Ваше время вышло!

— Леди Анибаль просит справедливого суда, Ваше Благолепие, — голос был полон достоинства, его обладательница знала себе цену. Любопытно, ооооочень любопытно.

— Я Вас слушаю. Изложите суть дела, — искорка интереса разгоралась все ярче, обещая превратиться в настоящее пламя. Правда, внешне Отис по-прежнему оставался абсолютно спокоен.

— Конечно, Ваше Благолепие...

Облако серого тумана, грязными лохмотьями простирающееся во все стороны, неподвижно висело в воздухе (воздухе?) и поглощало свет, как прожорливое чудовище, дорвавшееся до пищи. Темно? Непроглядная ночь, прибитая гвоздями времени к самой плоти мироздания, служила отличным фоном... Туман зашевелился, лохматые края облака обернулись стремительно утончавшимися щупальцами, неистово дергающимися, словно листья на ветру. А затем все вдруг замерло, буквально на несколько секунд, после чего медленно, очень медленно облако вновь начало менять форму, разорванные края потихоньку обретали былую целостность, да и сам туман будто сжимался, уменьшался в размерах...

Когда все закончилось, Отис увидел зеркало... вот только в нем отражалось чужое лицо.

...когда я вошла в зал, то услышала какой-то шум. Мне это показалось странным, в нашем замке все добропорядочные слуги уже спят, да и никто из членов семьи бессонницей не страдает. Знаете, у нас ночью так тихо — сидишь и не единого звука...

— Ближе к сути, пожалуйста, — когда истина известна, лишние подробности утомляют. И это тоже часть платы, правда, лишь незначительная часть.

— Хорошо, — девушка оскорбилась, но старательно маскировала свои настоящие чувства. — В дальнем углу зала я заметила какую-то тень, когда же приблизилась, оказалось, что это молодой мужчина, совершенно мне не знакомый. В руках он держал серебряное блюдо — одна из семейных реликвий, знаете ли, моим родителям очень дорога эта вещь. Я, конечно же, окликнула вора, но он тут же набросился на меня и стал покушаться на мою честь.

— Неужели? Как интерееееесно... и что случилось потом?

— Потом, Ваше Благолепие, на шум борьбы прибежали слуги и скрутили негодяя. Он, конечно же, всячески отрицал свою вину. Собственно, только по этой причине я стою сейчас перед Вашим Благолепием.

— Понятно, — Отис слегка склонил голову. — Я услышал достаточно, Леди Анибаль, но где же обвиняемый?

— Он тут, Ваше Благолепие, — девушка тряхнула головой, так что роскошная копна волос черным водопадам обрушилась с плеч.

А она красива... даже слишком. Отис осторожно, так, чтобы никто не смог заметить, сжал зубы. Да, память так просто не убить, остается лишь с переменным успехом загонять воспоминания поглубже... Судья силой воли отбросил посторонние мысли, вновь обращая все свое внимание на рассматриваемое сейчас дело.

— Я здесь, Господин Последний Судья, — молодой человек, совсем еще юноша, одетый в скромный, но очень аккуратный костюм, приблизился к Отису. — Я пришел просить справедливости.

— Да? Я полагал, что все мы присутствуем в этом месте с подобной целью, — судья изобразил улыбку. Насквозь фальшивую. — Вы слышали, что сказала Леди Анибаль, юноша?

— Да! Это... это все неправда! Все было не так! — пылко произнеся эти слова, обвиняемый вдруг густо покраснел, немало удивив окружающих. Всех, за исключением Отиса и Анибаль.

— Ага. Значит, все было не так? А как все было? — осведомился Господин Последний судья, ласково взирая на обвиняемого. — Рассказывайте, юноша, не стесняйтесь.

— Я... я не вор! Я проник в замок тайком не потому, что хотел стащить что-то ценное, меня пригласила одна леди... Леди Анибаль. Мы встречались так не первый раз... но леди посчитала, что тот раз будет последним. Мы поссорились... Я... Я виноват, я сказал много плохих слов... я бы не в себе... Как я мог так говорить с ней?!... Нет мне прощенья!

