|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 9.
И вот, внезапно(!), мы с Борькой опять идем в школу! Зайдя в вестибюль, полный галдящих школьников, Черный оглядел всю картину как-то по-новому:
— Теперь я понимаю, почему тебе с нами трудно!
— Не так уж и трудно, на самом деле. Но вот переключаться иногда бывает тяжело, сам теперь чувствуешь. Одно радует, такие события редко происходят... — отвечаю, слегка кривя душой, за последний год моей жизни не одно, так другое все время на голову валится.
— Боря, где ты был? Я звонила-звонила, никто не отвечает! — налетает на Бориса вихрь под именем Люда, — А когда дозвонилась, кто-то сказал, что уехали по делам! Боря! Так же нельзя! Я волновалась!
Сцена обрастает зрителями, Чёрный пытается вставить хоть слово, но тщетно, староста вошла в раж:
— Я чуть с ума не сошла за эти дни! А тут еще ходят слухи, что с Задунайскими что-то случилось! Знаешь, как я переживала за тебя! Вдруг ты с Егором где не надо оказался! Он же с ними общается! — справедливые, в общем-то, упреки адресату не нравятся. А еще больше ему не нравится, что выяснение происходит на людях: для такого застенчивого и непубличного человека, как Борис, — это тяжкое испытание.
— Люда, я потом тебе расскажу! — Черный осторожно пробует свернуть несвоевременный разговор.
— Боря! Люда! — пытаюсь помочь товарищу, — Скоро звонок, надо идти.
— А ты тут не командуй! — отмахивается от меня Борькина пассия, — Сами разберемся!
— Люда! — слегка повышает голос гаситель, — Давай все потом!
— Что потом?!!
— Все потом!!!
— Ах, так! Значит, меня на потом?!! — и распсиховавшаяся девчонка, расталкивая зрителей, уносится вглубь здания, оставляя нас в недоумении смотреть ей вслед.
— Люда!!! — опомнившись, бросается за ней Борис, — Люда, подожди!
Оставшись в одиночестве, медленно бреду в сторону лестницы. Переключаться с собственных проблем на школьные действительно тяжело, новизна стерлась, первый энтузиазм прошел. Наблюдать привилегированных гимназистов в естественной среде обитания откровенно поднадоело — я абсолютно не врал, когда говорил, что одаренные до определенного возраста гораздо инфантильнее обычных людей. А наложите на это еще гормоны и первую любовь, смешайте с изначально неравноправным положением и желанием выделиться, и получите тот дурдом, что почти каждый день на протяжении вот уже месяца я имею радость наблюдать.
Короче, одолел меня бич русского человека — сплин. Или депрессия, кому как больше нравится. То ли гибель Гальки так сказалась — все-таки до этого потерь среди личного состава "Кистеня" не было, несмотря на рисковую работу. А с Никитой я за сентябрь часто пересекался — жил он у нас на базе, так что нередко виделись.
То ли осень в Питере такая, что потосковать и выпить тянет. А может просто устал... Даже загадкой нефритовых сестричек не тянет заниматься — пустил все на самотек. Про прошлые неразгаданные тайны тоже думать лень.
И вроде скучать некогда — куча дел, но вот школа эта... бесит!
Найдя виновника несвойственной мне хандры, даже взбодрился. А собственно... посещаемость гимназии в моем случае никто не контролирует, справок никаких не требуется. Конспекты — да спишу, одним больше — одним меньше, роли уже не играет. Да и не пофиг ли мне это сейчас?
Приняв решение, резко разворачиваюсь и энергично топаю в обратном направлении. По пути удачно выцепляю из потока спешащих на занятия детей отличника-заучку.
— Артур, не в службу, а в дружбу!
— Чего тебе?
— Передай Черному записку, а?
— А сам чего?
— А у меня дела образовались срочные.
— Ага, считай, что поверил! Не жалко Ярцевских денег-то? — делает он попытку пристыдить меня, а заодно демонстрирует, что выбранная легенда вовсю действует, раз дошла даже до него.
— Абсолютно не жалко! — говорю истинную правду, которую, как известно, произносить легко и приятно.
— Смотри, Васин, преподы на экзамене лютовать будут! Они спецом потом по пропущенным темам допвопросы задают!
— Прорвусь!
Царапаю на листочке несколько успокаивающих слов для Борьки, передаю с Быковым и вырываюсь на волю. По улицам молотит дождь, ветер швыряет мне потоки воды в лицо, а я впервые за долгое время чувствую себя свободным!
Часа через два, а может даже три, в течение которых я просто бездумно шарахался по городу, знакомясь с ним ногами, я ощущаю себя умиротворенным, голодным и мокрым. А! Еще заблудившимся! Но это же Питер, где почти на каждом шагу есть прибежище для таких как я — кондитерская, так что вскоре я уже сижу в уютном зальчике, грея руки о чашку с горячим кофе и поедая хрустящий, только что испеченный круассан. И совесть за прогулянный день меня не грызет. Единственное, что слегка беспокоит — это как мне добраться теперь до дома, потому что райончик хоть и респектабельный, но абсолютно незнакомый. К счастью, на рекламном буклете, валяющемся на столе, прописан адрес этого чудесного заведения, так что можно вызвать такси. Хотя... вот же идиот! — машину можно просто заказать через официантку!
Глаза, зацепившись за адрес, снова и снова возвращаются к названию улицы. Что-то такое было, связанное с этим... Точно, Гришка! Давненько этот козлина в моей жизни не мелькал, с августа не видел, а судя по номеру дома, квартира его буквально в двух шагах. Гляжу на часы — почти полдень, вполне уместное время для визитов, а если не застану, что ж, значит, не судьба, вернусь сюда, повторю кофе и уеду домой. Определившись с планами, расплачиваюсь и иду в гости.
