мы из Бреста. часть 6

В принципе все не так уж и плохо. Пока летели, я успел ознакомиться с отчет о работе артели, разобрать кучу бумаг взятых из наркомата и прочитать письма, поступившие на мое имя.

Дела в артели шли хорошо. Продукция расходилась на раз. Заказов было больше чем надо, но все они исполнялись вовремя. Плохо было с текстильным сырьем и кожей, но пока выкручивались.

В июле запустили кирпичный завод, и теперь мы могли похвастать выпуском собственного кирпича, керамической плитки и керамзита.

Все больше вопросов возникало по началу ремонта и сборки автотранспорта. Мы до этого занимались только разборкой неподлежащей восстановлению трофейной техники и восстановительным ремонтом, привлекая к этому, в том числе и бойцов ремроты. Восстановительный ремонт сначала включал в себя — ремонт двигателей, коробок, мостов, элементов кабины и кузова за счет снимаемых с других разбитых машин запчастей. Позже стали сами выпускать часть необходимых запчастей — тех же прокладок, например. Что-то сами лили, что-то заказывали по образцам на других предприятиях — таких же артелях и заводах. На заводах, кстати, дороже и дольше это обходилось. Артели были более оборотисты, да и качественнее товар производили.

Весной больше половины бойцов и специалистов артели, работавших на восстановлении техники, забрали во вновь создаваемые фронтовые мобильные ремзаводы. На месте остались лишь бойцы, списанные с военной службы по ранению и их ученики обоего пола в возрасте до 16 лет. Вот они то и стали инициаторами нового дела — сборки автомобиля собственной конструкции. Им, видишь ли, переделывать часть машин в автобусы и спецмашины уже неинтересно стало. Общими усилиями создали свое конструкторское бюро и на итоге получили что-то похожее на "Пазик" моего времени. Каюсь, я к этому тоже приложил свою руку — отправив Шмиту примерную схему и рисунок. Обещают к февралю опытный действующий экземпляр автобуса представить.

Еще весной мы отправляли представление на награждение лучших работников артели. В сентябре состоялось награждение. 19 человек получили медаль "За трудовое отличие" и что интересно все награды были с мечами (в РИ такое дополнение к награде рассматривалось, но так и не было введено), указывающие на исключительные заслуги перед страной в деле вооружения РККА и НКВД, создания и освоения, новых образцов вооружения.

Из других новостей было завершение строительства еще двух десятков домов для работников артели, поселковой школы, больницы и госпиталя. Наш поселок рос и развивался еще немного и в число крупных населенных пунктов попадем.

Обрадовали известия от ребят с кем лежали в госпитале. Все письма были с фронта. Главное что живы и здоровы, чего и мне желали.

Самую большую радость мне доставило письмо из госпиталя в Горьком. Оно было написано детским почерком с несколькими грамматическими ошибками, но, то, что было в нем, не могло не обрадовать — Петрович Горохов нашелся.

Он не погиб тогда при налете. Отброшенного взрывной волной и засыпанного обломками, в обгоревшем обмундировании, бессознательном состоянии с кучей ран и переломов его нашли бойцы занимавшиеся разбором завалов склада только на следующий день. Отправили в госпиталь, а оттуда эвакуировали за линию фронта. Сознание к нему вернулось на пятый день после прибытия в Горький, а вот память только несколько дней назад. Именно поэтому так долго и не было сведений о нем. Лечение шло очень тяжело. Сказались тяжелая контузия, переохлаждение, многочисленные переломы и раны. Подлечив его раны, врачи оставили Петровича в качестве нестроевого при госпитале до восстановления памяти и полного выздоровления. Писать он сам не может, руки трясутся и не могут удержать ручку, именно поэтому за него это сделала девочка из пионерского отряда, шефствующего над ранеными. Он просил сообщить как жена и остальные знакомые.

