Срез времени (забегая вперёд)

Комната была тут же предоставлена, и пока менялось бельё, нам подали ужин. Половина жареного поросёнка, размером с колесо телеги блюдо с рябчиками и гречневой кашей, каравай хлеба и две бутылки вина. Смотритель сам принёс несколько восковых свечей, убирая сальные, и едва мы приступили к трапезе, как за дверью раздалось лошадиное ржание, и вскоре перед нами предстал корнет.

— Господа, вот уж не ожидал вас увидеть! — восторженно произнёс он.

— Какими судьбами, Ваня? — спросил я и тут же предложил: — Присаживайся.

На столе моментально появились дополнительные приборы и после рюмки 'за встречу', корнет поведал свою короткую историю. Дуэль возле конюшни не прошла даром. Глупо было тешить себя иллюзиями, что всё останется в тайне и корнета с тёплого места турнули. Вместо заболевшего курьера его незамедлительно отправили к командующему 1-ой Западной армией Барклаю-де-Толли. Так что с нехитрыми пожитками и стариком-кучером он следовал в Литву.

Воспользовавшись бродом, Жером Фуркад обогнал фельдъегеря как минимум на лье и, встретив по дороге знакомую, пылящую в одиночестве карету, не стал паниковать. Он давно подметил, что движение по тракту отличается особой интенсивностью разве что только утром, а уже после трёх часов ленивые русские предпочитают предаваться отдыху. Лишь движимые служебной необходимостью чиновники, потрясая перед смотрителем подорожной и в спешке требуя казённых лошадей, нарушают этот установившийся уклад. Чиновников, курьеров и сорящих деньгами ради скорости на последней станции не было и с большой долей вероятности, кроме корнета до самого заката тут никто и не появится. Посему, он продолжал ехать вперёд, будто никуда особенно и не торопился, поглядывая по сторонам и что-то прикидывая. В какой-то момент он притормозил лошадь. До того времени, когда начнёт темнеть, оставалось не более пары часов и он решил, что перед ночёвкой на очередной станции, ему лучше решить все свои дела здесь, на опушке. По его расчётам, экипаж легко будет разглядеть на том длинном участке тракта, где по обеим сторонам расположились покосные поля, и дорога шла на возвышенность. Жером достал из тубуса полевую подзорную трубу, и, спрятавшись в тень большого дерева, навёл её туда, откуда, по его предположению, должен был появиться корнет. Взяв за ориентир одиноко растущую у дороги осину, до которой было метров пятьдесят, он без особого труда определил расстояние до поворота. Шестьсот шагов затяжного подъёма в горку, давали возможность не только хорошо прицелиться, но, и гарантировано попасть в цель. Вскоре на дороге показалась нагруженная сеном крестьянская телега, возничий которой, облегчая труд своей лошадке, двигался рядом с ней и периодически поглядывал на плетущегося позади жеребёнка. Жерому удалось как следует разглядеть лицо крестьянина и он, отложив оптику в сторону, принялся распаковывать своё ружьё. Это было весьма необычное оружие, Жульет передала ему винтовку мастера Жирардони, стреляющую безо всякого пороха, используя лишь силу сжатого воздуха. И тот недостаток, что пуля летела не более трёхсот шагов, его нисколько не смущал. Фуркад пользовался репутацией чертовски хорошего стрелка и человека, который никогда не бросает начатого, да и расстояние до дороги было ничтожно мало. Отметив ориентиры для стрельбы, и прицелившись, он понял, что выбранное место не совсем удачно и план придётся изменить. Опыт помогал ему удерживаться от поспешных, и как следовало, неразумных действий. Маскировкой пришлось пожертвовать. Находясь на склоне среди толстых стволов деревьев, он не мог контролировать всю дорогу, да и ветер вносил свои поправки. Было бы ружьё нарезное и пороховое, обращать особое внимание на резкие порывы он бы не стал, но в данном случае, любая мелочь могла сыграть свою роль.

Крестьянину сегодня повезло. Вместе с телегой он поднялся на горку и присев на свободный от сена край, с криком: 'Но! Родимая!' — хлестнул вожжами по крупу, погоняя кобылу. Убийца проводил их взглядом, и как только верхушка копны пропала из вида, сел на лошадь и заехал поглубже в лес. Потом, описал полукруг так, что оказался практически на вершине, где снова осмотрелся. 'То, что надо, — решил он'. Если Жером чему-то и научился в Испанской кампании, так это отлично выбирать места для засады, которые обеспечивали ему укрытие и путь к отступлению. Обстоятельства склонны меняться, причём не в лучшую сторону, так что о преимуществе стоило позаботиться заранее. Оставив коня в лесу, он пешком вернулся на холм, откуда был виден тракт. Выбрав в качестве укрытия молоденькую ёлочку, у корней которой из-под земли вылезал высокий камень, стрелок устроился ждать.

