Глава 18.

Глава 18

Стоило Люциусу с Поттером появиться из камина — и он уже понял, что что-то произошло. Очень серьезное. Такое, что теперь можно ждать чего угодно и ничему не удивляться. Другой человек, наверное, и не понял бы, что что-то произошло: Дамблдор со всей его общеизвестной проницательностью, кажется, не понял. А он слишком хорошо знал и Малфоя, и Поттера. И в обоих сейчас чувствовалось что-то эдакое... Во-первых — держались они заодно, несмотря на перебрасывание презрительными замечаниями. Это видно. И вся настороженность Поттера направлена отнюдь не на Малфоя. А еще у обоих вид... У Люциуса, несмотря на всю его рафинированную выдержанность вид человека, который увидел на балу у министра хагридового соплохвоста. Нет, конечно, он держится как обычно — благо практика в этом у Люциуса просто огромная, но вот ему лично видно, что Люциус достаточно удивлен и находится в недоумении — пусть всё это и запрятано под светским образом аристократа и окллюментивными щитами. Здесь просто достаточно знать человека в течение более двадцати лет. Поттер эмоции скрывает хуже, но вполне нормально маскирует их под текущую ситуацию. И откуда что берется? Мальчишку толком не прочитать — там намешан сумасбродный коктейль чувств: и облегчение, и ненависть, и ошеломление, и странная решимость пополам с обреченностью. Так, Дамблдор пытается остановить провоцируемый Поттером конфликт, остается осаживать Поттера, переводя на себя конфликт. У Поттера вид становится каким-то потерянным. Идиот! Начал игру — будь добр участвуй в ней со всей отдачей, а не так, будто тебя принудили играть какую-то ненужную тебе роль. Остается только продолжать нападки на Поттера. Дамблдор аккуратно применяет легиллименцию и что-то ему видимо не нравится... Может он всё-таки тоже понял что-то еще в самом начале? Поттер огрызается и смотрит ему в глаза. И просит помощи. Обыграть одного из искуснейших легиллиментов сложно. Но — не невозможно. Импровизировать приходится на ходу, мальчишка хотя бы старательно подыгрывает. Вопрос Хмури про клятвы — и откровенная ложь Малфоя. Но чтобы знать, что это ложь — надо быть чистокровным и принадлежать к аристократии. В Ордене Феникса, пожалуй, только Блэк получил должное образование. Он да покойный Джеймс Поттер. Сам Снейп об этом узнал когда-то от Эйвери — великой тайной это не было, просто никогда не афишировалось. Не было никогда никаких клятв — очередная побасенка чистокровных для тех, кто в их круг не вхож.

Отделавшись от обоих коллег привести Поттера в свой кабинет и тщательнейшим образом проверить на подслушивающие заклинания. Заставить всё рассказать — он всегда чувствовал определенную границу, до которой он мог влезать в чужую жизнь, но мальчишка не понимает, в какие игры начал играть. И поставленный фактически в безвыходную ситуацию всё равно колеблется. Доверия нет. Да и с чего бы, собственно? Но если придется действовать сообща минимальное доверие понадобиться. И Поттер настораживающе спокойным голосом сообщает всю ситуацию. Истинное положение дел с пророчеством — скажем так — откровенно шокирует. Но то, что сделал Поттер, шокирует еще больше. Это ж надо додуматься?! И ладно додуматься, так еще и решиться. И поверх еще и намек на двойную игру. У Поттеров в роду видимо талант — браться за то, что они делать совершенно не умеют. Хотя... Мальчишку можно и в своих целях использовать. Такой сюрприз для Альбуса с милордом. Реальной силы за Поттером нет, и не было никогда, но: во-первых есть определенный статус — а это вполне пригодится потом, после войны, и во-вторых — Поттер та фигура, которую каждый из хозяев Северуса считает истинно своим джокером и ничьим больше. А если переиграть? У него есть прекрасный опыт двойной игры, но от него всегда ждали и ждут внезапного удара или предательства. Да кто бы ждал другого от шпиона? Даже от своего шпиона? От Поттера удара не ждет никто. Если научить мальчишку, обеспечить нужной информацией, подстраховать и помочь — что ж, на эффекте неожиданности можно выиграть войну. А без Альбуса и Темного Лорда жизнь станет определенно спокойнее. Хотя всё дело совсем в другом — он привык отвечать за мальчишку. Привык, что каким-то идиотским способом их судьбы связаны. И потом — это действительно шанс. Их союза никто предсказать не может, а значит шансы неплохие. А значит, сейчас главное научить Поттера окклюменции и кое-чему еще из арсенала слизеринцев.