Тут же в самолете написал ответ Петровичу и в госпиталь представителю нашего наркомата, с просьбой о переводе Горохова на лечение к нам на подмосковную базу. Мы его быстро на ноги поставим. Не зря же говорят, что дома и родные стены помогают. Вот Ленка то обрадуется, узнав, что ее муж жив.

Среди кучи корреспонденции писем от Татьяны не было. Не знаю, почему, но в последнее время, особенно после расставания с Юлей, для меня это было важным.

Посадка прошла более чем успешно. Поболтало немного ну да ничего главное без приключений сели. В иллюминаторы был виден заснеженный аэродром, десятка два самолетов в капонирах и несколько батарей зениток. А еще заметил, что несколько зенитных пулеметных установок бдительно сопровождали борт, пока он катился по полосе. Как только самолет занял указанное ему место, его заблокировало несколько грузовиков, рядышком с которыми в полной боевой готовности разместилось с десяток автоматчиков в стальных нагрудниках. Лишь после проверки документов у экипажа и пассажиров нам разрешили покинуть самолет, а техникам приступить к обслуживанию самолета.

Выйдя из относительного комфорта самолета, оказались на все пронизывающем ветру. Хорошо, что хоть не пришлось тащиться по морозу. На ночь нас пообещали разместить в гостинице находящейся неподалеку от аэродрома и поэтому для экипажа, пассажиров и части их груза подогнали старенький автобус с промерзшими окнами. По дороге в гостиницу он горестно вздыхал, шумел коробкой и скрипел на ухабах но, тем не менее, упорно преодолевал сугробы и заносы.

Гостиницей оказалось большое теплое одноэтажное деревянное здание с несколькими десятками номеров, баней, столовой и минимумом необходимых бытовых условий. Экипаж разместили всех вместе в одной комнате. Остальных тоже постарались разместить вместе. Мне же досталась койка в двухместном номере. Соседа на месте не оказалось. Сразу же после размещения дежурная пригласила на ужин.

Глава

Камышников

В столовой практически никого не было. Несколько припозднившихся офицеров из таких же, как и мы бедолаг, застрявших на аэродроме до утра. Подавальщицы тут же накрыли столы.

На одной из стен висела большая карта европейской части СССР с обстановкой на фронте, около которой расположилось несколько офицеров. Слушая вечернюю сводку Совинформбюро, доносившуюся из висевшего в углу репродуктора, они переставляли флажки на карте. Быстро закончив с ужином, мы присоединились к ним.

Линия фронта сейчас соответствовала примерно тому, что было в известной мне истории на начало 1943 год.

На северо-западном направлении бои шли под Ленинградом, на линии Тосно — Любань — Чудово — Новгород — Старая Русса — Холм — Великие Луки — Невель — Велиж. На центральном участке фронт проходил на линии Духовщина — Ярцево — Дорогобуж — Спас-Демянск — Киров — Людиново — Жиздра — Мценск — Новосиль — Ливны — Воронеж — Лиски — Павловск — Россошь — Валуйки — Волчанск — Чугуев — Змиев — Нов. Водолага — Красноград — Сахновщина — Лозовая — Барвенково — Славянск — Красный Лиман — Первомайск — Дебальцево — Красный Луч — Красный Сулин — Шахты — Мелиховская. Далее линия фронта шла на юг вдоль Дона до Манычевского канала и к озеру Маныч — Дивное — Буденновск — Моздок — Малгобек — Майский — Баксан — Микоян-Шахар (Кисловодск) — Каменомостовская — Нефтегорск — Горячий Ключ — Абинская — Крымская — Варениковская — Темрюк.

Меня больше всего интересовала обстановка на Кавказе. Там шли тяжелые бои на подступах к Малгобеку и Моздроку. В наркомате мне никаких указаний и приказов не дали. В разговоре с Берией прозвучало, что нам следует продолжать обеспечивать безопасность тыла Северной группы Закавказского фронта на территории Чечни, Ингушетии, Осетии и Грузии. Тем не менее, фронт был совсем рядом с нами, отсиживаться в стороне от участия в боях я не собирался.

