Тёмный век. Ч.2. Искры завтрашних огней

Основательные и запасливые — а что вы хотите: славяне! Сам такой — разбойнички надыбали в качестве кухонной посуды не только с полторы дюжины разных керамических горшков и плошек, но и три металлических котла, два из которых, судя по форме, явно были затрофеены у покойных монголов.

Наскоро перезнакомившись с присутствующими и доведя информацию, что на сегодня власть на кухне меняется, я скинул стесняющий движения кожух и принялся за дело. Прежде всего погнал деда Стаха за хранящимися в сарайчике вяленым мясом и упомянутыми Чтвртаком овощами, основательно умылся возле шалаша ароматно-свежим снегом, тщательно оттерев руки. Ещё не хватало какую заразу в пищу занести! Попавшихся под руку Павла и Эзру снабдил тяжеленными деревянными вёдрами и озадачил доставкой воды из родника под крестом. А нечего: на всех буду готовить, так что и им достанется. Тем более, что по социальному статусу они стоят ниже всех, присутствующих в разбойничье-повстанческом лагере: хлоп — это живая собственность своего хозяина, самый нищий крестьянин-седлак намного значимей такого запроданца. Ну, а мне, назначенному на время похода жбановым шеф-поваром, они подчиняются автоматически в качестве кухонных рабочих. Ничего не поделаешь: феодализм. Всё упорядочено. Личная свобода не распространяется за рамки сословных ограничений.

В течение пяти минут мои помощники приволокли и воду, которую тут же частично поставили кипятить, и вяленую по-монгольски баранину, и пару корзин песка, в котором здесь принято хранить зимой овощи. В первой корзине оказалась неизменная репа, зато во второй довольно крупные, учитывая почти полное отсутствие селекции, морковины. Ну что же: могло быть и хуже. Из этого ассортимента продуктов можно хоть что-то соорудить, а то я уж опасался...

Вооружившись ножом и неким подобием разделочной доски, я за полчаса перечистил и крупно порубил морковку, закинув её вариться в закипевшей воде вместе с пятком луковиц. А что вы хотели: количество голодных дядек возросло почти вдвое, не накормишь — того и гляди, самого съедят! Бамбарбия кергуду, конечно. Шутка.

Жёсткая баранина пласталась с трудом: ну, не предназначен мой живопыр 'made in USSR' для разделки мяса, тем более провяленного до состояния кожаной подошвы сапога. Тем не менее, к тому моменту, когда настала пора вылавливать привязанной к палке большой деревянной ложкой сварившуюся морковь, баранина уже была порезана на куски примерно с два пальца толщиной. Высыпав их в морковный отвар, я принялся в большом горшке перетирать разваренные корнеплоды до пюреобразного состояния, после чего, озадачив бабушку Ладицу чисткой чеснока и лука, приволок оставленный в санях походный мешок.

Нет, всё-таки хорошо, что меня воспитали таким запасливым хомяком, причём хомяком, не скупящимся на приобретении действительно полезных вещей! Ещё собираясь в Жатеце в путь, я прихватил с собой кучу достаточно дорогих ингредиентов, готовка без которых — зряшная трата продуктов. В отдельной 'сухарной сумке' у меня приныкан кожаный мешочек соли, купленный на жатецком рынке у торговца из бывшей Польши, заткнутая притёртой пробкой глиняная посудинка с лампадным, то бишь низкосортным оливковым, маслом и две коробочки с саморучно молотым в ступке чёрным перцем и собственноручно же приготовленной горчицей. Был ещё и кувшинчик перебродившего в уксус вина, но, увы, он не перенёс превратностей дороги и его черепки давным-давно оказались выкинутыми на обочину дороги.

Впрочем, после опроса местных товарищей выяснилось, что уксус и масло имеются и в разбойничьем лагере: 'остатки былой роскоши', доставленные паном Юрасем из поездки в монастырь к брату. Было привезено и изрядное количество корчаг с вином, да вот только до сей поры не сохранилось ни одной: что не употребил в течение двухмесячного запоя Влчениш, то пришлось бросить в замковой кладовой, спешно покидая родовое гнездо.

