Эрвин фон Эльке

Тем временем, сборы в дорогу шли своим чередом. Все остальные фрейлины либо сами рвались в поход, либо смирились с неизбежным и торопились упаковать в саквояжи все самое необходимое. Гроссгерцогиня время от времени напоминала всем, чтобы не тащили с собой "кучу ненужных тряпок", и грозилась, что заставит бросить все лишнее, если они будут ехать слишком медленно. Сама она, правда, тоже нагрузила свой экипаж двумя внушительного размера сундуками, однако по сравнению с тем количеством вещей, которые Эвелина обычно брала с собой в поездки, это было совсем не много. Так что и здесь у остальных фрейлин не было возможности даже просто пожаловаться на свою нелегкую судьбу. Впрочем, чем ближе был день отъезда, тем меньше, как казалось Мафальде, у остальных дам возникало такое желание. Большинство из них постепенно заражались энтузиазмом своей госпожи.

В то утро, когда Эвелина со своими придворными уезжала в монастырь камиллианцев, почти все сопровождающие ее были настроены так же решительно, и, наверное, обиделись бы, если бы затеянная герцогиней авантюра вдруг по каким-нибудь причинам отменилась. Одна только Розалинда выглядела совершенно растерянной, и Мафальда, глядя на нее, умирала от любопытства. То, что у этой фрейлины не было ни малейшего желаний куда-либо ехать, было очевидно, однако она по прежнему так и не попыталась ничего предпринять, чтобы уклониться от визита в госпиталь. Фон Шиф ждала, что она "внезапно" упадет в обморок и объявит себя больной перед тем, как сесть в экипаж, но Розалинда не сделала и этого. Слуги погрузили в одну из карет ее дорожный сундук, и она поворчала немного на то, что в нем было так мало места, и приготовилась сесть в нее вместе с еще несколькими дамами.

Камер-фрейлина продолжала искоса посматривать на нее, ожидая сюрприза каждую минуту, но потом ей пришлось отвлечься: к гросс-герцогской резиденции подкатил скромный экипаж с гербом, на котором был изображен парящий над гнездом сокол: Белинда фон Фалькенхорст прибыла к месту сбора минута в минуту. Юная леди и ее пожилая компаньонка вышли из экипажа и присели перед раздающей последние распоряжения Эвелиной в глубоком реверансе. Та с улыбкой поприветствовала своих помощниц, но тут же снова вернулась к руководству слугами, от которых требовалось в последний раз проверить, не забыла ли ее сиятельство взять с собой что-нибудь необходимое.

Зато Мафальда, забыв о Розалинде, мгновенно оказалась рядом с вновь прибывшими — Белинда тоже была для нее загадкой, причем гораздо более сложной.

— Здравствуйте, фрейлейн, здравствуйте, госпожа Люсинда, — обратилась она к ним с заботливым выражением лица. — Мы выезжаем через пару минут. Вы готовы?

— Да, конечно! — тонким голоском отозвалась фон Фалькенхорст. Теперь она выглядела гораздо более оживленной, чем во время их первой встречи с Мафальдой: светло-серые глаза девушки сверкали от волнения, а щеки налились нежно-розовым румянцем.

— Ваш достопочтенный отец, наверное, сильно беспокоится из-за вашей поездки... — предположила фон Шиф, гадая про себя, каким образом солидный пожилой помещик вообще мог позволить молодой дочери участвовать в подобной авантюре, пусть даже и в сопровождении компаньонки.

Белидна, словно прочитав ее мысли, хитро улыбнулась в ответ:

— Что вы, он очень рад, что я займусь по-настоящему важным делом!

— Господин Фридрих ни в чем не отказывает любимой дочери, — подала голос Люсинда. — Если она особенно убедительно его просит...

Фон Шиф представила, что было бы, окажись она на месте Белинды, и мысленно содрогнулась. Чего бы ей стоило добиться от своей матери, чтобы та позволила ей заняться чем-нибудь не совсем подобающим для леди! Правда, скорее всего, победа все же осталась бы за Мафальдой, но цена ее была бы высокой.. А юная фон Фалькенхорст, похоже, без труда вертела по своему усмотрению и своим отцом, и Люсиндой.