Среди обступивших карту офицеров своими комментариями выделялся подполковник-танкист на гимнастерке которого красовались два ордена "Красного Знамени" и три нашивками за ранения. Мне он показался знакомым, но где мы могли видеться я сначала не мог вспомнить. Хоть я на память не жалуюсь. Тем более что Перстень частенько помогает вытаскивать из закромов совсем уж забытое. Подпол кстати меня тоже, похоже, узнал и старался вспомнить, где мы виделись. Несколько раз я ловил на себе его заинтересованные и внимательные взгляды, а затем, когда собравшиеся у карты стали расходиться по своим делам подошел ко мне и обратился с вопросом:

— Подполковник Камышников, Анатолий Павлович. 5-я танковая армия. Брянский фронт. Простите, товарищ подполковник, мы с вами раньше негде не пересекались? Лицо мне ваше очень знакомым показалось.

— Седов Владимир Николаевич. Закавказский фронт. Мне ваше лицо тоже знакомым показалось. В Белоруссии не служили?

— С начала июня по июль прошлого года проходил службу комбатом в 53-м танковом полку 27-я танковой дивизии 17 мех корпуса. До войны стояли в Новогрудке. Там войну и начал. А вы?

— Служил в Бресте. 333 стрелковый полк 6 Орловской дивизии тоже с июня прошлого года. Войну встретил в крепости, потом отходил через Слуцк и Бобруйск.

— Считай земляки.

— Ну да. Кажется, я вас в начале июля в Слуцке видел.

— Похоже да. Я там, в лагере для военнопленных сидел, когда наши войска город и нас из плена освободили. Вы, по-моему, руководили одним из подразделений НКВД бравших город. Потом еще выступали перед освобожденными из офицерского лагеря. Вы были в форме офицера войск НКВД.

— Да это был я. Вы-то, как в плен к немцам попали? Насколько я знаю, ваша дивизия отходила в направлении Столбцов.

— Наша дивизия, почти не имеющая оружия и техники, ее штаб и тыловые структуры, а также тяжёлое оружие, к которому не было боеприпасов, были сконцентрированы в лесу, в 18 километрах от Барановичей. Та часть дивизии, что имела оружие, заняла оборону на западной окраине Барановичей. Там и попали под удар танковых частей Гудериана. Раскатали они нас в хвост и гриву. Большая часть дивизии была рассеяна, те, кто остался в строю, начали отступать в направлении Столбцов, а оттуда уже пошла к Узде. Я на подходах к городу под обстрел попал, ранение получил, от своих отстал, неделю в лесу у местных жителей отлеживался. Потом к фронту пошел. По пути полицаи из местных жителей меня и взяли. Доставили на сборный пункт пленных, а оттуда уже отправили в Слуцкий лагерь.

— Понятно. После освобождения что делали?

— В лагере у меня рана снова открылась, поэтому после освобождения сразу в строй не поставили, отправили как легкораненого в штаб Константинова. Занимался формированием из пленных бронетанковых частей. Подлечившись, командовал сводной танковой ротой. Участвовал в боях на укрепрайоне, потом с боями отходили к Бобруйску и Гомелю. За месяц боев из танковых ротных переквалифицировался сначала в комбата, а затем и командира стрелкового полка. В этом качестве и вышел к своим. Потом были бои под Гомелем, снова ранение. Госпиталь. За бои под Слуцком наградили орденом Красного знамени и очередным воинским званием — капитан. Вылечился и снова воевал теперь уже под Рославлем. Командовал стрелковым полком в 4 армии. Там получил второй "Боевик" (орден Боевого Красного знамени) и "майора". Снова госпиталь. Выписался лишь весной этого года. Со мной лечился однополчанин из нашего 17 корпуса. Он только в 36 танковой дивизии служил. После выписки он попал служить во 2-й гвардейский корпус под начало к своему бывшему замкомдива Лизюкову, которого до войны часто встречал. С его подачи меня после выписки тоже под начало генерала Лизюкова направили. В оперативный отдел штаба корпуса, а потом и армии.