На ужине в Большом зале Снейп не появляется, а мне вот приходится, хотя аппетита и вовсе нет. Хорошо хоть никто не спрашивает, с двух сторон крича, где я был и что там было, и что Малфой, и что вообще. Рон сидит рядом с Финниганом и по счастью далеко от меня, Гермиона по привычке что-то читает за ужином. А вот с ужина придется очень быстро исчезнуть, чтоб ни она, ни кто-либо еще не прицепился.

Мантия-невидимка лежит в сумке и, дойдя до укромного места, я ее надеваю. Кто бы мне год назад сказал, что я к Снейпу, под мантией-невидимкой, в тайне от директора на окклюменцию бегать буду — отвел бы в Мунго, к психиатру или как он там, у волшебников называется.

— Добрый вечер, профессор.

— Добрый.

Опять проверка на посторонние чары, потом заглушающие заклинания на дверь.

— Не знаю как, Поттер, но за пару вечеров тебе надо научиться нормальной защите.

— Я понимаю.

— Тогда все не относящиеся к окклюменции вопросы — потом. Это ясно?

— Да.

— Legillimens!

...

— Сядь, Поттер. Ты знаешь, почему у тебя ничего не получается?

— Нет. — зло выдыхаю сквозь зубы. Злость абстрактная, на всё сразу — на себя, на Снейпа, на усталость от которой меня уже шатает, на отсутствие любых результатов — в течение почти двух часов атак.

— Вот и я не знаю. — совершенно устало и по-человечески сообщает Снейп. — Может всё-таки Обливиэйт, Поттер? И никаких проблем...

— Никогда!

— Отдохните пока, вы на ногах-то с трудом стоите. Чаю хотите? — молча киваю. Снейп вызывает эльфа, которой приносит две чашки, чайник и бутерброды.

— А эльфы не...

— Это бывший малфоевский эльф. Люциус подарил. Так что никому он не донесет. Разве что Малфою, но сейчас это не проблема. Гриффиндорцы не хватятся своего Золотого Мальчика?

— Они не видели, куда я ушел. Пусть думают, что я под мантией брожу по коридорам. Я часто так делаю.

— Не сомневаюсь. — хмыкает Снейп, оценив весь сюрреализм ситуации. Отпиваю из кружки быстро стынущий чай. Мне бы успокоительного зелья какого-нибудь сейчас. И поспать.

— Зелья в вашу кружку я бы не успел добавить. — комментирует Снейп то, как я внимательно разглядываю содержимое кружки.

— Знаю. Я просто задумался. Зелья бы какого сейчас, чтобы успокоится... — последнюю фразу произношу не думая, больше кружке, чем Снейпу. Пошло оно всё к черту, я слишком устал.

— Успокоиться? — задумчиво и с подозрением тянет Снейп и смотрит на меня как-то... изучающе, будто пытается что-то понять. А у меня возникает желание оглянуться — ну вдруг там что-то такое интересное за моей спиной, что он на меня так смотрит?

— Скажи, Поттер, а что ты чувствуешь, видя свои воспоминания?

— Ну... — чтоб такое придумать?

— Правду. Это важно.

— Я не люблю вспоминать. И те события, которые чаще всего видите вы... на уроках окклюменции... Я как будто переживаю их заново. Это очень неприятно. — это, наверное, первый разговор о том, что он видит в моем сознании на наших уроках. А он ведь видел и мое паршивое детство и много чего еще — явно не для посторонних глаз.

— А что вы чувствуете, зная, что всё это вижу я?

— Это важно? Сэр. — добавляю обращение в конце, хотя больше всего хочется нагрубить и уйти отсюда. Умеет он вопросики задавать. Разве нормальные люди задают такие вопросы? Что я чувствую? Да не хочу я ничего чувствовать.

— Да, это важно. Особенно для вашей первоочередной задачи. — хмурится. Видимо это не попытка поиздеваться надо мной. Долго подбираю слова, чтобы описать собственные ощущения. Снейп, как ни странно, терпеливо ждет.

— Неловкость. — это мягко сказано. — Иногда смущение. Стыд. — а уж сейчас-то мне как... неловко.

