Вовка-центровой

Стюардесса была очень красива, когда она наклонилась к Федору Ивановичу, он даже сглотнул, увидев в открывшемся вырезе форменного платья молочно-белые полушария с розоватыми ореолами сосков. Она заметила его взгляд, но не улыбнулась, как бывало еще лет десять назад, а просто равнодушно посмотрела и поставила маленький поднос на откидной столик.

Челенков печально вздохнул.

-Да, старость не радость, как никак седьмой десяток. Эх, если бы не команда, давно сидел бы я на бережку и ловил карасей, подумал он.

Он посмотрел по сторонам, ребята, утомленные последним матчем, почти все спали, не собираясь перекусывать, только Серега Андреев запасной вратарь команды, что-то говорил склонившейся около него стюардессе, которая улыбалась ему во все свои тридцать два зуба.

Мерно гудели моторы Боинга, до Москвы, оставалось еще пара часов полета, и Челенков выпив бокал лимонада, вновь откинулся на спинку кресла и задремал.

Неожиданно заговорил динамик

-Уважаемые дамы и господа, командир корабля предупреждает вас о входе в зону повышенной турбулентности, просим пристегнуть ремни и выполнять все указания стюардессы.

Вокруг зашушукались, пассажиры зашевелились, застегивая ремни.

В иллюминаторе резко потемнело, и затем темноту разрезал удар молнии.

-Вот гадство, — подумал Челенков, -попали в грозовой фронт.

Летая на самолетах уже неизвестное количество раз, он видел и не такое, поэтому, пристегнувшись, собирался вновь задремать. Неожиданно над ним послышался треск, он поднял голову и увидел, как огненный столб надвигается на него, и пришла темнота.

Когда в салоне раздался треск, все непроизвольно повернули головы в ту сторону и увидели, как толстая извивающаяся молния проходит через замершего пассажира. В воздухе резко запахло озоном и паленым волосом, а подбежавшая к нему стюардесса коротко вскрикнув, упала в обморок, увидев выжженное отверстие в голове.

Вначале появился сумрачный свет и голоса, вначале невнятно бубнящие, потом уже вполне понятные — несколько мальчишек переговаривались около него.

-Ну, че пацаны делать будем? Вовку то, похоже, молния убила, вон лежит и не шевелится, все, нам хана, надо взрослых звать, ох огребем мы на свою жопу,— сказал срывающийся мальчишеский голос.

-Да погоди ты поносом срать, — вступил в разговор второй,— ты смотри он же дышит, видишь, грудь и живот поднимаются.

-Точно мужики! — раздался третий радостный голос, — живой Вовка! Ему надо, эта, как его, искусственное дыхание сделать.

-Ты чо Мишка, с горы упал, какое на хер дыхание, он живой! Вишь дышит!

-Ну и что это не помешает,— не унимался Мишка.

-Ну не помешает, так и делай,— был ответ его собеседников.

-Так я, эта, не умею,— сообщил Мишка.

В это время Федор Иванович, наконец, почувствовал, что у него имеются руки и ноги, которые казалось, сейчас отпадут от боли, он зашевелился, и его голову пронзила такая боль, что он вновь на долю секунды вновь потерял сознание.

Потом судорожно закашлял, и встал сначала на четвереньки, потом выпрямился и огляделся вокруг.

Он стоял на огромном пустыре, на его краю виднелись убогие домишки, за ними поднимались трубы какого-то завода, из которых валил густой черный дым. А вокруг него стояли человек пятнадцать мальчишек от двенадцати до пятнадцати лет.

Одеты они были очень странно, на них были старые застиранные рубашки у многих с заплатками и дырками, шаровары или короткие смешные штаны. На ногах у большинства были сандалии, но вот у двоих были надеты старые разбитые бутсы, и даже выцветшие гетры.

-Вовка,— ты живой,— почему-то шепотом спросил тот парень, которого назвали Мишкой.

Федор Иванович, смотрел на него и ничего не понимал, голова была совершенно пустая.

