Приказано выжить (Ирис)

Спасибо отравителям за то, что так запустили лазарет: приведение его в порядок заняло у меня чуть меньше четырех дней, а потом, за неимением работы, в голову снова полезли мучительные размышления.

На кухне царствовал Гонк, немолодой тучный повар, родом, судя по смуглой коже, черным усам и волосам без единого, несмотря на солидный возраст, седого волоска, да причудливому говору и манерам, откуда-то с юга. Его доброжелательность, энтузиазм и кулинарное искусство не знали границ, и я надеялась, что для меня найдется тут занятие.

— Ай-эй, вица желает помочь скромному повару Гонку? Гонк извиняется, но вицо не велел, и Гонк не решается...

— Гонк, — я состроила самую жалобную гримасу, на которую была способна. — Ну, пожалуйста! Нет сил уже думать, о творящемся там!

— Вица! — страдальчески сморщился повар, комкая фартук перепачканный разноцветными пятнами. Несмотря на блокаду и очевидную экономию, он не считал, что пища должна быть безвкусной и пустой, и ухитрялся творить шедевры даже и из необходимого минимума продуктов. И его мало смущало, что едва ли с десяток оставшихся в резиденции гильдийцев едва находили время отдать должную дань его стараниям, про похвалу и вовсе стоит умолчать.

В конце концов, после долгих уговоров несчастный Гонк доверил мне чистить картошку. Картошка была мелкая, а нож очень острым, так что я с удовольствием принялась за дело.

В таком режиме прошло еще несколько дней. Я старалась поменьше высовываться из кухни, с удовольствием слушая как Гонк тихо напевает себе под нос на своем языке и выполняя всю мелкую кухонную работу, чем он был крайне не доволен, но не возражал, возможно, понимая, что без этого мне будет хуже. А потом в резиденцию с воплями ворвались с десяток громко орущих людей.

Услышав грохот и вопли, я мгновенно забыла про тесто, которое месила, и, не обтерев перепачканных мукой рук, вылетела с кухни и в мгновение ока поднялась из полуподвала, где она располагалась, на первый этаж.

— Мы победили, демоны их раздери!

— Победили!

— Блокада разорвана! Слава Аэону!

— Слава!

— Выиграли? — недоверчиво переспросила я, растерянно оглядывая грязные лица и порванные одежды. — Как... Ой!

Кто-то подхватил меня на руки и подбросил высоко к потолку, выкрикивая что-то радостное и восторженное. Мои испуганные вопли не перекрыли поднявшегося гвалта, в холл выбегали все оставшиеся в резиденции, тоже что-то кричали, обнимались, спрашивали, что да как...

Но среди пришедших гильдийцев не было ни Аэона, ни Веритаса ни Тео. Гретты не было тоже, и я снова затосковала, не зная ожидать ли их живыми или нет.

— Го-онк! — заорал кто-то во всю глотку. — Тащи жратвы! Намучились мы на солдатских харчах!

Счастливые вернувшиеся, наскоро поели и завалились спать прямо на месте, вповалку, ничего толком не объяснив, и не рассказав.

Ночью пришла еще одна группа, почти в точности повторив ритуал первой, а потом по одному, по двое потянулись остальные Гильдийцы, усталые, измученные, раненные, но счастливые настолько, будто у каждого родился долгожданный ребенок.

Из обрывков фраз и разговоров я поняла, что изначально провальный план Аэона каким-то чудом все-таки удался. Пройдя по катакомбам, гильдийцы дождались нужного момента вышли на поверхность в небольшой рощице и ударили "котикам" прямо в тыл. Не ожидавшие этого войска противника с перепугу решили, что армия Дория окружила их со всех сторон, рванули вперед, ломая собственные строи.

Хаоса добавили и самодельные бомбы, те самые, которые гильдийцы мастерили с начала весны. Вдобавок, умельцы из Гильдии Веритаса приноровились начинять их какой-то отравой — зацепит осколком и не встанешь дня три как минимум.

Однако и самих гильдийцев полегло изрядно. Они сами не знали точно сколько именно, в пылу было не до подсчетов...

— Старшие живы, с утра всех троих видел, — обрадовал один из вернувшихся. — Тео потрепали изрядно, но не страшно, он же живучий как демон...