Минуты шли одна за другой, а фельдъегерь всё не появлялся. Француз лежал неподвижно и прислушивался к окружающим его звукам. На всякий случай он даже замазал влажной землёй шпоры, дабы те случайно не звякнули. Всё было спокойно. Он мог выжидать часами, стойко выдерживая неудобства, голод, жажду и скуку; не думать о них и сосредоточиться на выполнении задуманного. Однако что-то сосало внутри, словно под ложечкой. Он не мог понять, в чём его ошибка. 'Неужели гонцу что-то показалось подозрительным? — подумал он'. Жером несколько раз встречался с людьми, чьё чувство опасности для себя превышало все мысленные пределы. Не всякий зверь обладал таким чутьём, но то были убелённые сединами бойцы, а тут только что надевший мундир мальчишка-корнет. Не вязалось это, тот был простоват как два су. Единственное, что могло служить оправданием задержки, так это какая-то беда с транспортом, но об этом даже не хотелось думать. Сейчас ещё был выбор: остаться на месте и перехватить гонца в момент, когда тот всё же появится на дороге, или вернуться назад и следовать к самому мосту, пытаясь найти его там. И с каждой минутой этот выбор становился всё эфемернее. Солнце клонилось к закату и надвигающаяся темнота, практически не оставляла выбора. Прошло ещё с четверть часа, как стоявшая в лесу лошадь тихо заржала, и Жером крепко выругался про себя, что даже скотина понимает, что надо возвращаться, но услышав ответное ржание, раздавшееся на дороге, быстро собрался и прильнул к прицелу ружья. Всадник, в узнаваемой гусарской форме был как на ладони. Безрадостная улыбка тронула уголки его рта. Оставались считанные мгновения до того момента, когда он нажмёт на спусковой крючок, как появился ещё один участник событий. 'Проходной двор, а не старая дорога, — подумал Жером. Да через Сен-Мартен меньше народа проезжает, чем тут'. Всадник, тем временем, поравнялся с нагонявшей его кибиткой, и что-то сказал кучеру, после чего тот остановил лошадей, и соскочил на дорогу. Из экипажа вылез ещё один военный, протягивая товарищу лукошко с яблоками. Спустя минуту военные отошли по разные стороны и принялись справлять малую нужду. Лучшего момента и быть не могло. Ведь хорошо известно, что сам факт пристального наблюдения настораживает рассматриваемый объект, но только не в данном случае. Слишком уж уязвим человек в эти мгновения, сосредотачивая внимание на своём действии. Так что скорость решала всё. Руки действовали автоматически: выстрел, ствол вверх, дождаться пока пуля займёт своё положение и снова выстрел. Два хлопка меньше чем за полминуты.

Фуркад ухмыльнулся, чувствуя, как его захлёстывает волна безрассудства. Дьявол! Как всё легко получилось! Он мог бы с таким же успехом просто встать и пойти прямо к дороге и расстрелять кучера с пассажиром и всадника. Шансы те же. Он по опыту знал: когда кажется, что в любом случае, что бы ты ни делал, шанс на неудачу слишком высок, то самая дерзкая попытка и станет самой успешной. А то, что возничий бросился наутёк без оглядки, он предвидел. Редкий храбрец не потеряет головы, когда смерть проносится рядом. Так что пусть бежит.

Оказавшись на месте расстрела, Жером заметил свои огрехи: несмотря на залитую кровью голову, оказавшийся волей злого случая, корнет всё же был жив и шевелился, пытаясь что-то ему сказать. Мальчишка вытянул перед собой руку, словно хотел закрыться ею от нового выстрела либо, прося пощадить его. И эта ситуация даже подзадорила француза. Направив ствол на живот корнета, он спустил спусковой крючок, и короткий всхлип поставил точку. Времени катастрофически не хватало даже спрятать трупы и обстряпать всё, как разбой на дороге. Однако жажда наживы не отпускала, и, закончив обыскивать фельдъегеря, убийца попытался вскрыть походный сундук. Но кроме белья и прочей одежды там ничего не обнаружилось и теперь стоило как можно скорее покинуть место преступления.

Подбежав к дереву, под которым стояла лошадь, Жером спрятал своё ружьё вместе с пакетом для военного министра в деревянный пенал и протянул скучающей животине трофейное яблоко. Уловив запах лакомства, она любовно ткнулась мордой в ладонь, и шершавые губы смели фрукт, одарив руку дающего. Француз в ответ погладил бархатистый мягкий нос, затем проверил ремни и, собрав поводья, легко вскочил в седло. 'Дело сделано, — подумал он. — Не столь важно, что в письме, когда оно понадобится, эта информация сто раз успеет устареть. А вот в нужный час, образец почерка, его стилистика, оттиски печати, и подпись, могут оказаться просто неоценимы'. Потребовалось железное самообладание, чтобы спокойно отъехать прочь. Как всегда в такие минуты, кровь стремительно неслась по жилам, и он вынужден был стиснуть зубы, чтобы не выплеснуть напряжение в крике победы. Лошадь под ним задрожала и, чувствуя особый восторг риска, готова была рвануться галопом, но сильные ноги сжали её бока и спустя несколько минут одинокий всадник, как ни в чём не бывало, трусил по пыльному тракту, уходя в закат. Для бывшего гувернёра теперь настал самый опасный момент: не привлекая ни чьё внимание, добраться до Ковно, и с проводником пересечь Неман. Он сделал для Франции и императора всё, что мог и даже больше.

* * *

Владельцам губернаторского дома не было стыдно за его внешний вид и прилегающую территорию. Подъездная дорога, обрамлённая хвойными деревьями, заканчивалась двумя рядами прекрасных цветочных клумб. Подстриженные под руководством садовника зелёные лужайки ласкали взор, и всё было гармонично и выверено. На свободном месте, между оградой и домом находилась пергола, от которой гаревая дорожка пряталась под рукотворной аркой из глициний. Над парадным входом размещались горельефы в виде рук, держащие на цепочках чугунные фонари со слюдяными окошками. Светильники заправлялись маслом и в отличие от факелов, в тёмное время суток чадили весьма умеренно, не закапчивая выбеленные архитектурные изыски. Летом, горельефы украшались вьющимися растениями, которые образовывали пышные спирали и, словно мягкие щупальца обвивали ближайшие колонны и пилястры, а дальше, тянулись по карнизу, где утончались и сливались с украшениями аркад. Стены были покрашены в нежно-голубой цвет, а оконные проёмы белели недавно наведённой известью.