше.

— То есть, здешняя атмосфера, освещение, запахи и еда не влияют на человека и не развязывают ему язык? — с деланной строгостью спросила я, так и сыпля сарказмом.

— Вовсе нет, Катарина. Да и стоит ли так подходить к этому? Считай лучше, что мои методы остались позади, а сейчас идёт исключительно дружеское общение...

— Так тебе удобнее?

— Да! — не стал скрывать Эрик.

Какое-то время мы ели и болтали о всякой ерунде, делясь друг с другом самыми своими смелыми замечаниями и сокровенными тайнами — обещание обязывало! Прошло довольно много времени, но его хода мы оба совершенно не замечали...

С Гарри мы общались мало. Если подумать и вспомнить те дни, что мы были вместе, то в голову приходит всего одна мысль — мы общались очень мало. Говорили, в основном, о всяких нежностях, не имеющих смысла, делали без конца однотипные комплименты.

Пожалуй, мы никогда серьёзно не изливали душу друг другу...

Гарри часто бывал на работе, я тоже много времени проводила в магазине с Минди. Порой он звонил и говорил что-нибудь приятное, но сейчас я понимаю, что делал он это не из-за острого желания сказать действительно что-то красивое, не для того, чтобы поднять мне настроение, а просто потому что так полагается... В наше время полагается насиловать телефон и названивать любимому человеку...

И я, и Гарри делали это потому, что так требовалось по негласному правилу. А вот хотели ли мы этого? Хотели ли мы вообще общаться?

Как ни странно, но сейчас этот вопрос не покидает мою голову. Гарри давно покинул мою жизнь, а этот вопрос никак не покидает мою голову...

Но если любимый Гарри, самый лучший человек в моей жизни был мне не нужен в качестве того, кто выслушает меня и скажет что-то в ответ, то зачем ещё он был мне нужен? Молча обнимать и целовать меня, дарить тепло своего сердца? Возможно ли это без нормального общения?

Глупости в моей голове роятся, как сомли вокруг радиовышки. Познать мудрость через глупость? Возможно в этом содержится гораздо больше смысла, чем я предполагала изначально...

— Как тебе чай? — спросил Эрик, салютуя полупустой чашкой.

— Не так сильно поражает воображение, как я того ожидала. Возможно, я уже слишком устала, чтобы удивляться ещё...

— В самом деле, уже десять часов...

— Уже? — брови сами собой скакнули вверх, — Да у меня ощущение, что прошло никак не меньше нескольких суток, а тут всего-то несколько часов! Давно у меня не было таких насыщенных дней!

Эрик ещё раз чинно поднял чашку, словно говоря: 'На здоровье, Катарина!' Вот он отпивает ещё чуть-чуть и ставит чашку на столик, после чего залезает себе во внутренний карман, чтобы достать кошелёк. Как и всякий порядочный джентльмен, он собирается расплатиться сам.

Похоже, день подходит к концу. А ведь ещё столько всего хочется узнать у этого крайне необычного человека, окружённого практически ощутимым ореолом тайны!

Не теряя времени зря, я решила поскорее приступить к интересующим меня вопросам, первый из которых давно вертится на языке:

— Так выходит, что ты, Эрик против отношений, которые не имеют права претендовать на настоящие чувства?

Не отрываясь от подсчёта купюр, психолог Эрик Пансмакер утвердительно кивнул:

— Категорически против этого непотребства!

Сказал настолько ровным голосом, словно бы нарочно старается не выразить своим баритоном ни единой эмоции, а возможно, в самом деле ничего при своих словах не испытывает...

Не всегда бывает легко понять этого человека...

— То есть, я правильно понимаю, что ты приемлешь только отношения, основанные на самых сильных эмоциях, отношения, которые смело можно назвать настоящей любовью?

— Да, отношения на века, которые способны выдержать удар любого несчастья, начиная от финансовых трудностей и заканчивая сильнейшими трудностями во взаимопонимании и взаимоуважении. Только на настоящую любовь и следует тратить время...

— Но сколько же нужно времени, чтобы эту настоящую любовь найти!

