Стаб

— Не елозь.

— Щекотно.

— Здесь?

— Да.

— Ха-ха, а если так? Какая чувствительная доска... кажется, я нашел тебе применение, — бормотал он, уже выходя за границы ткани. Повторяя символы на коже, снова и снова, везде, на руках, на шее... Он впервые оказался так близко ко мне при свете дня, и надо было мне в этот момент вспомнить, что он — не то, чем кажется. Я отвернулся, чтобы не разглядывать его, и поэтому он написал что-то на щеке, которую я подставил. — Так всем будет ясно, кто ты.

Даже я этого не знаю. А ты за день во всём разобрался? Неужели я так прост?

Приподнявшись, я посмотрел вниз, на исписанную футболку.

— Ну, как тебе твой бронежилет?

— Я не умею читать.

— Даже обидно немного. Я так старался. — Многорукий упал на софу и закрыл глаза предплечьем. — И что вы только делали в этом своём приюте? Кроме того, что следили за младшим поколением, драили полы, жрали, дрались и мечтали однажды попасть на глаза какому-нибудь генералу?

Ну, он довольно точно описал нашу жизнь.

— Нас тренируют ещё...

— Даже таких, как ты?

— Всех. — Я немного оскорбился.

А что со мной не так? Ну... кроме прочего?

— Ты, конечно, был худшим во всех состязаниях.

— Нет, я бегал быстро.

— Сейчас мы это проверим.

Я понял, к чему он клонит, вот только...

— Я не знаю, куда идти.

— Прояви фантазию.

— А?

— Хочу посмотреть, как ты с этим сам справишься.

— Разве мне дадут целум за так?

— Не узнаешь, пока не попробуешь.

Это было бессмысленно.

Я нарочито медленно поплелся к лестнице, спустился с неё и услышал уже у самого порога:

— Думаю, Зоркие всё ещё в городе или ошиваются поблизости. Собаки учуют тебя и тогда тебе крышка, потому что они тоже читать не умеют. Но бегают быстрее тебя, поверь. — Ладно, по крайне мере он не сказал что-то вроде "пошевеливайся, я ненавижу ждать". Его слова можно было даже принять за заботу... — И я ненавижу ждать. Так что шевели задницей.

Если бы я знал чуть больше ругательств, я бы, может, и осмелился что-нибудь шепнуть. А так я просто громко захлопнул за собой дверь.

Это было не похоже на меня... Мне хотелось ответить на его злость равной злостью, хотя в прошлом я бы просто тихо ускользнул. Со мной творилось что-то странное, и я еще не определился с тем, нравится мне это или совсем наоборот.

Я решил подумать над этим по дороге... куда-то-там.

Мне нужно было побыть в одиночестве и разобраться с тем, что со мной произошло. То место, которое я стремительно оставлял за спиной, подавляло меня. Не так как приют, иначе. Приют был моим домом, я ничего кроме него не знал, он был скучным, мрачным, все хорошее и плохое было связано с ним (плохого больше). Дом Многорукого представлял собой противоположность всего, что я знал. Он был старым, двухъярусным, с высоким потолком и широкими окнами, он был загроможден вещами, пах пылью, алкоголем и табаком, а по вечерам в нём не горел свет. Но я почему-то впадал в отчаянье от мысли о том, что мог его не увидеть.

Мне хотелось сбежать оттуда лишь для того, чтобы как следует соскучиться.

Хотя это вряд ли получится: на мне была чужая футболка — портативная клетка, и её запах создавал иллюзию чужого присутствия. Многорукий словно был совсем рядом. Шел следом. Очень близко.

На моё плечо опустилась тяжелая рука, и я едва не выскочил из штанов от страха.

— Эй, я тебя здесь раньше не видел. Ты случайно не тот крендель, которого ищут?

До меня добрались?

Здоровенный амбал нависал надо мной, и я знал заранее, как закончится эта встреча. Он заглянет в моё лицо, поймёт, кто я такой, а потом... отдёрнет ладонь и попятиться назад.

Я едва не принял его страх на свой счет.

— О, вот оно как, — пробормотал он.

Сработало?

