Демон возмездия (рабочее название)

Демон воздаяния.

(рабочее название).

Автостоянка, два преступления и всего один наказанный.

Будильник на телефоне он завел на три двадцать, потом перебил на полчаса. Пока раскачается, умоется, выпьет на скорую руку кофе и выйдет на стоянку, то, как раз, четыре утра и будет. Самый сон, еще темно, на утренние маршрутки народ пойдет в часу пятом, не раньше, собачники появятся не около шести утра, то есть на улице почти никого, что ему и нужно.

Здоровый Урод вчера снова припарковался на его место, наплевав на все предыдущие настойчивые уговоры и вежливые разговоры, но вот сегодняшним утром он не уедет как всегда. Нет, сегодня его ждет неприятный сюрприз. Урод будет долго материться, драть горло и пугать своим диким ором мамаш, что отводят поутру детей в садик. Еще он будет грозно грозить страшными карами, и обещать жуткую расправу подлой неизвестной твари, а потом звонить своим таким же дебильным друзьям и нервно ходить у машины в ожидании их приезда.

Хм, грозно грозить... Смешно вышло.

А вот он сам в это время будет неторопливо прогревать машину, тщательно сметать с нее тонкий слой первого снега и, наблюдая за беснующимся уродом, еле заметно улыбаться и сочувствующее кивать головой — да, да, ай, ай, какие разэтакие негодяи! Вы только представьте себе, эти скотины выкрутили ниппеля со всех колес и куда-то их выкинули! Правильно, правильно, за это убить их мало!

Но это будет только через три с половиной часа, а пока надо подойти к машине Урода слева, с края соседнего дома. И идти нужно по той стороне, где перегорела лампа в фонаре. Не торопясь, не спеша, спокойно и уверенно. Идти так, как все нормальные люди идут по своим делам и ловко наклонившись, присесть на корточки у первого в очереди на расправу колеса. И сильный ветер совершенно в тему, а то утром любой звук разносится далеко и похож на раскат грома. А вот так нормально. Злой шорох веток, качающихся под ветром деревьев, глушит свист выходящего из 'бескамерки' воздуха и все у него хорошо.

Вот только эти, остановившиеся у машины урода два черных хромированных чудовища, по недоразумению зовущихся машинами, тут вовсе ни к чему. И людям, вышедшим из них и громко хлопнувшим дверьми, так же тут нечего делать. Потому, что стоит только кому-то из них обратить внимание на громкое шипение воздуха и посмотреть в эту сторону, как его тут же увидят. Растерянного и испуганно застывшего в нелепой позе у спущенного колеса. На карачках, с задраной вверх жопой. В одной руке подточенный пинцет, а в другой колпачок с ниппеля. В этом случае его можно сразу начинать бить, а то и пинать ногами без разговоров. А так все и будет, так как про спонтанную солидарность автолюбителей можно не упоминать. И объяснить этим, из машин, что это не мелкая подлая гнусность, а акт возмездия во имя торжества справедливости....

Короче, бессмысленно им что-то объяснять.

Он почувствовал, как у него загорелись жгучим, перцовым пламенем уши, а во рту появилась вяжущая слюну гнилостно-ядовитая смесь вкусов неимоверной досады и стыда.

Черт! Черт! Черт! Да что ж за невезучее гадство! Какое же, твою мать, гадство!

Но, к его удивлению, вышедшим из машин было совершенно не до него. Вначале они долго, почти минуты три или даже все пять, молча и неподвижно стояли напротив друг друга, а потом дальний, в грубых 'кофейных' ботинках с высоким рантом, злобно зашипел-забулькал, словно его горло сдавило стальным канатом:

-Встреча тут, Один из Изз-Чии и наши слова тебе. Велик сильнейший владыка из владык сииалл и Он недоволен тобой, Один из Изз-Чии. Сииал Ас'гион повелевает тебе прийти к нему, желая видеть тебя в своем Месте. Видеть завтра. Тебе даны сегодняшний день и ночь, Один из Изз-Чии, на исполнения желания владыки из владык. Будь покорен и выполни повеления владыки из владык!