-Я не Вовка,— сказал он хриплым голосом и вновь закашлял, когда кашлял, то опустил голову и сейчас разглядывал свои голые, грязные, исцарапанные, до невозможности коленки.

-Что происходит, куда я попал?— панически возникали мысли в его голове.

-Слушай ребя, Вовку то молнией шарахнуло, он даже имя позабыл! — восторженно взвыл один из парней помладше. И ему тут же прилетел хороший подзатыльник от Мишки

-ты че Гусь радуешься, человек понять не может, что случилось, а ты смеешься! Сейчас еще получишь, понял?— зло выпалил тот.

Да я Миха, ни чо, не радуюсь, так. удивился просто,— пробормотал Степка Гусев.

-Вовка, ты как, вспомнил, что или нет,— обратился вновь Мишка к Челенкову.

Челенков, не слушая, лихорадочно осматривал себя, да точно он — мальчишка, довольно тощий, в старой гимнастерке и коротких штанах, на ногах разбитые сандалии, мокрые от дождя,

-Вовка, то, что совсем псих,— отвечай, вспомнил что?— вновь закричал Мишка, в его голосе явно нарастала паника, — Батя ведь нас отлупцует, как сидоровых коз, когда со смены придет.

-А ты кто?— наконец выдавил из себя Челенков.

Вокруг послышались удивленные голоса

-Ну, Вовка дает, придуривается токо так!

-Да Мишка я, твой брат младший, ну что вспомнил!— уже чуть не плача сказал парень.

-Нет, не вспомнил, — уже понемногу начиная соображать, сказал Федор Иванович,— скажи, а что тут произошло, раз я не помню ничего.

-Мы играли в футбол, потом началась гроза, все побежали в башню, ты начал под дождем прыгать, ну тут в тебя молния и ударила.

Федор Иванович лихорадочно размышлял

-похоже, со мной случилось то, во что совершенно не верил, от удара молнии мое сознание переместилось в какого-то мальчишку.

И тут он неожиданно спросил:

-Миша, а наша фамилия Фомины?

Тот обрадовано сказал:

— Вот видишь понемногу начал вспоминать. Давай пошли домой, а то мамка заругает. А я тебя по дороге проверю, может, что еще вспомнишь.

-Ну, пока, ничего,— буркнул Вовка, то есть Федор Иванович, по окружающему он уже начинал понимать, что он не в современном ему мире.

-Мишка, а день, то хоть какой сегодня?— спросил он, когда они уже шли вдвоем в сторону домишек.

-Да, тяжелый случай, — произнес его брат,— сегодня восьмое июля 1947 года, запомнил?

Федор Иванович остановился, слезы сами потекли из глаз,

-Ты че Вовка, ноешь?— с удивлением в голосе спросил Мишка, — ну, тебя и треснуло, ныть стал.

Челенков шмыгнул носом и вытер его рукавом. Жесткая заплата больно ширканула по коже. Но слезы идти перестали.

-И ведь наверняка, это переселение навсегда, — думал он. Но по мере того, как они приближались к своему дому, в который он почему-то знал, как идти, в его душе тоска и уныние проходили, от мыслей, что ему судьбой дан шанс прожить еще одну жизнь.

Когда они вошли в грязный коридор, где затхло пахло нафталином и дустом, Вовкины руки автоматически сняли сандалии и надели почти такие же домашние тапки.

Мишка первый прошел дальше, и когда Вовка последовал за ним, то обнаружил что стоил в маленькой кухне, где у плиты стоит женщина в халате и платке.

На шум она повернулась к ним, и Вовка увидел ее лицо, еще молодой женщины чуть старше тридцати лет, которая когда-то была красива, но заботы и тяжелый труд раньше времени состарили ее.

Мама вначале поглядела на них с улыбкой и хотела, что-то сказать, но затем ее лицо стало задумчивым, а потом она произнесла:

-Ну, быстро колитесь, что стряслось, и не врите мне, я вас вмиг на чистую воду выведу.

Федор Иванович, стоял молча, искоса поглядывая на Мишку, наконец, тот решился и как, ухнув в воду, сказал:

-Мама ты не переживай, сегодня Вовку молния ударила.