Специям я быстро нашёл применение, добавив их в морковное пюре и подмешав туда же меленько нашинкованный лучок с чесноком. После этого, наскоблив две полные пригоршни стружек от крепчайшего овечьего сыра, смешал их с получившимся соусом. Приправив им разложенную по нескольким плошкам исходящую паром баранину, я, наконец, смог утереть честный трудовой пот. Что ни говори, а в условиях отсутствия кухонной культуры начала двадцать первого века труд повара — та ещё каторга. Все эти мясорубки, электрические и газовые печи, миксеры и холодильники настолько облегчают жизнь, что я скоро буду морально готов сам изобрести электричество, дабы когда-нибудь иметь возможность воткнуть штепсель в розетку вместо того, чтобы долбаться у первобытного очага как советский космонавт из анекдота: 'с помощью молотка, зубила и такой-то матери'!

Водрузив на экспроприированный у одного из дружинников небольшой щит четыре наименее кривых плошки, я ввалился в избушку к панам. Судя по тому, что оба Жбана с паном Юрасем уже уполовинили наш резервный бочонок пива, основные вопросы меж ними были уже заданы и ответы получены. Ну что ж, лезть в их семейные дела я так и так не собирался. Моя задача съездить, куда послан, и привезти, что требуется.

— Ого-го, дождались мы, наконец, доброй трапезы! — Расплылся в улыбке земан. — Чем нынче нас, грешников, порадуешь, мастер Макс?

— Уж простите, шановные паны, но с харчами в лагере скудно, как в нищенской котомке. Так что пришлось использовать то, что нашлось. На этот раз продовольствия хватило только на мясо по-берберийски, но и то — без помидор и красного перца. Ну, так их в Богемии и взять неоткуда, а с Мексиканщины да Чилийщины их навряд ли вскоре привезут.

— По-берберийски — это как? — Заинтересовался пан Влчениш.

— По-берберийски — это вкусно! Вот, извольте сами отведать, славные паны!

Расставленные мной на столе мисы с кушаньем ароматно парили, добавляя в спёртую атмосферу комнаты единственный приятный запах.

— Да я тебя не о том спрашиваю, человек! Откуда взялось это самое 'по-берберийски'?

— Э-э-э... Если попросту сказать, то берберы — это такие сарацины. Пищу же эту вкушали славные рыцари, ходившие в Крестовые походы ради освобождения Святой Земли. Следовательно, и нам она дозволена, потому что и нашу землю освобождать надо от Имрё-бека и его косоглазых хозяев!

— Ха! Славно сказано!

Ну-ка, мастер, выпей-ка с нами за погибель шелудивого пса Имрёйки и его своры! — раненый изгнанник из Влченишева со стуком поставил передо мной початую глиняную кружку пива. Видимо, присутствующим дворянам пришлось по душе это пожелание, поскольку спустя секунду кружки со стуком сдвинулись, а спустя две доброе пиво полилось в лужёные глотки. А я чё? Дают — бери, бьют — беги, как меня ещё бабушка учила. Тем более угощение за одним столом с панами поднимает мой статус в глазах отряда.

Поднял кружку и кивнул:

— Нех сгине! — и тоже приник к тёплой горьковатой влаге.

Ночевать пришлось в шалаше: места в доме были заняты панами, посчитавшими, что простого мещанина факт совместного пивопития и без того вознёс на небывалую высоту в глазах окружающих. В целом, надо признать, это верно: не только хлопы и влченишевы разбойнички, но и дружинники из отряда Жбана относятся ко мне как к ближайшему помощнику земана, ставя на одну доску с Полуксендзом, как ни крути, являющимся на время излечения пана Юрася фактическим командиром его ватаги. Под утро от неудобной позы ныли все мышцы: добро хоть по зимнему времени в шалаше практически не оказалось клопов, от которых на таких вот нечаянных ночлегах обычно не знаешь, как и спасаться. Потому приказ подниматься и выволакивать свои седалища на поляну я встретил не только без возмущения, но даже с неким подобием энтузиазма.

