Скальпель, общий

Скальпель. Проект Шамбала.

Хаос, Хаос, о милый юноша, милая девушка, ангел отчаяния, влюбленные, друзья и прочие игрушки... Хаос, Хаос.

Доволен.

Роджер Желязны "Доннерджек"

Шурх, шурх...зеленая травинка щекочет носик...шурх...маленькая мышка привстала на задние лапки и, втянув воздух, принюхалась... внезапно сорвалась с места. Мимо давнишнего беличьего схрона, вниз, туда, откуда так сладко тянет едой...в маленькую норку под корнем старой сосны...вниз, вниз, вниз!

Странный запах...Что? Какая странная норка!

Дзвень! Тонкая стрела вонзается в мышь...ее поднимают за хвост, осматривают и чей-то голос произносит:

-Надо же, как повезло! Доктор давно просил материалов для исследований!

Шаги и голоса удалялись...

Если бы мышка была в сознании, она бы удивилась, зачем в норе, блестящей и холодной, столько двуногих в форме?

На сверхсекретной базе "Уран" начиналось утро. Шел 1950 год.

ПРОЛОГ

Полковник Андреев смотрел на хрупкого юношу-альбиноса сидящего на краешке стола.

Он, небрежно закатав рукав и чуть-чуть прикусив губу, плавным движением профессионала вводил тонкую иглу шприца в вену. Доктор прикрыл глаза и в этот момент даже немного походил на человека... Но момент прошел, и вот перед полковником снова находился демон...холодный и расчетливый, безразличный и...гениальный.

Легким движением вынув иглу, Доктор прикоснулся к стеклу. На прозрачной поверхности осталась капля— темная, похожая на густой сок вишни... Она матово блестела в оранжевом свете ламп, слегка трещащих, как сухие поленья. Полковник уже не раз наблюдал за ученым: его эксперименты обычно бывали пугающими даже для много повидавшего полковника...Он боялся альбиноса, хотя не признался бы в этом даже себе; он, герой войны и один из лучших офицеров — боится? Боится этого ученого? чушь! Но, тем не менее, он боялся. Он боялся этих алых глаз, того, как они холодно и ... расчетливо? смотрели на него...Казалось он изучает его, как ту белую мышь, что принесли сюда...И еще иногда казалось Андрееву, что краем глаза он видит взгляд, взгляд столь знакомый с войны, и столь не свойственный бесчувственному Доктору, что военный списывал его на воображение и старые раны — ненависть, нет, Ненависть, так на него смотрели лишь однажды, и он запомнил это навсегда — мать и ее ребенок, мертвый ребенок...и взгляд.

Следя за замершим у микроскопа ученым, полковник не думал, лишь наблюдал. В этой, по — больничному стерильной комнате, было невозможно думать, казалось, что в этом чуть пряном воздухе мысли материализуются, выплывут чудовищами из подсознания и лягут у ног хозяина этого места...Нет, лучше стараться думать поменьше.

Вдруг что-то неощутимо изменилось, пахнуло безумием, и Доктор согнулся, как будто бы от нестерпимой боли. Полковник было метнулся к нему...но замер. Когда тот, кого называли доктором Скальпелем, разогнулся и поднял свое лицо, полковник замер в ужасе. Искаженное как будто в гримасе боли и ненависти, полыхающие безумием глаза...А потом из щели, в которую превратились красивые, по-аристократичному тонкие губы юноши, вылетел звук, более похожий на клекот стервятника, на хрип умирающего, но не на человеческую речь...Любой, кто бы зашел сейчас в лабораторию, решил бы, что доктору плохо, но полковник знал — так любимец Сталина и гениальный ученый смеялся, смеялся от души... Он смеялся, безумец, и хриплый клекот и судороги горла были болезненными, как у умирающего. Клекот стервятника, почуявшего добычу, или карканье ворона, предрекающего беду...И он смеялся, гениальный безумец, гордый и беспринципный человек, человек, в глазах которого, казалось, пересыпались песчинками Время, слова, мысли, дни и ночи, золото и грязь, жизнь, обращающаяся черным вороном, и смерть, рожденная зеленым ростком...Смеялся негромко, но срываясь, хрипом ворона, отвратительным до дрожи и содрогания...

