Трофей

Сердце твое двулико,

Сверху оно набито

Мягкой травой, а снизу

Каменное, каменное дно...

Я же своей рукою

Сердце твое прикрою,

Можешь лететь

И не бояться больше ничего....

Он закинул голову наверх и прищурился. Из-за ливня толком ничего было не разобрать, темно-синее небо нависло над замком и равниной, струи воды лупили что было мочи по крышам, лицам, конским спинам.

— Ну и где она? — пробормотал он себе под нос.

— Вон она, господин, — услужливый и глазастый паренек мотнул острым подбородком вверх и в сторону.

— Ты кто? — мрачно поинтересовался он.

— Кайлом звать меня, господин, — заулыбался паренек.

— Нда? Не ты ли нам ворота открыл, Кайл? — мужчина нехорошо прищурился. Улыбка парня немного померкла, но потом снова засияла еще шире. — Ты, вижу. Рассчитывал на достойную награду?

— Я...

— Надеялся, — кивнул сам себе мужчина и наотмашь полоснул парня по шее коротким мечом для ближнего боя.

— Ну и зачем, Лайл? — недовольно спросил ближайший помощник, Берн.

— Достойная награда для достойного поступка, — тот, которого назвали Лайл, закинул меч в ножны и снова закинул голову, пытаясь отыскать на темнеющем фоне человеческую фигуру. — Предал прежнюю госпожу — и меня предаст.

— У тебя мозги набекрень, — вздохнул Берн и отошел назад, негромко раздавая указания. Нужно было разместить усталых людей, всех накормить, расставить караулы, да и за местными присматривать нужно было в оба глаза. Не все радовались смене правящего дома. А Лайлу нужно было отыскать прежнюю госпожу и ознакомить с указом Его Величества. Согласно этому указу, замок Торшон вместе со всеми окрестными землями, деревнями, скотом и людьми переходил во владение Лайла, кавалера и хранителя Алмазного Дождя.

— А, вон ты где, — он, наконец, зацепился взглядом за неподвижную фигуру на каменном зубце. Если бы она не шевельнулась, он бы ее не заметил — но ветер-предатель качнул ее фигуру, и выдал. — Держи, Берн, — он сунул другу перевязь с мечами, кольчугу и куртку.

— Штаны сразу сними, — посоветовал Берн, — чего уж там. Порази воображение леди.

— Успеется, — хмыкнул Лайл и быстро взбежал по ступеням наверх. Местами площадки были разрушены — где-то от времени, где-то от ударов магии. Его людей магии, между прочим. Он простоял под этими стенами целых три дня, как дурак. И теперь ему было очень интересно, кто руководил обороной. Не муж, это понятно. Был бы муж жив, его, Лайла бы в живых не было.

И как, спрашивается, эта сумасшедшая баба забралась на зубец? Ни лестницы, ни ступеньки, ни уступа, ничего. Вообще.

— Милая, ты вьешь там гнездо? — проорал он сквозь дождь. Женская фигура не дрогнула. Он фыркнул, как лошадь и вытер лицо. — Спускаться будешь?

Ничего. Ноль эмоций. Железная баба, — восхитился он мельком, оглядываясь. Камней, крупных и поменьше, навалено было в изобилии.

— Вот что интересно, милая, — он с натугой перетащил один валун к каменной кладке. — Как вы, женщины, нами вертите! Поразительно, поразительно. Я, к примеру, вместо того, чтобы праздновать победу, отогреваться у огня и пить вино, строю черт знает что, лишь бы с тобой поговорить. А?

Он глянул на нее. Силуэт неподвижен — даже одежду ветер не треплет — потому что дождь промочил ее насквозь.

— Кстати, кто руководил обороной? — продолжил он болтать, сваливая камни. — Очень, очень талантливый человек. Да. Если бы не этот ваш Кайл, пришлось бы мне еще денька четыре тут торчать, как забытая клистирная трубка. Ты знаешь, что такое клистир, милая? — Куча, наконец, достигла нужной высоты и надежности, и он быстро вскочил на изъеденную ветром и дождями площадку.

