— Меня Любомира домой отпускает, — сказала Ромашка. — Говорит, через три дня праздник, и лучше мне вернуться в Вестовое, подготовиться, да тетушке Зване помочь. Так что утром я уеду. У соседки Любомиры гостит старшая дочь с семьей. Завтра они домой поедут, в Долину Ручьев, заодно и меня подвезут.
Серые глаза Ромашки вопросительно посмотрели на Мирослава:
— А ты с нами поедешь?
— Нет, Ромашка, я попозже буду.
Девушка нахмурилась — ей оставалось лишь надеяться, что он все-таки приедет. Хотя, возможно Мирослав не хочет встречаться с отцом? Может, они настолько сильно поссорились? Этого Ромашка не знала, как не знала и всех подробностей отношений воеводы с сыном. Когда-то Мирослав сказал, что отец считает его трусом, и Ромашка никогда бы не решилась расспросить Мирослава хотя бы почему. Правда, как ей казалось, Мирослав и сам этого не знал.
Наутро Ромашка быстро попрощалась с Любомирой, с ученицами мудрейшей и села в повозку Люта и Веры из Долины Ручьев, где, кроме мужа с женой, находилось еще двое маленьких темноволосых мальчиков. Вскоре повозка неторопливо покатила по дороге вдоль реки, оставляя позади и Родень, и Мирослава, вышедшего проводить девушку. "И снова мы даже не простились как следует, — думала Ромашка, и тут же утешала себя: — Так ведь это всего на несколько дней. Даже меньше". Но зная, что жизнь часто бывает непредсказуема, Ромашка почему-то вновь ожидала подвоха.
В последние дни у Мирослава действительно было много дел — наставник поручил ему приглядывать за новыми учениками, помогать им, и Мирослав полностью отдавался этому занятию. К тому же с наступлением тепла надо было подправить крышу и стены двухэтажного дома для занятий, резьбу над крыльцом, подновить краску на ставнях, с которых улыбалось искусно вырезанное, подкрашенное красным и желтым, лучистое солнце. Всем этим занимались сейчас в основном Мирослав и Сивер: первый был здесь вынужденным гостем, которому в настоящий момент больше некуда было податься, второй жил тут постоянно — другого дома у Сивера пока не было.
Накануне праздника, на который жители Вестового и многие роднянцы собирались отправиться в Долину Ручьев, Сивер нашел Мирослава во дворе — сын воеводы подкрашивал ставни. Сейчас он как раз засунул за ухо тонкую кисточку с красной краской на ворсе, а широкой зарисовывал солнечный диск ярким желтым цветом.
— Ты домой-то собираешься? — угрюмо поинтересовался Сивер.
Мирослав оглянулся и улыбнулся. Видимо, настроение у него было хорошее.
— Собираюсь.
— А на праздник?
— И на праздник.
Мирослав вынул из-за уха кисть и аккуратно обвел круг тонкой красной полосой.
— А ты? — спросил он, снова оборачиваясь к Сиверу.
Сивер повел плечами и сел на лавку неподалеку. Сегодня он чистил и натачивал лопаты, плуги да бороны, что находились в хозяйстве у старейшего, и вроде не устал, а настроение отчего-то было совсем никудышнее.
— Я тут останусь, — ответил Сивер. — А ты езжай лучше сейчас, а-то еще разберут всех лошадей — как потом доберешься?
— Я уже договорился — подвезут, — ответил Мирослав.
— Смотри, — хмыкнул Сивер. Поглядел в яркое, теплое небо и почувствовал, что эта радостная голубизна в белоснежных пушинках облачков необъяснимым образом его раздражает. Как и довольная улыбка на безмятежном лице собеседника.
— Завтра, значит, поедешь? — глухо протянул Сивер и зачем-то озвучил вдруг пришедшую ему в голову мысль: — Снова-таки с отцом не поладил...
Мирослав обернулся и внимательно посмотрел на Сивера вмиг посерьезневшими глазами. "Ну, ясно ведь, не мое это дело, — Сивер поморщился, недовольный самим собой. — Чего, спрашивается, лезу?" А его собеседник отвернулся и вновь принялся разукрашивать солнце на ставнях, да только уже без прежнего энтузиазма.
