|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава B. Вечер, XXIII век
Пи-у! Пи-у! Пи-у!
Сигнал тревоги резко разорвал тишину в рубке. Корабль ощутимо вздрогнул, кресло неприятно затрясло. Его то буквально вдавливало в пол перегрузками, то оно подскакивало на амортизаторах, словно пытаясь взлететь. Не обращая внимания на вибрацию, отдающуюся во всем теле, я уже привычным мысленным усилием вызвал схему корабля. Красный огонек тревожно пульсировал на том месте, что соответствовало основной группе гравикомпенсаторов.
Ну, кто бы сомневался?! Автоматика почему-то не срабатывала, и я вручную отключил одним махом всю группу, перебросив мощности на резервную. Кто-то пришел ко мне на помощь, занявшись настройкой, а я, бросив гравикомпенсаторы, переключился на управление двигателями. Корабль отклонился уже на несколько десятых градуса, и его надо было срочно возвращать на курс корректирующими импульсами.
Тяжесть внезапно навалилась снова и тут же исчезла. Одновременно отключилась противно воющая сирена. Правда, тихо в рубке от этого не стало. В наушниках бились встревоженные голоса.
— Повреждены блоки системы жизнеобеспечения номер один, три и шесть на технической палубе! Запущена программа авторемонта!
— Личный состав не пострадал! Ранений и повреждений нет!
— Нарушена герметизация отсека Т-5-Р-2-1!
— Работа информационной сети в норме! Получаю сигнал со всех отсеков!
— В секции гидропоники потеряно двадцать процентов субстрата!...
— Что случилось с гравикомпенсаторами?!
— Разрушены блоки с седьмого по девятый, — послышался негромкий, обстоятельный голос нашего гравитехника — американца Дэвида Джонса по прозвищу "Профессор". — Причины выясняются! Шестой, десятый, одиннадцатый — повреждены. Двенадцатый отключен из-за отказа контроллера.
— Почему не сработала автоматика?!
— Она сработала! Непосредственной угрозы для корабля и жизни экипажа не было, и система начала отладку, подстраиваясь к уцелевшим компенсаторам. Максимальная амплитуда колебаний по тяжести составляла от два семьдесят два до ноль тридцать шесть "же"! Ориентировочное время затухания — двадцать две секунды!
— Двадцать две секунды — это много, — раздался мощный бас кэпа. — А что скажет вахтенный пилот?!
— Отклонение от траектории составило сорок одну и семнадцать сотых угловой минуты, — отозвался я. — Корабль возвращен на курс.
— Константин, это ты переключил на резервные?! — громогласно поинтересовался Коржевский.
— Я. Обосновать?
— Не надо, — я представил, как кэп коротко качает головой. — Обращаю внимание экипажа! Автоматика всегда ищет оптимальное решение, но оптимальное не обязательно значит лучшее! Иногда важнее быстро решить проблему самому, чем ждать, пока за вас это сделает электроника!... Выяснили, что с компенсаторами?!
— Была нарушена центровка сердечника в восьмом блоке, — отрапортовал Дэвид. — Он разлетелся сам и начал крушить все вокруг себя. Седьмой, восьмой, девятый и десятый восстановлению не подлежат. Предлагаю сделать резервную группу основной, а уцелевшие подключить двойками и использовать для подстройки.
— Полетит вся эта подстройка во время прыжка, — скептически заметил Эрик Болас. — Лучше перекомпоновать блоки, пусть у нас будут две группы по десять.
— Не слышу вахтенного пилота! — капитан погасил готовый начаться спор.
— А что тут говорить? — я пожал плечами. — Нужно не спеша взвесить все "за" и "против". Резервная группа компенсаторов работает нормально, корабль на курсе. Это не та проблема, которая требует быстрого решения.
— Почему? — включился в разговор кто-то.
— Потому что все зависит от того, на каком участке полета мы находимся, — разъяснил Дэвид. — С четырьмя неработающими блоками у нас могут возникнуть трудности с фокусировкой во время прыжка. Один мы совершим, в этом я ручаюсь, но во второй раз нас запросто может размазать по стенкам.
— Эта тема выходит за пределы нашей вводной! — кэп, как всегда, поспешил задавить не относящуюся к делу дискуссию в зародыше. — Переходим к анализу индивидуальных и групповых действий! И сосредоточьтесь, пожалуйста. Это наше последнее задание на сегодня — чем быстрее закончим, тем быстрее освободимся! Константин, начинай!
Я не заставил себя ждать. Меня уже давно не удивляло мое новое умение разбираться во всех системах корабля и действовать быстро и четко в критических ситуациях. С момента моего вынужденного попаданчества в двадцать третий век прошло почти две недели, и с каждым днем я все лучше разбирался в окружающем и вживался в роль Константина — или, вернее, его жизнь становилась моей.
Благословен будь Мартин, давший мне целые сутки на адаптацию! И хвала моим чутким и деликатным друзьям, понявшим, что в тот день меня лучше не беспокоить! Этого времени мне как раз хватило, чтобы немного освоиться в новом мире.