-Господи помилуй,— прошептал идейный атеист и, подавив отвращение, подошел к Скальпелю. Тот не обращал ни малейшего внимания на Андреева, как будто бы был один.

-Доктор, вам...хорошо?

Смех как обрезали. Ученый поднял глаза на подошедшего. Половник отшатнулся, наткнувшись на холодное спокойствие еще недавно бесновавшегося Доктора.

-Все хорошо, не надо...беспокоится...

"А я и не беспокоюсь, работа такая"— говорили карие глаза Андреева.

"Знаю"— отвечали рубины. Глаза...Офицер вспомнил, как он увидел их впервые.

Это было на приеме у Сталина, только закончилась война и молодой полковник, герой, вернулся в Москву. Его вызвали к Самому для получения нового задания— охраны. Еще никогда военные не получали такого бесполезного занятия.

Там он и увидел его. Перед Иосифом Виссарионычем дрожали все, а хрупкий блондин сидел на подлокотнике кресла, небрежно закинув ногу на ногу, болтая нечищеным ботинком и вертя как веточкой острым скальпелем. Его накрахмаленный ослепительно-белый халат совершенно не вязался с его остальным видом — лохматые пряди пепельно-снежных волос, неровно постриженные и всклокоченные после сна, пятно чернил на брюках...

А потом блондин повернулся. На белом, как лист дорогой бумаги, лице, как два входа в бездну, горели глаза. Алые радужки, казалось, прожигают тебя, проходят во внутрь и расчленяют душу. Полковник не мог заставить себя не смотреть в эти глаза, он никогда не видел такой красоты...

-Что, военный, влюбился?— смех, хриплый, как карканье. Гримаса, означающая, наверно, улыбку.

...и такого уродства.

— Я рад, что вы уже познакомились.

Уже прошло 5 лет. А полковник все еще не определился...

-Здесь я закончил. Мне нужно отзвониться в Кремль. Поднимемся?

-Все, что вам угодно.

Ученый подошел к столу, небрежно проведя рукой по разброшенным бумагам, остановился у ряда разнообразных склянок и пробирок, наполненных где-то прозрачной, а где-то мутной, даже с тяжелым осадком, жидкостью... Его тонкие и изящные, как у художника или музыканта, пальцы скользили по стеклу, как будто играя никому кроме не слышимую мелодию, странную, рваную... Он перебирал их, одну за другой, казалось, он что-то искал, искал среди стекла, а не найдя, среди стоящих ровными рядами книг...

А полковник невозмутимо наблюдал, уже не пытаясь понять, о чем думает этот невозможный человек. Он давно отбросил попытки понять Доктора, он знал, что если кто и сможет понять его, то это будет точно не он, Андреев был слишком нетерпелив, слишком импульсивен — он не мог ждать...да и определиться, хочет ли он узнать тайны, скрываемые за ледяными рубинами глаз.

"Да, все, что вам угодно... Вы знаете, что я сделаю все, все, что Вы прикажете, и отлично этим пользуетесь... я так и не знаю, как к вам...к тебе...к вам относится. Боятся? Ненавидеть? Жалеть? Восхищаться? Не знаю..."— думал Василий Сергеевич Андреев, полковник и личный охранник безумного в своей гениальности ученого. Он отстранено наблюдал, как доктор собирает свой чемоданчик, черный и блестящий, — без него он никуда не ходил — как заправляет в петельку неизменный скальпель, как белую гвоздику при царском дворе, как подходит к сейфу и достает одну из своих непонятных простому вояке вещиц...эта была похожа на пульт.

Доктор, натянув на хрупкие запястья тонкие перчатки (такие носили хирурги на операциях, но альбинос носил их всегда), повернулся к полковнику и, слегка приподняв брови, произнес чуть слышно:

-Я готов. Идем?

-Конечно.

Легкий щелчок двери. Бесконечна вязь коридоров. Люди— ученые и военные, идущие по ним, радостно улыбающиеся светловолосому военному.

-Здравствуйте, полковник.

И внезапно расширившиеся зрачки. Шаг назад.

-Здравствуйте, Доктор.

