В школе закончился последний звонок. Линейка стала расползаться, превращаясь в броуновское движение празднично одетых учеников, родителей, учителей. Кто-то направляется внутрь школы, устроив толкотню у входа, кто-то устраивает беготню по двору, стайка одиннадцатиклассников направилась к выходу со школьного двора.

— Саш, а чего твои не пришли? — курносая, светловолосая пышка обратилась к своей подруге, черноволосой девушке с правильными чертами лица, примерно на полголовы выше и существенно стройнее спрашивавшей.

Та открыла рот, чтобы ей ответить, но в этот момент пышка отскочила в сторону, громко взвизгнув от болезненного щипка за зад, и между ними нарисовался их одноклассник в классическом прикиде 'браток девяностых' — малиновый пиджак, 'златая цепь на дубе том', 'гайки' на распальцовке и стрижка под машинку. Протянув руку, он попытался лапнуть за бюст черноволосую, но тут же с невнятным матюком отдернул ее, украшенную парой довольно глубоких царапин.

— Ты чего, придурочная, я тя хотел на дачу на вечер пригласить. Оттянулись бы клево.

— Иди ты со своей дачей, нафиг она мне не впала, — буркнула черноволосая.

— Ох ты блин, целочка! Да кому вы, дуры, на хер нужны со своими медалями? Токо сутенерам!

Ухмыльнувшись, он развернулся к стоящему у тротуара 'шестисотому мерину', оттолкнув по дороге пожилую женщину с мулаточкой из третьего класса, завалился на заднее сиденье и, опустив стекло, глумливо выкрикнул: 'Пока, отличницы, до встречи на Кутузовском!'

Черноволосая показала 'мерину' 'фак' и, плюнув, буркнула: 'Гони, мажор, пуля один хрен быстрее' — и повернулась к пышке.

— Кать, маму выдернули на дежурство, а отец в рейсе, будет завтра, — и без перехода добавила: — Вот козел, все-таки испортил настроение.

Михнево, 26 мая 1999 года, среда, 11 часов 39 минут

Черноволосая вышла из автобуса, подошла к пешеходному переходу со светофором. Кнопку нажал кто-то с противоположной стороны улицы, и, дождавшись зеленого, она пошла по переходу. Подойдя к осевой, девушка невольно повернула голову направо, где раздраженно газовал водитель старой 'бэхи', сделала шаг из-за стоявшего перед переходом 'бычка'... и страшным ударом капота выскочившей из-за него 'девятки', водитель которой решил проскочить по встречной, её подбросило в воздух...

Михнево, 27 мая 1999 года, четверг, 10 часов 12 минут

— Марина Алексеевна, ну что мне вам говорить, — пожилой врач раздраженным движением сломал в пепельнице только что раскуренную сигарету.

— Вы сами опытная медсестра и все должны понимать. Одиннадцать переломов, коленный сустав вдребезги, мышцы размозжены и порваны. Ногу придется резать. Нет, ну я конечно, могу помучить ее дней десять, но вероятность спасти ногу стремится к нулю, а вот почки антибиотиками и продуктами распада мы ей посадим со стопроцентной вероятностью.

— Я все понимаю, Олег Филиппович, — женщина, всхлипнув, вытерла глаза.

— Но как я скажу ей, что она стала инвалидом... — женщина опять вытерла глаза.

— А где будете резать?

— Нижняя часть средней трети. Протез она сможет носить нормально. Идите к ней, и постарайтесь объяснить ей все. Вам она поверит.

Женщина полувздохнула-полувсхлипнула, встала со стула и пошла к выходу из ординаторской.

Войдя в палату к дочери, она приставила стул к кровати и, присев на него, взяла дочь за руку, измазанную зеленкой.

— Доченька... — голос женщины пресекся, — Сашенька...

— Мама, говори... — голос девочки был тих, но явственно звенел от напряжения. Напряжение видно было и на ее лице, тоже измазанном зеленкой и покрытом ссадинами.

— Сашенька... Тебе придется ампутировать ногу. Выше колена.

Саша шумно выдохнула и явно расслабилась.

— И все?

— Что — все?

— И больше ничего?

— Да. У тебя вдребезги разбита левая нога, сломаны два ребра, куча ссадин и ушибов, но ни черепно-мозговой, ни даже сотрясения мозга нет.