Я обрадовано помчалась в лазарет помогать раненым. Живы — и хорошо, можно не беспокоясь заниматься своим делом.

Еще несколько дней из лазарета я не вылезала, из последних сил латая самых тяжелых и безнадежных. Даже пропустила момент, когда вернулся Райк с прочими отравителями, просто в один из моментов без удивления поняла, что помимо меня по лазарету носятся еще несколько теней в белом. Лиц от усталости я разглядеть не могла, но голоса узнала и выдохнула с облегчением: я не одна.

Самое противное — работать с отсутствующими конечностями. Проткнутое легкое или там дырку в печени я могла затянуть, а вот заново отрастить руки-ноги не выходило, хотя я старалась. У Аэона же прорезались новые зубы! Так какого демона?

Но нет. Как я ни билась, а помочь никак не могла. Что интересно, так это то, что даже и выбитые зубы больше ни у кого не вырастали.

— Беда с вами, самоучками, — привычно ворчал Райк, — сами не знаете что можете, а что нет! Вот как ты Аэону зубы вырастила? Не знаешь? И я не знаю! А Лансу не можешь помочь? Да хоть как! Вот и объясняй ему сама почему там смогла, а тут нет, парень ведь надеялся... Да как хочешь, так и объясняй!

Названный Лансом парень, бледный и насквозь мокрый от выступившего пота, кусал бескровные губы и баюкал обрубок правой руки, кое-как перемотанный красной от крови тряпкой. Его глаза, глубоко запавшие, обрамленные тенями на пол-лица, следили за мной с такой бездумной надеждой, что мне становилось не по себе. Я как-то упустила момент, когда гильдийцы уверовали в меня мало не как в своего бога, и кажется, считали теперь всемогущей.

— Потерпи, — сказала я, разматывая тряпку. Парень кивнул, сжал зубы.

Рана была нехорошей, рваной, с воспалившимися краями. Я в сотый раз пыталась разобраться, как работает мой Дар и попытаться все же совершить невозможное: отрастить руку.

Да только бесполезно. Я не могу из воздуха воссоздать плоть, кость, кровь, ткани... Это за гранью моих способностей.

— Ланс, ты меня слышишь?

— Слышу, — тихо и заторможено откликнулся парень.

— Я не могу тут помочь, пойми.

— Что? — в глазах появилось недоумение. — Как не можешь?

— В моих силах заживить рану, но не отрастить руку. Прости.

— Но... — он заметался. — Но Аэон! И... попробуй еще, вдруг получится? Попробуй, вдруг ты просто недостаточно стараешься? Ирис!

— Прости Ланс, я действительно на это не способна.

— Ирис! — Парень просто взвыл. — Попытайся еще хоть раз! Один разочек! Ну! Что тебе стоит?!

— Прости.

Это было ужасно, оставлять его вот так, паникующим и растерянным. Эбин, помощник Райка оттер меня в сторону, оглядел рану и поцокал языком.

— Ты иди Ирис, я пока прочищу и срежу лишнее. Позову потом.

Ланс зарыдал. Он смотрел на то, что осталось от его руки и рыдал, вдруг осознав, что это — навсегда. Что по-прежнему уже не будет.

— Хэй, Ирис, сюда!

В распахнутые двери лазарета заносили носилки, одни за другими, шесть штук. Я бросилась туда, на ходу вытирая руки изгвазданным передником.

— Кто самый тяжелый?

Смутно знакомый гильдиец откинул со вторых носилок прикрывающую раненого ткань, и я с ужасом увидела Гретту, без сознания. И без ног. Крови было столько, что с носилок капало.

— Райк!

— Сама!

Ясно, хоть ара и самая тяжелая, остальных еще никто не отменял. Значит, займусь. Глубоко вздохнула и указала в угол:

— Несите туда, осторожно. Грач!

Юркий южанин, смуглый и черноволосый давно уже был у меня на подхвате. Чистил раны, шил, в общем — готовил, а потом подключалась я. Мы с ним крепко сработались, понимали друг друга с полуслова.