-Здравствуйте,— голос, холодный и бесчувственный, такой же, как блеск его скальпеля.

Слыша его голос, понимаешь, почему его боялись все: от простых солдат до действительно высоких чинов...Он был холодным и невозмутимым, тихим и слегка звеняще-хриплым, как лед под тяжелыми военными сапогами...

Тонкие пальцы набирают код на экране. 29-12-1534. Доктор шутил, что это день его рождения. Практически смешно.

Дверь лифта захлопывается, а кабинка, обитая деревом, поднимает их вверх. Доктор в нетерпении настукивает простенький мотивчик на панели из дерева. Это было бы невыносимо, если бы полковник не привык уже к постоянному напряжению, плотной вуалью окутывавшем фигуру ученого.

Стук-стукстук-стук.

Наверху был вечер. Вечер в тайге особенно прекрасен, весь в сиренево-синем сиянии теней и желтовато-оранжевом сиянии закатного солнца...Смутные тени деревьев, шуршание травы и скрип сосен — все сливалось в бесконечный калейдоскоп, и именно здесь нескладная фигура в белом плаще казалась единственно верной...Еще одна загадка тайги.

Доктор размашистым шагом уходил прочь от основной станции к небольшому грузовичку с телефоном, соединенным с Москвой.

-Раз, два, три, четыре,— напевая старую детскую песенку, Скальпель отсчитывал шаги и ласково поглаживал пульт,— пять!

Невесомое касание пульта.

-Вышел зайчик погулять, Пиф-паф!— щелчок пальцами,— Ой-ей-ей!

Взрыв. Летящие осколки, развороченная земля...Пламя, вырывающееся из-под земли, взлетает вверх, перескакивает на сосны...

-Умирает зайчик мой...

Зарево пожара, охватывавшее уже высокие сосны, взлетающее в небо сверкающими искрами, опадающее на твердь белым пеплом...Огромная стена пламени ослепляет полковника, оглушает его...и как ужасно бы это не звучало-завораживало.

-Красиво, правда?— спокойный голос.

Доктор стоял, окутанный ровным алым сиянием пламени, как древнее божество огня и войны с торжествующей улыбкой-оскалом на губах.

"Красиво? Он безумен! Какое красиво! Там же были люди!". В голове Андреева проносились люди, лица, улыбки... "Там же люди!". И как бы ни был прекрасен он в зареве пожара, полковник не мог не испытывать отвращения к этому человеку...нет, к этому существу.

-Ты псих! Убийца! Это отвратительно!

Он поднял глаза и замер. Он снова замер, пораженный красотой убийцы. Но в радужках цвета вишен в мамином саду надежда и восхищение сменяются разочарованием, холодным равнодушием, которого он не видел со времен первой встречи.

И Доктор искривил губы, процедив:

-Я ненавижу военных.

В последнюю секунду своей жизни полковник увидел лишь то, как в алых безднах расцветают сполохи пламени.

И единственной мыслью человека, которого при жизни звали Василием, было — как прекрасно...

-Господин Джугашвили,— томным голосом, растягивая гласные, сказал Доктор, сидя на переднем сидении военного грузовичка и прижимая плечом к уху резную трубку,— ваше задание выполнено.

А потом, повесив трубку и оправив халат, он вытер скальпель о полу и произнес:

-Я разочаровался в вас, полковник...

И остался ждать вертолета и смотреть, как белые хлопья пепла падают на мертвенно-бледное и счастливое лицо полковника ...Как лепестки вишен...

ПЕРВАЯ ГЛАВА

-Что? Что происходит? Вы можете мне объяснить, что вообще происходит?— сказала красивая шатенка в темно-вишневом приталенном пиджаке, недлинной юбке и красивой бледно-розовой блузе. Женщина стояла, облокотившись на стол и гордо расправив плечи. Она была похожа на хищную птицу, в своей гордой самоуверенности и высокомерии готовая соперничать с орлами, уверенными, что летают выше всех и могут не смотреть вверх...

Хелена Дюби была властной женщиной и одним из лучших биологов в мире. И изрядной стервой.

Сейчас она стояла и возмущенно смотрела на сидящего во главе стола мужчину, медового блондина в темно-коричневой форме полковника американской армии.

