Автор: Earthly Ways
Название: Переходный возраст
Тип: Слеш
Размер: макси — 615 т.зн.
Рейтинг: NC-17
Жанр: херт-комфорт
Глава 1. Тони, оборотень
Во мне живет Зверь.
Раньше он был маленьким созданием, любил лежать в траве или забираться на деревья. Я вырос, и он тоже. Я понял это, когда его первый рык пробился сквозь мои губы. Нейтан отпрянул, я стукнул его по лицу, больно ударившись костяшками пальцев об острую скулу, затем еще раз, и еще, и не остановился, увидев кровь.
Нас разнял мистер Харрис. У меня болела рука, но я ощущал странное удовлетворение. Оно не имело отношения к тому, что Нейтана давно следовало поколотить. Зверь внутри меня довольно мурлыкал. Я улыбнулся. К сожалению, это совпало с окончанием гневной тирады учителя. И маман вызвали в школу.
Вот это было неприятно.
Дома мне было велено объясниться, и я попытался рассказать маме про Зверя. Как ни странно, она поняла. Я получил строгий наказ срочно приручить мерзавца, направить свою нерастраченную энергию в полезное русло и вообще больше не доставлять ей хлопот, ибо я рискую остаться без матери. Потом маман выпила успокоительного, заставила меня пообещать, что я буду послушным мальчиком, и вернулась на работу. Я же сел и задумался. Похоже, если позволить Зверю вертеть мной, я стану часто влипать в неприятности. А мне не хотелось расстраивать маму. И не хотелось быть плохим. Ну ладно, иногда я мечтал стать пиратом, или грабителем банков... но это совсем другое.
Маман не остановилась на словесном внушении. Через месяц она отвела меня в секцию каратэ, где я расходовал излишки энергии: пыхтел, потел, валялся на матах и отрабатывал приемы до потери пульса. Потом я начал быстро вытягиваться, и вырос в длинную, тощую жердь. Маман снова вмешалась. Тренажерный зал и два бифштекса на ужин сделали меня похожим на человека.
Зверь был со мной. Временами он помогал, иногда — мешал, но, в общем, не давал забыть о себе. А я... Я научился с ним жить. В целом, это оказалось не так уж сложно. Я давал ему погулять. Ему нравилось драться — что ж, у меня было каратэ. Ему нравился чужой страх — и я завоевал определенное положение в школе. Как ни странно, когда надо мной включилась табличка "не лезь — убьет", девчонки начали проявлять ко мне нежные чувства. Они были милыми кошечками. Мягонькими, но с коготками. Может потому я воспринимал их, как равных себе. Им это нравилось. Мне тоже, хотя временами бывало довольно утомительно. Они были требовательны. Могли выжать досуха, честное слово. Это хорошо помогало, и Зверь неделями носу не казал, но я старался делать перерывы.
И вот однажды, прячась от очередной пантеры, я забрел в библиотеку. Забравшись за самый дальний стеллаж с дополнительной литературой, я сел у стены и вытащил шоколадный батончик. Я был уверен, что во всей школе не найдется идиота, который читает что-то вне школьной программы... и, естественно, ошибся. Уже через минуту надо мной выросла тень. С этого ракурса парень казался очень высоким, и довольно грозно посмотрел на меня, жующего шоколад. Мне стало смешно.
— Это запрещено, — сказал он. — На двери есть надпись. И картинка для тех, кто не умеет читать, — добавил ядовито.
Я откусил еще кусочек и выразительно облизнулся. Зверь во мне приоткрыл фосфоресцирующие глаза. Парень должен был испугаться, но он только презрительно фыркнул и отвернулся к стеллажу. Для поддержания авторитета следовало бы его стукнуть, но мне было лень. Пока. А потом я понял, что это бесполезно. Он погладил одну из книг по корешку, словно кошку. Я чуть не подавился орешком. Он что, здоровался с ней? Или обещал прочесть ее позже? Я в полном шоке наблюдал за этим сумасшедшим. Он перебрал книги на полке, которая была на уровне его груди, и потянулся выше. Тогда я увидел то, от чего у меня внутри все перевернулось. Его светлый пуловер приподнялся, обнажая полоску кожи на спине. И там были синяки. Много синяков. Старых, новых, и с кровоподтеками.
