Будь моим смыслом. Часть 2.

Лорейн напрягся, разгоняя кольцо Силы — этим двум искрам предстоит поработать за две сотни... растопить хотя бы этот лед, который приковал их к полу... хотя бы его... потому что лед, сковавший твое сердце... неужели мне это не под силу? Неужели я должен оставить тебя гибнуть во льду?

Лед тает, иней отступает, металл отпускает плоть...

— Эрли... Эрли, прошу тебя...

И теплые губы сцеловывают слезы боли с лица Изменчивого, и шепчут тихо и ласково, и никому нет дела до того, что холод проник до костей в тело Лорейна, даже самому Лорейну... потому что он не имеет права замерзнуть... он не вправе замерзнуть — потому что обязан согреть...

— Кто ты?.. — горько, больно и холодно. Так больно и холодно, что слёзы сами текут по щекам. Кто ты, и почему я с тобой? Почему цепляюсь за тебя, почему прижимаюсь всем телом, почему ищу у тебя защиты?

Почему дыхание срывается с губ облачком пара? Почему каждый поцелуй, каждое нежное касание будит в теле волны всё новой и новой боли? И почему за эту боль он готов... отдать всю память, все осколки разума, каждый, до последней крупинки?

— Кто... — он боится прижаться губами к губам, потому что это... уничтожит его. Последнее изменение было слишком на грани, слишком острым, слишком поспешным, точно он пытался избежать чего-то. Или попросту сбежать. И не сбежал. Не смог, не успел, а может не захотел.

Он закрывает глаза, чтоб не видеть болезненной нежности в глазах другого и чтоб не дать собственному страху просочиться вовне, и чтоб просто чувствовать, всем телом чувствовать тепло. Отчего-то само собой напрашивалось — всем, что ещё в нём осталось. Но если он ещё способен бояться не-бытия, значит... боится он?

Закрывает глаза, и губами находит тёплые нежные губы.

— ...забирай что хочешь...

Больно, Эрли, как же больно... нам обоим... моя нежность взламывает твою боль, и ее обломки вбиваются в тебя, впиваются в тебя, раздирая, терзая... твоя боль вспарывает мою нежность, и она истекает кровью... больно, Эрли — словно две кровавые раны соприкасаются в поцелуе, а не губы... больно... значит, мы живы... это у мертвых ничего не болит... мы живы, Эрли, пойми же... там, в глубине себя, ты еще жив...

Нежные губы касаются губ, целуют щеки, глаза, греют прикосновением... согреть тебя, Эрли... сейчас, когда лед с такой болью дал трещину, когда можно, пусть и изорвавшись в кровь, пройти... туда, в глубину, где ты еще жив... туда, где ТЫ... согреть, обнять, прижать к сердцу это невыносимое страдание, это раздирающее одиночество... как прижимают в сказках каленое железо к живой плоти, чтобы не дать ему остаться заколдованным... прижать и не выпускать... и целовать мокрые от слез ресницы, шептать ласковые слова, Эрли, я не оставлю тебя, не бойся ничего, слышишь, никогда, ничего больше не бойся...

Кто я? Что я? Почему с такой отчаянной радостью окунаюсь в боль и нежность поцелуев, и почему всем телом чувствую почти-шёпот, которого на самом деле не слышно?

...не оставлю... не бойся...

Если положить голову на плечо, можно думать, что бояться впрямь нечего, и этот человек, так щедро одаривающий теплом, действительно всегда будет рядом. Никогда ничего не бояться...

— Скажи мне... чего ты хочешь?.. Я сделаю всё... о чём ты попросишь... — глаза открываются, и в глазах другого отражается... радуга. Как рябь по радужке, из тёмно-синего в фиолетовый, который стремительно перетекает в ярко-красный.

Он готов был молить о малости. Просто о желании. Чтоб тихий почти-шёпот снова стал голосом. Красивым, сильным, уверенным голосом, который разрушил бы шелестящую тишину камеры.

— Дотронься до меня, Эрли...

Лорейн взял руку Деверли и поднес к своему лицу, так, что кончики пальцев Темного коснулись его.

— Дотронься — вот так...