— Достаточно. — прерывает он перечисление. — То есть у вас каждый раз получается целый ворох достаточно сильных эмоций — от воспоминаний и окружающей обстановки. — судя по интонации это не вопрос, но на всякий случай киваю. — В принципе теперь у меня есть догадки, почему у вас не получается окклюменция. Вы пытаетесь выполнить несколько задач сразу, хотя не знаете и не умеете выполнять ни одну из них. Вы пытаетесь закрыть свои воспоминания от атаки легиллимента, одновременно пытаетесь спрятать воспоминания еще и от себя, и еще пытаетесь сохранять лицо в реальности. Неудивительно, что, по сути, у вас не выходит ни того, ни другого, ни третьего. И не удивительно, что вы так часто падаете в обмороки.

— И что из этого следует? — пытаюсь спросить спокойно.

— Это означает, что вам действительно нужно просто успокоиться. Вы слишком сильно стараетесь и слишком сильно волнуетесь. — не могу сдержаться и пару раз нервно и сухо хихикаю.

— В чем дело, Поттер? Что смешного?

— Успокоиться? Рядом с вами, сэр? — да от вас вечно не знаешь чего ждать, напрягаете и заставляете нервничать одним своим присутствием, уж не говоря о том, что вы совершенно непредсказуемы. Я никогда не был спокоен при Снейпе. Ненависть, гнев, страх, злость, беспомощность, удивление, недоумение — список можно продолжать, по-моему, бесконечно. Я был спокоен при нем только когда он... Только после похорон, когда он подсунул мне чашку чая и пытался как-то успокоить меня. В остальном — Снейп обладает удивительным талантом не вызывать равнодушия.

— Поясните.

— С вами рядом очень трудно быть спокойным. — объясняю я и больше я ничего объяснять не буду, хоть режьте. Зельевар же понимающе кивает, и я не хочу даже думать, что еще он понял.

— И все же постарайтесь. — мягко говорит он. Пустые чашки и чайник исчезают со стола. — Не в моих силах сейчас помочь вам спокойно переживать собственные воспоминания, но — не пытайтесь сейчас держать лицо, забудьте о том, что думают о вас окружающие, и я в том числе, и просто сопротивляйтесь магии. — легко ему говорить. Я никогда не сопротивлялся именно магии, всегда конкретному человеку, конкретному противнику. У меня сейчас сложились весьма странные отношения и с Гермионой и с Роном, но единственное, в чем я уверен — я не смогу поднять против них палочку в бою. Для меня сопротивление чему-либо всегда носило исключительно личный характер.

— Legillimens! — вот так, без подготовки, без предупреждений. Легко сказать — забудьте! Я никогда не облекал не то, что в слова — даже в мысли то, что чувствую, зная, что Снейп видит мои воспоминания. Посвящать во что-то столь личное трудно даже на словах, что уж говорить о подлинной памяти. Что уж говорить о том, насколько приятно было пускать в свою память человека, который, во-первых ненавидел меня, а во-вторых не забывал зло комментировать каждое моё действие.

...Дадли гонится за мной... Темный и душный чулан, Дадли нарочно прыгает по лестнице... Тетка орет на меня и, не сдержавшись, отвешивает мне пощечину... Мертвые глаза Седрика на кладбище...

А я пытаюсь хоть как-нибудь защититься, хоть что-нибудь сделать, чтоб не вспоминать, не видеть и не дать увидеть всё это постороннему. Большую часть воспоминаний Снейп уже видел. Хотя он не видел, кажется, как тетка меня ударила. Не знаю...

Амбридж с Кровавым пером... Дядя Вернон кричит на меня, его лицо красное от гнева...

Снейп опускает палочку, поток воспоминаний прерывается.

— Поттер, просто сосредоточься на защите. Поверь, мне безразличны твои воспоминания. — сухо говорит он, и я мысленно заканчиваю его фразу "потому что мне безразличен ты сам". Ну не совсем безразличен — я ведь оружие против Вольдеморта. Хотя — теперь уже нет. Теперь я возможный союзник одного из его хозяев. Вообще-то безразличие должно бы меня успокаивать, но... мне почему-то не шибко приятно... Может потому что он озвучил мнение почти всех окружающих меня людей? — Поттер!

— Да, извините.

— Ладно, пробуем еще раз. Legillimens!