Собственно, это был первый и последний человек, который решился ко мне подойти. А я не воспользовался случаем и не спросил у него:

а) кто такой этот алкоголик с частыми приступами мигрени и поганым чувством юмора?

б) где я могу купить целум для этого алкоголика?

Несмотря на то, что на улице было людно (народу становилось все больше, по мере удаления от его дома), никто не собирался мне на эти вопросы отвечать.

— Простите, мне нужно... — Стоило мне посмотреть на кого-то или заговорить, люди переходили на другую сторону улицы. Неужели этот гад написал, что я заразный? — Вы не подскажете...

Это был полный провал, и я решил понадеяться на интуицию. Я прикинул, что целум должен находиться там, где больше всего народа. Хотя я знал, что все наши надзиратели пили лишь поздно вечером, а сейчас был только полдень.

Я шел по улице и наблюдал. Люди сторонились меня. Не знаю, кем я был, но я был неприкосновенен.

Это была очередная шутка Многорукого, но никто кроме него не посмел бы над ней смеяться. Я точно. Мне было не до смеха.

Моё плечо болело, в горле уже давно пересохло. Я был еще слабее, чем вчера, хотя уже тогда считал себя совершенно беспомощным. Но я понял, что сейчас это не так уж и важно. Я могу быть слабаком, Многорукий разрешил мне это.

Но не глупым... нет, дураком он мне быть не разрешал. Поэтому я старался быть собранным и отстраненным, несмотря на то, что люди (такие разные), их одежда, речь, редкий, но очень шумный транспорт отвлекали внимание на себя.

Я словно свалился на другую планету, где всё было по-другому, совсем наоборот по сравнению с тем, к чему я привык. Драные вывески, безвкусно яркие витрины, пыльные дома... я изучал их так, будто пытался отыскать какой-то знак, пока в итоге не вышел к месту, окруженному музыкой.

Меня парализовало. Я слышал несколько раз торжественные гимны и военные марши, но никогда ничего подобного. Ничего такого обычного и в то же время настолько волшебного. Все вокруг стало прекрасным... Грязные улицы, покосившиеся, ржавые фонарные столбы, мочащийся у стены пьянчуга.

— На что уставился, а? Мой член приглянулся? Иди сюда, дядя даст тебе соску пососать...

— Ну-ка спрятал свою соску, пока я тебе её не отстрелил. Тут тебе не общественный сортир, мля. — Мужчина, который вышел из дома с музыкой, направил в сторону пьянчуги пистолет. — Ещё раз увижу, как ты ссышь возле моего бара, я тебя заставлю всё это языком собрать и проглотить.

— Напугал. На вкус что твоя выпивка, что моя моча — одно и то же. Последнее хоть бесплатно.

— Ах ты сука...

После короткой перебранки — жесткого мата под аккомпанемент прекраснейшей музыки — они разошлись в разные стороны. Пьянчуга поковылял прочь от бара, мужчина с пистолетом повернулся к дверям. И обратил на меня внимание, просто потому что нельзя было не обратить.

— Ни хрена ж себе, — выдохнул он, поправив шляпу. Он прищурился, приблизился на шаг. Он вёл себя смелее любого, кого я встретил по дороге, поэтому я тоже набрался смелости.

— Мне нужен... э-э-э... целум. Думаю... бутылки хватит. — И решил добавить: — Это не для меня.

Хотя хотел сказать, что у меня нет ни гроша. Это было куда важнее.

— Пошли, — бросил он, скрываясь за дверью, и я шмыгнул следом, думая:

Вот так просто?

Запах внутри был такой же, как у Многорукого дома, и я понял, что попал куда нужно. В баре было сильно накурено, хотя и малолюдно.

— Присядь. — Мужчина в шляпе указал на стул, зашел за барную стойку и крикнул: — Эй, Майлз! Иди взгляни на это.

Я сел на высокий стул, каких раньше не видел, облокотился на деревянную столешницу. Она была вся в щербинках, следах от сигарет и тёмных кругах от стопок, в которые наливали какую-то ядерную дрянь.

— Хочешь чего-нибудь? — спросил мужчина, после чего снова окликнул своего друга.