Эрик внимательно меня выслушал, глядя мне чётко в глаза. Его ответ последовал незамедлительно:

— Конечно много! Наивно было бы рассчитывать, что мало! На мой взгляд, в мире в принципе ничто хорошее и качественное быстро не делается: города возводят веками, тысячелетиями изобретают человеческие блага, десятками лет растут благородные деревья, поэты годами создают гениальные стихи! Всё требует времени, и торопиться во всех этих случаях чревато низким качеством и, как следствие, полной бесполезностью...

— Но так же нельзя! Невозможно же годами ждать одного единственного человека! Чувства они же постоянно бурлят, они требуют выхода! Порой надо его им давать!

— Да уж, осознанно идти на неминуемую боль ради временного удовольствия... Видишь ли, этот процесс называется в народе мазохизмом...

— Слушай, Эрик! Ты неправ! Нельзя же с таким категоричным мнением подходить к отношениям между мужчиной и женщиной! Это неестественно!

— А я ни разу не сказал, что это естественно! — равнодушно парировал Эрик, — Просто высказываю своё мнение, считая его достаточно авторитетным...

— Но неправильным! — согласиться с тем бредом, что он говорит я просто не могу.

— Как знать... — с улыбкой пожал плечами Эрик.

Подошла официантка, постукивая деревянными подошвами на ремешках, и забрала плату за ужин. Судя по её довольной улыбке, Эрик проявил щедрость и оставил немалые чаевые.

— А вот сколько у тебя было девушек? Неужели ни одной?

— Пусть тебя это не смущает, но действительно у меня не было ни одной девушки.

Почему же он так бесстрастно врёт — даже ухом не повёл, когда произносил эти слова...

Нужно задать такой вопрос, который наверняка изобличит его ложь:

— Ты, что же, ещё девственник?

Единственный голубой глаз Эрика засверкал искорками искреннего веселия и стал прямо выкатываться из орбиты, рот скривился от чудной улыбки, он поджал подбородок. Спустя мгновение Эрик уже хохотал во всю силу, даже не пытаясь себя сдерживать!

Редкие посетители покосились на странного молодого человека, который расшумелся на весь зал. Мне даже стало как-то неловко...

— Девственник? Да ты что? Я, конечно, против пустых отношений, но я не против половых контактов!

— Теперь я совсем тебя не понимаю, — обижено проронила я.

— Да, согласен, требуется пояснить мою фразу. Итак, секс бывает трёх видов: секс для продолжения рода, секс как способ передачи эмоций и чувств и секс как физиологический процесс. Секс для продолжения рода — это вообще отдельный разговор, поэтому я его касаться не буду. Бывает также секс как способ передачи эмоций — в этом случае он становится сугубо интимным, серьёзным процессом, возможным только между двумя людьми, испытывающими сильные чувства друг к другу. В этом случае он является логичным продолжением любви и любовных отношений. Но также секс может существовать и как простая нужна человеческого организма, такая же, как голод или жажда. Её утоление является необходимым для нормальной жизнедеятельности организма, хотя к любви и чувствам такой секс никакого отношения не имеет! Отношения и секс — это зачастую звенья одной цепи, но они могут существовать и разобщёно...

— То есть, пустые отношения ты не одобряешь, а секс без обязательств одобряешь?

— Разумеется! Во время секса оба партнёра получают то, что хотят, расходятся, забывают друг друга и оба остаются довольными! В случае с отношениями такое не выйдет, ведь расставание непременно связано с болью... Боль — это основной критерий моей оценки...

— Не такой уж этот критерий и важный...

— Не для меня, — не желал сдаваться Эрик.

Несколько минут спустя мы уже садились в автомобиль.

Машина несётся вперёд, объезжая неторопливые авто, еле катящиеся по своим делам. На Данкелбург уже давно спустилась настоящая ночь.

Эрик не гонит, но и ехал при этом довольно быстро. Шины певуче шуршат по неровностям асфальта. Мимо проносятся огни, сливаясь в единые гирлянды, похожие на те, что висят на крыше восточного ресторанчика.

