Быт в новом посёлочке наладился, да и самые тяжёлые работы были благополучно завершены. Изгородь, хоть и меньшей высоты и протяжённости, надёжно защищала от диких животных. Которых, кстати, как назло, не было ни видно, ни слышно. Заимев таких беспокойных соседей как люди, божьи твари притихли и стали невидимками. Это было и хорошо и плохо — за добычей приходилось уходить в степь километра на три-четыре. Над палаткой соорудили дополнительный навес от солнца, а Романовы построили себе отдельный шалаш в паре десятков шагов. Володя по собственной инициативе соорудил на ручье баньку. Корявую, конечно, но довольно крепкую. И пар она держала неплохо, во всяком случае мужикам, которые первыми её опробовали, понравилось.

Можно было уже и к памятнику наведаться — посмотреть что там и как, но Иван, сам не понимая почему, тянул с этим делом. Володя же даже не вспоминал о развалинах, спокойно занимаясь текущими делами, и это Ваню настораживало — он прекрасно помнил, как радостно сверкнули глаза Романова, когда он заикнулся о том, что к монументу они ещё обязательно вернутся.

"Блииин! Эдак параноиком стать недолго! Надо людям верить. Иначе зачем такая жизнь нужна?"

Маляренко искоса глянул на топавшего рядом Романова. Тот пёр на себе две подбитых курицы и что-то свистел себе под нос.

Заполошный лай, раздавшийся за спиной, заставил задумавшегося Ивана подпрыгнуть чуть ли не на метр. Володя, с совершенно безумными глазами, подскочил поближе.

— Собаки!

— Видишь их?

— Нет.

Маляренко с тоской оглянулся на далёкую рощу, покрепче сжал копьё и приготовился умирать. Лай повторился гораздо ближе, но никаких тварей не было видно. Мужики недоумённо переглянулись.

Маленькая лохматая собаченция выскочила из зарослей травы, подвывая от радости, и бешено виляя обрубком хвоста, поползла на брюхе к людям.

Копьё само выпало из Ваниных рук. Стоило только немного пригнуться и поманить к себе животное, как собака, завизжав от счастья, прыгнула к Ване и попыталась его всего облизать.

— Ты смотри. Спаниель! Ой. Не облизывай меня! — От невероятного облегчения Иван расхохотался. Пёс немедленно попытался залезть к нему на руки, с надеждой и радостью заглядывая в глаза человеку. Бурные проявления собачей радости продолжались минут десять — пёс никак не мог успокоиться. Его била крупная дрожь и слезать с рук он категорически не хотел — на любую попытку Ивана спустить его на землю, спаниель отвечал натуральной истерикой.

— Ишь ты! Как ребёнок, чесслово. — Володя, неся на плече оба копья, постоянно косил взглядом на пса. — Замученный он какой-то. Тощий. И, наверное, молодой совсем.

— Щенок?

— Нет. Может год, может два.

— Неважно, откормлю. — Маляренко шёл, счастливо прижимая к себе тощее маленькое тельце. Уши, густо облепленные колючками, смешно болтались. Сквозь рёбра Иван чувствовал как бешено колотится сердце пса.

Собаки у Ванечки не было никогда. У мамы была жестокая аллергия на собачью шерсть, и это ставило крест на всех надеждах завести себе четвероногого друга. В детстве Иван с удовольствием выгуливал собаку соседа — умнейшую и добрейшую старую овчарку по кличке Тина. А когда, из-за старости и болезни её пришлось усыпить, долго горевал. У родителей от всех этих дел сердце кровью обливалось, но ничего поделать было нельзя — мамино здоровье было важнее.

"Это знак. Это что-то значит. Спасибо, мама. У меня всё будет хорошо!"

Возвращение охотников в лагерь произвело форменный фурор. Девчонки бросили все свои дела и, сюсюкая, принялись вырывать собаку из рук Ивана. Обалдевший от такого внимания и такого количества двуногих, пёс вертелся, словно на сковородке, а потом залез Ивану под ноги — типа спрятался. Алина наклонилась и протянула к нему руки.

— Пойдем, маленький. Покушаем, искупаемся, расчешемся.