Стоя перед дверью, играю в угадайку: кто мне откроет? Несмотря на приписанные родичами способности пророка, угадать получается редко, но вот у Гришки сто из ста откроет хорошенькая горничная, может даже копия Эльзы...
Хм...
Не угадал!..
Уж чего-чего, но вида пьяного, взлохмаченного, небритого и (как вишенка на торте!) абсолютно голого хозяина с пистолетом в руках я бы даже в страшном сне не предположил!
— А... ты... Ну, проходи, — и этот громила чешет дулом пистолета спину, после чего неверной походкой удаляется вглубь темного коридора, сверкая волосатыми ягодицами.
Как-то уже перехотелось...
С другой стороны, что я, голых мужиков не видел? Аккуратно прикрываю дверь и иду вслед за гвардейцем, с любопытством оглядывая незнакомое помещение.
Заметив мокрые и грязные следы, тянущиеся за мной по раритетному паркету, решаю все же снять уличную обувь. Пока возился, потерял мужчину из виду, поэтому иду на шум. Не совсем верное решение (верное, верное!!!), потому что из неожиданно распахнувшейся двери прямо на меня вылетает темноволосая девица в костюме Евы, остальную одежду она в беспорядке прижимает к себе. От столкновения мы оба мгновение находимся в ступоре, а потом девка начинает визжать. Зажимаю уши, но глаза-то у меня, черт побери, остались открытыми! Девица затыкается и уносится в сторону выхода, радуя меня прелестным видом кормы (вот оно, тлетворное влияние Михалыча на мой словарный запас!).
Пока отвлекаюсь, провожая красотку глазами, пропускаю новое явление: следом за брюнеткой из комнаты вываливается блондинка. Ситуация повторяется, но на этот раз я хотя бы успеваю подержаться за округлости. В отличие от темненькой подружки, блонди не визжит, а испуганно и беспомощно хлопает ресницами в моих объятиях. "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!..", но и эта фея, освободившись из плена моих рук, скрывается в темноте коридора.
Шумно выдохнув, как перед стопкой водки, берусь за ручку двери, но опять оказываюсь сбит очередной девушкой. Для полного слюноотделения, эта дамочка щеголяет в поясе с чулками и полурасстегнутом корсете. И, вот гадство! — она не рыжая! Спрашивается, где в жизни справедливость? Или хотя бы закономерность? Еще одна брюнетка ловко уворачивается от попытки помочь, подмигивая и даря воздушный поцелуй, и с достоинством королевы удаляется в неизвестность так, словно шагает по подиуму.
В кои-то веки мне кажется, что я хочу быть Гришкой!!! Я завидую ему черной завистью!
На всякий случай жду еще какое-то время, но напрасно. Еще раз позавидовав гвардейцу, вхожу в гостиную, где натыкаюсь на следы затянувшейся гулянки, переходящей в запой. Смрад от перегара, разлитого алкоголя и застоявшегося табачного дыма стоит такой, что первым делом иду распахивать окно. Прикидываю объемы выпитого и ужасаюсь, даже если делить на четверых — это надо запасную печень иметь, чтоб так бухать.
Все так же неодетый Гришка находится в одном из кресел, где жадно хлещет прямо из горлышка французское розовое вино урожая хрен знает какого года.
Выбираю диванчик почище и, освободив его от явно девичьей штучки и скомканного мужского носка, осторожно присаживаюсь. Когда-то читал, что голый человек в присутствии одетого ощущает дискомфорт, но это определенно не тот случай. Осмолкина, похоже, с данным опусом познакомить забыли, потому что из нас двоих неудобно себя чувствует однозначно не он. Хотя, пережив первый шок, почти перестаю обращать на это внимание, куда больше нервирует пистолет, до сих пор не выпущенный из рук хозяина. Если отрешиться от общего идиотизма ситуации, то тело у мужика почти идеальное — ни грамма жира, одни витые мышцы, вожделенные многими кубики пресса присутствуют. Чисто эстетически портит впечатление частая сетка старых шрамов, покрывающая тело спереди от плеч до колен, лекарь во мне так и зудит, убрать хотя бы наиболее крупные.
— Одеться не хочешь? Дует от окна.
— А? — выходит гвардеец из прострации, — Сейчас...
Положив оружие на стол, мужчина скрывается в недрах квартиры, а я с облегчением разряжаю опасную игрушку.
— Будешь? — вернувшись в накинутом и кое-как перевязанном халате, предлагает мне радушный хозяин вино прямо в бутылке.
— Спасибо, но нет. Давно ты так?
— А я повторю, твое здоровье! — остатки розового меняют место дислокации
— Так давно ты запил?
— А тебе какое дело?
— Собственно, никакого, интересуюсь просто. Не чужие ведь люди! — забавно, но допрашивать Гришку в таком состоянии абсолютно бесполезно, да и химии у меня с собой нет, а без нее могу только определить: врет или не врет.
— Люди!.. Не чужие!.. Как же я тебя ненавижу!!! Бесишь!!!
— И почему? — искренне удивляюсь. Пламенной любви не ожидал, но хоть капельку-то признательности мог бы проявить, все же я когда-то почти невозможное совершил!
— Бесишь!!! Лезешь, куда не надо! Лечишь всех... Бесишь! — зря я, наверно сюда пришел.
— Ненавижу!!! Вылечил!!! Я думал — сдохну, но терпел! И что?!! Все то же самое!!! — орет Осмолкин, уже не нуждаясь в собеседнике, — Только и радости, что трахаться во всех позах!!! Да пошли они на х.. все!!! — пустая бутылка летит в стену, взрываясь осколками во все стороны.