-Встреча наша лишь случай под Бескрайним небом! И говорю я вам — мне плевать на повеление вашего сииалла, тупые когти задней лапы! Я, Один из Изз-Чии и нет надо мной другого владыки, кроме нашего Отца!

Голос отвечающего, неприятно визгливый, болезненно режущий слух, был буквально переполнен ясно ощущаемым презрением к людям напротив него.

-Поэтому убирайтесь в свою теплую Гниль с моего Пути вместе с вашим обезумевшим от недостатка Силы сииаллом, тупые Когти! Вы, пыль на подушках лап низших, стоите на пути у Одного из Изз-Чии!

-Великая Гниль нас родила, Один из Изз-Чии. Она наш дом, наша суть, наше лоно. Ты глуп, Один из Изз-Чии, оскорбляя наше родину, оскорбляя нас и вдвойне глуп оскорбляя нашего владыку владык сииалла. Владыка владык предупреждал нас о твоей глупости и разрешил нам прервать твой Путь, если ты не последуешь его велению.

-Прервать мой Путь?! Мой Путь прервете вы, жалкие выродки Гнили? Путь Одного из Изз-Иччи? Да разве вы способны на это?

Громкий фальцет второго визгом зубного сверла ворвался под череп, заставляя болезненно сморщиться и непроизвольно сглотнуть. А еще нога затекла и почти уже не чувствовалась.

-Мы уже сделали это. Ты уже мертв, Один из Изз-Иччи.

А это произнес третий неизвестный, так же сдавленно шипя и булькая, как первый, но незлобно, а медленно, спокойно и уверенно. Он сказал это так, что даже его, по-прежнему ими незамеченного и все так же скорчившегося у спущенного колеса придавило неимоверно тяжестью абсолютной уверенности говорящего. А потом визжащий фальцетом как-то неловко, коряво, сделал два шага вперед, покачнулся, и тяжело навалился на машину Урода. Сигнализация взвыла, рявкнула, затем заблемелкала испуганной овцой. Человек с фальцетом попытался слабо оттолкнуться от машины, но потом как-то разом осел и вдруг рухнул на него с размаху вбивая в промороженный асфальт и заливая лицо ядовитой кислотой. Он давил его весом сотен тонн огромного тела, заставляя жадно глотать воздух и судорожно дергаться в попытках выкарабкаться из-под неимоверно тяжелого мертвеца.

Но ни первого, ни второго у него не получилось. Труп визжащего душил его холодной могильной землей, а палящая кожу кровь мертвеца попадала всюду и везде. На руки, лицо, шею. Мгновенно покрывала тягучей, тут же застывающей пленкой, лишая света и воздуха.

И он уже не мог сказать, почудилось ему или на самом деле, один из шипяще-булькающих близко наклонившись, тщательно обнюхал его и задумчиво предложил второму:

-Брат, может мы съедим мясо этого низшего?

-Нет. Его мясо отравлено светлой кровью Одного из Изз-Чии. Он вскоре умрет. У тебя есть это знание брат, и ты зря тратишь слова.

-'И будет долго он испытывать великие муки и обретет великую же благодать через боль свою'. Это цитата из какой-то священной книги низших, брат, я читал ее в наказание — пояснил нюхавший и продолжил — А дети Великого Изз-Чии стали совсем глупыми, брат — первый громко закашлял, захаркал натужно, а он понял, пребывая еще где-то там, на полуграни темноты и света, что это так он смеется.

-Они вырождаются, брат. Он даже не заметил арбалет в моей лапе, этот лишенный разума и крыльев, но кровь их все так же по-прежнему сильна. Видишь, она горит словно само пламя Бездны! И скоро сгорит вся!

И второй также громко заперхал, каркая, словно дряхлый слепой ворон.

А он устал не дышать, устал сминаться под весом трупа и потерял сознание. А когда вдруг, как-то слишком резко, словно раз и проснулся, очнулся, то первым, что он увидел над собой, была задумчивая физиономия здорового Урода.

Урод нависал над ним всем своим накаченным и откормленным протеином телом и пристально всматривался ему в лицо. Через краткое время с каким-то нездоровым, азартным любопытством, Урод его негромко спросил:

-Никак сердечко прихватило, а, сосед?