...Гермиона смеется... Хмурится Рон... Солнечный день, озеро... Том Риддл говорит со мной в присутствии Малфоя... Что же вы, Поттер пришли сдавать своих верных друзей? — усмехается Снейп, а я так устал от всего... Потому что мои друзья — часть меня, у меня нет никого ближе... И вся моя тяга к справедливости никому не нужна... Чжоу улыбается мне... Шахматы на пути к Философскому камню... Я прижимаюсь к Снейпу и он, в конце концов, обнимает меня — тогда, у библиотеки, мне казалось, что я сойду с ума, если не вцеплюсь хоть в кого-нибудь... Тепло и уют... Белла смеется... Смеется так похожая на Беллатрикс Тонкс — но неуловимо другая, совсем другая...

— Вы можете хотя бы пытаться защищаться?!

— Я пытаюсь! Ничего не получается! Господи, ну неужели нет нормального способа выучить эту чертову окклюменцию?! — задаю я риторический вопрос, старательно не встречаясь с ним взглядом.

— Понятия не имею! — рявкает Снейп.

— Что? — удивляюсь я.

— Я не знаю, есть ли другой способ выучить окклюменцию. Я учу вас так, как учили меня. Учебных пособий по окклюменции нет, магов, ей владеющих, очень мало и никто не стремится делиться своими секретами с кем-либо, кроме собственных учеников.

— Ничего себе!

— Продолжаем. Помните, ваша задача не дать мне доступ к своим воспоминаниям, а не наоборот. Legillimens!

...Луна идет со мной по коридорам Хогвартса, ее светлые волосы кажутся золотыми в свете вечернего солнца... Рон разговаривает с Симусом в заброшенном классе... "Поверь, мне безразличны твои воспоминания". — говорит Снейп. "Потому что мне безразличен ты сам" — заканчиваю я за него... Статья в газетах об оборотнях... — "Северус! Я же просил тебя..." — укоряющие нотки в голосе Дамблдора. А мне всё это больше и больше напоминает фарс, тщательно срежиссированный, но всё равно с гротескными картонными фигурами и шаблонными фразами... Гринграсс поднимает глаза от книги и пару секунд смотрит на меня такими восторженно-влюбленными невероятно зелеными глазами... Похороны, белые цветы, тяжелые ладони на плечах и вкус успокоительного... Мои размышления, когда Снейп поймал на Астрономической башне после разговора с Тонкс... Попытка доверия и в ответ — злое напоминание о Сириусе... Родители Гермионы на вокзале — чужая семья, на которую смотреть получается только с затаенной завистью — у меня этого не было, нет и не будет...

Заклинание рассеивается и Снейп смотрит на меня с какой-то обреченной досадой.

— Ты даже не пытаешься себя защитить. У тебя было когда-нибудь что-либо абсолютно личное, вещь, воспоминание, человек — не важно, что хотелось бы скрыть от всех, оставить только для себя?

— Нет. В детстве... Ну, вы видели... А здесь моя жизнь на виду почти всё время... — и в порыве странной откровенности продолжаю:

— Я всегда знал, что то, что мне принадлежит обязательно попытаются отобрать, разрушить или извратить. Я перестал цепляться за что-либо — за вещи, людей, память... Вещи отберут, люди уходят или меняются или предают, память извратят или растопчут другими, более неприятными воспоминаниями. — объясняю я свой горький опыт. И мне впервые приходит очевидная, в общем, мысль: а зачем всё это? Зачем вся эта попытка борьбы, суета, союз с Вольдемортом? Для чего я всё это делаю? Чтобы выжить. А зачем я выживаю? Для чего? Когда-то у меня была подаренная мне Хагридом сказка, потом верные друзья и почти семья, память о родителях, Сириус... Сказка обернулась интригой в средневековом антураже, верные друзья давно перестали быть друзьями, как и Уизли — моей почти семьей, память о добром и справедливом отце и любящей матери сменилась воспоминаниями о двух задирах и обидчивой девчонке, знанием о том, как воевали члены Ордена в первую войну — а ведь и папе и Сириусу, а может и маме приходилось принимать участие во всем этом. А Сириус погиб по моей вине... Зачем выживать, если меня некому ждать? Не проще ли пойти по уготованному Дамблдором пути на верную смерть? Или вообще обломать всех и закончить всё раньше? И пусть сами разбираются. А мне больше никто не причинит боли. Меня ведь ничто не держит в жизни...