— Воды... — прошептал я, все еще до конца не веря, что не ослышался. — Пить хочется до смерти.

Уже через три секунды стакан, наполненный доверху прохладной водой, стоял передо мной. Я осушил его ещё быстрее.

— Повторить?

Я кивнул. Приютский инстинкт "бери, пока дают" сработал против моей воли. Хотя не то чтобы я утолил мучительную жажду одним стаканом. К тому же я просто был рад, что у меня появилось что-то, на чем я могу остановить взгляд,

Я выводил пальцем узоры на запотевшем стекле, понимая, что не скоро отсюда уйду. И не только потому, что Майлз не торопился. А потому что из колонок, развешанных по углам зала, зазвучала новая песня, еще лучше предыдущей.

— Майлз, чтоб тебя!

— Заткнись! — проворчало откуда-то снизу, из-за занавески, которая вела, по-видимому, на кухню. — Я видел, что толчок забит. Разберусь с этим позже.

— Я хочу тебе показать кое-что поинтереснее, — проворчал мужик в шляпе. — Паренек пришел за целумом. Выбери ему что-нибудь поприличнее.

— Ну так а ты тут на кой чёрт... — Майлз оказался рыжеволосым крепышом и настоящим хозяином бара. — Чёрт... чёрт возьми.

— Он, похоже, совсем с катушек съехал.

— Ага, просто взбесился.

— Это как-то связано с Зоркими?

— Сто пудово из-за них.

Я отхлебнул из стакана.

— Как жизнь, парень? — спросил Майлз, выдавливая из себя не очень искреннюю улыбку. Я пожал плечами. — Как тебя зовут?

Я повторил движение, но перед эти задумался. Чёрт, как я могу стать хоть кем-то без имени? Чьим-то другом, героем... героем этой истории?

— Это он так с тобой, да? — Мужик в шляпе указал на мою разбитую физиономию.

— Нет, это я упал.

Они понимающе переглянулись, и я понял — не поверили.

— Ну так... целум, да? — протянул Майлз. — Фрик, достань вон ту парочку. Ага.

— Насчет денег... — начал я, собираясь объяснить ситуацию.

— Забудь. Это в счёт фоток.

— Фоток? — повторил я, и Майлз достал из заднего кармана брюк карточки. Я заметил, как Фрик при этом закатил глаза и пошел за бутылками.

— Я обещал ему их вернуть, как он снова появится, но он всё не заходил... Они немножко помялись. И вот тут я их чуть испачкал, но у него же таких штучек — туева куча, я знаю.

Он положил на столешницу карточки, на которых были изображены... ну, люди. В разных позах. Некоторые голые, некоторые нет. Некоторые в тех "чулках", которые я принял за головной убор. Но обязательно с пышной задницей, узкой талией, большущей грудью и шикарными волосами.

Не знаю, почему, но я засмущался. Я глотнул воды, чтобы остыть и отвлечься. Я не хотел смотреть на эти карточки, но просто не мог не смотреть на них. Кроме того, что я никогда ничего подобного не видел, в них было что-то...

— Нравятся?

Нет.

— Ага.

— Каждая стоит целое состояние. Всю порнографию уничтожили еще до моего рождения. А были раньше и журналы, и литература, и фильмы там всякие. А теперь даже эти фотки — риаритет.

— Раритет, — вяло поправил Фрик.

— Похер. — Майлз нагнулся над столешницей, а я подался навстречу. — Слушай, судя по всему, ты тут надолго. Может, как-нибудь еще сюда заглянешь?

— Можно? — Я не мог поверить своему счастью. Что за прекрасные люди.

— Да, я приготовлю тебе молочный коктейль. Из настоящего молока.

Не знаю, что это, но звучало соблазнительно.

— А сейчас могу угостить тебя яблоками. Пробовал когда-нибудь? — Я замотал головой. — Фрик принеси. И печенье захвати.

Это был примитивнейший подкуп, и я понимал это, но не смог противостоять "яблокам" и "печенью". Майлз хотел иметь своего человека в доме Многорукого уже давно. Наверное, он не верил, что когда-нибудь это вообще случится.