-Нет, сердце нормально... Тут... Тут, это.... Двое тут его.... А этот на как на меня... Упал он на меня.

Он сильно закашлялся, осторожно повернул голову, разминая затекшую шею и вдруг краем глаза увидел в пальцах Урода блестящий хромом стержень ниппеля и колпачок. И еще свой пинцет. Потом он встретился с Уродом взглядом:

-Я это не то, что ты.... То есть это не я... Двое... Трое, то есть...

-Угу, трое и двое — Урод широко ухмыльнулся и, словно соглашаясь с ним, размашисто качнул обритой головой — Это были три и две птички. Умные такие птички, с пинцетом в клювах.

-Ага, птички — он сам не понял, почему вдруг передразнил Урода — Они самые. Знаешь, эти, Агни Бернс, бешенные птички. Те, что разных зеленых уродов наказывают. Ну, ты сам все понял, урод?

-Угу, я тебя понял, сосед. С сердцем у тебя все в порядке. И с зубами то же, нормально ты так скалишься. Но мы это поправим.

Здоровый Урод коротко ухмыльнулся, а потом его, огромный, заросший белесым волосом кулак со сбитыми костяшками упал на него с бескрайнего неба. Упал раза два или три, а может и четыре, наверное, считать то смысла уже никакого не было.

Больница, лечение, размышления и дерзкий больной.

В трамвпункт он не обращался. Само пройдет. Да и лежать ему в больнице с таким паршивым диагнозом как минимум две недели, так что времени на то, чтобы все синяки сошли, ему хватит.

В приемном покое он коротко пояснил старой дебелой докторше по второму разу — первый раз фельдшеру скорой помощи объяснял — что утром, перед работой, почувствовал себя плохо, начал чистить зубы и потерял сознание. При падении ударился об край раковины и разбил губы. Дважды. Да, он упрямый. Нет, он не тупой. Да, именно от второго раза и синяк на пол-лица и сломанный нос. Раковина у него хорошая, крепкая, итальянская.

Врачиха молча выслушала, сочувствующе покивала завитой в мелкие кудри седой головой, кнопкой вызвала санитарку и отправила на каталке в отделение. Сам он идти почти не мог — когда визжащий упал на него, он подвернул ногу, и сейчас опухшая лодыжка стреляла невыносимой болью при каждом шаге. Плюс температура почти под сорок, ломота, тошнота, рвота, скачущее давление и сильная головная боль, что совсем немудрено при двухстороннем воспалении легких. Неплохо он полежал на асфальте в тонкой куртке. Как он еще более-менее двигается, он и сам не понимал, вспоминая слова тех двух хрипяще-булькающих. Он ведь отравлен чужой кровью и очень скоро умрет. И все это симптомы приближающегося его скорого конца. Но, тем не менее, в свою близкую смерть он абсолютно не верил.

Да и кто поверит? И чему? Тому, что какие-то булькающие убийцы, называющие себя детьми Гнили, убили огромного визжащего фальцетом одинокого иззи что-то там и велели им это сделать очень сильные сиамские владыки путей. Угу, железнодорожных. Владыки, как их там? Сиательные? То есть сиятельные, наверное...

Бред полный и абсолютный. Ведущие канала РенТиви и то до такой чуши не опускаются.

Да и нечему как бы верить. Тела убитого рядом с ним не обнаружилось, крови на нем, на одежде и на асфальте так же ни капли, как и никаких следов от испарившихся джипов и топтавшихся рядом сипяще-хрипящих. Кожа здоровая и совершенно не собирается покрываться язвами, струпьями и гнойниками или что там должно быть предвестником его невыносимых мук? А тошнота с рвотой, это просто сотрясение мозга, как и покрасневшие от лопнувших капилляров глаза лишь сопутствующие симптомы двухсторонней пневмонии. И жрать ему сейчас хочется неимоверно, что умирающим совсем не свойственно.

Ведь с самого утра кроме чашки порошкового кофе во рту ничего не было, а обед в больнице он пропустил, пока оформлялся и верхнюю одежду от сдачи в гардероб отстаивал. Легкую куртку на синтепоне сдавать и потом к посетителям выходить в одном джемпере в холодный холл на дикие сквозняки? Ну, уж нет! Да и куртка у него в рулон сворачивается и в тумбочку, в самый низ, как родная входит!