— Не отвлекайтесь, юноша, не отвлекайтесь.

— Хорошо... Итак, мы поссорились, я очень нелестно отозвался о леди, на что она сильно обиделась... Анибаль перестала владеть собой, понимаете? И... и начала бросать в меня все эти кубки, чашки, тарелки... А они тяжелые, если попадут... Ну, вот я и взял самую большую тарелку, чтобы защититься от гнева леди... А потом на шум прибежали слуги, схватили меня... А теперь говорят, что я вор...

Голова юноши устало упала на грудь, присутствие в этом месте давалось ему с трудом, но пока удавалось держаться... Впрочем, Отис не собирался затягивать с решением.

— Леди Анибаль?

— Да, Ваше Благолепие?

— Скажите... А что вы делали ночью в том зале? Благовоспитанные леди в это время видят десятые сны.

— Я... Я просто... Я просто гуляла. Знаете ли, ночью так тихо и спокойно... Полумрак коридоров и залов тревожит душу... Разве леди не может быть романтичной?

— Может, конечно, может, — пожалуй, пора заканчивать. Отис слегка кивнул, соглашаясь с этой мыслью. — Стража! Убейте ее.

Один из воинов, стоящих по обе стороны судейского стола, сделал несколько шагов вперед, одновременно выхватывая кривую саблю. Воздух прочертил стальной блик, голова девушки, отделившись от тела, с глухим стуком упала на пол. Воин, недовольно рассматривая красные капельки, испачкавшие идеально острое лезвие, достал из-за пазухи какую-то засаленную тряпку и тщательно протер свое оружие.

Судья, смерив презрительным взглядом зрителей, пребывающих в глубочайшем шоке от такого решения, но не осмеливающихся протестовать, обратился к тому, кто исполнил его приказ.

— На полу тоже, пожалуйста.

Воин, что-то проворчав про себя, склонился и повозил тряпицей по каменным плитам, скорее размазывая кровь, чем наводя чистоту. Впрочем, Отису было все равно, он преследовал свои цели.

— Спасибо.

Воин, сердито глянув на судью, одним плавным движением вернулся на свое место. Отис же, которому и дела не было до чувств окружающих, внимательно смотрел в мертвые глаза Леди Анибаль. Слегка расширившиеся от ужаса, заполнившего сознание девушки за миг до смерти, с застывшим навсегда выражением непонимания, смешанного с обидой. По-прежнему потрясающе красивое лицо... Отис дернул головой, прогоняя наваждение.

— Перерыв! — Последний Судья, Хранитель Справедливости, с силой ударил молотком по столу, привлекая внимание. После чего встал, молча развернулся и быстро ушел в свою комнату, что была прямо за его спиной.

— Они Вам этого не простят.

— Уффф... знаю, — Отис удобно устроился в любимом кресле и закрыл глаза. — Я бы тоже не простил.

— Но почему, господин Отис? Разве стоит иллюзия справедливости того, чтобы напрашиваться на вполне реальные неприятности со стороны знати?

— Справедливость тут не при чем... можно было оставить девушку в живых.

— Но она мертва...

— Да, мертва. Потому, что я захотел, чтобы так было, — Отис с силой сжал подлокотники. — А знаешь, что послужило причиной? Неуважение.

— Неуважение? — на обычно спокойном лице слуги появилось выражение крайнего удивления.

— Именно. Видишь ли... она пришла искать справедливости, пришла, на деле ища неправедного суда, пришла, уверенная в том, что я не посмею пойти против этой семьи. Леди Анибаль не нужна была справедливость, она хотела "справедливости", иллюзии беспристрастного суда, чтобы заставить слухи, неумолимо расползавшиеся по столице, утихнуть навсегда.

— Слухи?

— Ну да, ведь у девушки с тем юношей был роман.

— Да, но...

— Вот именно — но. Роман романом, обычное дело ведь, никто бы даже и внимания не обратил. Да вот только Леди Анибаль оказалась недостаточно ловкой, чтобы сохранить все происходящее в тайне, поползли слухи.