На улицах почти не осталось людей — всюду пустые тротуары, тихие проулки, площади, аллеи.

День кончается, и Данкелбург приобретает свой истинный вид одинокого, пустого старика с серебром седины в волосах. Ворчливое и неприветливое создание с крайне скверным характером...

Этот город невозможно полюбить...

Я честно пыталась сделать это, но так ничего и не получилось.

Гул мотора нежно нашёптывает на ухо сладкие песни, стараясь убаюкать. Только сейчас я осознала, какая сильная усталость свалилась на меня! Конечности налились свинцом! В любую секунду веки могут закрыться...

Чувствую себя не вполне бодро. Вяло растеклась по сидению, лениво смотрю по сторонам — это всё, что я могу в это время делать.

— Катарина, ты, как я погляжу, сильно устала.

— О, какой ты проницательный! — шутливо поддела я Эрика.

Блондин ответил лёгким смешком — судя по голосу, он тоже нуждается в отдыхе!

— Когда ты проснулся, Эрик?

Одноглазый отвёл глаза в сторону, вспоминая точную цифру:

— В шесть часов утра, в воскресение...

Поражённая до глубины души, я не нашлась, что ответить. Тут, опять же, на меня напала сильнейшая зевота, так что пришлось срочно прикрывать рот ладонью. Я сама держусь из последних сил, а уж Эрик-то должен валиться с ног. Но нет — уверенно ведёт авто по улицам.

Поворот, машина чуть-чуть взбрыкнула, проезжая по плохо утопленным в асфальт трамвайным рельсам, и двинулся по узкой дорожке к моему дому.

Я уже практически заснула, как авто остановилось, и слева хлопнула дверь. Вскоре дверца открылась с моей стороны, и меня обхватили сильные руки Эрика. Сонливость тут же как рукой сняло, но я продолжила притворяться...

Он поднял меня по ступенькам к моей двери, чудом не наткнувшись ни на что в полной темноте. Помогая блондину, я достала ключи, найти которые на сей раз оказалось на удивление просто, и вставила в замочную скважину. Два поворота, и дверь открылась.

Эрик внёс меня внутрь и положил на диване в гостиной, после чего вернулся, чтобы прикрыть за собой дверь.

— Ну, — зайдя в комнату, он звучно хлопнул в ладоши и растёр их, — Вот и подошёл к концу день, а значит, моя работа окончена!

— Ты отлично поработал, Эрик! Мне было очень хорошо!

— И сейчас? Вот именно сейчас тебе хорошо, ты хорошо себя чувствуешь?

Прислушиваться к своим глубоким внутренним ощущениям не стоило: всё лежит на поверхности:

— Да, чувствую себя хорошо!

— А ведь именно сегодня тебя бросил любимый человек. Именно сегодня, всего-то каких-то семь часов назад тебя бросил человек, которого, как ты считала, ты любишь больше всего...

— Я не понимаю, Эрик, ты хочешь заставить меня чувствовать стыд?

— Вовсе нет! О чём ты? Я думал, ты поймёшь кое-что другое... и ты, я думаю, поняла...

Единственный глаз Эрика строго посмотрел мне прямо в душу, заглянул в самые недра моего сознания. Таким взглядом можно прожигать насквозь, если вдруг возникнет желание.

А что же я поняла? Он имеет в виду именно те самые шальные мысли, которые я категорически отказываюсь признавать? Всего лишь четыре простых и коротких слова...

Эрик продолжает ждать...

С моих губ сорвалась совсем простая фраза. Я даже и не ожидала, что признаться в этом прямо сейчас будет так просто:

— Я его не любила.

— И он тебя не любил, вы оба не любили друг друга... Случайный контакт, случайные отношения, обречённые на расставание и боль... Почему же ты сразу этого не поняла, когда между вами только начало что-то налаживаться. Ошибка многих — отключать голову, когда начинает говорить сердце... Если не хочешь больше вот так же плакать в парке, будь более внимательна к окружающим тебя мужчинам...