Те силы, что перенесли меня на двести лет вперед (я по инерции называл их силами, хотя был практически уверен в том, что у них, фигурально выражаясь, есть конкретные имена, фамилии и отчества), позаботились о том, чтобы я не спалился на первой же проверке. Проснувшись на следующее утро — а проснулся я резко, внезапно, словно из воды вынырнул, я вдруг осознал, что не только владею знаниями и навыками Константина и умею их применять, но и обладаю его привычками, реакциями, моторикой, пластикой, то есть, всеми теми неуловимыми нюансами, которые и отличают одного человека от другого.
Ощущение было донельзя странное. Я осознавал, кто я, помнил свою жизнь, знал, как обычно поступаю в той или иной ситуации. Воспоминания Константина воспринимались мной как просмотренный ранее яркий и запоминающийся фильм (вернее, многосерийный сериал). Но, в то же время, теперь я мог совершенно бессознательно взлохмачивать волосы типичным жестом Константина, чистил зубы (кстати, самой обычной, а не какой-то там супер-пупер-электрической зубной щеткой), начиная с передних, а не с уголков рта, как раньше, а в моей речи то и дело проскакивали типично константиновские словечки.
В первое время я едва не сошел с ума от этой раздвоенности своих и чужих черт и страха перед разоблачением. Наверное, так чувствовал себя разведчик капитан Клос из старого польского фильма, когда его впервые забросили в немецкий тыл под личиной конкретного человека. Но очень быстро моя личность словно слилась с личностью Константина, а то, что казалось мне чужим и странным, стало простым и естественным. Новые привычки наложились на старые так органично, что я уже и сам не различал, что здесь мое, а что — его.
Чем-то это напоминало ощущения, которые испытываешь, когда вставляют зубной протез. В первые секунды он воспринимается как нечто чужеродное и неприятное во рту, но вскоре это проходит, и искусственный зуб становится совершенно неотличимым от естественных.
Точно так же произошло и со мной. В первые дни я шарахался от всех и старательно отмалчивался в разговорах, а вводные, на которых мы обыгрывали различные сложные ситуации, что могут возникнуть в полете, натурально бросали меня в пот. Но, судя по тому, что никто не пытался меня разоблачить и не задавал мне неудобных вопросов, мое поведение все же не выходило за рамки нормальности. Конечно, мне помогло еще и то, что Константин был парнем сосредоточенным, довольно замкнутым и не очень разговорчивым, так что мой временный уход в себя не слишком всех удивил. А уже через пару дней я окончательно привык пользоваться знаниями и умениями Константина, успокоился и перестал бояться.
Сегодня же я впервые за две недели решился покинуть центр подготовки космонавтов и, как выражалась моя бабушка, выйти в люди, то есть, совершить самостоятельную поездку в Москву. Тем более, что завтра было воскресенье, выходной день, так что можно было допустить некоторое отклонение от режима.
В Подмосковье стояла солнечная "золотая осень", но под вечер уже немного холодало, так что я накинул легкую куртку из гладкой, чуть прохладной на ощупь ткани, похожей на плащевку. Несмотря на немного несерьезный вид, она уже больше десяти лет исправно защищала Константина от дождя и вечерней прохлады.
Выйдя из жилого корпуса, я отправился на площадку, где аккуратно выстроились в два ряда бильчики — местное средство передвижения, объединяющее в себе личный и общественный транспорт. Этими электромобилями с автоматическим управлением (отсюда их второе наименование — ик, точнее, eec — economic electric car) мог пользоваться каждый житель страны, начиная с десятилетнего возраста. Выходя из дома, человек садился в любой бильчик, стоящий на зарядочной площадке, указывал ему курс и ехал, куда нужно — хоть на другой конец страны. При необходимости пассажир мог остановить бильчик в любом подходящем для этого месте, чтобы забрать попутчика или куда-то выйти по своим делам. При желании он мог при этом зарезервировать за собой конкретную машину, которая ждала его на стоянке. За время пользования с его счета автоматически списывалась определенная сумма, в которую входили амортизация, расход электроэнергии на подзарядку и затраты на техническое обслуживание.
Личных автомобилей в двадцать третьем веке не было как класса. Наземного общественного транспорта — тоже, за исключением метро, которое в теперешней Москве было объединено с пригородными поездами на манер немецкого С-Банна — очевидно, чтобы разгрузить от бильчиков территорию города. Все машины управлялись из одного центра, и если их на какой-то трассе становилось слишком много, компьютер посылал часть транспортного потока в объезд или снижал скорость движения. И хотя о пробках в здешней Москве не слышали уже лет сто, ездить по городу на дальние расстояния все равно часто было быстрее и выгоднее на метрополитене.
Изо всех сил сохраняя спокойствие — я ведь "помнил", что проделывал это тысячи раз, я поднес руку с виртом к дверце крайнего в ряду бильчика — небольшой двухместной машинки, напоминающей "Смарт". Раздался легкий щелчок, вирт сообщил мне, что время пользования бильчиком пошло, и дверца приотворилась. С бьющимся изо всех сил сердцем я забрался внутрь.