— ...и она решила, что таким образом сможет очистить свою репутацию. Понятно.

— Все просто, все понятно, все привычно. Да вот только зря она пришла ко мне... Нет, должность Последнего Судьи это скорее пугало, чем реальная возможность что-то изменить, я давно уже смирился с таким положением вещей... Они считают меня чем-то вроде ручной акулы на цепи, опущенной для надежности в бассейн без воды, страшный, но безобидный зверь, опасный только, если подойдешь слишком близко. И у большинства хватает ума выдерживать это расстояние. У большинства, но не у всех.

— Значит, она просто подошла слишком близко?

— Именно. Хотя это и не единственная причина... Знаешь, несмотря на всю искусственность должности Последнего Судьи, которая задумывалась лишь для того, чтобы морочить голову простому люду, мне по душе то, что я делаю.

— Тогда чем вы недовольны, Господин Отис? — слуга осторожно передал своему господину чашку с горячим травяным настоем.

— Спасибо, — судья отхлебнул чуть-чуть обжигающей жидкости. — Чем я недоволен, спрашиваешь? Да тем, что все это зря. Пусть я с первого взгляда определяю кто прав, а кто виноват. Пусть мне не составляет труда, найти справедливое решение. Пусть. Ведь ничего не меняется. Совершенно ничего. Думаешь, тот крестьянин что-то понял? Или тот помещик? Или семья той девушки? Да ничего никто из них не понял! Ни-че-го!

Отис закашлялся, прервав свою гневную тираду, замолчал, отпил еще немного травяного отвара и продолжил уже спокойным голосом.

— Им не нужна справедливость, их вообще ничего не интересует, кроме своих собственных интересов. Более того, они не видят происходящего вокруг, даже если оно может повлиять на их же интересы. Они слепы.

— Тогда может быть стоит относиться к ним снисходительно? К тому же они все-таки люди, а я внимательно смотрел за Вами, Вам безразличны их чувства.

— Вот тут ты совершенно прав, мне все равно. Все равно, что с ними будет дальше, потому что никто, ни один из тех, кто стоял напротив меня все эти годы, не заслуживал снисхождения. Никто.

Отис откашлялся и, старательно копируя интонацию, продекламировал:

"Разве найдется святой среди них?"

— Забытая строчка... не важно. Главное, что она отражает суть.

— А Вы... Вы святой?

— Я? Святой? Нет, ты что! Я просто Судья. Судья, которому безразличны чувства марионеток... Ладно, похоже, все близиться к завершению. Пришло время открыть последнюю главу книги.

Идем, у нас еще один проситель...

— Следующий!

Пока последний на сегодня проситель, оказавшийся монахом, делал несколько уверенных, размашистых шагов, приближаясь к положенному месту, что прямо перед судейским столом, сам Отис лениво боролся с зевотой, стараясь не показывать одолевшей его усталости. Все-таки весь день решать чужие судьбы — не шутка, пусть даже у тебя есть Дар.

— Итак... Изложите суть вашего дела, — Отис откровенно пренебрег как традиционным приветствием, так и обычной вежливостью. Он не понимал, что это вдруг на него нашло... но смотреть на растерявшегося монаха, нервно теребящего пояс, было забавно.

— Мое имя Локио, я — посвященный первой грани Церкви Треугольника, — монах на удивление быстро взял себя в руки и теперь гневно взирал на Отиса, словно пытаясь пришпилить к стене и оставить так висеть.

Судью это лишь позабавило еще больше, ведь наглец был в полной его власти. Правда, еще не время... что ж, подождем, послушаем, что скажет сей славный сын Церкви... Треугольника.

— Я представляю Отца-Основателя нашей Церкви.

Таааааак. Уже интереснее, а где сам глава этой церкви? Глаза Отиса перебегали от лица к лицу, пока не остановились на высоком мужчине в темном одеянии, чей возраст (весьма преклонный) угадывался только по угрюмой пустоте зрачков. Он? Может быть, но пока нельзя сказать наверняка... придется послушать, что скажет монах со странным именем Локио.