Раннее воскресное утро встретило нас не прохладой, как в известной песне, а начинающимся густым снегопадом. По приказу Полуксендза население обоих шалашей нестройной толпой сгуртовалось в нескольких шагах от входа в избушку. В очередной раз отметил для себя: в этом мире свободного человека проще застать на улице без штанов, нежели без оружия. У каждого — нож, почти у всех — топоры-сокирки заткнуты сзади за пояс, несколько копий и рогатин, два трофейных лука... Вот уж точно: 'готовы к труду и обороне'! это у нас всё больше значки цепляли...

Автоматически проверил и у себя — легко ли выходит клинок из ножен, удобно ли будет доставать сокирку. Сунув руку за пазуху кожуха, убедился, что с висящим в самодельной 'сбруе' единственным в мире двуствольным пистолетом ничего не случилось, да и 'самолепная' глиняная пороховница никуда не успела затеряться. Пока копошился — не заметил, как из домика выбрались оба Жбана и тяжело опирающийся на плечо Франты пан Юрась Влчениш, которого сзади поддерживал дед Стах. Та-ак, похоже, наши 'отцы-командиры' собрались открыть нечто вроде митинга...

Точно! Для начала пан Юрась вкратце обрисовал присутствующим неприятные перспективы зимовки в лесу при отсутствии запасов питания. Каковое питание в избытке имелось в распоряжении подлого захватчика — Плешивого Имрё в кладовых и амбарах родового замка Влченишей. А раз так, то он, единственный законный владелец Влченишева, благословляет славных храбрецов оный замок отобрать, а найденное там продовольствие и иное имущество честно разделить как боевую добычу. Помянутые храбрецы несколько воодушевившись, прокричали здравицу щедрому пану, хотя на некоторых небритых физиономиях явственно читалось сомнение в принципиальной возможности занять фортецию столь малыми силами. Откровенно говоря, я тоже несколько удивился, вспомнив некогда заученное правило расчёта потерь при штурме укреплений: трое штурмующих к одному обороняющемуся. Впрочем, следующий 'оратель' — земан Ян Жбан, как наиболее опытный из присутствующих панов-рыцарей принявший на себя общее командование операцией, — в своей более прагматической, нежели агитационной, речи обрадовал:

— Выступаем сейчас, в лагере остаются только раненые и старики. За день подберёмся к Влченишеву, в обход, сделав крюк: не исключено, что со стороны ворот нас уже поджидают. С темнотой пан Франта с Антаном и Ухом взберётся на тын и освободит проход остальным. Тут уж не зевать! Обоим лучникам занять место на валу снаружи тына и выцеливать каждую сволочь, которая окажется на виду. И не дай вам Святой Ян, ежели какой-нибудь гад, заполучив стрелу, окажется на ногах! Лично после боя высеку и половины доли в добыче лишу! Остальные, разделившись на два отряда, штурмуют здания во дворе. Не дай Господь, кто заорёт допрежь вражин! Я с моими людьми захватываю дружинный дом, а пан Франта с остальными перекроют выход из конюшни и уничтожат караульных у ворот. И запомните: собирать добычу во время боя — запрещаю настрого! Как только перебьём эту сволочь — лично прослежу, чтобы никто не остался обделённым! Смотри же, Чтвртак: ежели кто из твоих людей из общего дувана что исхитит, так с него — первый спрос, а второй уж — с тебя!

Кто с нами идти боится — не держу. Складайте зброю, берите своё барахло да выметайтесь из стана! За трусость карать не стану. Але ж кто иззрадить захочет да к ворогу переметнётся с вестью о набеге — нех лучше сам осину ищет да вервие плетёт. Живьём на угольях запеку! Всем всё понятно?

— Понятно!... ... Ясно, что не ясного-то!.. ... Все пойдём, а кто иззрадит — на куски порежем!.. — Загомонили присутствующие. Одинокий голос одного из разбойников вклинился в общий шум:

— А что же пан Влчениш? Мы-то люди егоные, а не лоунишские! Так нас только пану Юрасю и карать и миловать!