Несмотря на компактный размер, внутри оказалось достаточно комфортно и удобно — по крайней мере, не тесно. У машины не было ни руля, ни переключателя коробки передач, ни педалей тормоза и акселератора, так что ничего не торчало и не цеплялось за ноги и одежду. Посреди небольшого пульта находился экранчик курсора-маршрутизатора. Как только я захлопнул за собой дверцу, он осветился мягким зеленоватым светом.
Программировать курсор было ничуть не сложнее, чем навигатор в двадцать первом веке, так что я легко справился с этим заданием. Закончив, я нажал на большую зеленую кнопку над экраном, и бильчик легко тронулся с места. Двигался он очень мягко, шума мотора было почти не слышно, из-за этого автомобиль воспринимался как игрушечный. У меня даже почти не возникало желания порулить самому.
Проехав через большой парк, окружающий Центр подготовки космонавтов, бильчик выехал на оживленную улицу. Чувствуя себя экскурсантом, я с интересом смотрел по сторонам. Местная архитектура мало чем напоминала мне привычный двадцать первый век. Дома, имевшие, как правило, восемь или двенадцать этажей, были построены в виде ступенчатых пирамид или, как жилой корпус Центра, напоминали неровные стопки бутербродов с ломтиками-этажами. Каждый этаж был окаймлен зелеными террасами с защищающими от дождя прозрачными навесами, многие здания соединялись стеклянными галереями на высоте четвертого-пятого этажей. Порой такие галереи тянулись прямо над проезжей частью.
Обращало на себя внимание то, что здесь совершенно не экономят пространство. Улица была широкой, с относительно узкой проезжей частью, но очень обширными тротуарами, на которых часто попадалась различная уборочная техника. Управляли ей, кстати, как правило, подростки. Дома стояли небольшими группами, разделенными огромными детскими площадками или зелеными зонами. К каждому зданию вел отдельный проезд, заканчивающийся стоянкой бильчиков. С противоположной стороны дома обычно выделялась другая площадка для служебного транспорта.
Как я "помнил", эта градостроительная концепция называлась "средой обитания". Ее задача заключалась в том, чтобы обеспечить жителям максимальный комфорт. Каждое здание было подключено к информационным, коммунальным и транспортным сетям, включая линии доставки продуктов в домашние храны. Расположение жилых домов, парков и скверов просчитывалось так, чтобы люди не страдали от уличных шумов, а их жилища были окружены зеленью.
Автомобили двигались буквально вплотную друг к другу, что поначалу меня изрядно нервировало. Однако автоматика действовала безупречно: весь транспортный поток жил, словно один исполинский организм. Бильчики шли с одинаковой скоростью, одновременно замирали на перекрестках, пропуская пешеходов и машины с поперечных улиц, четко перестраивались из ряда в ряд, поворачивали в боковые проезды или вливались в общий поток движения.
Здесь было особенно заметно, что бильчики делятся на три типа — маленькие машинки на два места и с небольшим багажником, наподобие той, на которой ехал я; кроссоверы, в которых могло помешаться до шести пассажиров; и минивэны, в которых ездили, очевидно, целыми компаниями. Ближе к середине дороги выделялись отдельные полосы для грузовых фургонов — гладких и обтекаемых, словно автобусы, и различной спецтехники.
Автомобили одного класса, конечно, отличались друг от друга, хотя разнообразие моделей было значительно меньше, чем в моем времени. Кстати, мой бильчик, судя по логотипу посреди пульта, был произведен компанией Sony, что меня откровенно забавляло.
Вообще, отсутствие привычных брендов постоянно напоминало мне, насколько далеко меня забросило в будущее. На местном потребительском рынке доминировали совершенно не известные мне компании, а знакомые мне по двадцать первому веку названия зачастую означали нечто совсем иное. Например, та же Sony уже больше ста лет являлась российской, а не японской фирмой и выпускала дистанционно управляемую технику. Volkswagen была известна как международная служба доставки, тогда как UPS или DHL не было уже и в помине. Google специализировалась на финансовых операциях и вообще считалась одним из ведущих американских банков, а Canon управляла обширной сетью небольших кафе-закусочных, где заодно можно было распечатать на бумаге какой-либо документ или изображение.
В отрасли ИТ я вообще не нашел ни одного привычного названия. Ни "Майкрософта", ни "Линукса" уже давным-давно не существовало, а мой вирт, например, имел операционную систему "Rама", разработанную фирмой "Rамика" — именно так, с латинской буквой "R".
Вначале меня несколько напрягало, что в русском языке двадцать третьего века много англицизмов, а слишком многие термины обозначаются по-английски. Однако в действительности это представляло, скорее, дань традиции — что-то типа широкого распространения французских терминов в дипломатии.
Вообще, меня не оставляло впечатление, что мир, в который я попал, кто-то придумал — может быть, даже я сам. Уж больно благополучно здесь сложилась история моей страны, прямо-таки чудом выбравшейся из глубочайшей задницы.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