Женщина побледнела, оперлась о стол, испачканными в муке руками.

-Вовик, это правда? — рыдающим голосом обратилась она к старшему брату.

-Да, — коротко, ответил Челенков.

-Давай скорей раздевайся, я посмотрю, что там у тебя, может, надо врача вызвать.

-Да ладно, мама, не надо, у меня все хорошо, вот только я плоховато все помню.

Мать подошла к нему и, не слушая возражений, содрала гимнастерку. За спиной Федор Иванович услышал ее вскрик и восхищенное

-О-го-го! — своего брата.

-Что там у меня? — ринулся он в угол, где висел умывальник, и над ним на полочке стояло небольшое зеркало, Но как он не старался увидеть свою спину не мог.

-Вовка,— успокаивающе сказал брат,— потом посмотришь, там у тебя такое дерево во всю спину выросло, как на картинках рисуют.

-Вова, немедленно раздеваться и в кровать, — скомандовала мама,— Мишка, сбегай до телефона на проходной, вызовешь неотложную помощь, скажешь, мальчика ударило молнией. Все понял?

Мишка скорчил гримасу, потому, что до заводской проходной путь был неблизкий, но, тем не менее, послушно без звука, выбежал из дома.

Вовка, как теперь следует называть заслуженного тренера России, чемпиона Олимпийских игр, неоднократного чемпиона Советского Союза в составе ЦСКА — центрального нападающего Федора Ивановича Челенкова, лежал на сколоченной из досок двухъярусной кровати в большой комнате, укрытый одеялом, и шарил глазами вокруг. На другой стороне комнаты висела ситцевая занавеска, закрывавшая нишу в которой стояла родительская кровать. Стены комнаты были оклеены выцветшими от старости обоями, кое-где висевшие кусками, и там было видно множество черных точек, которые оставляли за собой клопы, удаляющиеся под утро, напившись досыта человеческой крови. Рядом с окном стоял большой раскидистый фикус в кадке, а над ним, со стены торчал большой черный репродуктор, из которого доносилась тихая музыка.

Посреди комнаты стоял большой стол, также сбитый из досок, без скатерти, а над ним горела тускло-желтым светом лампочка под большим оранжевым абажуром.

Над кроватью у Вовки висел коврик с оленями в альпийских горах. Глядя на него, он вспомнил точно такой же из своего детства и юности, у его бабушки был точно такой же, только этот казался новый и краски на коврике были яркими.

На деревянной полочке, рядом с несколькими фотографиями стояли в ряд учебники, и лежала стопка тетрадок. Под ней на гвозде висели два потертых офицерских планшета, из одного торчал учебник.

-Понятно,— подумал Вовка,— нет у нас портфелей. Ходим с планшетами,— и про себя начал истерически смеяться.

Больше в этой комнате кроме нескольких табуреток ничего не было. Мать продолжала возиться на кухне, стараясь успеть приготовить ужин к приходу отца. Она периодически забегала в комнату, трогала Вовкин лоб и спрашивала, что у него болит.

Через полчаса прибежал Мишка, и с порога крикнул, что вахтер на проходной помог ему дозвониться и вызвал неотложку, те обещали приехать, как только освободятся.

-Ну, че Вовка, ты как?— спросил он, ворвавшись в комнату.

-Ну так, вроде ничего, вот только, как забыл все, так ничего вспомнить не могу, послушай Миха, — спросил он шепотом, — как родителей зовут наших?

Мишка широко открыл глаза.

-Ну, бля, тебя и тряхануло, даже это забыл! Маму зовут Людмила Николаевна, а отца Павел Александрович, запомнишь?— также шепотом сказал он.

Эти имена отозвались у Вовки в голове чем-то знакомым, и на секунду ему показалось, что он сейчас вспомнит все из короткой четырнадцатилетней жизни паренька, в которого попал нежданно-негаданно. Но, увы, это только показалось, память так и не пришла.

У него опять закапали слезы.

-Да что за чертовщина,— подумал он, почему я плачу всю дорогу? Не плакал черт знает сколько времени, и вот на тебе, может это организм так на мое сознание действует? — промелькнула мысль.