"И как тебе, всю жизнь прожившей в глуши, это удается?" — мысленно спрашивала фрейлина забирающуюся обратно в экипаж девушку. Ответ на этот вопрос она надеялась получить, пока они будут в госпитале.

— Ну все, рассаживаемся! — звонкий голос герцогини заставил всех собравшихся возле экипажей поторопиться занять свои места. — Мафальда, дорогая, ты где?

— Здесь, ваше светлейшее сиятельство! — откликнулась любимица Эвелины и, поплотнее запахивая дорожную накидку, поспешила к ее карете. Краем глаза она заметила, что в стоящий рядом экипаж с обреченным видом забирается Розалинда.

Ехали они довольно быстро, и даже большую, с превосходными рессорами карету гроссгерцогини ощутимо трясло на дорожных неровностях. Ее сиятельство это, впрочем, почти не беспокоило: Эвелина нетерпеливо ерзала на сиденье, поминутно выглядывала в окно и в мыслях явно пребывала не в дороге, а среди нуждающихся в помощи солдат. Мафальде тряска тоже не мешала, и она продолжала искоса наблюдать за Розалиндой, которую, похоже, сильно укачивало. Она тоже смотрела в окно, и лицо ее с каждой оставшейся позади милей становилось все бледнее. "Какой же у тебя все-таки был план и почему он не сработал?" — думала фон Шиф всю дорогу, лишь изредка отвлекаясь от размышлений, чтобы поддакнуть говорившей что-нибудь герцогине. У нее была мысль попробовать разговорить Розалинду во время остановки на отдых, но сделать это Мафальде не удалось — пришлось заниматься организацией обеда, а потом новых сборов в дорогу и успокаивать Эвелину, переживавшую, что они продвигаются к своей цели слишком медленно.

Хотя на самом деле вереница карет двигалась по дороге с очень приличной скоростью, и только под конец пути, когда до предназначенного под госпиталь монастыря оставалось совсем немного, возница, управляющий экипажем герцогини, чуть сбавил темп, заботясь об уставших лошадях. Эвелина и ехавшие с ней Мафальда и Розалинда прилипли к окнам — каменные стены обители уже были видны, и всем троим не терпелось отдохнуть после нескольких часов непрерывной тряски.

— Смотрите, что это там такое? — прищурившись, Ее Светлейшее Сиятельство стала вглядываться вперед еще внимательнее.

Под высокими зубчатыми стенами, которым позавидовали бы многие крепости, было заметно какое-то движение. Гроссгерцогиня вновь заерзала на сиденье, изнывая от любопытства.

— Подзорную трубу бы сюда! — вздохнула она. — И почему мы еле ползем?! Розалинда, будь так добра, крикни кучеру, чтобы ехал побыстрее!

Бледная фрейлина, сидевшая спиной к движению, повернулась было, чтобы выполнить ее просьбу, но не успела ничего сделать: ее госпожа сумела разглядеть, что происходит впереди.

— Это то, что я думаю? — спросила она, переводя взгляд с Розалинды на Мафальду. — Обоз с раненными?

— Очень похоже, ваше сиятельство, — отозвалась фон Шиф, тоже напряженно вглядываясь вдаль. — Скорее всего, несколько обозов, которые сейчас, хм, разгружают...