— Почему ты так решил? — спросил он.
— Как сказать, — Сивер пожал плечами. Он отчего-то ощущал себя виноватым, и только потому соизволил дать ответ: — Дома ведь давно не был, а как вернулся — так на следующий же день сюда пришел. И больше домой не ездил.
Ответ был принят. Мирослав кивнул, давая понять, что услышал слова Сивера, провел последнюю полосу красной кистью и, подхватив баночки с красками, ушел.
"Теперь, небось, будет думать, кто еще кроме меня догадывается, почему это сын воеводы домой не спешит, а постоянно в Родне находится, — вздохнул Сивер, глядя вслед своему вроде бы недругу с непонятным сожалением. — Ну да на этот счет ему волноваться не стоит — не все ведь таки проницательные, как, например, я. Остальные-то решили, что он тут из-за Ромашки".
Сивер тоже поднялся с лавки и пошел в дом. У него было чем заняться до захода солнца — вот уже несколько дней Сивер в свободное время делал корабль. Нет, конечно же, не настоящий, не такой, на котором можно плавать самому, а небольшую — всего-то в локоть длиной, — но искусно выполненную копию самого красивого из камских кораблей. С чего бы это ему понадобилось делать подобную совершенно бесполезную — разве что ребятне подарить — вещь? На этот вопрос Сивер и сам не мог, а вернее не хотел отвечать. Корабль был уже почти готов — только вот завершить резьбу на корме да мачту поставить и парус... На парусе, наверное, лучше всего солнце нарисовать, но вот как раз рисовать Сивер не умел. "Ничего. Солнце она и сама нарисует" — мелькнула мысль, и рука с резцом на мгновение замерла. Сивер вздохнул — все-таки приходилось признаться хотя бы самому себе, что с самого начала он собирался этот корабль подарить. И не кому-нибудь, а городской Ромашке, которая до недавнего времени вообще не видела кораблей.
Мирослав вошел без стука — в доме наставника не принято было стучать в дверь — и тут же уставился на деревянный кораблик. Улыбнулся.
— Тебя наставник к себе зовет, — сказал он.
Чувствуя, как подступает волной раздражение на так некстати появившегося Мирослава, Сивер встал и подошел к двери. Теперь ему оставалось только надеяться, что Мирослав не спросит, для кого он мастерит эту игрушку — такие вещи для себя обычно не делают, только на подарок. Мирослав и не спросил.
Привычка вставать вместе с солнцем у многих поселян вырабатывалась с раннего детства. Вот так и Мирослав открыл глаза, едва только погасли звезды, и первые солнечные лучи осветили серое небо. Спустился вниз, умылся, потом вернулся в свою комнатку, подхватил дорожную сумку и вышел на двор.
Возле конюшен уже собралось несколько семей, но старый Ветин с сыном, невесткой и внучками уже ждал его у дороги. Запряженные в повозку две рыжие лошадки фыркали и трясли гривами, готовые отправиться в неблизкий путь.
Внучек у старого Ветина было трое. Старшая из них, красивая молодая девушка, изредка смущенно поглядывала на Мирослава и Зоряна, еще одного попутчика. Младшие же — смешливые девчушки со звонкими, как колокольчики весенней капели, голосами, ничуть не стеснялись посторонних мужчин и почти всю дорогу требовали рассказывать им сказки.
— Цыть, малышня! — прикрикивал на них отец и, добродушно улыбаясь, рассказывал Зоряну и Мирославу: — Они нас с женой уже умучили — все просят рассказать им что-нибудь новое, интересное, да чтобы про страны далекие, про края неведомые. А мы-то и не путешествовали вовсе — разве что от Родня до Дубнянки, да в Каму разок съездили. Я тогда девочек с собой брал — ох им и понравилось! Теперь все мечтают сами по миру поездить, посмотреть, как в других землях люди живут.
Девчушки все не унимались, но после полудня их сморило, и любопытные щебетуньи улеглись рядышком и уснули. Как раз проезжали Вестовое...