В это время раздался стук в дверь. Было слышно, как мама в коридоре здоровается с врачом и просит его пройти. Вскоре к Вовкиной кровати присел доктор — пожилой сухенький старичок с острой бородкой и пенсне.

-Ну, здравствуй молодой человек, давненько я тебя не видел, пожалуй, года три прошло, рассказывай, что сегодня приключилось?

-Так, вот доктор, говорят, меня молния ударила, — опять хриплым голосом сообщил Вовка.

-Ты, что меня не узнал? — удивленно спросил старичок, — ты же меня всегда по имени отчеству звал.

-Не-а, не помню, все забыл после того, как молния стукнула, ответил Вовка.

Мать стоявшая за доктором, заплакала.

-И маму не помнишь, как зовут?— спросил тут же старичок.

-Маму помню, Людмила Николаевна,— ответил Вовка, косясь на подмигнувшего ему Миху.

Мама плакать перестала и продолжила стоять за спиной врача.

-Ну, давай Володя, раздевайся, будем тебя смотреть.

Увидев спину раздевшего мальчишки, доктор протяжно засвистел что-то из оперетт Кальмана.

-Однако, действительно Людмила Николаевна, вашего сына ударила молния, я за всю жизнь наблюдал такое один раз и тогда больной погиб. А Вовке повезло, повезло. В общем, так, я забираю его в больницу, дома оставаться ему нельзя, мало ли что, поздние осложнения и все такое. Давайте собирайте его.

-Ох, Леонид Афанасьевич, а без больницы никак нельзя?

-Никак,— категорично сказал врач.

Мама опять зарыдала и пошла, собирать вещи в больницу. В это время в коридоре что-то загремело, упал какой-то таз или ведро, после чего в дом завалился Павел Александрович.

Он своей громоздкой фигурой заполнил почти всю комнату.

-Что. тут у нас происходит!— забасил он, Люда, ты, что ли заболела, смотрю машина санитарная стоит?

-Паша, ты не волнуйся только, сегодня Вовку молния ударила, — пролепетала мама.

-Чтоо, — взревел отец, — я вам блядь, сколько раз говорил не прыгать под дождем, когда гроза идет. Ну, Вовка вернешься из больницы, получишь у меня. А ты Мишуня, тащи сюда ремень! Сегодня твоя жопа за себя ответит и за Вовку.

-Паша, ты что, людей бы хоть постеснялся — воскликнула Людмила Николаевна, густо покраснев.

-Да, действительно, Павел Александрович, у вас методы воспитания дедовские какие-то, надо вам их менять,— сообщил доктор.

-Леонид Афанасьевич, я вас, конечно, уважаю, — ответил Павел Александрович,— но другие методы на этих башибузуков не действуют. Я их еще мало колочу, надо бы больше.

Когда Вовка в сопровождении мамы и доктора вышел на улицу то обомлел, почему-то прекрасно уже зная в каком году, находится, ожидал увидеть обычную машину скорой помощи, а тут стояло какое — то чудовище, он не мог даже понять, что это за автомашина. Но тут его нетерпеливо подтолкнули сзади.

-Ну, чего встал, машины, что ли не видел никогда,— сказал ему врач, и Вовка полез по приставной лестнице в фанерный короб.

Внутри было совсем темно, и он на ощупь нашел сиденье, уселся на него, и только чертыхнулся, когда не обнаружил ремней безопасности.

Врач сел в кабину водителю, и машина, зарычав, двинулась, в темноту, а на крыльце, освещаемые тусклой лампочкой из открытой двери, темными силуэтами стояли его родители и брат.

Минут двадцать спустя, поездка закончилась, они остановились у двухэтажного каменного здания, около которого горели два фонаря, болтавшиеся от ветра. Когда Вовка вылез из машины, водитель уже колотил ботинком в запертые двери.

Но все же кто-то внутри, наконец, проснулся, в окне приемного покоя загорелся свет, а двери открылись, и оттуда высунулась усатая физиономия пожилой санитарки