И провести этой рукой — от уголка глаза вдоль четко очерченной скулы... по щеке... вниз, к шее, туда, где такая нежная кожа... медленно и ласково...

— Эрли... — Сделай это, Эрли... так, как не касался никогда, так, как касаешься впервые... ты совсем не знаешь ласки, мой одинокий измученный мальчик, совсем... не ласкали тебя никогда, и ты сам не ласкал... ты и не знаешь еще, как это волшебно, когда твои пальцы касаются кого-то с лаской, не знаешь, что творится с телом и как сладко замирает сердце, когда и ты ласкаешь, а не только тебя... коснись меня, как не касался никогда и никого, узнай, узнай...

Губы Лорейна коснулись запястья тёмного — там, где бьется пульс, коснулись ласково и нежно...

— Дотронься до меня — так... Эрли...

Он вздрогнул, потому что в момент касания губ — боль... или что-то иное заставили его застонать. И коснуться в ответ, раскрытой ладонью провести по щеке, пальцем очертить контур губ, и снова губы в губы.

...скажи мне... что мне сделать?..

Губы уже не касаются губ. Следуют за пальцами, узнавая и не узнавая правильный овал лица, такую гладкую, как шёлк, кожу, тёплую, нежную, она так легко согревается, когда её касается дыхание.

Рубашка и китель кажутся грубыми. Такими грубыми, что хочется сорвать и отбросить прочь, чтоб ничто не мешало прикосновениям и странной не-боли. Если это не боль... тогда что? Такое мучительное, что хочется кричать. Там, глубоко внутри, оно сжимается, когда я касаюсь обнажённого тела, когда смотрю в глаза, когда целую... Оно кричит во мне, заходится криком, сам я не мог бы так, никакого дыхания бы не хватило...

— Что ты делаешь со мной?..

Стон, срывающий с твоих губ... это уже не стон боли... боль не в нем, а в твоих словах...

Что я делаю с тобой, Эрли... вытаскиваю тебя из-под развалин, здание лжи и боли рухнуло, но там, под развалинами — живой ТЫ, и я вытаскиваю тебя... что я делаю — ответить тебе?

— Занимаюсь с тобой любовью... — таким же стоном...

Люблю. И это... правда.

Сначала я хотел уцелеть... потом — помочь и спасти... и зашел слишком глубоко... сам вошел так глубоко, сам... сам прижал тебя к себе... сам не выпустил раскаленное холодом железо, сам выжег тебя в моем сердце... мой изболевшийся мальчик, моя одинокая нежность... ты даже не знаешь, какой ты на самом деле... Эрли... я люблю тебя — вот что я делаю... с тобой и с собой... я сам выжег тебя в себе, и возврата нет...

— Эрли... — Руки справляются с застежками, прочь твой китель и рубашку, вот так, Эрли — тело к телу, тепло к теплу... целовать твою грудь — вот здесь, где сердце так безумно бьется-заходится, Эрли, звал ли кто-нибудь тебя так, нет, никто, никогда, никто не знал, что тебя зовут именно так, ты и сам не знал, а я знаю, Эрли, слышишь, я называю тебя, зову тебя, Эрли, любимый, Эрли...

— Нельзя меня любить... — Да, его нельзя любить. Более того, его хотят убить. Его жаждут убивать снова и снова, все те, кто знает его как господина, как хозяина системы Внутреннего Кольца. Потому что бОльшей ненависти, направленной на него быть попросту не может.

Нельзя любить. Потому что его любовь — яд, который убивает иногда быстро, иногда медленно... Его любовь — огромная мишень, по которой невозможно промахнуться. Потому что те, кого он пытается любить — умирают. Кто не выдерживает сам, кто пытается сбежать, а кого убивают. Иногда из милосердия.

И того, кто зовёт его так нежно, его тоже убьют. Может — он сам, может...

А руки всё равно обнимают, всё равно гладят, ни на миг не прекращая ласки. Только губы шепчут. Потому что таким важным кажется предупреждение.

— Не люби меня...