— Кости срослись, помех нет! — хренак новой бутылкой, — Только никто, бля, сказать не может, есть ли шансы! "Все в руках божьих!", — передразнивает он кого-то, — "Молитесь!" Тьфу!!! — новый замах и стук осколков по полу, — И ты, сучонок, знаешь и молчишь!!! — еще одна бутылка влетает в стену, — Знаешь!!! — снова ба-бах!!! — И молчишь!!! — и еще раз, контрольная!
Радикальный способ избавляться от ненужной посуды... А кучно он их, практически в одно место друг за другом положил...
Пьяная истерика, набирающая обороты, внезапно прекратилась, как отрезало.
— Протрезви меня! — хрипло произносит мужчина, — Протрезви, ну! Можешь ведь!
С опаской приближаюсь к затихшему гвардейцу. Тот сидит недвижимо, со злой усмешкой наблюдая за моими осторожными движениями. Но это только до моих манипуляций, потому что лечение приводит к закономерному итогу — мужчина срывается в направлении уборной. Выводить токсины проще всего естественным путем.
Спустя примерно полчаса ко мне выходит вполне адекватный человек. С мокрых волос на чистую растянутую футболку и домашние брюки капает вода, но это небо и земля, по сравнению с мятым заляпанным халатом, натянутым им ранее. Оглядев разгромленную гостиную, он морщится и усаживается в то же кресло, что и раньше, вот только остатки спиртного летят со стола на пол.
— Ты можешь вернуть источник, да или нет? — резко и в лоб спрашивает он. Почему-то не решаюсь соврать, хотя властный тон на меня не действует: впечатление произвел, это да, но скорее жалею его, чем подчиняюсь:
— Скажем так, я знаю, что помогло мне в аналогичной ситуации.
— Сколько ты пробыл без источника?
— Примерно полгода.
— Мало. По сравнению со мной мало. Но хотя бы сможешь понять: весь мир серый, все серое, ничего не вызывает интереса. И так двадцать с лишним лет. Не живешь, а существуешь. Одно спасение — есть цель. И ты все силы бросаешь на ее достижение. День за днем, как одержимый. Хотя не как, ты и есть одержимый! Какая цель была у тебя? — внезапно прерывает он поток откровений.
Не у того ты, Гриша, спрашиваешь! Как можно объяснить, что старшая личность в тот момент подавила младшую? А для меня-Георгия наличие полного комплекта целых конечностей затмило все, в том числе и какую-то там непонятную магию! И осознал я потерю только тогда, когда уже знал путь к возвращению способностей. Но универсальный ответ у меня для тебя есть:
— Выжить! Выжить и отомстить! Хотя нет... отомстил я сразу же, хоть и не своими руками... Скорее стать величиной, чтоб никто больше не смог такое со мной провернуть!
— Отомстить... Хороший стимул, меня на этом же поймали... Собственно, почти всех на этом и ловят, другие мотивы не срабатывают!
— Кто ловит? И зачем?
— Кому надо, тот и ловит! А зачем?.. По-разному... Из кого-то деньги выкачивают, кто-то просто пашет как вол, забывая про еду и сон... Идеальные работники, черт возьми! Фанатики, мать их! Иногда еще надеждой манят, есть ведь излечившиеся, — на этих словах взгляд мужчины тяжело и многозначительно упирается в меня. Спокойно смотрю в ответ, не рискуя неосторожным словом сбить настрой хозяина. Но пауза затягивается, так что пробую поощрить к продолжению:
— И что для тебя изменилось?
— Что ты вообще знаешь о людях с разрушенным источником, помимо собственного опыта, разумеется? — несколько невпопад спрашивает он.
— Сходят с ума или просто хватают конкретные проблемы с психикой. Часто кончают жизнь самоубийством, если не находят мотивацию жить: как ты выразился — цель, которой служат или стремятся, как одержимые. Особенно сильно действует на молодых. Излечиваются в итоге единицы, механизм неизвестен, — давнишняя лекция Шаврина в результате моих изысканий по теме расширилась новыми сведениями, но вкратце он тогда изложил все верно.
— Почти точно. На пожилых действует на самом деле также, просто они лучше это скрывают. — Хмуро дополняет гвардеец, шаря взглядом по разгромленной гостиной, — У многих есть к этому возрасту семьи, дети, так что просто сосредотачиваются на ответственности и душат близких заботой. — Задумчиво киваю, приведенные в найденных трудах примеры можно и так трактовать, — А теперь представь, что все это произошло с человеком, который был рожден и воспитывался, чтобы править огромным государством. Правил долгое время. И до сих пор имеет массу возможностей. И мотив его — месть, а надежды исцелиться нет вообще. Как тебе картинка?
Прикидываю размах годами готовящейся мести бывшего императора, вынужденного вести затворнический образ жизни в монастыре, не имеющего ни малейших шансов вернуть былое могущество... Бррр! Холодные мурашки сопоставимые размером с маленькими слонами строем прошлись по моей спине.
Кажется, вовремя я его того... поторопил на тот свет... месяца четыре-пять потерпеть осталось.
— Вижу, усознал, — зло усмехается бывший гвардеец. Взгляд его, долго блуждающий по комнате, наконец, останавливается на смятой пачке сигарет, валявшейся на полу рядом с опрокинутой пепельницей. Подойдя к распахнутому мной окну, он усаживается на широкий подоконник и с наслаждением закуривает, стряхивая пепел прямо на улицу.
— Я тебя, поганца, почти вывел из игры, прикрыл со всех сторон, — закрыв глаза, монотонно вещает он между затяжками, — Но ты, идиот малолетний, раз за разом, как специально, нарывался! А потом еще сам сунулся в самое логово! — мужчина обреченно машет рукой.
— Что ему от меня нужно? Почему именно я?
— Ты — отпрыск одного старинного рода...