Я поднялся и вышел, двигаясь как можно тише. Мне нужны были люди вокруг, много здоровых, беззаботных людей. Я нашел Эшли, и позволил ему поотрабатывать на мне сложные приемы. Он недавно присоединился к нашей дружной шайке, как называл нас тренер по каратэ, злобная, умелая русская сволочь. Но я не мог забыть увиденное. Может потому, что я знал этого парня. Он жил по соседству, в детстве мы дружили, а потом наши пути как-то разошлись.
Кто его бьет? Этот вопрос не выходил у меня из головы. Мои мускулистые друзья из школьных группировок и группировочек? Они могли подбить глаз, если разойдутся, но никто из них не стал бы систематически избивать человека на протяжении недель. Месяцев. Думая об этом, я чувствовал холодок в желудке, и жар в голове.
Я размышлял над тем, как все это неправильно. Зверь же имел свое мнение на этот счет. Несколько ночей я страдал от бессонницы, как какая-нибудь кисейная барышня. Он говорил — не словами, конечно. Это были вспышки ощущений, иногда — смутные, иногда — очень яркие, которые я мог перевести в слова. Он говорил: есть еще один Зверь, совсем рядом. Есть Добыча. И есть Территория. Это были слишком... нечеловеческие категории, и я честно пытался его игнорировать. Но он был настойчив. Соперник, Добыча, Территория.
Маразм.
Как назло Джей — так я называл его в детстве, а сейчас мне не у кого было узнать, Джейк он, или Джейсон, или даже Джереми — попадался мне на каждом шагу. Я ненамеренно находил его глазами. К тому же, я обрел рентгеновское, мать его, зрение. Я видел его тело сквозь одежду. Видел следы когтей и зубов. Чужие следы. Зверю нужно было знать, кто его Соперник, и быстро. Я превратился в один ревущий и скребущий когтями инстинкт.
Оказалось, что мы вместе учим историю Канады и одновременно ходим на физкультуру. Я не замечал этого до сих пор. Может, потому, что Джей вел себя тише воды, ниже травы. В классе он сидел на самой галерке, а в раздевалке переодевался в дальнем темном углу. Может, даже в туалете. Теперь я знал, почему. Здесь не скажешь, что упал с лестницы.
Но мне нужно было подобраться поближе.
В среду я бросил свой рюкзак на лавку возле аккуратно сложенных вещей Джея. Уж не знаю, что я хотел сделать. Может, Зверь намеревался его обнюхать и по запаху найти врага.
Парень держался хорошо. Слишком хорошо. Это выдавало привычку. Он быстро переоделся, стараясь не поворачиваться ко мне спиной, затем подхватил бутылку с водой и зашагал к выходу. Я вытянул длинные ноги поперек прохода, но он даже не запнулся. Переступил через меня и вышел. И я внезапно понял, кто мог безбоязненно оставлять на нем следы. Кого он стал бы выгораживать.
Мне стало дурно. Перед глазами повисла красная пелена. Я вышел в зал вслед за ним, превратил баскетбольную игру в ад кромешный и получил нагоняй от тренера. В раздевалке один тип, который получил от меня на площадке, принялся нарываться, и я добавил. Но Зверь не насытился. Я остановился сам, увидев кровь. Не потому, что мне хватило. Нет, на этот раз все было иначе. Мне нужно было больше крови. Больше боли. Больше страха. Зверь бесновался в моей голове, пока я не понял. Пустить кому-то кровь было недостаточно. Он разошелся, серьезно разошелся. Мне нужно было найти способ его утихомирить, и быстро.
Зверь когтил мои внутренности всю неделю. Я еле дожил до пятницы. И, наконец, смог нормально выспаться. Маман пришлось меня будить, и она даже забеспокоилась, не заболел ли я.
— Любовная лихорадка? — в шутку предположила она, щупая мой лоб.