В итоге поскандалил, куртку отстоял, но обеда лишился. А пока Марина закончит с работой и пробежится по магазинам уже и ужин, наверное, принесут. На волшебное появление в больнице сына и дочки, вдруг резко и неожиданно озаботившихся здоровьем любимого папочки, надеяться не стоит. Это что-то из области фантастики. Ладно, если позвонят вечером, скупо поинтересуются: 'Как дела, пап? Нормально? Ага, ну это да... А тебе что принести? А, все есть, мама принесла? Угу.... Ну, я забегу, да, завтра, наверное, ага.... Пока, пап! Чмоки! Давай, пап!' и все. Дела у них важные, работа и учеба, виперы-вайберы, чатики там разные с чмоками.... Или вуйберы у них на телефонах стоят? Никак не мог запомнить, да и нафиг ему это? Знать, что твой какой-то виртуальный там супердруг из группы нормально посра..., то есть сходил в туалет? Угу, мечтал об этом всю жизнь. А, короче, тоска мрачная, в общем.

Хорошо еще сосед по палате угостил яблоками и мандаринкой, устав слышать бурчание и громкое бурление его пустого желудка, а то так бы ногти себе уже все обгрыз.

Кислую мелочь под названием яблоки он проглотил, даже не поняв их вкуса вместе с косточками и, наверное, с черенками, больно уж сосед подозрительно в его сторону косится, а вот мандаринку смаковал, тщательно разламывая на дольки и марая пальцы липким соком. Смаковал и размышлял.

Размышлял как-то непривычно для себя, без обычных дурных эмоций, отстраненно и холодно. Он думал и не понимал себя, своих поступков и причин. Почему и зачем он вдруг окрысился на урода, зачем начал хамить как бессмертный и откровенно нарываться? И почему он вдруг не стал ни заявлять на урода, ни рассказывать об убийстве визжащего?

Ну, с убийством визгливого более-менее все ясно, нет тела — нет дела. Сосед по дачному участку, следователь на пенсии, под пивко разъяснил как-то об этом фундаментальном принципе органов. Выглядеть несущим чушь дебилом в глазах полиции его совершенно не привлекало, вот и промолчал. А вот с нежеланием заявить на урода совершенно непонятно. И свидетели же были, владельцы 'Киа' и старой 'бехи', они же и оттащили от него разошедшегося урода и его, еле переставляющего ноги и марающего куртку и брюки капающей кровью, до подъезда дома довели.

Так чего проще? Позвал дежурного полицейского по больнице, заявил, назвал номер машины и примерный адрес нападавшего и даже сочинять ничего не надо — все на лицо и на лице. Но что-то не дало ему это сделать. Какое-то чувство не неправильности, нет, а что-то другое. Словно ему это не нужно, ни к чему, так как он сам способен разобраться.... Наказать.... Так, это то же не то.... Покарать? Да, покарать урода по мере вины его! И тех двух покарать, тех, шипяще-булькающих. Но тех он покарает позже, пока у него еще нет необходимой силы. Но она у него обязательно будет, и вот тогда он будет возводить их в храм Боли долго, очень долго. Он будет делать все так, чтобы они смогли прочувствовать каждое мгновение, каждую долю секунды этого темного наслаждения! Каждую ступень!

Эти мысли были настолько злыми, чужими и кровожадными, что он вздрогнул и замотал головой, тут же отозвавшейся сочной, с яркими искрами, болью. Кого покарать? Зачем карать?! Да что за бред-то!? Да и кого он покарает, он, еле поднимающийся на пятый этаж и задыхающийся от отдышки? Он, последний раз пятнадцать лет назад, вяло колотивший дерматиновое тело боксерского мешка, а не бивший, не всаживающий в него хлесткие удары? Кому он что воздаст, сам себе, наедине, честно признающийся, что духа у него толком то и нет, да и вообще трус он обыкновенный, среднестатистический? Тряпка предпенсионного возраста, каратель недоделанный. Да у него даже черной футболки с черепом во всю грудь и то нет!