-Вы что имели ввиду, полковник? Разве не США являются организаторами экспедиции? Что значит осталось подождать русского? Мне сказали...

Сидящий рядом с Хеленой мужчина поморщился. Как не любил физик из Германии женский крик, и, наверное, именно из-за этого у него так и не было жены. Артур был человеком суровым и неразговорчивым, он любил говорить сухими предложениями, без особых эмоций и переживаний, как идеальная машина.

— Фрау Дюби, успокойтесь и послушайте, что нам скажут, прежде чем делать свои выводы.

Он, презрительно взглянув на возмущенную женщину, положил острый подбородок на скрещенные пальцы. Длинные и сморщенные, они были больше похожи на сухие ветви старого дерева, чем на пальцы живого человека, а холодные бледно-голубые глаза смотрели как бусинки дикого зверя. Справа от него сидел совсем молодой парнишка, уткнувшись в толстый том в кожаном переплете. Смуглый паренек с волнистыми черными волосами слегка улыбался так, что на его щеках появились небольшие ямочки. Резко обернувшаяся Хелена, заметив его улыбку, скривилась и произнесла:

-А ты чего смеешься, малыш?

Андреа Валенсиа, флорентинец, все так же сидел, не двигаясь, лишь с тихим шуршанием переворачивая страницы и улыбаясь.

-Эй, я к тебе обращаюсь!

На золотистые щеки парня падали темные тени от длинных ресниц, а мягкий шелк крупных прядей скрывал даже цвет его глаз...Он снова тихо рассмеялся и, подняв голову (у него оказались черные глаза!), произнес:

-Какая интересная теория! Вы, например, знали, что в древнем Шумере был двухпалатный парламент? И еще, один исследователь...

Оглядев недоумевающие лица коллег, парень спросил:

-Вы что-то спросили?

-Да что здесь вообще происходит?— простонала Хелена, садясь на стул и бессильно опуская руки.

-Не хотите ли виски?

Подошедший к француженке мужчина был не просто большим, он был огромен — два метра роста и широкие плечи, длинные, чуть ниже плеча, ярко-рыжие волосы мелкой волной и большие мощные пальцы на массивных запястьях делали его похожим на огромного, смертельно опасного кота. Он был одет в белоснежную рубашку и темно-бордовый пиджак, которые идеально подходили под красивый клетчатый килт, а тонкие золотистые усы и аккуратно постриженная бородка придавали ему изысканно-аристократический вид, и не даром — шотландский археолог был из древнего шотландского рода, знатного и богатого.

-Нет, я пью только вино.

-А я вот люблю. Меня кстати зовут Эйдан, что значит огонь. Мне всегда говорили, что с именем угадали.

Совершенно счастливая улыбка не погасла даже от откровенно недружелюбного взгляда женщины. С другого конца стола раздалось невнятное хихиканье. Азиат, единственный из всех одетый в лабораторный халат, только что вытащивший из ушей наушники, улыбался до неприличия вежливой улыбкой и, смеясь, произнес:

-Какие вы, европейцы, все-таки забавные.

-Да что ты себе позволяешь? Да я сейчас тебе...Да не держите меня!

-Миссис Дюби, успокойтесь...

-Я мисс, полковник!

-Я, кажется, догадываюсь, почему...— Артур снова холодно усмехнулся.

-Что?!

-Пожалуйста, успокойтесь, и я объясню вам, зачем нас всех здесь собрали.

Из-за стола поднялся полковник Брейв, самый молодой полковник США — высокий сильный блондин с небесно-голубыми глазами, как будто сошедший с рекламных плакатов Мальборо. Он, оглядев наконец-то успокоившихся ученых, начал свою речь:

-Наверняка все вы слышали про исследования СС в области древней истории и мифологии, в частности Тибета? Но исследования были заморожены в ходе войны, а после полностью изъяты Советской Россией. Но мало кому известно, что на этом исследования не были прекращены. Сталин и его приближенные продолжали их, основываясь на более ранних выводах и дневниках экспедиций, посланных на Тибет национал-социалистической партией Германии. И название этому проекту "Шамбала".