— Вид, конечно, красивый, милая, — согласился Лайл и дотронулся до ее плеч, ожидая чего угодно — крика, слез, толчка и попытки сбросить его со стены. Он не ожидал, что она такая мокрая и холодная — не теплее тех камней, которые он таскал. Он с силой повернул ее лицом к себе, щурясь от косых струй дождя, вгляделся в ее лицо.

— Зачем залез? — хрипло спросила она.

— Да ты не глухая, — восхитился Лайл. — Вот радость-то какая!

— Я еще и не слепая. И не слабоумная. Чего залез, говорю?

— Ознакомить тебя с указом Его Величества. — Честно ответил он.

— Так ознакомь и проваливай.

— А ты тут будешь стоять? — уточнил Лайл, запуская руку за пазуху.

— Не твое собачье дело, — ласково ответила она.

— Ух ты, а я-то думал, ты леди!

— Ух ты, так ты думать умеешь, — бледные до синевы губы презрительно искривились. — Вот радость-то какая.

— Не зли меня, милая, — прищурился он.

— Ой, не пугай, — она снова скривилась и перевела взгляд за его спину. — Где там указ... Его нового Величества?

— В куртке оставил, — сокрушенно вздохнул он. — Спустимся? — Внизу топтались его ребята, хмуро поглядывая на женщину и без одобрения — на самого Лайла.

— Вон он, — она качнула острым подбородком на грудь Лайла. — Давай сюда. Что там, роспись надо поставить?

— Ты еще и грамотная, — снова восхитился он. — Клад, а не женщина. Расписываться чем будешь?

— Найду, чем, — хмыкнула она и подняла руку. На ней оказалась промокшая от крови и дождя повязка. Она равнодушно содрала ткань, и даже Лайл поморщился. Ему, конечно, тоже сдирали повязки на живую, но... — Сойдет? Для нашего нового кровавого Величества?

Пока он отвлекался на свои мысли, она успела вытащить из мокрой косы длинную шпильку и черкануть кровью на пергаменте. Шпилька звякнула об камни, а рука снова спряталась в складках промокшего платья.

— Спускайся, — серьезно сказал он, убирая пергамент в тубу и за пазуху. — Поговорим. И о новом Величестве, и о старой жизни, и о новой жизни.

— Болтун, — усмехнулась она и сильно оттолкнулась ногами. Назад.

Он успел схватить за концы взметнувшегося шарфа, но гладкий и мокрый шелк выскользнул из пальцев, как вода. Женское тело выгнулось дугой, подхваченное ветром, взметнулся веер брызг, кто-то закричал, мелькнула белая кожа, в ударе молнии высветились черные провалы глазниц, и само лицо — счастливое до предела. Без предела. Молнии лупили совсем рядом со стенами, исступленно, неистово. Ветер-предатель, ветер-насмешник положил ее бесчувственное тело у ног Лайла. Из-за спины доносились молитвы пополам с ругательствами.

— Дела, — выдохнул он и глянул на свои руки. Пальцы тряслись.

Оставить ее здесь? Закончить начатое ей самой?

Он с трудом поднял каменное неподвижное тело и обернулся к своим людям.

— Лайл...

— Заткнись, Берн.

— Ты уверен в том, что делаешь?

— Еще бы, — хмыкнул он, спускаясь с нагромождения камней. Голову вело. Руки отваливались. На спине явно открылась рана. На бледной перламутровой коже бриллиантами лежали капли дождя, взблескивая в свете факелов, мокрая черная коса мерцала, как змеиная чешуя.

* * *

— Кто вы и что делаете в моей кровати? — хрипло спросила она, едва открыв глаза. Он с кряхтением потянулся, чувствуя, как поскрипывают все суставы.

— Память отшибло, милая? — с усмешкой спросил он, а она нахмурилась. Какое-то смутное воспоминание сквозило в памяти, как будто выныривая и снова погружаясь в темную воду. Дождь. Вчера была гроза.

— Извините. Я вас не помню. — Он смерил ее странным, как будто остановившимся взглядом и кивнул сам себе и ей.

— И правда, не помнишь. Ну, я не гордый. Узнаешь? — он без особого почтения вытряхнул из трубки грязный и местами мокрый пергамент.

Она впилась глазами в бурый росчерк в самом низу бумаги и прерывисто вздохнула.