— Не бойся, Эрли... — Не бойся... не для того я разбудил тебя, чтобы позволить случиться чему-то плохому... Эрли, я не брошу, не оставлю тебя... не оставлю на растерзание ненависти — ни твоей, ни чужой... Эрли, вокруг тебя ненависть и страх, и они только и ждут, чтобы наброситься... ты и не представляешь, что может натворить осатаневший страх... или представляешь?... но я все равно не позволю этому случиться, Эрли, этого не будет, потому что есть я... у тебя есть я, а у меня ты, и мы справимся... — Ничего дурного... с тобой не случится... не позволю... Эрли... — И со мной тоже — потому что если со мной случится, кто же заслонит тебя от ненависти, страха и боли... а значит, со мной не случится ничего и никогда... — И со мной... тоже... я ведь сказал... я тебя не оставлю... никогда...

Это мучительно-нежное, отчаянно-нужное... Эта жажда касаний, и желание слышать голос — шёпот или тихие слова, сказанные на ухо. Он ждал их. Кажется, целую жизнь ждал. А когда дождался — едва не уничтожил всё собственными руками.

На кончиках пальцев танцуют искры. Ладонь ложится на чуть заживленную рану, и льётся, льётся в измученное тело Сила. Та, что сводила его с ума, не находя выхода.

...ты лучше меня распорядишься ею... ты лучше меня понял меня самого...

И когда в следующий раз губы раскрыли поцелуем губы — нерастраченная чистая энергия потоком устремилась в иной сосуд.

Губы к губам, дыхание в дыхание... и поток силы ...

Так это и было давным-давно — двое любящих, и Сила льется потоком навстречу бестрепетной любви... только сейчас принимает ее не простой смертный и даже не просто Лорд, а Источник...

Мы редко рождаемся, нам трудно получить доступ к той самой Силе, что составляет наше существо, трудно — потому что открыть источник можно только приложив Силу, много Силы... до сих пор мне удавалось разве что иногда приподнимать в себе тяжелую печать, впустить в себя только малую долю того, что таится во мне же самом... меня было так же просто убить, выпив, как и любого другого, даже проще — с Источниками всегда так... ты даже не знаешь, насколько я был ближе к смерти, чем тебе казалось... но сейчас ты влил в меня столько Силы, что печать теперь в моих руках, и моя Сила полностью моя... и твоя, Эрли — ты никогда не пожалеешь о том, что сделал сейчас, отдавая мне свою Силу...

... боль утихает, раны исцеляются — и следом под моими ладонями растворяется твоя боль, растворяется и уходит бесследно, это в моей власти... теперь — в моей... и долой остатки наших одежд, прочь их... как же ты красив, любимый... какая у тебя гибкая талия, как ты изгибаешь ее, как откидываешь голову с любовным стоном, и твоя шея открывается для моих поцелуев...

— Эрли... ты хочешь... дать мне себя?

Уже отдал мне свою силу — и она вернется к тебе промытой от мути, свободной от боли... хочешь ли ты отдать себя? Хочешь ли?

По телу волна. Мышцы под кожей — как клубок змей, а бархатистый покров тела вновь меняется, точно тёмный шоколад кто-то щедро разбавляет тёплым молоком. И волосы из снежно-белых становятся шоколадными. Только в глазах по-прежнему потерявшаяся радуга.

— Хочу... А тебе хватит сил взять? — Так легче. Когда почти не осталось сил. Когда всего несколько искорок поддерживают иллюзию всесильности Лорда. Да... Я — Лорд. Всегда был им, от самого рождения. Только долг заставил моих родителей отдать меня на воспитание Лорду обученному. И что?.. они всё равно погибли, потом что ничто не должно связывать Лорда с его прошлым.

Никто и никогда не решался.

Ты зашёл очень далеко... Но, кажется, я говорил тебе это.

Наверное, впервые увидев тебя я, даже не понимая того, начал надеяться. Не зная на что, просто надеяться. На тебя. А ты сможешь... ты всё сможешь.

— Да, Эрли...

Мне хватит сил. НАМ хватит. Хватило бы — даже если бы ты не перелил свою силу в меня... потому что ты сам этого хочешь, а то, что дается своей волей, нуждается не в силе, а просто в любви... у меня хватит силы любить тебя, мой измученный неласканный мальчик... мой Эрли...