Он выскочил откуда-то слева и тут же, без объяснений принялся срезать с Гретты одежду. Я, приказав рукам не дрожать, схватила чистые тряпки и кувшин с водой. В четыре руки мы быстро смыли грязь, прочистили раны, наложили жгуты. Я сама, отсчитывая капли, влила в горло бессознательной ары драгоценную красную настойку.

Кто-то рядом кашлянул и я раздражено вскинулась, злая что меня оторвали от и без того страшной работы. Рядом смущенно переминался некий носатый гильдиец.

— Чего? — рявкнула.

Бедный, он аж покраснел весь.

— Мы это... ноги нашли... надо?

— Какие еще ноги?! Уйди, не мешай!

— Дак это... Госпожи Гретты ноги-то... Райк говорил нести, коли найдем...

Я осеклась. Они притащили ее ноги? Это... да это же... А вдруг получится?!

— Так тащи, чего встал!!

Да извинят мне мой тон, но сил еще и на вежливость у меня уже нет. Райк вон тоже орет как резаный, да и остальные отравители...

— Грач, посмотри эти ноги, а? Прочисть, я попробую прирастить их.

— А это возможно? — засомневался помощник.

— Не знаю. Попробовать стоит.

Я закрыла глаза, оценивая свое состояние: хватит ли сил? Свалившись на половине процесса в обморок, я аре ничем не помогу. Так, плоховато, но пожалуй рискну. Эх, сейчас бы чего-нибудь сладкого... Сахар быстро возвращает силы и способность соображать.

— Ребят, есть у кого шоколадка, а? — спросила почти безнадежно.

— Выдохлась? — откликнулся из гущи раненых Эбин. — Жди, я на кухню послал. Чего у тебя там?

— Гретте постараюсь ноги обратно прирастить.

— Думаешь, это возможно? — повторил недавний вопрос и мои собственные сомнения отравитель.

Я промолчала. Посмотрела на распростертую передо мной ару... и подумала, что лучше сдохнуть самой, чем дать умереть ей, сражавшейся, в то время как я сидела под замком, в безопасности.

— Готово, — сообщил Грач.

— Приступим...

Раньше я не понимала толком, что делаю, как действую. Представляла конечный результат, закрывала глаза и "включала" свой Дар. Работа в лазарете быстро меня от этого отучила: здесь нужно видеть, что, как и в какой последовательности делается.

Руки тряслись, от боли перед глазами все плыло, но я сжимала зубы и сращивала сосуд за сосудом, нерв за нервом...

В какой-то момент не выдержала:

— Гра-ач!

Он уже знал что делать: разбавил опиум в воде и сунул кружку мне в лицо. Я выпила одним глотком и продолжила.

Это опасно. Опиум вызывает зависимость, бороться с которой крайне сложно. Каждый раз принимая его я дрожала от страха, и клялась что этот раз — последний... Но был новый пациент и я глотала проклятый наркотик снова и снова, чтобы не сойти с ума от боли и не расходовать зазря красную настойку, более щадящую, но и более ценную.

Дальше пошло легче.

И в этом — еще одна опасность. Под наркотиком я не ощущала границы своих сил.

Праотцы... не оставьте.

Я не чувствовала ни рук, ни тела, с каждым вздохом глотала свою кровь, но не обращала на это внимание. Ведь еще чуть-чуть, еще немного...

— Готово!

Эй, а почему перед глазами потолок? И кто все эти люди рядом? Что происходит?

— ...кровотечение...

— ...туда ее ложи, сейчас займусь...

— ...бесполезно... выгорела.

— ... постараюсь...

Я моргнула недоуменно. Почему я слышу лишь обрывки фраз и то будто сквозь толстое одеяло? Что со мной?

Где я?

Вокруг пустыня. Сколько хватает взгляда — песок и солнце, но какое-то странное. Оно не слепит, от него не жарко. Тусклое солнце. Просто бело-желтый шар сверху.

"Здравствуй".

Я обернулась и увидела дракона. Огромного, белого как снег, очень красивого. Он лежал на песке, подобрав под себя лапы и вольно раскинув крылья. Изящная голова, увенчанная шипами, была повернута в мою сторону, янтарные глаза смотрели пристально и немного грустно.

— Привет, — весело подбежала к нему. — Ты кто?