— Узнаешь, значит, — он убрал пергамент обратно.

— Покиньте мою кровать, будьте добры, — твердо сказала она, а он снова усмехнулся.

— Комнату и замок, почему не просишь покинуть?

— Зачем? Ваш замок. Ваша комната. Кровать, в общем-то, тоже ваша, но я все же надеюсь на ваше благородство.

— Я не из благородных,— доверительно сообщил он, садясь на кровати и отворачиваясь от нее. — Но раз ты так просишь, милая....

Двигаясь осторожно, чтобы не вызвать лишней боли, он натянул штаны, рубашку и нагнулся за сапогами. От кровати не доносилось ни шороха, и он метнул быстрый взгляд на нее. Сидит, не шевелится, даже не моргает.

— Милая, ты тут? — поинтересовался он, помахав ладонью перед ее лицом.

— Да. Как вас зовут, я забыла?

— Ты и не знала, — хмыкнул он. — Все зовут меня Лайл. — Он отметил кривую усмешку на бледном лице и проявил встречный интерес. — А тебя как зовут, милая?

— Все называют меня леди Агата. — Помедлив, ответила она.

— Вот как.

— Что будет со мной?

— Да ничего, — он пожал плечами. — Жить будешь, как и раньше жила. Чем вы там, женщины, занимаетесь? В садике гулять будешь, вышивать шелком.

— Шелком, — эхом отозвалась она. — И ... все?

— Со мной спать еще, — скучающе отозвался он, злясь. — Когда придет мне такая охота. Еще что-нибудь спросишь, милая? — съязвил он, надеясь отбить у нее охоту к вопросам раз и навсегда.

— Кто хочет от вас избавиться?

Бац! Это сапог выскользнул из пальцев, и металлическая набойка брякнула об пол. Лайл медленно повернулся к женщине и уставился на нее немигающим взглядом. Агата не стала отводить глаза, смущенно улыбаться и поправлять волосы. Смотрела очень цепко, внимательно, даже напряженно.

— Странный вопрос, не находишь? — помедлив, сказал он, не двигаясь с места.

— Мне интересно. Впрочем, можете не отвечать.

— Поговорим об этом вечером, милая, — он все-таки совладал с обувью и выпрямился. Она сидела на кровати, выпрямив спину, поддерживая одеяло одной рукой на груди. По плечам рассыпалась длинная черная коса, глаза запали и были обведены чернотой, длинный нос заострился, подбородок тоже, губы поджаты. Сказка, а не женщина. — Отдыхай. Ешь, спи, гуляй. К людям моим не лезь, своими не командуй.

В ее темных глаза что-то на мгновение мелькнуло. Что-то от нее вчерашней. Мгновение мелькнуло и пропало, и Лайл вышел из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь.

Он отрядил кого-то из своих людей за ней приглядывать, и почти сразу же забыл о ней. Навалились дела — нужно было сказать свое веское слово жителям замка — о том, что теперь он их хозяин, и слушаться они должны его. О том, что никого не тронут, если все приказы будут исполняться быстро и точно. Что никаких бесчинств, бунтов и прочих развлечений он не потерпит. Кажется, прониклись. Во всяком случае, вопросов было мало, и все по существу. Он не особо волновался — в конце концов, с ним две сотни его людей, прошедших за ним от Горькой Земли до Ривии. А от столицы Ривии — в этот богом забытый край — замок Торшон. В самом замке оставалось около семидесяти человек — женщины и те, кто не ушел на войну. Поразительно, как они три дня продержались?! Кстати...

— Я хочу знать, кто руководил обороной замка, — он снова обернулся к собравшимся людям, бегая глазами по лицам. Лица вытягивались. Отвечать никто не собирался. — Хорошо, спрошу по-другому. Этот человек жив? — Он снова внимательно оглядел лица. — Жив, — кивнул он довольно.

Люди немного попятились, и он скривился в усмешке.

— Этот человек мужчина?

Глаза, устремленные в пол, хмурые брови, лица с отпечатком страха. Не перед ним.

— Женщина. — Усмехнулся он, догадываясь. — Это леди Агата?

— Нет, нет, — выкрикнул кто-то.

— Нет, — задумчиво повторил он и резко отвернулся к своим людям. — Пошли, Берн.