Девушка еще раз шумно выдохнула, поморщившись от боли в ребрах, и неожиданно слабо улыбнулась.

— Мам, когда ты вошла в палату, у тебя было такое лицо, что я решила, что не доживу до вечера.

— Доченька, прости...

— Ладно, мам, проехали. Буду жить с запчастями. Но ключевое здесь слово — 'жить'. А когда операция?

— Примерно через час.

Саша приподняла голову и посмотрела на толстый валик, обмотанный бинтами в кровавых пятнах, в который превратилась ее левая нога.

— Мам, ты принеси мне к вечеру учебники и конспекты, все, что на моем столе. И сходи завтра в школу, узнай, как мне можно будет сдать экзамены. Я не буду терять год.

Москва, 11 августа 2004 года, вторник, 11 часов 26 минут. Саша

— Ну как, нормально?

Я нарезала еще два круга по кабинету, пару раз наклонилась.

— Нормально, Матвей Петрович, нигде не давит, привыкну быстро, — я подошла к большому зеркалу на стене кабинета и еще раз с удовольствием убедилась, что косметика на протезе является точным зеркальным отражением формы правой ноги.

— И за косметику вам спасибо. Подогнали идеально. — Я села на кушетку, открыла клапан на гильзе, сняла протез с культи и потянулась за лежащей рядом 'козьей ногой'. *

— Сашенька, хотел тебя спросить, зачем ты второй раз заказываешь еще и 'козью ногу'? Ведь обычно девушки делают все, чтобы протез был незаметен.

— Потому что она легче, я на ней по дому прыгаю, когда нужны свободные руки, а такой тягать надоело, и вообще на ней я устаю меньше... — я закончила натягивать на культю чулок, просунула его конец в клапан гильзы 'пег-лега', поднявшись с кушетки, вставила культю в гильзу и стала привычным за последние годы движением вытягивать чулок через отверстие, расправляя кожу культи по стенкам гильзы. Вытянув чулок, я закрыла пробкой клапан и сделала несколько шагов. — А насчет незаметности... У нас на потоке есть одна 'мондам' со специфическими взглядами и любимой пластинкой — 'инвалиды — финансовая гиря на шее общества'.

— Вот уродина, — фыркнул Матвей Петрович, — ей бы самой что-нибудь отрезать.

— Ага. Лучше голову — за полной бесполезностью, — согласилась я.

— Ну так вот. Помните, весной у меня на старом гавкнулось колено? — Матвей Петрович кивнул головой.

— А как раз на факультете намечался вечер, и пойти хотелось. Я попросила отца, он отнес 'пег-лег' в сервис, там ее вмиг заделали металликом цвета 'мокрый асфальт'. Я надела юбку калибра 'на ладошку ниже киски', дэ-э-э-кольтэ, колеса в уши, нахлобучила ножку и пошла на вечер. Не скажу, что все парни были мои, но количества ухажеров вполне себе хватило для лечения любых комплексов. А в порядке бесплатного приложения на меня сделал стойку еще и кавалер этой крыски. Они благополучно погавкались, и она свалила в расстроенных чуйствах.

— Ага, а ты получила чувство глубокого морального удовлетворения?

— Ага, и не только...

Матвей Петрович удивленно посмотрел на меня, и я почувствовала, что краснею при воспоминаниях о 'галантном продолжении банкета', которое устроил мне тогда Сережка Смирницкий, и о том, где и когда мы проснулись на следующий день...

Выражение лица Петровича сменилось на понимающее, и он, хмыкнув, спросил:

— Ножка-то как?

— Нормально, — стараясь скрыть смущение, я крутнулась вокруг своей оси на тросточке 'пег-лега' и подошла к зеркалу.

— Мд-я-я-я. Цвета побежалости так и играют. Следите, Сашенька, за собственным базаром, дабы не краснеть перед пожилыми людьми.

Я села на кушетку, сняла 'пег-лег' и стала натягивать штанину своих белых 'бананов' на новый протез.

— Ладно, Матвей Петрович, спасибо вам большое за работу, пойду я.

— Давай, только в ведомости расписаться не забудь.

Надев 'обновку' и штаны, я уложила старую ногу и 'пег-лег' в прихваченную для этого 'мечту оккупанта', попрощалась с Петровичем и, выйдя из кабинета, направилась к выходу из 'протезки'.