"Мое имя — Сфай. Ты меня знать не можешь, мы не виделись раньше."

— А я — Ирис. Ой, Ээйрсо, из Семьи Заоранн. Ты такой красивый! Я никогда не видела белых драконов!

"Мне известно твое имя."

— Да? — удивилась. Потом подумала и кивнула своим мыслям: — Потому что ты мой саторо?

"Да."

— Тогда почему ты здесь? Почему не нашел меня? Я в империи людей, и мне очень плохо!

"Я не смогу тебя найти. Никогда."

— Но как же? Почему?

Мне показалось, что дракон усмехнулся.

"Потому что меня больше нет, Эйрис. Я умер задолго до того как ты родилась."

— Ну и что? Ты же переродишься! Мы всегда рождаемся снова!

"Кроме меня. Моего близнеца, половину моей души, прокляли. Прокляли сами праотцы. Часть его проклятия досталась мне и я умер. И больше нам с ним не родиться снова."

Я не просто села, я рухнула на песок — подкосились колени. Проклятие? Как?! За что?

"Он хотел воскресить свою любимую. Нарушил все возможные законы... Он много чего сотворил, мой безумный брат. И я в этом виноват. Я смог удержать его, чтобы он не ушел вслед за ней. Я плохо поступил тогда. Теперь мы прокляты, а я — мертв. Послушай, Ирис. Не жди меня. Мы не встретимся. Ты неправильно живешь, моя сатори. Зачем ты убиваешь себя? В первый раз тебя вернул твой враг, теперь тебя верну я. Но, слышишь? никто не вернет тебя в третий раз. Больше некому. Твоя Семья, она на пути Рождения, им неподвластны дороги мертвых. Возвращайся, и береги себя. Пусть я никогда не увижу тебя снова, хотя возможно половина меня... Возвращайся. Сатори моя... Возвращайся."

Дракон склонил голову и нежно потерся мордой о мои волосы, несильно царапая жесткой чешуей. Узкий шершавый язык слизнул с щеки слезы.

"Возвращайся."

Райк улыбался, гладил меня по голове, но руки у него дрожали.

Я отвернулась, уставившись в стену.

Внутри — пусто. Словно выжжено огнем, да не простым. Драконьим огнем, от которого вода загорается...

Потом встала. Я не чуяла времени, но в лазарете было чисто и пусто. Совсем никого. Даже Райк куда-то делся. Сколько прошло времени, что все раненые исчезли... Неважно.

В памяти всплыл образ комнаты, в которой я жила. Ноги сами понесли меня в ту сторону. Двери — толкнуть. Пыль вокруг — ничего страшного. Все равно. Кровать — лечь. Глаза можно не закрывать, все равно не усну. Белый Дракон забрал мои сны с собой. В могилу.

Болело запястье. Поднесла его к глазам. Там, родными драконьими рунами было втравлено в кожу: Сфайр'эн.

Брошенный.

На память... Спасибо, Сфай, мой снежный дракон. Я стану жить для тебя. Узнаю, как избавить тебя от проклятия. Смогу. Что мне еще остается?

Я потерялась.

В этом мире я потерялась.

Не понимая течений времени, ничего не слыша и не слушая, не обращая внимания на окружающее, не замечая людей... Так я живу сейчас. Памятью. Пустотой.

Запястье горит, словно маленькие руны жгут его огнем. Я целую их очень часто и тогда вспоминаю, что мне надо жить дальше, жить, чтобы мой снежный дракон спал спокойно... Вспоминаю и не могу. Не выходит.

Райк говорит что-то о моем Даре, утешает. Он искренне волнуется, а я даже не могу понять его слов, настолько мне все равно.

Блокада кончилась, в городе праздники... Люди заново обживают столицу, строят дома, строят новые семьи и новые отношения; одна я призраком мотаюсь по резиденции, не умея ничем себя занять.

Мне не хотелось разговаривать с кем бы то ни было, да и просто — разговаривать. Слова, любые слова, казались чуждыми и никчемными, не имеющими смысла. Рианонский язык словно бы царапал мысли, как кончик излишне наточенной вилки, не давая сложить вместе и несколько слогов, звуков... А потом и думать расхотелось.