— Да, второй раз ты уже можешь не появиться... Но, этот твой взгляд на отношения... Я не могу его принять! Он слишком категоричен! Так нельзя жить!

— У меня вышло! — пожал плечами Эрик и спрятал руки за спиной, — И ничуть не жалею.

В том весь Эрик — везде и всюду быть не таким, как остальные. Это вовсе не вычурная показуха, направленная на привлечение всеобщего внимания. Просто он так живёт. Это, конечно же, нагло с моей стороны, но я с уверенностью могу сказать, что отлично поняла этого человека всего за день!

Такой хороший человек. Пусть он говорит иначе, но в нём нисколько не чувствуется матёрого профессионала-психолога. Он просто человек, готовым в меру сил помочь, ради сомнительной возможности попасть в рай...

Жаль, что его дни практически сочтены...

Я поднялась из лежачего положения и села на диване. Эрик моментально присел рядом. Он просто сидит рядом. А мне просто хочется обнять его и прижаться покрепче...

А что потом? Ему придётся уйти. А если он не уйдёт, то всё равно жизнь его продлится недолго... Что в итоге? Расставание неизбежно, неизбежна боль. Разве не об этом мне только сегодня говорил Эрик?

Сегодня... Казалось, что прошло не меньше недели с того момента, как ко мне в парке подошёл легко одетый блондин с повязкой на глазу. Стремительная смена событий набросилась на мою размеренную жизнь, словно кошка на клубок ниток, спутав их все в чудовищные узлы...

Всё в голове перепуталось...

Мы сидим молча.

Ближе к полуночи позвонила Минди. Телефон разрывается, как сумасшедший. Я подняла узкую трубку, из которой тут же полился взволнованный голос подруги:

— Катарина! Катарина! Как ты? Почему к телефону не походила?

— О, привет, Минди. Не знала, что ты звонила...

— Как ты? — не могла успокоиться моя рыжая подруга.

— Всё в порядке, поверь.

— Что у вас там с Гарри случилось?

— Мы расстались...

— Что? — голос Минди взвизгнул, как лопнувшая струна, — И ты так легко об этом говоришь! А ещё врёшь, что у тебя всё в порядке!

— Минди, — решительно остановила я подругу, — Всё действительно хорошо: меня это почти не задело. Тут так вышло, в общем, я поняла, что вовсе его не любила. Он всё это время был мне не нужен...

— Два месяца, Катарина! Вы же встречались два месяца! И тут вдруг 'не нужен'? Я тебя не понимаю...

— Ничего страшного, я себя сама не совсем понимаю... День выдался необычным...

— В каком смысле? — недоверчиво проворчала рыжая.

Я украдкой оглянулась на Эрика.

— У психолога была! — а ведь почти не соврала, — Он быстро вернул мне благостное расположение духа!

— Да? Знаешь, Катарина, совсем не ожидала, что так обернётся, и всё это...

Она некоторое время молчала в трубку.

— Ладно, Минди, спасибо, что позвонила, но, знаешь, я очень сильно устала. Встретимся завтра на работе.

— Хорошо, Катарина, до завтра...

Я повесила трубку, звякнувшую рычагами. Этот звонок оказался спасительной нитью — я так глубоко погрузилась в собственный мир диких мыслей, что плохо стала различать реальность...

Но нет — я дома. Вот рядом со мной сидит Эрик, он ещё не ушёл. Уставший блондин откинулся на спинку дивана и мурлыкает себе под нос какую-то мелодию...

Прервавшись, он с интересом спросил:

— Это твоя подруга?

— Да, её зовут Минди.

— И вы вместе работаете?

— Да, составляем и продаём букеты...

— Флористка! — задумчиво воскликнул Эрик, — А я-то всё думал, что ты парфюмер! А это были всего-то ароматы цветов...

— Эрик! — вырвалось из меня, — Я хочу знать, кем ты работаешь!

Блондин застыл с отстранённым лицом. Он думал, что давным-давно отгородился от этого вопроса, но не тут-то было! Я и не думала упускать возможность разузнать об Эрике как можно больше.

Главная тайна этого человека с пиратской повязкой — его работа!