— Потемкины, можешь не продолжать, это я знаю! — прерываю ненужный уже рассказ, — Сходством с Пал-Санычем меня только ленивый в лицо не ткнул.
— Знаешь?.. Тем проще. У них какой-то пунктик насчет одаренных детей, всех проверяют. А ты еще якобы видящий, не знаю уж, что это означает... — скорченная мина выдает все отношение Осмолкина к этой информации.
— Не важно! Еб..ся — не работать! У папаши моего два с лишним десятка детей было, не считая законных от Лизаветы Михайловны, какого хрена вы ко мне прицепились?
— Два десятка! А много из них с рождения в цепкие ручки Васильева-Морозова попало? Да еще именно с той способностью, что Потемкиным дозарезу понадобилась? То-то же! Вот и растили тебя с детства с одной единственной целью — втереться к семье в доверие, а после одним махом обезглавить весь клан! Подробностей не знаю, но ты не переживай, до суда в любом случае не доживешь!
— Вот ни за что не поверю, что весь план на мне одном строился!
— Нет, конечно! Их понемногу по всем фронтам давили: двадцать с лишним лет то тут, то там подставляли. От их былого могущества уже сейчас почти ничего не осталось, один пшик за мишурой. А ты просто завершающим аккордом стал бы, чтоб уже не оправились никогда.
— Хорошо, допустим. Только тогда один вопрос: как бы меня это провернуть заставили? Я тут отца родного нашел, любящая семья распахнула мне объятия, с чего мне их как курей резать?
— Ну-ну! Кому служит дворянин?— внезапно спрашивает Григорий.
— Отечеству! — автоматически выдаю годами вбиваемый ответ.
— Кто представляет Отечество?
— Император и род!
— Из какого ты рода?
— Васильевых-Морозовых, — машинально отвечаю, все еще не понимая цели этого блиц-опроса.
— А правильный ответ — Потемкиных! Дошло? На тебе ментальных закладок, как блох на собаке, ты их никогда родной семьей не посчитаешь, хоть залюби они тебя всем составом. А теперь еще и новых навешали, так что пойдешь и резать, и душить, как миленький...
Молчим.
— Ладно, моя роль понятна, ты-то чего дергаешься, что аж до запоя дело дошло?
— Ты говоришь, полгода без дара прожил, и как ощущения? — неопределенно жму плечами, но Григорию ответ не требуется, — Вот тогда, когда еще не знал, на что бы пошел, чтоб вернуть источник, честно, как на духу?
Вопрос опять не по адресу, повторюсь, но насчет источника я в тот момент абсолютно не парился, наслаждаясь ощущением молодости и целостности, но прикидываю, на что бы пошел раньше, ради руки? И если действительно честно подумать, то на многое. Так и отвечаю:
— На многое. До откровенной подлости, возможно, не скатился бы, но на многое, да...
— Я бы и до предательства дошел бы, — открыто признается мужчина, снова закуривая, — Собственно, уже дошел, раз с тобой разговариваю. Одно утешает, предаю не Родину, а одержимого местью старика-властолюбца, и, как раз подлостей больше не хочу творить.
— Раз пошла такая пьянка, — достаю из пачки сигарету и устраиваюсь на подоконнике, зеркально отражая позу хозяина. Как саттори приходит видение Ельнина точь-в-точь копирующего повадки Шамана в казарме у Задунайских, вот, что меня тогда зацепило! Смаргиваю озарение, пообещав себе разобраться в этом потом, и возвращаюсь к терпеливо ждущему вопроса Григорию: — С Наташкой — это подлость или случайность?
— Подлость, — после долгой паузы глухо признается мужчина, — В тот момент ты был для меня заданием! — пытается он оправдаться, — А работать с неудачником легче! Ему, — голосом и взглядом выделяет местоимение, — вообще было бы проще, если б ты не восстановился, но ты вовремя смылся, а потом решили дать тебе помыкаться, чтобы плавно подвести...
— К чему?
— Ко всему.
— Ясненько... — тяну, подавляя желание применить болевое "непростительное", разработанное специально для собеседника, — А с Потемкинскими детьми?
— Какими детьми? В смысле?.. Понятия не имею, о чем ты... — недоумение искреннее и ненаигранное, что ж, значит, корни другой проблемы растут не отсюда.
— Не имеешь, значит, не имеешь, проехали, — мну сигарету между пальцев и засовываю в рот, не поджигая. Впрочем, фокус не проходит, Гришка щелкает зажигалкой, вынуждая меня сделать затяжку.
— И чего же ты хочешь теперь, Григорий Андреевич Осмолкин-Орлов? — произношу, судорожно задавливая попытки раскашляться.
Григорий долго и оценивающе смотрит на меня, прежде, чем ответить.
— Все того же — вернуть дар. Но варианта спасти тебя я больше не вижу, прости, колеса завертелись. Рад буду любому предложению.
— У тебя в доме кофе есть? — сидеть у открытого окна во влажной одежде мне не понравилось, Гришка, не ощущающий на нервах холода, давно уже посинел и покрылся мурашками, а лечить его еще от простуды мне не улыбается.
Кофе, так же, как и кофеварка, нашлись в на удивление чистенькой кухне. Из неохотных пояснений мужчины, я выловил, что данное помещение — не место для аристократа, а за порядком следит приходящая прислуга. Надо же, а у меня в доме жрать на кухне не стеснялся! Впрочем, он и другим на кухне заниматься не брезговал, так что только порадовался, что в этот раз бардак досюда не докатился. Оделив себя и страдальца сваренным напитком и найденными в буфете сушками, устраиваюсь за столом.
— Встречный вопрос, что ты знаешь о ментальных закладках?
— Достаточно мало, собственно, кроме факта наличия их у тебя — ничего.