Неизвестно, что подействовало: ласковый женский голос или слово "покушаем", но пёс послушно вылез из-под Вани побежал за Алиной.

— Белый Бим — чёрное ухо, какой-то. — Володя задумчиво почесал нос.

— Ты видел — у него есть тонкий кожаный ошейник. Под репьём, правда, не очень заметно.

— Нет. Значит, кроме нас сюда попали и ещё какие-то люди. Не факт, что они сейчас живы, но факт — что попали. Может и не одна группа.

Маляренко весело посмотрел на соседа.

— Именно, дорогой, именно.

Солнце покатилось на закат и жара, наконец-то, спала. Отдохнувший и немного поспавший Иван лежал, боясь пошевелиться. Сбоку притулился собачонок. Назвать эту кроху псом у Ивана язык не поворачивался. Чистый, вычесанный, выкупанный и от пуза накормленный мясной похлёбкой, Бим спал, воюя во сне с разными злыми врагами. Он то тихо рычал, то скулил, то, совершенно по-детски плакал. Маляренко осторожно вынес его из палатки, куда тот забрался самостоятельно и устроил у входа на охапке травы. Осоловевший от немыслимого количества съеденного, Бим приоткрыл глаз, тявкнул и снова завалился спать.

Так у Вани Маляренко появилась ещё одна родная душа.

Всю следующую неделю Иван орудовал самодельным топором, вырубая в роще самые прямые деревья. Бим, признав Маляренко за единственного и неповторимого хозяина, постоянно крутился рядом, то и дело порыкивая на ближайшие заросли. С таким сторожем можно было махать топором и в ус не дуть. Неожиданностей можно было не опасаться.

Сегодня Ваня как-то особенно крепко упахался: на краю рощи нашлось сразу несколько деревьев, которые так и просились на стройку. Длинные и ровные стволы были в этом царстве кривизны и корявости в страшном дефиците. А тут... Ваня пересчитал — одиннадцать идеально ровных деревьев! Как они назывались, Маляренко не знал, но он твёрдо решил сегодня их все свалить. И обрубить сучья. И, по возможности, немного перекатить. Работы, как Ваня прикинул, было гораздо больше, чем он обычно делал за день, но мужчину уже охватил азарт. Работать лесорубом Ивану нравилось. Когда огромное дерево со страшным скрипом и грохотом падало на земли, он чувствовал себя просто напросто былинным богатырём.

Свалив седьмое по счёту дерево, Иван вытер пот и, заполошно дыша, упал на задницу. Надо было передохнуть. Плечи уже налились свинцом, а руки дрожали. Ваня посмотрел на чистое, без единого облака небо, и сплюнул тягучую и густую слюну.

"Надо работать"

К зиме Иван рассчитывал построить для своей женщины дом. Лесоруб жадно допил залпом остатки воды из фляжки и, не обращая внимания на рой разноцветных мошек, летающих перед глазами, попытался встать.

Острая боль пробила грудь. Ваня удивлённо посмотрел на тёмно-красное небо и чёрно-белые деревья. Потом сердце как-то особенно гулко бухнуло, сбилось с ритма и рухнуло куда-то в живот. Иван Маляренко схватился за грудь и медленно повалился на бок.

Ваня очнулся оттого, что что-то тёплое покинуло его бок, оставив мёрзнуть и перебралось на ноги, начав шебуршиться и устраиваться там поудобнее.

"Бимка. Что со мной?"

Иван захотел поднять руку и не смог — силы оставили его. Очень болело в левой части груди. Было тяжело дышать — каждый вдох давался с болью.

"Бимка. Что со мной?"

Пёс прекратил крутиться на ногах и, перебравшись к голове, лизнул Ваню в нос.

"Бимка..."

Иван выключился.

"Это утро, наверное. Светло"

Проснувшись, Иван почувствовал себя значительно лучше, хотя ни пошевелиться, ни открыть глаза не получилось. Очень хотелось есть. Он явно лежал в своей палатке, в своей постели. Здесь пахло его женщиной, чистотой и душистыми травами.