— Ох, — неожиданно тихо произнесла Эвелина и замолчала, опустив глаза. Мафальда бросила на нее быстрый настороженный взгляд. Неужели Ее сиятельство испугалась и пожалела о своей затее? Это было бы катастрофой, причем в первую очередь для самой герцогини. Ее репутации взбалмошной и легкомысленной особы, о которой, конечно, никто никогда не говорил вслух, но о которой прекрасно знало все высшее общество, был бы нанесен еще более сильный вред. Об этом бы тоже никто никогда не сказал ни слова — и при этом каждый в герцогстве стал бы думать про себя, что супруга правителя взялась за слишком серьезное для нее дело и не только не смогла его выполнить, но еще и помешала тем, кто занимался этим делом по долгу службы. А поскольку за действия жены отвечает муж, то самым виноватым в итоге оказался бы Его сиятельство Максимиллиан Капризный, подобного отношения совершенно не заслуживающий. И пусть о нем тоже никто никогда не скажет ни единого недоброго слова — это не важно. Главное, о нем будут плохо думать. А правители, о которых плохо думают их подданные, никогда не находятся в полной безопасности: это Мафальда усвоила еще в детстве, во время уроках истории — в отличие от младшего брата, которого на этих занятиях интересовали только войны и великие полководцы, юную фрейлейн фон Эльке всегда привлекали истории борьбы за власть и дворцовых переворотов...

"Если Эвелина не справится, народ перестанет любить ее супруга, — пронеслось в голове у Мафальды. — Ему это ничего хорошего не сулит. Но не будет ли это благоприятным для Эрвина?"

Однако додумать эту мысль фрейлина не успела. Сидящая рядом с ней герцогиня внезапно вскочила и, взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие, потянулась к окошку, отделяющему кучера от пассажиров.

— Эй, Петер! — крикнула она своим обычным звонким голосом. — Мы можем ехать быстрее? Там без нас явно не справляются!

Кучер послушно выполнил ее приказ — карета резко рванулась вперед, и Ее Сиятельмтво не слишком грациозно приземлилась на сиденье. Мафальда вздохнула с облегчением.

Вскоре, правда, любимой фрейлине Эвелины снова пришлось испугаться, что ее госпожа пойдет на попятный и загубит свою и без того не самую лучшую репутацию. Это случилось, когда их экипаж подъехал к стенам монастыря и остановился перед несколькими крытыми повозками, преграждавшими въезд на его территорию. Рядом с этими повозками, прямо на обочине дороге и чуть дальше, на примятой траве, лежали люди. То ли живые, то ли мертвые, то ли умирающие именно в этот момент... Большинство из них лежали неподвижно, и лишь некоторые слабо шевелились, а вокруг них хлопотали фигуры в черных монашеских рясах. Их, как показалось Мафальде в первый момент, было совсем мало — гораздо меньше, чем уложенных на землю раненых, требующих помощи.

— Так. Похоже, отдохнуть с дороги нам не придется, — с деловитым видом произнесла герцогиня и взялась за дверную ручку кареты.

Возница уже спрыгнул на землю и распахнул дверцу перед своей госпожой. Эвелина спустилась по откидным ступенькам и на мгновение замерла на месте, оглядываясь по сторонам. Мафальда, собиравшаяся спуститься следом за ней, затаила дыхание, уверенная, что герцогиня сейчас бросится обратно и хорошо если не завизжит от испуга. По дороге в госпиталь фрейлина решила, что если это случится, она уговорит Ее сиятельство ехать обратно, а сама, вместе с теми дамами, которые не поддадутся страху, останется помогать медикам. Это не исправило бы некрасивую ситуацию полностью, но хоть немного сгладило бы неблагоприятное впечатление, которое Эвелина произвела бы на военных и на жителей монастыря.

Однако ничего этого госпоже фон Шиф делать не пришлось, и она окончательно убедилась в том, что серьезно недооценивала гроссгерцогиню. Та и не думала пугаться и, тем более, прятаться в экипаже. Быстро осмотревшись, Эвелина безошибочно выделила из бегающих от одного раненого к другому людей руководителя — уже немолодого мужчину в мундире военного врача — и направилась к нему так быстро, как только ей позволял этикет.

— Вы здесь главный? — спросила она, приблизившись к нему, хотя и так знала ответ.

— Я, кто ж еще? — буркнул тот, не поднимая глаз от ящичка со стеклянными пузырьками и медицинскими инструментами, в котором он как раз в этот момент начал что-то напряженно искать.