Людей в поселке было немного — видимо, все, кто желал попасть на праздник, уже выехали в Долину Ручьев. Мирослав нашел взглядом отчий дом на берегу Родны и долго смотрел — не появился ли во дворе его мать. Но крыльца от дороги видно не было, а возле дома так никто и не показался. "Может, тоже уехали?" — подумал Мирослав. Дом Тура едва-едва было видно за деревьями, но уж тетушка Звана наверняка позаботилась, чтобы ее дети — и родной сын, и приемные — попали в Долину Ручьев как раз к началу празднества. А вот Ветин, кажется, не слишком торопился, и старшая из его внучек начала уже волноваться, тихонько шептала матери что, мол, опоздаем. И хотя по всем прикидкам повозка старого Ветина должна была достигнуть Долины Ручьев как раз ко времени, у Мирослава появилось стойкое предчувствие, что они, и в самом деле, опоздают. Ему-то, в отличие от молоденькой светлокосой девушки, волноваться было бы нечего, если б Мирослав не знал, что Ромашка будет ждать его. Ждать, опасаясь, что он может и не приехать.
Когда послышался негромкий треск и повозку тряхнуло, а потом накренило вбок, Мирослав не слишком удивился. До Гористого было еще минут пять-десять ходу, и он сам вызвался сходить в поселок да принести все, необходимое для починки.
Ветер, колыхавший укрытые молодыми листьями ветви, сегодня улегся, и с самого утра в Долине Ручьев погода стояла ясная, солнечная, воздух был тих, и лишь изредка легкая рябь тревожила широкие разливы. Когда время перевалило за полдень, люди стали собираться поближе к берегу Родны, сложили ветки для костра, вынесли длинные деревянные скамьи да подкатили бревна, чтобы было где присесть. В радостных хлопотах как-то не сразу заметили, что солнце уже приблизилось к горным вершинам, и наступил вечер.
Кто знает, что добавляла в чистую, взятую из ручья воду бабушка-ведунья, да только срезанные под полуденным солнцем яркие желтые одуванчики не потемнели и не закрылись. Девушки разобрали их и, уложив букеты на подолы платьев, сплели каждая по венку. К тому времени уже все парни и молодые неженатые мужчины из ближайших поселков собрались там же, на зеленом берегу в Долине Ручьев, и, изредка переговариваясь и озорно поблескивая глазами, наблюдали за девушками, ждали...
Сердце Ромашки подпрыгивало каждый раз, когда кто-то называл ее по имени — все казалось, что это Мирослав наконец приехал. Но его по-прежнему не было видно, и девушка с каждой минутой все отчаянней надеялась, что вот-вот он появится, и все меньше верила, что надежда эта осуществится. "Может, наставник его из Родня не отпустил? Или в пути задержался? Всякое ведь может случиться" — так уговаривала себя Ромашка, слушая веселую музыку и смех, глядя, как девушки подходят к своим избранникам, скромно потупив глаза, как парни наклоняются, и им на головы опускаются ярко-желтые венки. Некоторые девушки не решаются подойти первыми, и тогда парни сами шутливым тоном просят подарить венок. Чаще всего девушки соглашаются.
— Да приедет он, точно приедет, — успокаивающе пробасил Тур. Он тоже вглядывался в мелькание нарядных вышитых сорочек и девичьих платьев, вглядывался так же внимательно, как и Ромашка. Наверняка волновался.
Веселинка тоже пока никому венка не подарила. "Наверное, ждет кого-то, как и я? Или попросту не решилась?" — гадала Ромашка, пока ее подруга неторопливо приближалась с венком в руках, опустив глаза. "Расстроилась, наверное" — заключила Ромашка, взволнованно глядя на подругу. Та остановилась в шаге от Ромашки и подняла лицо — щеки Веселинки горели, словно их натерли свежим бураком. И смотрела она вовсе не на Ромашку.
— Это тебе, — едва слышно произнесла Веселинка, смущенно глядя на Ромашкиного названного брата.