— Отдашь ему их, ладно? — Он подтолкнул фотографии ко мне, и я их поспешно спрятал в карман. Совсем не так аккуратно, как требовала такая драгоценность. — А в следующий раз, как придёшь, захватишь таких же красоток? Может даже журнал? Многорукий говорил, у него куча журналов с обнажёнкой.

— Ладно. — Я отвечал только на самый первый вопрос, но Майлз так просиял, что мне стало совестно его переубеждать.

— Отлично! Я знал, что на тебя можно положиться, братишка.

Фрик принёс угощение и сел рядом со мной.

— Жуй, не стесняйся.

— На самом деле... мне нужно идти...

— Да брось, посиди ещё, — настоял Майлз. — У нас тут новые лица — редкость.

— Но не сегодня. — Фрик имел в виду Зорких, которые и к ним нос сунули.

— Да, сегодня у нас с самого утра много посетителей. Но такого на моей памяти не было.

Я откусил от печенья, и понял, что пропал.

— Вкусно?

Я почувствовал, как глаза защипало, слезы скапливались на нижних веках.

— Так к Многорукому тоже Зоркие заглядывали?

Печений хватило как раз на то, чтобы я рассказал эту историю.

— Он что-то сделал с командиром, — закончил я. — Я такое видел только раз. Когда иерарх прикоснулся к парню, и тот обмочился. Это — то же самое. — Я посмотрел на их впечатлённые лица. — Он сказал, что так могут все искусственные люди.

— Не знаю, кто он такой, но точно не из пробирки, — пробормотал Фрик.

— Да, все из пробирки — химические кастраты. Если он импотент, зачем ему столько порнухи?

— С такими дебилами, как ты, расплачиваться.

— Он отдал за свою коллекцию кучу бабла, вряд ли это окупается, если брать дешёвую выпивку в такой дыре. — Майлз помахал рукой, словно отгонял все возможные предположения друга. — В любом случае, не советую тебе лезть к нему в душу. Очевидно, сейчас Многорукий заинтересован держать тебя рядом, но у него настроение меняется на раз-два.

— Да, как у грёбаных энитов.

— Почему его так зовут? — спросил я. — Это же что-то значит?

Мужчины переглянулись. Очевидно, слова о том, что копаться в прошлом местного элиминатора опасно, я пропустил мимо ушей

— Не знаю, его так звали еще до того, как мы тут появились.

— Говорят, еще до Мэда.

— Он сказал, ему только двадцать, — вставил я.

— Не, вряд ли. — Майлз загибал пальцы. — Я обустроился здесь три года назад, Фрик подгрёб через год. А через неделю Мэд отмечал пятилетие своего воцарения. Получается, Многорукий появился здесь в тринадцать? И он уже был элиминатором.

— Лицензию выдают с шестнадцати, — добавил Фрик. — А значит ему как минимум... двадцать три.

Я восторженно на них уставился. Эти двое в совершенстве знали язык и арифметику. Могли читать, писать, делать сложные вычисления и вообще вытворять такое, о чем неграмотные приютские мальчишки могли только мечтать.

— Да, так повышаются шансы на выживание, — согласился Майлз.

Я оттянул футболку на груди.

— Тогда скажете, что здесь написано?

ГЛАВА 7

Я тащил бутылки, по одной в каждой руке, и думал: такие отношения нормальны? И я сейчас говорю не о надписях на футболке, а о том, что я несу крепкий алкоголь мужику, о котором ничего толком не знаю. Кроме того, что он дважды спас меня, ага.

Теперь я уже не обращал внимания на прохожих и не сомневался в правильности пути — Фрик объяснил мне, как быстро выйти к дому Многорукого.

— Не знаю, какие у вас там отношения, но если это в твоих силах, не давай ему много пить, — вспомнил я его напутственные слова.

— А?! — Разве это должен говорить мужик, после того, как всучил мне два литра целума?

— Его клинит, когда он перестарается с этим делом. Творит всякое... ну, знаешь... В общем, лучше ему пить поменьше или никуда не выходить, если напьётся. Может, он и тебя подобрал, когда не в себе был?