Гроссгерцогиня остановилась рядом с ним с растерянным видом. Ее еще ни разу в жизни не "приветствовали" таким образом, так что она даже не рассердилась — ее сиятельство просто не знало, как реагировать на подобную дерзость. К счастью, через пару секунд мужчина нашел то, что искал — маленькую склянку темного стекла — и все-таки посмотрел на отвлекающую его от работы незнакомку. Узнать ее ему не составило труда: портретов правительницы было сделано множество, и они висели в большинстве знатных домов по всему герцогству.

— Прошу простить меня, Ваше Светлейшее Сиятельство! — он резко и быстро поклонился, и хотя теперь его голос звучал почтительно, лицо оставалось мрачным. — Абеле Кальмари, доктор медицины, к вашим услугам...

— Говорите, чем мы прямо сейчас можем вам помочь! — коротко приказала ему Эвелина и оглянулась назад, на стоящую в нескольких шагах от них Мафальду и оставшиеся у обочины экипажи, из которых выглядывали ее взволнованные приближенные. — Дамы! — позвала она их. — Идите все сюда, скорее!

— И захватите бинты с лекарствами! — добавила Мафальда, разворачиваясь к карете герцогини.

Другие фрейлины заторопились выполнять распоряжение своей госпожи, и только Розалинда по-прежнему оставалась в карете — приоткрыв на мгновение дверцу и высунувшись оттуда, она тут же снова скрылась внутри.

— Я сейчас! Одну минуточку! — сказала она Мафальде, когда та забралась в экипаж и стала вытаскивать из-под сиденья ящик с медикаментами. Первая фрейлина покосилась на свою главную соперницу — та что-то искала в своем саквояже. Или, скорее, делала вид, что ищет...

Но первой фрейлине было теперь не до нее. Повесив себе на левую руку корзину с аккуратно упакованными бинтами, она прижала к груди тяжелый ящик с лекарствами и выпрыгнула из кареты, словно всадник, соскакивающий с лошади.

К ней почти бегом подбежала так же нагруженная Белинда, за которой, немного отстав, спешила ее молчаливая компаньонка. Мафальда кивнула им, и все вместе они зашагали к Эвелине, которая разговаривала с врачом Кальмари: он что-то объяснял ей, а Ее Сиятельство с сосредоточенным видом слушала. "Редкое и удивительное зрелище..." — успела подумать фон Шиф, прежде, чем герцогиня повернулась к ней и остальным своим спутницам и не начала в своей обычной манере раздавать указания.

Глава XV

Полного и безоговорочного разгрома померанцев, такого, после которого армия фактически перестает существовать, не получилось. Кабюшо отнюдь не был глупцом, и возможность того маневра, что совершили солдаты фон Берга, учитывал, хотя и почитал его тяжелым, практически на грани человеческих возможностей, а потому и маловероятным.

Более логичным ему казалось отступление бранденбуржцев к столице и соединение их там с корпусом Ольмюца. В этом случае, когда будет достигнуто равенство армий по численности, а солдаты герцогства воодушевлены необходимостью умереть, но не отдать город, штурмовать позиции фон Берга он бы не стал (да и никто в здравом уме не стал бы тоже), и война перешла бы в дипломатическое русло. Гроссгерцогу пришлось бы признать малолетнего Людвига законным князем Померании, возможно, уступить какие-то небольшие территории на границе, и Аллюстрия, службе в которой меровенсец отдал последние четверть века, и кою он уже почитал своей родиной, вновь зажила бы той тихой, размеренной жизнью, что продолжалась последние несколько столетий и прерывалась, кратковременно, лишь такими вот небольшими войнами. Такой поворот устроил бы всех (ну, быть может, кроме гроссгерцога Максимиллиана, чей наследник, кстати, к перспективе примерить княжеский венец относился довольно прохладно) — и воюющие стороны, и их соседей. Система военных сдержек и противовесов в Аллюстрии выстраивалась веками, и сильное, внезапное усиление одного из куюрфюршеств ломало бы ее, что было чревато никому не нужной большой войной всех со всеми.