Победитель

— Да... — Следователь покачал головой. — Занятный вы юноша, господин Белоусов. — Что-ж. — он протянул пропуск. — Не смею задерживать, но рекомендую, не выезжать из столицы. Возможно вы нам ещё понадобитесь.

А московское общество тем временем просыпалось, и получив утреннюю газету, с прискорбным известием, мчалось на всех парах обсудить неслыханное дело. Убийство приближенной к трону княжны Голицыной в девичестве Долгорукой, только-только начавшей выходить в свет, после долгого траура по мужу, почившему от ран.

Были отменены все светские мероприятия кроме поминальных обедов, и тихих музыкальных вечеров, и буквально все слали соболезнования князю Ефиму Петровичу Голицыну — главе немногочисленного, но очень влиятельного рода. Кроме несомненной близости к Государю, Ефим Петрович владел десятками крупных предприятий по всей России, и за её пределами, так что к влиянию политическому прибавлял очень серьёзный довесок в виде влияния экономического.

Но Николаю было не до светских приёмов. Из Управы на Никольской, он сразу поехал в банк, чтобы перевести Ульянову деньги и снять себе на текущие расходы, а после поехал в особняк княжны.

Встретил его старый мажордом Веры Григорий Степанович Вольский, буквально за одну ночь усохший и постаревший на десять лет.

Не задавая лишних вопросов, он проводил Бельского в спальню, где лишь успели убрать тело, не трогая ни единого предмета обстановки.

Глядя выцветшими глазами на то, как ползал по ковру Николай, разыскивая мельчайшие улики, он чуть кашлянул, привлекая внимание боярина.

— Николенька, ты ведь найдёшь его?

— Найду. — Николай встал, мягко словно кошка подошёл к старику и положил руку на плечо. — Найду и смерть его не будет лёгкой.

— Благослови тебя господь, на дело правое. — Он мелко перекрестил юношу, и тяжело шаркая ногами ушёл.

Преступник или преступники попали в спальню княжны через окно, благо что находилось оно на втором этаже, а на стенах особняка было полно завитушек, по которым можно было влезть даже на крышу.

Но кто-то должен был открыть окно изнутри. Засовы на окнах были крепкими и выломать их бесшумно не представлялось возможным. Тем более, что при ремонте краска затекла в щели шпингалетов, и двигались они с трудом. Но разглядывая оконную раму, Николай обратил внимание на несколько ниточек, оторванных от ткани выступавшей головкой гвоздя, и распахнув окно, осторожно снял нити, и сложив из бумажки маленький конверт, уложил нитки туда. Затем высунулся из окна, и осмотрел стену дома, вполне закономерно обнаружив на белой штукатурке следы ног.

Пройдясь ещё раз по спальне, коснулся кончиками пальцев кровати, и вздохнув, спустился к мажордому.

— Григорий Степанович. А все слуги на месте, никто не уезжал?

— Так о том пристав особо предупредил. Мол, быть всем неотлучно. Даже на рынок посылали кухарку из соседнего дома.

— А собери-ка ты их всех. Хочу задать пару вопросов.

— Неужто кто из наших?

— Убивал — нет, но помог. — Николай кивнул.

Три горничных — хорошенькие девицы лет двадцати, кухарка — пожилая статная женщина, с парой помощниц — совсем юных девчонок. Дворник лет сорока и два мужика лет тридцати, вот и все люди что работали в доме княгини. Оглядев собравшихся, Николай вздохнул, настраиваясь на разговор.

— Вчера вечером, или ночью, кто-то из вас пробрался в спальню княгини, и открыл окно. Подняв щеколду, повернул её в верхнее положение, и вновь прикрыл окно, задёрнув шторы, чтобы не было заметно. Как зовут? — Он посмотрел на первую из девушек.

— Глаша.

— Заходила ли в спальню к хозяйке?

— Нет, барин. — Та истово замотала головой. — С Марьей весь дён и вечор разбирали кладовку старую во флигиле. Даже не заходили в хозяйскую половину.