— Тогда позволь, я тебя просвещу. Знаю я не то, чтобы много, но, видимо побольше тебя. — Пока было время, выпытал у матери все, что доступное ей по этому вопросу, так что в теме ориентировался получше многих: — Во-первых, ставятся они не абы как, а в четко выверенные моменты: надо, чтоб человек при этом испытывал вполне определенные эмоции. Только так они закрепятся и сработают, как надо поставившему, — вспоминаю несколько торжественных построений в училище, во время которых видел воздействие, хотя и не понимал его природу; уверен, в жизни Григория тоже было немало таких моментов, — Во-вторых, требуют периодического обновления, хотя и не обязательно. И, в-третьих, при сильной боли и душевном раздрае — а одновременность этих событий обязательна — чаще всего слетают. Единственное — боль должна быть действительно адской и сопровождаться нешуточными переживаниями, если ты тихо поплачешь над порезанным пальчиком — ничего не случится.
— Ты думаешь, эти сведения тебе как-то пригодятся?
— Не перебивай! Так вот, когда Андреас, сука, сжег мне источник, боль была — мама не горюй! А уж переживал я не по-детски, можешь мне поверить, — мужчина сверкает глазами, захваченный догадкой, но тут же возражает:
— Тогда бы ты Потемкиных семьей считал!
— С какого х..? Отбрось всю ментальную хрень, что останется? Воспитал меня Елизар Андреевич, о существовании какого-то неучтенного папаши я до весны не подозревал, а потом еще и знать его не хотел! И до сих пор не хочу, кстати! Для любви у меня мать и брат есть. Просто представь: вот завтра завалится к тебе какой-то левый старикан, скажет: "Извините, Григорий Андреевич, я тут с вашей маменькой сорок с лишним лет назад шуры-муры имел..." — увернуться от кулака, летящего в лицо, успеваю, а после с удовольствием все-таки усмиряю разбушевавшегося гвардейца ослабленным болевым.
Ура! Дошла все-таки посылочка до адресата! А то все чужим, да чужим, а человек ждал, надеялся!
— Вообще-то, я чисто гипотетически! Родителей твоих оскорбить не хотел... — хмуро произношу вместо извинений и помогаю слегка дезориентированному Григорию усесться обратно на стул, — Только у меня реакция примерно такая же была, веришь?
— Не шути так больше! — мрачно произносит он, потирая дрожащие руки.
— И в мыслях не имел! Мать — это вообще святое, но теперь-то понимаешь, как эта новость на меня подействовала?
Григорий невесело скалится и кивает.
— И с чего мне его считать родней? Жил я без него шестнадцать с лишним лет и дальше проживу! Воспитывать меня поздно, на матери он все равно не женится. Да и она, по ходу, не обрадуется, так что трогательного воссоединения семьи ожидать не приходится. Поиметь с него что-то вроде денег? Честно скажу — то, что он сможет выделить на ублюдка, меня не прельщает, я уже больше заработал, а кланяться за эти подачки придется, как за великое благодеяние. Так что менталистика тут никакой роли не играет, — подытоживаю я.
— Убедил. То есть детские закладки с тебя слетели?
— Будем считать, что так. Не представляю, что в них было, но никаких неуместных порывов за собой не ощущаю.
— С этим уже проще работать, но во время твоего визита в монастырь, тебя снова обработали.
— До этого доберемся, поговорим пока о другом: помнишь, как я тебя вылечил? Сам говорил, чуть не сдох от боли, а потом, поди, весь спектр эмоций ощутил: от радости до отчаяния. Было? Ничего не напоминает?
— Ты думаешь?..
— А почему бы нет? Разве ты не чувствуешь, как поменялся с тех пор?
Взбудораженный мужчина вскакивает, заставляя чашки на столе жалобно звякнуть, и начинает метаться по кухне, сыпля безадресными проклятиями. Успокоившись, он включает логику и начинает рассуждать:
— Очень похоже на правду, но у меня, скорее, на верность что-то было. Хочется, конечно, оправдать некоторые поступки ментальным влиянием, но... — гвардеец морщится, не договаривая фразу, — Ладно, с этим разобрались, что делать-то будем? Я точно знаю, менталист на твоей аудиенции был!
— От воздействия можно защититься, если знать как, а еще видеть, что к тебе эти приемы применяют. Я, как ты знаешь, видящий. Не криви морду, тебе не идет! — реагирую я на гримасу, выданную Григорием, — Если ты во что-то не веришь, это не значит, что этого не существует. Так что ничего нового я точно не получил.
— Да верю я! Не зря же Потемкины детей на что-то проверяют! Просто... не знаю...
— Прими, как данность, и не парься! Мало ли, чего только в жизни не бывает.
— Не парься... В мое время говорили "не кипешуй"...
— Значит, не кипешуй!
Мы еще долго потребляли кофе с сушками, вырабатывая приемлемый план действий. Пришлось признаться, что к весне отец Никандр оставит этот мир, переселившись в гораздо лучший (по ничем не подтвержденным слухам там тепло, всегда есть горячая вода, и общество не подкачало). Понятно, что в отсроченном убийстве не признался, просто сослался на видение, зато у Григория сразу стало легче на душе. Он, по ходу, переживал, что шефа ему самому валить придется, не знал, как подступиться, а тут такой подарок! В общем, хорошо сидели, прикидывая детали, если не мирового, то, как минимум государственного заговора, но, как водится, пришли санитары и нас разогнали. В роли санитаров выступили кухарка Клавдия Ивановна и уборщица тетя Люся (это не я, это Гришка так ее назвал!)