— В нашей тихой обители произошло преступление... Преступление, расследовать которое своими силами мы не смогли, — гнев во взоре Локио сменился искренней печалью. — Дело в том, что была украдена некая вещь. Причем, эта вещь позже нашлась... но самое странное, что нашел ее сам Отец-Основатель, в своей комнате.

— А где эта вещь первоначально хранилась? Как и когда обнаружили пропажу? Когда пропажа нашлась? И, наконец, что за вещь-то?

В деле чувствовался какой-то подвох, Отис вовсю напрягал свой Дар, но, впервые за долгое время, не видел ничего. И, что самое удивительное, что от этого было только веселее, сдерживать смех удавалось только с немалым трудом.

— Я расскажу все по порядку, если Ваше Благолепие не возражает, — и, не дожидаясь утвердительного ответа, продолжил. — Предмет был украден из запертой комнаты, в которой мы храним... — тут монах замялся, пытаясь подобрать наиболее подходящие слова, — то, что осталось от еретиков.

— Еретики? — Отис, конечно, знал, прекрасно знал, кто такие еретики, но... Но при чем тут Церковь Треугольника?

— Да, Ваше Благолепие, они самые. Эти коварные создания время от времени пытаются подорвать крепость нашей веры. И нам приходится их отправлять обратно, на свидание с их же Господином.

— Жгете? — со скукой в голосе осведомился Отис, с удовольствием наблюдая за тем, как Локио скривился, словно он съел лимон, да не один, а как минимум ящик. Монах надолго замолк, а потом все же ответствовал, неприязненно косясь на судью.

— Да, мы сжигаем еретиков, чтобы души их грешные, смогли освободиться. А вещи, которые не поддались очистительному огню, храним в специальной комнате, защищенной молитвами самых праведных братьев. Кроме того, комната заперта (ключ хранится только у Отца-Наставника), а один из младших братьев постоянно охраняет дверь.

— А что же одних молитв-то недостаточно?

Лицо Локио, к вящему удовольствию Отиса, тут же побагровело. Странное веселье, овладевшее судьей, уже потихоньку исчезало, а потому дразнить монаха не было никакой необходимости... Почти никакой, но кое в чем нужно было убедиться, тем более проситель откровенно подставлялся. Зачем, кстати? Еще один вопрос без ответа, а Дар все так же безмолвствовал.

— Молитвы защищают от происков нечистого, а от человеческой слабости все же надежнее крепкие запоры и бдительная стража, — с неохотой признал монах. — Хотя в этот раз не помогли ни молитвы, ни замки...

— Так что произошло? И когда?

— Ровно три дня назад, когда мы в очередной раз открыли комнату, чтобы убедиться в том, что все колдовские амулеты спокойно лежат на своих местах и не угрожают мирной жизни обители, то заметили пропажу одного из них. Причем того, который появился у нас совсем недавно.

— Как часто вы проверяете содержимое этой комнаты?

— Один из Отцов-Наставников осматривает комнату каждый день.

— И ключ есть только у них?

— Да, и еще у Отца-Основателя.

— Хорошо. Я хочу поговорить с тем, кто охранял комнату три дня назад, — Отис улыбнулся уголками губ. — Полагаю, он приехал с вами.

— Вы правы, Ваше Благолепие, — Локио полуобернулся, выискивая кого-то в толпе, затем коротко кивнул.

Вперед вышел совсем еще юный монашек с ярким огнем в глазах. Опять фанатик, с какой-то безысходной тоской подумал Отис и вздрогнул, когда, отведя взгляд в сторону, увидел такой же блеск у другого человека. Того старика, в котором судья сразу заподозрил Отца-Основателя Церкви Треугольника. Теперь же сомнений не осталось. Это точно он.

— Я готов ответить на вопросы Вашего Благолепия, — юноша без тени трепета взирал на Последнего Судью Отиса. Что ж... так даже проще.