— Я ведь как-то сказал, что работаю психологом, — нарушая обещание, начал юлить Эрик.

— Если честно, ты сказал, что твоя профессия тесно связана с психологией, а это не одно и то же! Ещё ты сказал, что то, чем ты занимаешься, опасно!

— И я не врал: всё это действительно может быть опасным для тебя! — на лице Эрика впервые появилось выражение лёгкого страха...

— Я не боюсь!

— Потому что не понимаешь, о чём говоришь...

— Так расскажи!

— Да как же ты не поймёшь, Катарина! — начал повышать голос Эрик.

— Не забудь про обещание...

Эрик смолк на полуслове, застыв с открытым ртом. Захлопнув его со звонким щелчком, он недовольно замотал головой, хлопнул себя по коленям и поднялся. Скрестив руки за спиной, блондин начал вышагивать по комнате. На лице его застыла сосредоточенность, смешанная с досадой...

Он определённо не ожидал такого...

— Я расскажу только при условии, что ты не проболтаешь никому!

— Я обещаю! — честно ответила я.

— Много же обещаний для одного дня, — Эрик, то ли сразу поверил мне, то ли решил расслабиться, но моментально повеселел и даже стал улыбаться.

Он продолжил расхаживать по комнате и остановился только у полки с пластинками.

— Ты, возможно, знаешь, что город делят между собой мафия семьи Фуокозо, преступная организация Ротвейлера и ряд крупных уличных банд. Так вот, я являюсь членом мафии!

Пожалуй, что-то подобное я и подозревала: раз уж знать о профессии Эрика опасно, то она явно тесно связана с правительством или криминалом. Для работы на правительство Эрик имеет слишком вызывающую внешность, так что догадаться оказалось несложно.

Но зато теперь в моих венах порядком увеличилось адреналина! Одно дело — догадываться, и совершенно другое — осознавать, что в шаге от тебя стоит самый настоящий террорист.

Меж тем, Эрик продолжил рассказ:

— Какое-то время я действительно был психологом, но судьба сыграла со мной злую шутку, подсунув в клиенты видного в клане мафиози. Я быстро смог помочь ему, и тот моментально растрепал обо мне в верхах! Помнится, приехала машина, меня посадили на заднее сиденье и увезли к себе, заставив заниматься своей прямой обязанностью. Так где-то год я просто лечил бандитам мозги...

Потом всё изменилось — меня заставили работать с всякими там людьми, которые клану Фуокозо были не очень приятны, однако могли что-то важное нашептать на ухо. Используя свои психологические методы, мне пришлось развязывать им языки, отличать правду ото лжи, находить те абстрактные точки, на которые следовало давить.

Дальше было только интереснее: приходилось изучать анатомию, отрабатывать технику запугивания, методы сильного давления и, как следствие, научиться разного рода пыткам... Не всякого человека можно расшатать настолько, что он начинает говорить правду.

В конечном итоге, теперь я в клане мастер по допросам и, по совместительству, палач. Теперь ты понимаешь, Катарина, что любое твоё неверное слово, касательно того, что я только что рассказал, может привести к тому, что именно я вынужден буду тебя убить...

— Я это понимаю... — осипшим голосом ответила я.

Эрик посмотрел на свои наручные часы. Выражение его лица стало довольно равнодушным и отчуждённым. Он, бесспорно, желает поскорее уйти и никогда больше не встречать. Ему неприятна вся произошедшая ситуация...

— Сожалеешь, что спросила?

— Нет, — не раздумывая ответила я, — Нисколько не сожалею!

Эрик насторожено взглянул на меня, прищурился и через несколько секунд на его лице расплылась широченная улыбка. Он, очевидно, ожидал больших проблем с раскрытием его тайны...

Напрасно. Сегодня со мной вообще не должно возникать трудностей!

Провести эту ночь с тобой,

Как в том старом свидании,

Вспоминать былое под луной...

Вот оно — моё желание!

Посетить наше старое кафе,

То, где играют цыгане

Танцевать до окончания дня

Вот оно — моё желание!