Выйдя в вестибюль и направившись было к выходу, я краем глаза засекла в киоске с различными ортопедическими прибамбасами вещь, на которую у меня сразу образовалась стойка. В киоске стояли черные лакированные 'канадки'**. Посмотрев на цену, я некоторое время провела в борьбе со своим внутренним земноводным, но пообещав ему избиение своими старыми и обшарпанными костылями, я загнала жабу в болото и побаловала себя обновкой.

Выйдя на стоянку, я положила сумку с протезами и костыли на заднее сиденье старенького 'запора', подаренного родителями на восемнадцатилетие, села за руль и поехала домой.

* — Козья нога, пег-лег — жаргонное название протеза с тростевым наконечником вместо стопы. Может быть как с коленным шарниром, так и чаще без него.

** — 'Канадки' — жаргонное название подлокотных костылей.

Михнево, 11 августа 2004 года, вторник, 12 часов 50 минут. Саша

— Да, мам, я в пробке...

— Где? Да на подъезде, возле рынка...

— Да блин, стоим плотно, уже десять минут не движемся...

— Да, пап...

— За рынком направо и через промзону...

— Да. Поняла. Попытаюсь сейчас свернуть...

Я, отчаянно сигналя, пропихнулась в правый ряд и свернула в еле заметный проезд. Километра через полтора я поняла, что заехала чуть-чуть не туда, куда говорил отец. Вокруг угрюмые заборы и стены ангаров. Я свернула налево и через пару сотен метров обнаружила, что попала в тупик. Развернувшись, я выехала обратно и, проехав немного дальше, свернула в следующий проезд, а метров через триста я заметила впереди приличную выбоину и стала притормаживать. В этот момент сзади, как черт из коробочки, выскочила и обогнала меня кофейная 'девятка'. На мгновенье мне показалось, что справа от водилы сидит Вовка-мажор, хотя непонятно, как он снизошел до изделий отечественного автопрома, но в следующий момент 'девятка' резко затормозила, я тоже изо всех сил нажала на тормоз и не успела выжать сцепление. Мотор заглох, я, матюкнувшись, опустила рычаг сцепления и тут заметила краем глаза летящий справа зеркальный пузырь. На мгновение меня пронзило холодом, в глазах потемнело, но через секунду в глаза ударил яркий свет и справа раздался громкий удар, от которого вздрогнула машина...

Где-то восточнее Аламо. 12 число 10 месяца 21 года, 07 часов 19 минут. Саша

Багровое солнце стояло над самым горизонтом, вокруг расстилался пейзаж, напоминавший фильмы Би-Би-Си об африканской саванне. Машина стояла на асфальтовом пятаке, покрытом крупными трещинами и выпучившемся как линза, справа на траве лежал растрескавшийся круг из оштукатуренного кирпича, явно только что бывший стеной ангара, мимо которого я проезжала.

Спереди... Спереди стояла 'девятка', в которую я чуть не вписалась. С первого взгляда я не поняла, что в ее виде царапнуло мне глаз, но через секунду сообразила, что багажник 'девятки' приподнят, как будто она стоит носом в яме. Дернув ручник, я вылезла из машины и сделала несколько шагов к водительской двери 'девятки'.

То, что предстало моим глазам, привело меня в состояние полного о... фонарения!

Передняя часть машины 'в наличии отсутствовала'!!! 'Линия отреза' совпадала с границей асфальтового пятака и проходила между стойками задних дверей и задним сиденьем.

Вывел меня из состояния ступора резкий запах бензина. Первой мыслью было — 'осторожнее с огнем', второй — 'дура, ты хрен его знает где, бензина в баке чуть больше половины, а каждый лишний литр может избавить тебя от марш-броска на новеньком протезе'!