— Куда? — негромко поинтересовался друг уже на ходу.

— Учетные книги смотреть, — вздохнул Лайл. — Надо же знать, сколько у нас денег, провизии и вообще...

— Лайл, — Берн остановился и внимательно посмотрел на друга. — Ты что, серьезно собрался жить в этой глуши?

— Серьезно, — кивнул Лайл, подбирая ключ к кабинету. — А что?

— После того, что было во дворце, с твоими наградами, талантами....

— Короче, Берн.

— Я не понимаю, Лайл, — огорченно ответил мужчина. — Не понимаю.

— Не понимаешь чего? Того, что я обещал своим людям кров, тепло, еду, дом и собираюсь выполнить свое обещание? — Лайл приподнял бровь.

— Я не сомневался, что ты сдержишь слово, — вскинулся Берн. — Но я не думал, что так скоро!

— А чего ждать? — Лайл вытащил из ящика толстую книгу и бухнул на стол. — Чего, скажи мне? Земли, которыми меня пожаловал Алмазный дождь, щедры и плодородны. В окрестных деревнях полно крестьян. Замок — добротный, крепкий, места много.

— Леди, опять-таки, прилагается, — поддакнул Берн, подмигивая.

— Прилагается, — согласился Лайл. — У тебя когда-нибудь были высокородные женщины, Берн?

— Откуда бы, — совсем успокоился Берн, радуясь, что разговор, оказавшийся неприятным и странным, свернул на нормальную и достойную мужчин тему. — А у тебя? — подмигнул он.

— И у меня, — Лайл перевернул несколько страниц.

— Как?! — ужаснулся Берн. — Ты же провел с ней ночь!

— Угу. Провел.

— Ну, и?!

— Берн, — серьезно посмотрел на него Лайл. — Я чту указы своего

Государя, как официальные, так и неофициальные.

— Как будто, Государь будет проверять, в точности ли его указы выполнены, или нет! — скривился Берн.

— Дело не в проверке. А в совести. Чести, если угодно, — ровно ответил Лайл, и Берн понял, что снова попал впросак. — Да и мало радости брать женщину против ее воли, — криво усмехнулся он и замолчал надолго.

* * *

— Как провела день, милая? — светски осведомился он, скидывая сапоги. Она молча смотрела на него, не делая ни одного жеста. Статуя, чистая статуя. — А я плодотворно провел день. Учетные книги вот разобрал, понимаешь ли.

— Разобрался? — в хриплом голосе отчетливо звучала насмешка.

— Разобрался, — с удовольствием подтвердил он, подходя ближе. Положил ладонь на гладкий лоб. — у тебя жар?

— Нет.

— Как знаешь, — пожал он плечами и повернулся к входу.

В дверь просочились слуги с водой — от воды шел пар, и Лайл сразу же захотел в эту воду — чем горячее, тем лучше. Большая бадья медленно, но верно наполнялась. Лайл неторопливо раздевался. Агата смотрела на него, не отводя глаз, будто боясь пропустить любое его движение.

— Почему я еще жива? — вдруг спросила она, а он вздрогнул.

— А с чего бы тебе умирать? — деланно удивился он. — Чем-то болеешь?

— Не валяй дурака, — поморщилась она. — Я же понимаю, что я...

— Ты дочь врага. — Он подошел к ней вплотную. — Ты сестра врага. — Он отвел волосы с ее лица. — Ты жена врага.

У нее расширились зрачки так, что чернота поглотила бархатисто-серый цвет.

— Это все ничего, — улыбнулся он почти ласково, привлекая ее к себе. — Ты мне только тем и дорога.

Теплые мягкие губы, шелковые волосы, мягкая кожа, теплое и податливое женское тело, близкое чужое дыхание, медленно закипающая кровь, шершавая повязка на ее руке.... Он смог оторваться от нее не сразу, но воспоминание о том, как она содрала с себя эту заскорузлую от крови тряпку, его смогла немного остудить. Он откинул голову назад и вгляделся в ее лицо. Дышит тяжело, губы яркие, горят и припухли — это он в порыве самоутверждения прикусил ее губы, глаза сверкают, ноздри слегка раздуваются.