Мы поднимем бокалы с вином,

Я буду смотреть в глубину твоих глаз,

Я буду чувствовать касание твоих губ

И ощущать их нежный вкус.

Слышать, как ты тихо шепчешь,

Когда настало время прощанья:

'Дорогой, я буду любить тебя вечно!'

Вот оно — моё желание!

(песня Патрика Нигельмана 'Моё желание', пластинка 'Тринадцать лун')

— А как ты... — конец моего вопроса съела внезапная немота. Я непроизвольно озвучила возникшую в голове шальную мысль, но, к счастью, своевременно успела замолчать.

— Как я потерял глаз? — легко догадался Эрик.

Я смущённо отвела взгляд, поскольку искренне считаю, что спрашивать человека о таком крайне невежливо. Нельзя заставлять человека вспоминать о неприятных страницах их прошлого...

— Ну, да...

— Это, — Эрик пустился в воспоминания, нисколько не обидевшись, — Это было во время одного допроса. Ко мне доставили одного амбала: не меньше двух метров высотой, широкий такой, исподлобья всё время смотрит. И глаза я его дикие хорошо помню — настоящий сатана! Он проник на одну нашу точку и убил там двоих голыми руками!

Его вскоре скрутили, начали избивать ногами, сломали ногу, руку и восемь рёбер. Потом нацепили на руки и ноги наручники и привели ко мне — нужно было разузнать, откуда он появился, зачем и кто его нанял. Я пытался спрашивать, но он молчал, как немая рыба. Пришлось взять нож...

Помню, как колол его в болевые точки, а он лишь мычал сквозь зубы. А потом вдруг разорвал цепь наручников, выхватил у меня нож и попытался ткнуть в лицо! Еле успел отскочить, но глаз он мне задел... Спасти его уже было невозможно, так что я с тех пор неразлучен с повязкой.

— Досадно... Так хотелось бы посмотреть на тебя без неё...

— Могу тебе это устроить, — Эрик потянулся к повязке.

— Нет, нет! — я отвернулась и замахала руками, стараясь остановить одноглазого, — Я имела ввиду тогда, когда ты ещё не был травмирован.

Эрик бодро рассмеялся, убирая руку от чёрной полоски ткани, закрывающей пустую глазницу.

— Я знаю, просто пошутил! Но, по правде говоря, время уже позднее, думаю, и тебе, и мне пора забыться сном! Конечно, было очень приятно быть сегодня с тобой!

— Мне тоже, Эрик! — жалко было отпускать его, хоть и придётся.

Я поднялась, чтобы проводить блондина. Эрик сделал шаг в мою сторону:

— Но, перед тем, как уйти, я должен предложить тебе ещё один тест, — психолог достал из кармана прямоугольник из картона, — Здесь другая картинка — скажи, что на ней видишь, Катарина?

Я приняла из его рук картонку и внимательно посмотрела на неё: похожие хаотичные пятна самых разных цветов. Эти аляповатые мазки складывали собой что-то совершенно невообразимое...

Я озвучила все одну из сотен приходящих на ум ассоциаций:

— Вижу здесь море, солнце скрывается над горизонтом, а в небе, совсем низко над водой, летают чайки... или это летучие рыбы...

Эрик довольно улыбнулся и забрал из моих рук карточку. Его голубой глаз азартно сверкнул в свете люстр...

— В чём дело? — недоумённо захлопала я глазами, повторно улыбаясь вслед за ним.

— Видишь ли, всё случилось именно так, как я и планировал. Ассоциации с изображением в парке помнишь? Тогда ты не поверила, что они вызваны негативным восприятием окружающего. Так вот, сейчас я предложил тебе то же самое изображение...

Эрик Пансмакер ушёл ровно в полночь. Он навсегда покинул мою жизнь, оставив немало тем для размышления. Его философия, оставшаяся в моей голове, безусловно, изменит мою жизнь.

Я сижу на подоконнике, прижавшись лицом к ледяному стеклу. С той стороны ночь. Как только наступила среда, в небе закружились первые снежинки...

Навеки ваша, Катарина!