— Ничего подобного, — сказал я. — Я умираю с голоду. Когда влюбляются, кусок в горло не лезет. Наверное, это все из-за того, что сердце надувается как воздушный шарик и давит на легкие, а они, в свою очередь...
Она засмеялась. Я трепался и развлекал ее, мы позавтракали, сходили в кино, купили мне новые джинсы и загрузили холодильник продуктами на неделю. Вечер прошел тихо и скучно, я сделал домашнее задание по истории и рано лег спать. Естественно, в воскресенье подхватился ни свет ни заря. Маман еще дрыхла. Она держала на прикроватной тумбочке книги, и это серьезно мешало ей вовремя ложиться. Зато она заявляла, что ей снятся более интересные сны. Я не спорил. У женщин вообще внутренняя жизнь интересней.
В такую рань делать было решительно нечего, и я решил в кои-то веки приготовить завтрак. Пожарил тосты, яичницу с беконом, сделал кофе. Слопал половину бекона. Затем вспомнил, что в выходные маман любит за завтраком почитать газету, и, накинув куртку, отправился во двор. Пакет валялся на газоне. Я заметил его только потому, что полиэтиленовая обертка блестела сильнее, чем белые кристаллы снега. Даже не наклонившись за ним, я понял, что это не наши газеты. Мы выписывали местный "Вестник", а в пакете было толстенное "Зеркало". Наверное, они опять сменили почтальона. Я огляделся. Следующий дом был выставлен на продажу, а за ним... за ним жил Джей. Конечно, почтальон мог ошибиться и в другом направлении. Но мне показалось, что это хороший повод заглянуть к соседу. Я подобрал пакет, подтянул треники и зашлепал к дому номер пять.
Впрочем, на подходе меня одолели сомнения. Никому не понравится явление нежданного гостя в такую рань, даже если у него самые лучшие намерения. Я потоптался на расчищенной дорожке, обшаривая взглядом заснеженную лужайку, но ничего не нашел. Зайти или не зайти? Зад начинал промерзать: канадская зима — удовольствие сомнительное. Ладно. Будем надеяться, что они проснулись. Я решительно взбежал по ступенькам на веранду. И уже подняв руку, чтобы позвонить в звонок, обнаружил, что дверь приоткрыта.
Конечно, я все равно должен был позвонить. Или покричать: "Есть кто живой?" Однако я на цыпочках скользнул внутрь. И сразу же обнаружил пропавший "Вестник". Тугой сверток лежал на полу. Я тупо пялился на него секунд пять, пока не услышал звук.
Это было что-то среднее между вздохом и всхлипом, и из-за него меня пробрала дрожь. Она медленно стекла в низ живота, приторно-сладкая, как сироп. Звук повторился. В нем была боль. И страх. И покорность. Меня затрясло. Во рту пересохло. Руки стиснули запечатанный пакет с газетой. Я шагнул вперед — меня притягивало, как магнитом. Не знаю, что я собирался делать.
А затем я увидел.
Говорят, если увиденное шокирует, то долго не можешь рассмотреть картину целиком. Так мозг защищается от стресса. Раньше я не попадал в такие ситуации. Но теперь я видел именно так. Фрагментарно. Обеденный стол. Спину в желтой футболке. Белые ягодицы. Они колыхались. Мужчина ритмично двигался. Вместе с ним двигалось еще одно тело. Я видел тонкие лодыжки, за обладание которыми любая девушка пошла бы на все. Пальцы, терзающие яркую ткань. Темноволосую голову, запрокинутую так, что недлинные волосы упали назад, касаясь столешницы. Затем голова поднялась. Я застыл. Не мог пошевелиться. Я знал, что произойдет дальше, не звериным чувством, но почти таким же глубоким. Джей открыл глаза. Сначала он просто смотрел в одну точку остановившимся, невидящим взглядом, резко вдыхая и выдыхая, словно старался справиться с болью. Впрочем, почему "словно"? Я знал, что ему больно. Что эта боль не только телесная. И что он терпит, сдерживается изо всех сил. В его горле что-то клокотало. Может, слезы. Но лицо было сухим.