"Хм. И собакой"

На ногах привычной тёплой тяжестью дрых Бим. За капроновой стенкой звякала посуда и бубнили голоса.

— Сейчас на охоту пойдёшь?

"Это Маша"

— Нет. Давай-ка баньку истопи лучше. Это полезнее будет.

"Володя"

— Как он?

"Володя"

— Уже лучше. Синева с лица почти исчезла. Что это было? Инфаркт?

"Алечка"

— Да ну! Смеешься? Какой инфаркт? Переутомился человек, перегрелся. Сама говоришь — цвет лица нормальный. Пусть спит. Отдыхает. Ну как? Ты всё ещё не передумала детей делать?

"Володя. О чём это он? Какие дети?"

Алина хихикнула.

— Сейчас, пойду его проверю.

"Что это?"

Прохладные губы коснулись его лба.

— Спи, милый, отдыхай.

"Я не сплю! Я здесь!"

Жутким усилием Иван приоткрыл веки, но Алины уже не было. Остался лишь её запах.

— Машка, иди баню топи! Кому сказано!

"Романов"

Звонко рассмеялась Алина, глухо хохотнул Романов. Через минуту раздался первый сладкий стон.

"Я. НЕ. ВЕ. РЮ."

Глава 8.

В которой Иван улыбается, молчит и усиленно поправляется.

"Все врут"

G.House M.D.

Всю первую неделю Иван лежал пластом. Силы понемногу восстанавливались, но в душе царила пустота. Чтобы избежать ненужного общения с Алиной, он удачно притворялся вечно спящим. Да так, что к концу недели Маляренко и сам не был уверен, что глаза сумеют открыться. "Проснувшись" на восьмые сутки, Ваня, "слабо", но "искренне" улыбаясь, поприветствовал супругу, позволил пожать свою ладонь Володе и чмокнуть себя в щёку Маше. Алина прыгала от счастья, осторожно тиская мужа и зацеловывая его лицо. Иван поел с ложечки мясного бульончика и "устало" откинулся на подушку.

— Я отдохну, любимая. Ты иди. Мне Бимка компанию составит.

Пёс согласно заурчал и, прекратив принюхиваться к супу, привычно устроился в ногах. Алина ещё раз чмокнула мужа в нос и убежала.

"А глаза такие счастливые, счастливые..."

Эмоций не было никаких. Внутри было пусто и холодно. Ваня "перегорел", что-то сломалось в его душе. Какая-то важная деталь вышла из строя, превратив искреннего и открытого человека в лицедея.

"А чего ты ожидал?"

Иван припомнил, с чего начались их отношения, и скрипнул зубами. Похоже, что его акции у этой женщины рухнули.

"Почему? Не понимаю"

Бим поднял голову и долгим, всё понимающим взглядом, посмотрел на хозяина.

"Первое. Поправиться и набраться сил. Второе..."

Что будет идти вторым пунктом его программы, Иван так и не решил.

"Ладно. Война план покажет!" — решил Ваня и, осторожно повернувшись на правый бок, по-настоящему заснул.

К концу второй недели после "удара" (Иван решил называть, то что с ним произошло "ударом", потому что никто и понятия не имел, что же на случилось на самом деле — медиков среди них не было) Маляренко, опираясь на руку Володи и плечо Алины выполз на свет Божий и даже доковылял до баньки, где женщина заботливо вымыла его тёплой водой, как следует потерев мочалкой. Дальнейшее восстановление пошло ударными темпами. Через три дня Иван уже мог самостоятельно ковылять по лагерю, опираясь на клюку, сделанную Романовым. Поскольку лето было в самом разгаре и жара стояла несусветная, Ваня придумал перейти на ночной образ жизни, мотивировав это тем, что жару, "в его состоянии", он переносит крайне плохо. Став добровольным ночным дежурным Маляренко разом убил нескольких зайцев.

Во-первых, ночью было действительно намного легче дышать, и самочувствие было сильно лучше. Во-вторых, сильно сокращалось общение с Алиной и другими жильцами лагеря. Видеть щебечущую и порхающую вокруг него жену было, мягко говоря, неприятно. А в-третьих... можно было просто посидеть и подумать глядя на языки пламени. И побыть наедине с самим собой и своими мыслями.