Стоявший до того, облокотившись на заснеженную крышу полуземлянки-полуизбушки раненый хозяин Влченишева при этом крике отцепился от своей опоры и, поддерживаемый верным Стахом, шагнул вперёд, вновь вставая вровень с обоими Жбанами:

— Пан Ян Жбан — моего батюшки покойного свояк, так что мне он ныне в отца место стал! И походов им пройдено без мала два десятка, так что опыта боевого и умений воинских пану Яну не занимать стать! Ввечор я препоручил себя и всех своих людей его покровительству и коль он кого карает — того караю я, кого он наградит — и я того жалую! Так что велю исполнять всем приказы пана земана каждому из вас беспрекословно!

А теперь — собирайтесь выступать в поход, хрдинове! Да осенит вас своим покровом Пресвятая Дева, да укрепит вас Святой Йиржи! Ступайте!

Минут через сорок объединённый отряд выступил из лагеря. Земан с сыном и дружинниками покачивались в сёдлах, не теряя из виду высланную в качестве головной заставы пару воинов, остальные же старательно вытаптывали тропу за едущей впереди кошевкой, загруженной прихваченными бухтами верёвки, запасными колчанами и ненужными пока что щитами пехотинцев. Семнадцать человек по средневековым понятиям — вполне приличная сила. По-местному — 'большое копьё', по меркам двадцать первого века — практически взвод. Беда лишь в том, что профессионалов военного дела среди нас было меньше десятка. Мы же — хлопы-возчики, четверо разбойничков-партизан из мужиков и, разумеется, я — в силу отсутствия навыка рукопашного боя в случае схватки с опытным противником рисковали остаться на утоптанном снегу поместья Имрё-бека.

С тех пор, как очутился в этом времени, я дважды участвовал в смертельных схватках: с парой монголов и с коварно напавшим на меня напарником по поиску кладов. Оба раза посчастливилось не только выжить, но и одержать победу, однако я вполне понимаю: повезло, и повезло крупно. Окажись в тот раз на месте пары бестолковых аратов хоть один настоящий батыр — и белели бы сейчас наши косточки в овраге, начисто обглоданные местным зверьём. А предатель-напарник сам, хотя и не без моей помощи, умудрился напороться спиной на шип лежащего на земле клевца. Иначе не знаю, чем бы тогда всё закончилось.

Сегодня же нам предстоит бой с немногочисленным, но сильным отрядом профессиональных воинов. Вполне возможно, что кто-то из нас не увидит завтрашнего дня, а если крупно не повезёт — и никто не вернётся. Так что мандраж есть, и сильный. Но куда деваться? Война — это единственная мужская работа, от которой нельзя отделаться, если хочешь оставаться мужчиной, а не чмом с половыми придатками. Вот и шагаю я теперь в группе пеших пехотинцев навстречу неизвестности, похрустывая подошвами сапог по снегу...

Двигались мы довольно долго — практически весь световой день пробирались лесами, лишь однажды пересекли подряд несколько заснеженных полей с низкими каменными оградками-межами и наезженную санную дорогу между ними. В конце концов сосредоточились в лесу, с опушки которого выставленные земаном дозорные, прячась в подлеске, наблюдали за замком. Хотя что там можно увидеть-то за валом с частоколом? Крыши да валящий в волоковые оконца под крышей дым очагов? Но раз Жбан распорядился — дружинники приказ выполняют беспрекословно. Мужиков он тоже 'озадачил': заставил обрубать ветки двух рухнувших сосен и из стволов изготавливать некое подобие лестницы. Своим хлопам и мне земан Ян приказал вязать на прихваченных верёвках здоровые узлы на расстоянии локтя один от другого.

Когда я попытался предложить свою помощь в приготовлении обеда — ведь народ с раннего утра не евши, да столько вёрст отмахали по снежной целине — меня обозвали бестолковым гражанином с разъяснением, что перед планируемым боем всегда нужно поститься: и Господу, дескать, это угодно, и самим воинам меньше риска при возможном ранении в живот. Вот победим, дескать, так в замке и нажрёмся, и напьёмся и с тамошними бабами ... Впрочем, в наличии за стенами укрепления лиц женского пола покамест достоверно известно ничего не было.