Я мухой метнулась к 'запорожцу', выдернула из багажника 'бардачок', а из 'бардачка' пассатижи, подскочила к 'девятке' и, вовремя сообразив, что края среза по остроте могут соперничать с лучшими японскими катанами, осторожненько отогнула и пережала конец топливопровода. Уже спокойно вернулась к 'запору', перелила в бак бензин из резервной канистры-десятки и, вооружившись шлангом, стала сливать бензин из бака 'девятки'. Хватило залить бак под пробку и наполнить канистру. В баке еще что-то оставалось, но сливать было уже некуда, да и шланг уже не захватывал. Я отнесла канистру к машине, положила в багажник и... Меня пригвоздил к месту раздавшийся за спиной утробный рев. Медленно обернувшись, я увидела — мать моя женщина! — стадо в несколько десятков огромных животных, медленно шествовавших примерно в двухстах метрах от меня. Похожие на подросших и покрытых шерстью носорогов, с кучей рогов и бивней на голове, весом и размером они явно не уступали слонам. На меня дохнуло запахом, напомнившем об имевшем когда-то место визите в свинарник. Только запах был намного сильнее.

Я стояла, не шевелясь, наверно минут пятнадцать, пока стадо не скрылось за склоном невысокого холма. А в голове билась мысль: 'Этого не может быть! Таких зверей на Земле нет, и никогда не было!'

Только теперь до меня окончательно дошло, что я не 'где-то там далеко на Земле', а в другом мире!

Я стояла, прислонившись к горячему боку 'запорожца', и меня капитально колбасило от осознания того, ЧТО же со мной случилось. Первой меня посетила мысль, что я здесь одна в диком и враждебном мире, что меня ждет короткая и тяжелая жизнь и финал в желудке какого-нибудь из местных организмов, ибо, судя по травоядным, хищники здесь должны водиться весьма неслабые. Второй возникла более оптимистичная мысль, что я попала сюда с подмосковной улицы безо всяких знамений и предзнаменований, что рядом лежит кусок кирпичной стены, за которой — зуб даю! — и находилась нештатно сработавшая установка! А раз есть установка, значит, есть и люди, которые все это и затеяли и которые наверняка уже протоптали дорожку сюда.

Утешив себя этими рассуждениями и задвигая подальше мысли о том, что люди могут быть и где-нибудь на другом континенте, а если и поблизости, то могут оказаться мне совсем не рады, я решила до конца выпотрошить 'девятку', а потом отправиться... куда-нибудь.

Решив не лезть внутрь 'девятки' через срез, я открыла замок правой двери, осторожно отбросила ее в сторону и заглянула внутрь. На заднем сиденье лежали уже замеченные мною ранее довольно большая и пошарпанная черная сумка, зацепленная плечевым ремнем за подголовник, пластиковая упаковка из шести двухлитровых бутылок пива 'Арсенальное' и незамеченная до этого барсетка. Решив начать с барсетки, я обнаружила в ней конверт с запечатанной банковской упаковкой пятитысячных купюр, лопатник с пятьюстами долларами и семью тысячами рублей и паспорт, открыв который, я поняла, что не ошиблась насчет пассажира 'девятки'. С фотографии на меня смотрела физиономия Вовки-мажора с, уже заметными даже на паспортном фото следами разгульной жизни. Правда, фамилия в паспорте была Ковалев, а Вовка-мажор, сколько я его знала, был Арефьевым. Убедившись, что не ошиблась в оценке будущей судьбы одноклассника, я затолкала все обратно в барсетку и переключилась на сумку.

Еще вытаскивая ее из машины, я услышала характерный 'бряк', наведший на вполне конкретные мысли об ее содержимом. Открыв сумку, я извлекла на божий свет две круглых булки хлеба, три палки дорогущей сырокопченой колбасы, кусок сыра где-то на полкило, полдюжины поддонов с нарезанной ветчиной, столько же консервных банок с крабами и лососем, две банки с корнишонами, поддон с зеленым луком и четыре (блин!) литровых бутылки водки — две 'Русский Стандарт' и две с 'Жириком'. Усмехаясь про себя характеру комплекта для скромных посиделок двух 'конкретных пацанов', я выудила со дна сумки обмотанный скотчем пакет треугольной формы. Его вес и форма сразу навели меня на вполне определенные подозрения. И когда я, вскрыв его взятым из 'бардачка' ножом, взяла в руки его содержимое, то первой мыслью было: 'А ты, Вова, сука, еще и мокрушник!' У меня в руках была брезентовая кобура с ПП-93*. Петля, которой кобура крепится к поясу, была разрезана, а пятна по краям разреза были очень похожи на кровь...

123 ... 141516

↓ Содержание ↓