Нормально попрощавшись, расстались, конечно, не друзьями, но старой взаимной ненависти между нами уже не было. Лечение пообещал начать в осенние каникулы: во-первых, мне требовалось продумать, как провести его, не выдав секрета, а, во-вторых, ближайшие дни у меня были плотно оккупированы разного рода делами, в частности — объявившимся Роговым с новой парой ПГБшных спецов. Плюс, договоренность с Осмолкиным натолкнула меня на путь решения кадровой проблемы "Кистеня" — рядовых бойцов на бирже всегда было пруд пруди, а вот офицеров, да еще таких, чтобы стали верными именно мне, а не Шаману, Земеле и Боку (при всем моем к ним уважении) или, не дай бог, вообще кому-то левому — требовалось искать лично.
Три девушки с нефритовыми именами Лин, Ки и Хуиланг (объясните мне, идиоту, где в этих словах общий корень, обозначающий нефрит?) через Чжоу высказали пожелание скрасить наш с Борисом вечер. Опасаясь повторения домогательств и преследований, Черный старательно уточнил у "дяди":
— Как именно скрасить?
— Музыкой, господина Черный. Изумительной музыкой моея родины! — проинструктированный Ваном, Чжоу, как и У, прекратил коверкать несчастный русский язык, но иногда все-таки путал окончания.
Пожав плечами, соглашаюсь на эксперимент. В свое время Ванесса Мэй царила над умами миллионов, почему бы сестричкам не оказаться из этой же категории. На обещанный концерт подтягивается Бушарин, а за ним следом и Олег, дежуривший в тот день по базе.
Усаженный на почетное место с хрупкой чашкой чая в руках, недовольно кошусь на Вана: где мой кофе? Попытку заменить напиток, пресекает все тот же Чжоу:
— Нет-нет, китайскую музыку надо слушать под китайский чай и китайские сладости! — и уносит, гад, мой кофе в неизвестном направлении. Чая не хочу, поэтому просто верчу емкость в руках, остальные следуют моему примеру. Фрукты, залитые карамелью, пользуются большей популярностью.
Девушки выходят в нарядных красных платьях, расшитых черно-золотыми узорами. Не большой знаток национальной одежды, но терзают меня смутные сомнения, что вчерашним китайским крестьянкам такое не по карману.
А дальше начался мой персональный ад.
Мужественно выдержав примерно полчаса этого испытания, я сделал три вывода:
1. Они — не Ванесса Мэй.
2. Я — не поклонник традиционной китайской музыки.
3. Это был первый и последний музыкальный вечер в моем доме. По крайней мере, в моем присутствии.
Хотя остальные, вроде бы с интересом слушали, а уж про замершую в дверях четверку их соотечественников вообще молчу. Не желая портить людям праздник, сцепив зубы, терплю, но звонок Шамана воспринимаю, как манну небесную. Извинившись, удаляюсь с телефоном в соседнюю комнату, откуда потом незаметно и малодушно смываюсь в казарму, временно устроенную в соседнем здании. Где до позднего вечера режусь с рядовым составом в карты, безбожно мухлюя.
Рогов с уже третьей парой "ряженых" крадет у меня еще два дня. Вернувшись в гимназию, снова включаюсь в игру "давайте изобразим примерного школьника", так что занятия больше не пропускаю. Именно поэтому бойцам невидимого фронта приходится подстраиваться под мое расписание, отдыхая до обеда. Впрочем, то ли я наловчился объяснять, то ли эти "балахоны" оказались посообразительнее, но в сумме трачу на них гораздо меньше времени, чем на первых, так что с Василием прощаемся быстро. Очередные узоры источников, схематично зарисованные в блокноте, прячутся в недрах хаотично собираемой библиотеки. Разумеется, без всяких подписей и шифров, просто разноцветные кривоватые мерседесовские звезды с номерами от одного до шести.
Школа гудит от слухов насчет Задунайских, но мы с Борисом тщательно делаем вид, что наше отсутствие во время происходящих невероятных событий — исключительно совпадение. Нам старательно верят, вот только Сергей Гагарин все чаще приглашает нас за свой столик, что после четырехнедельного игнорирования смотрится неожиданно. Так же внезапно, оказываюсь поставлен перед фактом приглашения в гости. Казалось бы, ерунда — сходить домой к однокласснику, но когда знаешь, что этот одноклассник — единственный сын главы мощного клана, занимающегося в основном железнодорожными и морскими перевозками, сразу становишься серьезным.
И смешнее всего, что это действительно, банальный визит в гости к однокласснику! Мы с Борькой даже в "Игробой" (аналог игровой приставки "Дэнди") умудрились поиграть с хозяином и сопровождавшими его мальчишками! Никаких умных и многозначительных разговоров, никаких интриг и тайн! Исключительно "танчики" и обычная болтовня шестнадцати-семнадцатилетних парней!
А вот субботу, отдав "Касатку" в исключительное пользование Бориса и Людмилы и категорически отказавшись составлять им компанию, посвящаю идеальной женщине всей моей жизни — маме.
Пару слов необходимо сказать о катерах, затрофеенных нами в первом бою у Задунайских. Кирилл Александрович щедрой рукою отдал их нам в собственность, так что на "Касатку" кистеневцы больше не претендовали. Честно говоря, три катера нам было много, но жадность... К тому же при запрете полетов над городом — это был самый быстрый вид транспорта, так что поставленные на дизельное довольствие "Дельфин" и "Русалка" (Господи, как я ржал, когда услышал эти названия, кто бы знал!) вовсю использовались Олегом и Алексеем. Михалыч разорваться не мог, но привел нам таких же стариков-разбойников, которые закрыли вакансии. Еще от тех же Задунайских нам перепало четыре более-менее целых доспеха, над которыми теперь колдовали Витя с Александром Леонидовичем, так что помимо денег, мы хорошо поживились техникой на этой короткой внутриклановой войнушке. Что там нагребли в карманы десантники — не проверял, но вряд ли что-то ценное — золото и серебро на территории никто не хранит, а в здание мы не заходили, но по мелочи наверняка что-нибудь умыкнули. А самый главный трофей — Надежда — едва оправившись, упорхнула, сделав ручкой обоим пилотам, оказавшись замужней дамой. Шаман, активно получавший от нее авансы все эти дни, сплюнул в сердцах, пробормотав:
— Всех баб не переиметь! — и забыл, переключившись на новые знакомства.