Мужчина двинулся резче, и взгляд Джея упал прямо на меня. Его глаза расширились от ужаса. Он вскинулся, напрягся, что, по-видимому, только доставило радость его мучителю. Я видел судорогу удовольствия, пробежавшую по желтой спине, по дрябловатым ягодицам, по широко расставленным ногам мужчины. И ответное болезненное содрогание Джея, закусившего губу, чтобы сдержать крик. Страх, боль, отчаяние — его взгляд обратил меня в бегство. Я ринулся прочь, позабыв об осторожности.
Маман стояла у плиты, сонно моргая и перекатываясь с пятки на носок.
— Завтрак, — пробормотала она и зевнула.
— Я не хочу! — выкрикнул я, шарахаясь от плиты — меня чуть не стошнило от запаха жареного бекона — и бросился в свою комнату.
Когда я немного пришел в себя...
Нет, не так. Я не мог прийти в себя. Зверь внутри тоскливо выл. Я свернулся в клубок на своей кровати, как будто количество боли зависело от площади тела. Мне было худо, как никогда в жизни. Мать несколько раз скреблась в дверь, предлагая мне выйти и поговорить, а затем каким-то чудом проникла в запертую комнату.
— Оставь меня в покое, — простонал я, когда она опустилась на мою кровать.
— И не мечтай, — заявила она. — У меня есть приоритетное право знать, что с тобой происходит.
— Это называется "отмычка", — фыркнул я. — Кстати, я тебе все равно ничего не скажу.
— Вот уж что я не ожидала услышать от подростка, — съязвила она.
Мы помолчали.
— Вот так всегда, — пожаловалась она наконец. — Я еще не успела как следует проснуться, а уже что-то произошло. И я должна собраться и быть мамочкой. Я терпеть не могу быть мамочкой в девять утра. Тем более, когда сынуле семнадцать лет, и он здоровый балбес с пудовыми кулаками, бегающий по дому так, что стены трясутся. Если ты заревешь, у меня лопнут барабанные перепонки.
Ее язвительный голос немного привел меня в чувство.
— Я и не собирался, — пробурчал я, утыкаясь носом в подушку.
— Наркотики? Залеты? Самоубийства?
— Ничего подобного.
— Что тогда?
— Все в порядке.
— Так-то лучше. Но моральные травмы вне моей компетенции. Может, тебе нанять психолога?
Я изобразил самое скептическое выражение лица.
— Тогда завтракай, иди на тренировку, поиграй в баскетбол, погуляй с друзьями... или с подругами... В общем, развейся. Твоя кислая рожа действует на меня угнетающе.
— Спасибо, лучшая из мам.
— Лучшие из мам не принимают клозепам, — пропела она. Я фыркнул.
— Ты не принимаешь клозепам.
— Скоро придется, — пригрозила маман от двери. — Ты все время крушишь мои надежды.
— Например? — вскинулся я.
— Я всегда надеялась, что мои проблемы закончатся, когда у тебя, наконец, прорежутся зубы. Но тебе уже семнадцать, а проблемам нет конца и края. Когда же наступает то благословенное время, когда ребенок — не начинает заботиться о своем родителе, нет — когда он хотя бы перестает доставлять беспокойство?
— Ну как тебе сказать... — протянул я.
Она ткнула меня маленьким твердым кулачком в бок.
— Наверное, мне действительно нужно проветриться, — сказал я. — Никаких моральных травм, чесслово. Просто... я говорил по телефону с Эшли, он рассказал мне кое-что, и я... разозлился.
— Мэган тебе изменила, — сказала мама.
Я уставился на нее с открытым ртом. Вообще-то Мэган мне действительно изменила, но я узнал об этом еще неделю тому назад, до случая в библиотеке.
— Откуда ты знаешь?
Маман поджала губы.
— Она мне никогда не нравилась, — заявила она.
— А которая нравилась? — поинтересовался я, пользуясь случаем. Мы с маман давным-давно уговорились не лезть в личную жизнь друг друга.
— Вообще-то они все похожи. Миниатюрные, темненькие, и те еще штучки.
— Точно, — я приподнялся с постели, и взъерошил волосы. — Я последовательный.