"Поздравляю, вас, Иван Андреевич" — внутренний голос был полон сарказма.

"Вот вы и рогаты! Тьфу! Ни хера не понимаю я в этой бабе. Не почудилось же мне это? Или почудилось? Блин. Не знаю"

Алина снова вела себя абсолютно естественно, заботясь о муже и всячески показывая ему свою любовь. Иван порой впадал в ступор. ТАК бутафорить было нельзя — любой наблюдатель мог бы поклясться всеми святыми, что эта женщина безумно любит этого мужчину! Это было невозможно. Мозги плавились и "зависали". Алина списывала это на рецидивы болезни, на глазах её немедленно наворачивались слёзы, и она начинала заботиться об Иване в два раза активнее. Что, конечно, приводило к его ещё большему ступору и к очередной женской истерике. Иван, глядя на свою "благоверную" охреневал, не понимая как себя вести с ней дальше.

Через месяц после начала болезни Маляренко почувствовал себя совсем хорошо. Грудь не болела, да и голова перестала кружиться. Исчезла и отдышка. Единственное, что пока смущало Ваню — это быстрая усталость, но, тут мужчина усмехнулся, слава Богу, пока есть кому о нём позаботиться и силы точно вернутся. А там...

К столу, на ужин, подошёл Володя и Ваня привычно натянул на лицо приветливую улыбку.

— Как охота, босс?

Романов погрозил ему пальцем, не иронизируй, мол.

— Нормалёк. Этих куриц тут прорва! Мяса столько впрок заготовили — просто страшно становится. Кто его будет есть?

— От Звонарёва новости были?

Романов помрачнел.

— Нет. Никто не приходил. А сам я туда — ни ногой. Сам понимаешь. Боюсь — сорвусь ещё.

Алина подала к столу тарелки и Иван обратил внимание на отсутствие Маши.

— А...

— Заболела. — Володя резво зачерпнул ложкой суп, давая понять, что эту тему он обсуждать не желает.

— Понятно. Маша! — Иван повысил голос. — Выздоравливай!

Женщина не ответила. Краем глаза Маляренко успел заметить, как сморщила нос Алина.

"Мля. Нет, не привиделось."

— Ну что? Какие планы на завтра?

— Да думаю пойти — баньку починить. — Романов старательно делал вид, что всё нормально. — Алину со мной отпустишь? Одному неудобно, а вдвоём за пару часов справимся.

"Ну ну, ну ну..."

— Без проблем.

Алина, не глядя на мужиков, возилась у очага. — Помогу, конечно. Пока ты спишь, Маша подежурит.

"Не надорвись, сука"

Иван проводил взглядом жену, скрывшуюся в палатке. Смотрелась она очень привлекательно — стройная загорелая фигурка и минимум одежды.

"Хороша"

— Да-да. И тебе спокойной ночи, любимая.

"Млядь"

В Машкино дежурство Иван не спал. Проворочавшись после плотного завтрака с полчаса, Маляренко выполз под палящее, несмотря на утро, солнышко. Маша, отвернувшись к очагу, ломая, подкладывала в огонь веточки.

— Доброе утро! — Ваня включил свой самый придурковатый вид и уселся напротив женщины.

— Доброе. — На красивом лице Марии красовался свежий "фонарь".

— Ого! Что это?

Маша снисходительно опустила голову и полным пренебрежения взглядом, посмотрела на Маляренко. Мысленно Иван скрипнул зубами.

"Сука"

Уничижительно-мудрых взглядов от красивых и умных женщин он не переносил. Сначала бедный студент, а впоследствии не менее бедный менеджер по продажам И.А. Маляренко всегда комплексовал оттого, что женщины махом "просчитывали" его "не крутость" и вели себя так, будто он был пустым местом. Ваня терялся, замолкал и старался больше такой женщине на глаза не попадаться.

Нынешний Ваня был уже другим человеком. Согнав придурошное непонимание со своего лица, он расслабленно кивнул в сторону баньки.

— И давно это у них?

Маша медленно выпрямилась и хищно улыбнулась.