Олег промолчал, но, похоже, решил то же самое.
У мамы лопаю пирожки, попутно делясь новостями. Особенно она хихикала над моими красочно описанными страданиями от концерта этнической музыки. Нет, сначала она сдерживалась, но при попытке напеть особо врезавшуюся в память мелодию, зажала уши и зашлась в хохоте:
— Только не пой, умоляю! С детства не могу слушать твои песни. Ты даже про елочку безбожно фальшивил, а уж ту песенку даже обезьяна выучить смогла бы!
— Отсюда делаем вывод — я не обезьяна! Логично?
— Логично!
— Ладно, не буду мучить твои уши, скажи лучше, от Митьки что-то было?
— Как всегда: жив-здоров, учусь. Оба вы с ним те еще писатели. Как вспомню ваши письма: "Мама, мы живем хорошо. Учимся нормально. Скучаем. Целуем, твои Митя и Егорка" Как телеграммы получала, ей-богу...
— А ты бы хотела: "Маманя, живем хреново, вчерась твой младший сын схлопотал двойку, выговор от учителя, подрался с Васькой Ежовым, получил больно в нос и полночи ревел до зеленых соплей и икоты. От казенной еды тошнит, уроки — скукота, преподы — козлы" и все в таком роде... Такое что ли писать? Волновать не хотели, вот и получалось, то, что получалось.
— Что, так плохо было?
— Да нет, нормально на самом деле было, это я так, утрирую. Просто, зачем тебя нашими детскими проблемами нагружать?
— А потом, когда взрослые проблемы начались, я и помочь ничем не могла... — неожиданно всхлипывает мать.
— Ну вот, началось! Сырость разводишь! Справились же? Может, и не так блестяще, как хотелось бы, но справились? — обнимаю распереживавшуюся матушку.
Успокоившись, она снова принимается хлопотать вокруг меня, впихивая самые вкусные кусочки. Обожравшись до неспособности встать, усаживаю ее рядом с собой и начинаю серьезный разговор:
— Мам, ты к должностным преступлениям как относишься?
— Ась? — вырывается у нее от неожиданности.
— Мне нужны люди, уволенные с действительной службы из-за потери дара, объясняю я свой криминальный интерес, — В идеале — бывшие пилоты МБК. Еще лучше — если в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Я понимаю, травма достаточно редкая, но через центральный столичный госпиталь кто только не проходит, сможешь помочь?
— А зачем тебе?
— Скажем так, у меня есть, что им предложить. Метод непроверенный, зыбкий, но им терять нечего, так что желающие, думаю, найдутся.
— Зачем тебе? Проверить метод? Так это лучше при госпитале сделать! Под наблюдением серьезных людей.
— Однозначно — нет! Во-первых, делиться я не намерен... Дослушай! — отметаю я готовые сорваться с ее языка возражения, — Метод достаточно дорогой, даже не так — фантастически дорогой, так что не факт еще, что ваши вообще согласятся пробовать! К тому же там именно мои способности нужны, а они, как ты знаешь, не афишируются.
Матушка прикусывает кулак и смотрит на меня испуганными глазами. Тема моего видения для нее все еще табу, хотя со смерти Елизара Андреевича прошло уже много лет. Мимолетно злюсь на старика — здорово же он ее застращал!
— В общем, не готов я еще открыться благодарному человечеству, — пытаюсь перевести разговор в шуточную плоскость.
— Ладно, — соглашается мама, приняв мой тон,— Благодарные потомки с памятником подождут, а что во-вторых?
— А, во-вторых, мне нужны верные люди. Такие, чтоб за меня в огонь и воду. Со срывом источника, даже если вылечить — обратно в армию их не возьмут, я уточнял, для этого нужно очень волосатую лапу наверху иметь, и то не факт.
— Какую волосатую лапу? — удивляется родительница моему выражению.
— Которая взятки, куда надо закинет, и кого надо по волосатому заду погладит.
— Тьфу, охальник, выбирай выражения! С матерью все-таки разговариваешь!
— Прости-прости-прости, — какое-то время успешно уворачиваюсь от мелькающего полотенца, но, в конце концов, получаю заслуженный подзатыльник, после чего мать успокаивается, — А если серьезно, то мало шансов, что в армию вернуться будет возможность, а у меня для таких дело найдется.
— Если честно, вот не знала бы про твои способности и про то, что тебе самому источник восстанавливать пришлось — ни за что бы в это не ввязалась, несмотря на то, что ты мой родной сын! Врачебную этику никто не отменял! Но как раз недавно лежали у нас двое пограничников из Средней Азии. Обстановку там представляешь, наверно, с нашей старой частью они почти соседями были. А эти двое, они нарушителей преследовали, что-то не рассчитали и с истощением упали в ущелье. Один еще и ранен серьезно был, второй, наверно его дотащить пытался. Пока нашли, пока достали, пока до части добрались... В общем, собрать-то их собрали, калеками не остались, а вот источник у них обоих выгорел. Оба питерские, поэтому к нам и определили в конечном итоге, только они уже не мальчики — солидные дяденьки, обоим за сорок. И несемейные даже, по-моему, по крайней мере один из них — Ефим Наумович — все ухаживать пытался, так, что даже Витя заревновал!