— Ясно. Анатолий Павлович, может за встречу и знакомство по пятьдесят грамм? А то я смотрю, мы тут совсем одни остались, а людям убирать надо.

— Я только за. Тем более что я вам за свое освобождение из лагеря военнопленных до конца жизни теперь должен. Мне порой снится совсем другая судьба и жизнь... Вы где разместились? Может ко мне в комнату? Я в ней один. Соседа пока не дали. — Идя по коридору, предложил Камышников

— Да какая в принципе разница. Давайте у вас — раз вы один.

Смех нас разорвал, когда мы остановились у дверей нашей с ним общей комнаты. Камышников оказался как раз моим соседом. Быстро накрыв из своих запасов стол и пропустив по маленькой, мы продолжили прерванный разговор.

— Я видел что вас очень интересовала обстановка на Воронежском направлении — спросил Камышников.

— Да. Я родом из Тамбова, а это считай по соседству. Всего-то чуть боле двухсот километров.

— Ну да. Бывал я в Тамбове. Этой осенью. На танкоремонтном заводе. Хороший городишко. Да и в Воронеже побывать пришлось.

— Воевали там?

— Да. Сначала на дальних подступах к городу, а затем и в самом городе.

-Танки в городе? Надеюсь хоть с пехотным прикрытием? Кстати вы же говорили, что служите на Брянском фронте, а в городе насколько я знаю, действует Воронежский фронт.

— Наша армия действительно входит в состав Брянского фронта. После июльских боев нас выводили на переформирование, а потом в резерв Ставки. В середине сентября одну танковую бригаду нашего 2 танкового корпуса использовали в городе вот с ней я туда и попал.

— Понятно, простите, что перебил ваш рассказ. Тяжело, наверное, было сражаться в городских кварталах?

— Не тяжелей чем в Слуцке и Гомеле или этим летом. В Воронеже мы почти полтора месяца поддерживали действия штурмовых групп одной из дивизий НКВД оборонявшихся в районе сельхозинститута. Неплохо немцам ребра посчитали.

— Потери большие были?

— В ротах в строю по два — три танка осталось. Это притом, что подбитые машины старались сразу же эвакуировать и ремонтировать.

— Понятно. Анатолий Павлович вы несколько раз упоминали про летние бои под Воронежем, не расскажите о них?

— Если вам интересно расскажу. В середине апреля 1942 г. Лизюков получил приказ сформировать 2-й танковый корпус. С собой к новому месту службы он взял часть штабных командиров 2-го гвардейского корпуса, в том числе и меня.

По решению Ставки 2-й танковый корпус был включён в состав созданной в Московском военном округе 5-й танковой армии. Кроме него в состав армии вошли 11-й танковые корпуса, 340-я стрелковая дивизия, 19-я отд. танковая бригада, артиллерийские и другие части.

По своему составу танковые корпуса были однотипны — они включали в себя одну тяжелую танковую бригаду на КВ-1(32 КВ и 21 Т-60) и две бригады танков, укомплектованных Т-34 и Т-60 (44 Т-34 и 21 Т-60 в каждой). Всего в корпусе предполагалось иметь 183 танка, в резервной танковой бригаде — 44 танка Т-34 и 21 танк Т-60, а в армии — 431 танк.

Мотострелковые бригады тоже были однотипные — 3 мотострелковых батальона, минометный дивизион, артиллерийский дивизион, зенитный дивизион. Плюс отдельные подразделения.

Все части формировались весной этого года.

В июне 1942 года Лизюкова назначили командующим армии, во вновь формируемый штаб армии перевели и меня.

В середине июня нашу армию включили в состав Брянского фронта. Оставаясь в резерве Ставки Верховного Главнокомандования, она была сосредоточена в районе г. Ефремова в готовности к нанесению контрудара в случае прорыва противника на мценском направлении.