Как же клубятся мышцы в твоем теле, подставляясь под ласку... первую настоящую ласку за всю твою жизнь... как они подкатываются под мои руки — сердце мое рвется от боли и нежности... как немного нужно Силы, чтобы вода капельками осела на мои пальцы и сгустилась... как жарко отзывается твое тело, когда они начинают ласкать тебя внутри...

Если я кричу... то не от боли.

Кричу, потому что тело не вмещает всех эмоций, что вспыхнули во мне, и всех чувств. Тело — слишком хрупкое вместилище, чтоб сохранять что-то долго. От Силы — мы сходим с ума, особо же, если нет никого рядом, способного сделать нас простыми смертными. А ты... ты заставляешь меня забыть, что я — Лорд. О нет... я — просто я, человек, который откажется от всего, лишь бы увидеть в небесного оттенка глазах свет. Свет, способный отогреть мой лёд, растопить его в прозрачный весенний ручей.

Откуда я знаю, какой он, этот ручей? Просто знаю... оказывается, просто знаю...

И потому — кричу.

Я иссушен, а ты — мой дождь. И только с тобой мой ручей станет полноводной рекой... Теперь я знаю, о чём я буду тебя просить.

Забери меня отсюда. А если не сможешь — сотри меня... потому что узнав всё, что показал мне ты, я не смогу жить так, как жил. А без тебя не смогу быть таким, каким ты заново собрал меня из осколков.

Кричи, Эрли... еще... сколько же в твоем крике восторга, жажды и изумления... ты сам их слышишь?... и только боли в нем нет... потому что ее нет, ее не будет, я не сделаю тебе больно... как же ты прекрасен сейчас, когда тебе наконец-то не больно... стоило пройти через всё, стоило побывать в опасности, перетерпеть боль, чуть не помереть — тысячу раз стоило, чтобы увидеть тебя таким, чтобы услышать такой твой крик...

— Эрли...

Приподнять тебя — и снова, придерживая, опустить на себя, входя в твое измученное жаждой тело... так осторожно и бережно, как только можно, чтобы и тень боли не коснулась тебя... как же ты прекрасен, когда тебе не больно... когда ты — настоящий... как ты прекрасен, любовь моя... никому, никогда не позволю больше сделать тебе больно, даже самому тебе не позволю, увезу тебя отсюда, насовсем, не отдам, никому, никогда, не отпущу, тебе больше не будет больно... и мои руки ласкают твои бедра, гладят шелк твоей кожи... Эрли... мой...

Как в старых сказках, когда проходят прекрасные принцы испытания, чтоб найти самое дорогое, что только есть на свете. Я не принцесса, нет... мой Лорд выбрал меня, потому что из всех, в кого он вливал свою силу выжил только я... во мне нет благородных кровей... но принц всё равно пришёл...

И снова изменение...

Багровые разводы на металлических стенах коридора... Алое на плитах в воздуховоде... Алое в шахте... Это тоже я...

Слёзы текут по щекам, но я улыбаюсь. Сильнее... Я расплачусь сполна. И за то, что сотворил с тобой, за каждую минуту, за каждый твой болезненный вздох.

Мне не больно, мне слишком хорошо, я не заслужил ни секунды этого восторга, но я выгибаюсь в твоих руках. Мой дождь... мой замечательный тёплый дождь...

Ты стонешь с таким изумлением и восторгом, так счастливо выгибаешься в моих руках... и твой крик сливается с моим стоном... и я подхватываю тебя, изнемогающего от любовного содрогания, и целую тебя, еще и еще раз, и губами снимаю слезы с твоих щек, и целую твои мокрые от слез ресницы, и глажу твои плечи, снова и снова...

— Эрли... нежный мой... нам нельзя тут оставаться...

Нельзя... я увезу тебя прочь от страха и ненависти... от памяти о них...

Лорейн помогал Деверли одеться, кое-как одевался сам — дело продвигалось не быстро, потому что все время Лорейн прерывался, чтобы коснуться, погладить, приласкать, поцеловать... не отпускать, не отпускать ни на миг...