— Ты?

— Лиза, ваше благородие. — Девушка присела в книксене и уверенно посмотрела на боярича. — Я помогала хозяйке раздеться, и после, выносила воду, а днём поливала цветы. Но окно тогда было закрыто. Я пробовала его открыть, но у меня не вышло.

— Остались вы двое, голубчики. — Вольский посмотрел на работников. Сторож у себя в каморке, весь день и всю ночь, и выходит только на обед да ужин, а кухарка, ну, той просто некогда, а её помощницам щеколду не поднять.

— Не было меня там, барин. — Высокий костистый мужик с небольшой аккуратной бородкой, качнул головой. — Чего мне там летом-то делать? Истопник я.

— Врёшь, Гаврила. — Тихо произнёс второй. — Видел я тебя на втором этаже, как по людской лестнице спускалси.

— Так эта... смотрел дымоходы...

— А почему сразу соврал? — Николай буквально впился взглядом в лицо истопника, ловя малейшие проявления эмоций.

— Так это... ну значит всех собак на меня чичас спустите, а я не виноватый. — Глаза его словно нашкодившие котята метнулись из стороны в сторону.

— А чего это ты полез за дымом-то? — Спросил Григорий Стапанович. — Кто приказал-то?

— Так это... сам вот я...

— Да ты сам даже лицо не помоешь, пока не прикажешь. — Негромко произнёс мажордом, и неожиданно для всех, схватил Гаврилу крепкой рукой за ворот рубахи. — И чего это у тебя рубаха-то чистая? А? Рассказывай, как на духу, пёсий смерд!

Тот было дёрнулся, но Николай тут же пробил кулаком в печень, и истопник согнулся в болевом спазме.

— Я же за тебя поручился перед Верой свет Всеславной. — Носок лакированного ботинка точно пришёлся в голень мужика, заставив того согнуться ещё больше. — Я же тебя на руках держал, когда Светка тебя в подоле принесла. — Удар за ударом обрушивался на Гаврилу, так что тот лишь скулил от боли.

— Кто к тебе приходил? С кем договаривался? — Николай ухватил работника за бороду и вздел голову вверх, чтобы видеть его глаза.

— Нерусь он, едва по-нашему баял. — Быстро начал говорить истопник. Обещался десять целковых дать...

— Как выглядел, ну! Говори скот! — Лицо толстое, худое? Сам высокий, низкий?

— Росту высокого, лицо вот чисто лошадиное, да волос светлый.

— Где встретится уговорились?

Сбор материалов по делу не занял у следователя много времени. Нашлись и свидетели, точно указавшие время ухода Белоусова из библиотеки, и извозчик доставивший его до дома, и прочие, что безусловно снимало вину с молодого дворянина, так как время смерти было установлено довольно точно судебными медиками и внесено в протокол.

Со всеми бумагами по делу, он был вызван к полковнику особого управления Джугашвили, занимавшегося тяжкими преступлениями, и в кабинете чётко, и коротко доложился по всем пунктам расследования.

— Таким образом мы полагаем, что причиной смерти княжны Голицыной явилось кольцо, подаренное бояричем Белоусовым. Кольцо это видели многие свидетели, но его не смогли обнаружить в личных вещах княгини.

— Пропало только оно? — Уточнил полковник.

— Да, ваше превосходительство. — Следователь кивнул, и положил перед Джугашвили ещё один листок. — Вот здесь господин Белоусов нарисовал перстень, и мы по его описанию уже проводим поисковые мероприятия, но судя по тому, что нам рассказал Акинфий Петрович Вяземский, главный хранитель Грановитой палаты, речь идёт о так называемом "Сердце Ирландии" легендарном перстне английской королевы Елизаветы первой. Подарен Белоусову за спасение жизни известным собирателем редкостей и антикваром Александром Фишером.

— Это когда же он так успел? — Удивился полковник.