Для хрупкой мамы, едва достающей мне сегодняшнему макушкой до уха, которой только весной исполнилось тридцать четыре, мужики "за сорок", да еще, поди, как обычно крупные, были солидными дядечками. Господи, как трудно иногда воспринимать людей! Но вот румянец на щеках молодой женщины при рассказе о неожиданном ухажере мне понравился. Потому что господин Шаврин меня в качестве потенциального отчима с недавних пор резко перестал устраивать.
Нет, мы с ним не ссорились и даже не разговаривали при встречах особо, воспитывать он меня тоже не рвался, но вот его источник... один в один повторял источник недавнего "невидимки" из Роговской партии. И хотя умом я прекрасно понимал, что к маме он относится с искренней симпатией, а вовсе не из чувства долга за ней ухаживает... И о делах моих он, скорее всего, ни сном ни духом... Но, вот не хотел я иметь в семье соглядатая из Приказа, и все тут! Хотя, вот будет фишка, если в одном из четырех оставшихся "балахонов" я опознаю мать! Как я понял, я не полевых агентов обучал, а профессиональных целителей, которые уже потом сами, кого надо обучат, так что чисто теоретически и такой финт возможен. Мысленно поржав над таким поворотом, вернулся к теме.
— Ты мне данные этого пилота обязательно запиши. Если он тебе понравился, то я посмотрю, чем можно ему помочь, — мать пунцовеет, но кивает, — Но ты не поняла, лично мне от таких проку не будет.
— Почему?
— Слишком, — щелкаю пальцами в попытках подобрать нужные слова, — Слишком свежие, вот! Понимаешь, такие, конечно, благодарны будут, хотя и это не факт, но они как бы сказать-то... не прониклись еще, вот! И будут считать, что источник восстановился сам по себе. А мне нужны такие, чтоб уже совсем отчаялись, понимаешь?
— Такие, сынок, если честно, редкость. Знаешь, ведь, наверное...
— Знаю! Или конченые психи или уже за оградой кладбища похоронены. Но мне первые, как раз требуются.
— Ладно, поищу в архивах, может, и найду кого.
— А Витя твой, Виктор Афанасьевич, в смысле, — опять уворачиваюсь от подзатыльника, потому что фамильярности по отношения к доктору Шаврину мать не терпит, — Он нормально пережил твое недельное отсутствие? — перехожу на мамины новости, потому что свои кончились.
— Злился, конечно. Все пытался узнать, где пропадала, но сам понимаешь, про такое даже близкому человеку рассказывать не будешь. Ты молодец, что меня позвал, самому тебе их никак вытянуть не удалось бы. Только, сыночка... ты уж постарайся больше в такое не влипать, ладно? Я все понимаю, работу такую себе нашел, но лучше бы ты по моим стопам двигался! Талант ведь есть, с детства в медицину собирался, чего тебя на эту грязь наемничью потянуло?
— Мам, только не снова! — тяжело вздыхаю в ответ на наш тянущийся уже полгода спор, — Сто раз говорили, уже надоело! Пирожки еще остались? — бессовестно пользуюсь безотказным ходом, потому что с точки зрения мамы я основательно недоедаю, надо бы уточнить, не затесались ли среди моих предков какие-нибудь путешественники в Китай, потому что с Ваном, да и остальными моими китайцами, они в этом вопросе удивительно единодушны.
Поторопиться с кандидатами, кроме всего прочего, меня заставляют настойчиво просящиеся на прием претенденты. О вакансиях мы нигде не объявляли, так что соискатели заведомо нарываются на отказ, но при личных беседах мужики оказываются один другого лучше, к нам просятся даже двое бывших пилотов. Отнюдь необязательно, что все они засланные казачки, даже наоборот "засланцами" являются в лучшем случае один-два из десятка, но ошибаться в таком деле мне не хочется.
— Если честно, этого я бы взял, — разворачивается ко мне Олег в новеньком кресле нашего нового офиса на Мойке, едва закрылась дверь за соискателем.
Noblesse oblige, как говорят французы, положение обязывает. Так что теперь в квартале, где традиционно кучковались наемничьи и охранные конторы, появилась и наша вывеска. Новые помещения мы обживали всего неделю, обожающий порядок Борис носился по кабинетам, руководя грузчиками и сборщиками, а также любовно раскладывая заказанную канцелярщину по столам сотрудников, пока мы с Олегом опрашивали уже третьего за сегодняшний день офицера.
— Однозначно нет. Для кандидата с улицы у него слишком хороший послужной список. Одни рекомендации чего стоят. Я скорее желторотого новичка возьму, чем такого вот опытного, — с тяжелым вздохом пью остывший чай. Кофеварку привезут только завтра, нет даже завалящего лимона и сахара, приходится обходится тем, что есть.
— И вообще с улицы на такую должность никого не возьму, мало ли чей это будет человек. Рядовым — пожалуйста, офицером — нет.
— И где брать тогда?
— Если повезет, то с парочкой скоро познакомлю. Сослуживцев ваших бывших можем взять, как Бока, но это тогда под вашу ответственность. А вот так, от фонаря... Забыл, как с Костиным хлебнули лиха?
— Такое забудешь, пожалуй. Ладно, понял. Что хоть за люди?
— Бывшие пилоты, большего пока не скажу, сам еще думаю.
— А чего так?
— Их четверо, все разные, а помочь могу только двоим, так что важно выбрать тех, кто нам больше подойдет.
Неприкосновенного запаса необработанного алексиума, привезенного из Москвы, по грубым прикидкам могло хватить на троих, но у меня еще Григорий на очереди. Гришку, конечно, и на подмосковное озеро можно сгонять, а вот окрестности Петербурга такими полезными водоемами богаты не были, а если и были, то я пока до них не добрался. И вообще, на многие вещи катастрофически не хватало времени, поэтому постоянно приходилось расставлять приоритеты. Сейчас в топе моего списка стояли новые офицеры, ими и занимался.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