Тур тоже вдруг покраснел и растерянно замер, уставившись на желтый венчик в девичьих руках. Руки Веселинки дрогнули, и потрясенная Ромашка поняла, что еще секунда — девушка не выдержит и убежит, решив, что Тур отказался принять ее подарок.
Не говоря ни слова, рыжий великан протянул руки, намереваясь принять венок, но передумал и наклонился. Веселинка удивленно моргнула, словно еще не веря собственным глазам, потом медленно и осторожно опустила венок на голову Тура. И улыбнулась, а когда Тур выпрямился и смущенно ответил на ее улыбку, звонко рассмеялась, и в ее смехе Ромашке послышалось облегчение. Но тут Веселинка снова замолчала, и Ромашка, понимая, что становится третьей лишней, тихонько отошла. Тур и Веселинка все еще молча смотрели друг на друга, когда девушка отвернулась и пошла по мягкой траве туда, где журчала Родна.
— Мирослав!
Мать окликнула его в тот момент, когда Мирослав уже разглядел вдалеке широкую фигуру Тура. Обернувшись, Мирослав увидел спешащую к нему Любиму, позади которой, застенчиво улыбаясь, шла соседская Люда. Отца поблизости видно не было.
— Здравствуй, мама.
— Сынок, здравствуй! Что же ты так поздно? Праздник-то давно начался, вон все уже веселятся.
— В пути у телеги ось надломилась, пришлось ненадолго остановиться, — объяснил Мирослав.
Мать вздохнула и грустно улыбнулась.
— Как ты, сынок. Как живешь?
После того, как сын ответил на все ее вопросы, Любима помолчала немного, глядя на Мирослава, и сказала негромко:
— Как давно я тебя не видела... Может, поговоришь с отцом, а, сынок? Негоже ведь так, поселился в Родне у наставника, словно нет у тебя родного, отчего дома. Сегодня, все-таки, праздник, вдруг и помиритесь.
Мирослав молча покачал головой и оглянулся, снова пытаясь найти глазами Ромашку или хотя бы ее названного брата. На этот раз не получилось.
— Ищешь кого? — спросила мать. Ее проницательный взгляд лучше любых слов мог сказать, что Любима точно знает, кого пытается разглядеть ее сын. А еще Мирослав понял: мать очень надеется, что он не спросит ее про Ромашку. Отвечать ему не пришлось — звучный девичий голос позвал его по имени:
— Мирослав!
Это Людмила подошла, поздоровалась, потупила на миг ореховые глаза. Венка своего она еще никому не подарила: может ждала, что избранник первым подойдет или попросит... Над этим Мирослав не стал размышлять. Он ответил на приветствие и снова обернулся к матери.
— Я пойду, мама.
— Куда? — растерянно спросила мать. — Мирослав, неужели Ромашку городскую ищешь?
Он кивнул, не заметив, как побелело и вытянулось при этом лицо соседки Люды. Мать не стала его задерживать, только глаза воеводиной жены были теперь совсем печальными.
А Мирослав пошел к реке, туда, где шумно веселилась молодежь, где особенно звонко звучала музыка и песни. Тура он увидел издалека, а рядом с ним — довольную Веселинку: они стояли под раскидистой шелковицей, держась за руки и, кажется, не замечали никого и ничего вокруг. Мирослав не удивился, лишь улыбнулся и подумал, что не будет им мешать, к тому же в поле его зрения как раз попала удаляющаяся вдоль речного берега светлая девичья фигурка. В сумерках невозможно было бы сказать наверняка, кто это, но ни у кого из поселянок не могло быть такой короткой косички.
Прежде, чем Мирослав смог приблизиться и убедиться, что это действительно Ромашка, девушка скрылась из виду за растущими у воды абрикосами. Ее светлое платье мелькнуло и исчезло среди окутанных сумраком ветвей. Мирослав прибавил шагу, и вскоре сам оказался в абрикосовой роще. Он шел тихо, как привык ходить по лесу во время охоты, и наверное потому, когда извилистая тропка вывела его к берегу, стоящая на пригорке девушка не услышала его шагов. Так и есть, Ромашка... Голова чуть опущена, словно девушка крепко о чем-то задумалась, плечи поникли.