— Так в Соединённых Штатах. При нападении бандитов на поезд, Фишер был ранен, и прооперирован Белоусовым, прямо в вагоне, что по уверению медиков, спасло тому жизнь, так как был перебит довольно крупный кровеносный сосуд. Повязка тут никак не помогла бы.

— Какой интересный мальчик. — Джугашвили покачал головой, и стал, не торопясь набивать трубку табаком, ломая папиросы Царьград.

— Даже не представляете насколько, ваше превосходительство! — Воскликнул следователь. — Этот... ну, губернский секретарь Никифоров решил его поместить в камеру к прикормленным уголовникам, так этот пострел, поубивал их буквально за минуту, а был среди них Мишаня Колымский, человек совершенно богатырского сложения, и опытный во всякой драке. Мой человечек, про это особо сказал. Мол не успели выдохнуть, как все уже на полу лежали да без жизни. Я конечно всё списал на ссору между уголовниками, и дело закрыл. Но согласитесь, ваше превосходительство, каков малец?!!

— Да, обучили его знатно. — Полковник покачал головой. — А что там с Никифоровым?

— После скандала, учинённого адвокатом Ульяновым, и ряда статей в Русском Слове, и Русском Инвалиде, в Управе была создана дисциплинарная комиссия, по расследованию сего происшествия, и тут начало такое всплывать, что впору за голову хвататься. Но это вам лучше у полковника Горина узнать. Он возглавляет комиссию, по личному поручению генерал-губернатора, и мы пока довольствуемся лишь слухами. Но сам Никифоров переведён из-под домашнего ареста во внутреннюю тюрьму Московского гарнизона, да под охрану Чёрной Сотни, вызванной из Загорска.

— Ого! — Джугашвили округлил глаза. — А церковники тут каким боком?

— Достоверно неизвестно, ваше превосходительство, но поговаривают, что есть связь между этим Никифоровым, и известным вам делом похитителей в Царской Ризнице.

— Кле бозишвили! — Выругался по-грузински полковник, что было для него признаком сильного волнения. Затем задумался, и сделав глубокую затяжку, внимательно посмотрел на следователя.

— Я надеюсь за ним приглядывают?

— Да, но...

— Что значит ваше "но"? — Нахмурился Джугашвили.

— А то и значит, ваше превосходительство, что они конечно присматривают, но уже раз пять его теряли. Он сразу обнаруживает слежку, и когда ему нужно, отрывается с такой лёгкостью, словно его этому обучали.

— Так обучали конечно. — Вздохнул полковник. — Батюшка его, знаменитый в узких кругах разведчик и диверсант, отмеченный высшими наградами империи, а матушка ничуть не менее интересная особа. Так что у сего юноши за спиной такая школа, каковая и нам была бы весьма полезной. Но всё одно, пусть ходят. Я согласую с полковником Демьяновым расширение числа задействованных агентов, и выделю пятёрку своих людей.

— Так зачем это? Всё одно будет утекать. — Развёл руками Данилов.

— Будет. — Джугашвили кивнул. — Но когда мы ему понадобимся, то должны быть рядом.

На третий день, поисков, Николай наконец вычислил лёжку француза. Тот ночевал в доходном доме Горшенина, в маленьком номере на втором этаже, и не выходил наружу, заказывая еду в номер. Ожидаемо он не пришёл на встречу с истопником, где Николай надеялся его прихватить, и сидел в номере пережидая время.

Николай понимал, что сыскная полиция идёт следом за ним буквально в часах, а может и в минутах, и когда убедился в том, что француз на месте, не откладывая зашёл в дом, поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж, постучал в дверь.

— Кто там? — Ответил чуть приглушенный голос.

— Счётец, извольте принять. — Произнёс Николай, и стоило двери приоткрыться, как он ударом распахнул её, откинув Фарго спиной на смятую кровать.

Оглянувшись по коридору, Николай закрыл двери, и внимательно посмотрел на француза, и вытащив из кармана моток верёвки усадил того на стул, и стал накрепко связывать.

Когда Николай вышел из гостиницы, остановился и глазами поискав полицейских, кивнул одному из них.

— Простите, господин... не знаю, как вас величать. Вы же из полицейского управления? Там на втором этаже в семьдесят девятом номере, сидит Жюль Фарго. Подданный французской республики. Он конечно в несколько помятом виде, но написал всё, и вот его показания. А если я понадоблюсь, буду сегодня после шести у себя дома.

И не обращая внимания на реакцию филёра громко свистнул, останавливая пролётку.

Но домой не поехал, так как ещё были дела.

Второй секретарь Британского посольства Барнс Фишер, был доволен. Операция, которую он провёл обещала невероятные преференции, потому что возврат на острова "Сердца Ирландии" было действительно эпическим деянием, за которое можно было получить даже "Орден Бани".

На молодого человека в штатском он не обратил никакого внимания, пока тот не поравнялся с ним.

— Господин Фишер? — Юноша коснулся пальцами шляпы.

— Да, — секретарь кивнул. — Чему обязан.

— У меня небольшое дело. — Юноша шагнул ближе, и в голове Барнса словно вспыхнуло небольшое солнце.

9

Похороны княжны Голицыной, состоявшиеся на Новодевичьем кладбище, привлекли огромное количество публики, как светской, так и делегаций от общин, заводчиков, купцов, и просто мещан города, несущих венки и цветы к памятному месту, и очень скоро монахам монастыря пришлось организовывать ещё одно, так как цветочный холм вырос уже до трёх метров.

Но в скорби по ушедшей, было ещё и сопротивление судебному преследованию боярича Белоусова, справившего по своей подруге "Кровавую тризну" как и заповедано императором Феофаном, развесившим по Смоленской дороге польских шляхтичей виновных в смерти его брата.

Протест прозвучал тем сильнее, что был поддержан не только дворянством, а буквально всеми слоями общества от общинников до светлейших князей империи.

"Обществом Помощи бояричу Белоусову, уже собрана внушительная сумма в два миллиона рублей, и взносы продолжают поступать. Связавшийся с нами знаменитый адвокат Николай Платонович Кони, уверил нас, что ни одна копейка с этих денег не будет потрачена ни на что кроме освобождения боярича или на облегчение его участи.

Влас Дорошевич, Московский Курьер 10 июня 1920 года

Российская империя, Москва, Большой Кремлёвский Дворец.

— Привезя второго секретаря посольства Барнса Фишера под видом пьяного, в снятый накануне дом, Николай Белоусов, вызнал, где находится перстень "Зелёное Сердце", а после оставил господина Фишера в доме, привязав к ногам электрические провода и включив их в розетку. Когда в дом прибыла бригада сыскной полиции, господин второй секретарь был мёртв, скончавшись от длительного воздействия электричества.

Докладывавший императорской чете глава Коллегии Внутренних Дел Александр Алексеевич Хвостов закрыл папку с документами и поклонился.

— Что же сам Белоусов? — Император Сергий, внимательно посмотрел на главу.

— Сдался полиции государь. Явился прямо на Никольскую и написал повинную. Именно благодаря этому, мы смогли обнаружить тело второго секретаря.

— Так почему он убил организатора и не тронул исполнителя? — Спросила императрица.

— Ну, на этот вопрос, и я могу ответить. — Сергий повернулся к супруге. — По нашим законам француз будет сидеть до самой смерти в остроге на цепи, или паче того в колодках, что хуже смерти. А вот второй секретарь посольства, согласно международным законам, обладает дипломатическим иммунитетом, а стало быть нашим законам неподсуден. А учитывая, что у этой нации воров и разбойников, таковые подвиги, за честь считаются, так ему бы и орден какой-никакой вручили, да отправили на тихую службу с хорошим пенсионом. — Император вновь повернулся к Хвостову. — И как же ведёт себя сей юный варнак?