-В чем каяться, урод ты фашистский? — вмешивается Валька — я высшей философии не учен, одно знаю как дважды два: делал то же, что фашисты, значит виновен! Мало они наших советских людей истребили — еще и ты, за какую-то свою идею? А уж безоружных женщин убивать, это совсем западло, мы такого даже в Германии себе не позволяли!

-А тебе что, не приходилось на фронте других на смерть посылать? — обернувшись, с вызовом отвечает Линник — и еще одна жизнь за Родину, за Сталина, за коммунизм.

-За какую родину, японскую что ли? — распаляется Валька (наигрывает, как договорились, или уже всерьез?) — видел я в сорок пятом самураев-смертников, когда тебя взрывчаткой обвязали и вперед под танк или на амбразуру, за своего императора банзай! А у нас, даже у штрафников не слышал, чтоб на такое, приказом посылали. Это у япошек, "Император и Япония все, твоя жизнь ничто", ну а жизнь неяпонца вообще ничего не стоит, как у фашистов и положено. Анна Петровна, по-моему этот шлемазл уже лет на пять наговорил. А ты давай, чеши языком дальше — может до вышки и докрутишь!

Сколько я знаю, Валя Кунцевич не еврей. Но иногда проскакивают в его речи характерные словечки. Причем прежде я за ним такого не замечала — а сам он намекнул, что "после знакомства с одним умным человеком". После расспрошу настойчивее — любопытно же! Или у Марии узнаю — ей ведь наверняка известно?

-Сергей Степанович, знаете в чем разница между нами и МГБ? — говорит Анна все тем же тоном строгой учительницы — они судят людей, а мы, идеи. Нам известно, что марксизм, который вы преподаете своим доверенным ученикам, отличается от общепринятого. И возможно даже, в нем есть рациональное зерно. А как говорит диалектический материализм, практика это критерий истины. Я хочу предложить вам выступить перед аудиторией, изложив свои взгляды — и если сумеете доказать их правильность, то возможно, их даже включат в университетский курс. Ну а не сумеете — ответите за все по закону, и не только вы один! Создание антисоветской организации, да еще с террористическим уклоном, раз до убийств дошло, это очень серьезное преступление. Потому, на скамье подсудимых окажетесь не только вы, но и те из ваших учеников, кто играл в вашей "молодой гвардии" активную роль. Можете отказаться — но "при неявке на матч вам будет засчитано поражение". И это будет справедливо — значит, вы сами не уверены в правоте своих взглядов?

-Слишком заманчивое предложение — произнес Линник — и это все?

-Конечно нет! — ответила Анна — ведь Ганну убили, а никакие высокие идеи не стоят того, чтобы ради них невиноватых убивать. Так что вы сейчас напишете, как вы приказали убить Ганну Полищук, и кто конкретно это сделал.

-Так вот что вам надо! Гестаповские штучки — а дальше, коготок увяз, всей птичке в суп?

-Все слышали, он нас к фашистам приравнял! — тут же встревает Валька — ну вот, уже лет десять ты себе заработал. Анна Петровна, дозвольте мне к этой сволочи физическое воздействие применить? Для допроса останется годен — бить буду аккуратно. Но сильно.

Линник повернулся — мне показалось, сейчас он, как в американском фильме, попробует Вале в физиономию дать, и получит в итоге, вот любопытно мне, сначала по печени и по горлу, или сразу руку на излом и лицом в пол? Не то что мне нравится смотреть на дерущихся мужчин — но представляю, а если бы линниковские блюстители морали тогда на улице попробовали мне юбку задрать, как бы их мой рыцарь по мостовой размазал (ну и я бы конечно помогла, если на мою долю кто-то остался бы). Нет, Линник сообразил, что хуже будет лишь ему — лишь глянул бешено, и смолчал.

-Сергей Степанович, сравнение советских правоохранительных органов с гестапо, это очень серьезное преступление — говорит Анна — а если окажется, что вы и перед своими учениками такое позволяли, то я вам искренне не позавидую, а ведь мы свидетелей найдем. Вы уже наговорили достаточно, чтобы нам сейчас звонить товарищам из МГБ. Вы отказываетесь от нашего предложения — тогда не отнимайте наше время, вы нам дальше неинтересны. Ну?

-Ганна Полещук ушла с вечеринки, после очень неприятного разговора, и проводить ее вызвались трое, Михаил Кузьмин, Олесь Груша и Стася Крутицкая — произнес Линник, чуть помедлив — больше я не видел названной гражданки и ничего не знаю, что там в лесу произошло. Восемь человек могут подтвердить, что я оставался в доме, после ее ухода.

-Те же люди, кто ранее так же дружно показывали, что с Ганной никто не уходил? — спрашивает Анна почти с издевкой — что вам было совершенно незачем присутствовать при самом убийстве, верю, а что это было сделано без вашего ведома, и более того, без вашего приказа, не верю абсолютно. Судя по тому, как вы поставили дисциплину в своей организации, "за неповиновение — смерть". Нет, возможно, что вы даже слов приговора не произнесли — но именно вы приняли решение, и тем или иным способом довели его до всех. Так что пишите правду, как было. И насчет того, откуда на теле Ганны появились следы физического воздействия, тоже не забудьте — вы девушку пытками заставляли, оправдывающую вас записку написать?

Согласится или нет? Неужели этот негодяй избегнет наказания? Нет, я понимаю, что Анна не блефует насчет передачи дела в ГБ, и тюремный срок мерзавца ждет реальный — но это будет меньше, чем то же самое, и еще с позором для того, во что он верил, как фанатик, чтобы он не мучеником запомнился, а сволочью! И это его ждет — если он согласится. А если нет — у Анны есть еще план? Господи, кто из нас двоих настоящая актриса — я, которая в кино изображаю замысел режиссера, или она, кто по жизни должна сыграть психологически достоверно, без всяких дублей, и противника (не партнера!) раскусить, на его слабые места воздействовать! Что же ты молчишь, неужели тебе, учителю, своих учеников, своих птенцов не жалко — которых ты под обвинение подводишь? Чувствую, как мой рыцарь свою руку на мою ладонь положил — после он скажет, что я напряжена была, "только искры не летели"! И что если бы месье Фаньер меня увидел, то решил бы в ужасе, что все его фантазии сбылись, касаемо демоницы Люциферы (слышала уже про этот его опус, видеть пока не довелось — надеюсь, там ничего непристойного нет, ну а убивать американцев, не вижу в том ничего позорного!).

-Мне будут даны тезисы доклада — спрашивает Линник, наконец что-то решив — или я буду полностью свободен в своей речи?

Это для него более важно, чем судьба учеников? Я думала, он для них какие-то гарантии попросит! Хотя нам в Академии на лекциях говорили, что тщеславие для преступников и террористов очень характерно, выступить со своим манифестом, пусть со скамьи подсудимых!

-Без ограничений — отвечает Анна — скажете все, что сами захотите.

Пишет наконец! Мы смотрим, молчим — в тишине лишь перо скрипит. Наконец завершил.

-Сергей Степанович, вы уж вслух нам прочтите, не стесняйтесь! — предлагает Анна.

Читает. Поскольку вышеназванная гражданка Г.Полищук выразила явное пренебрежение к учению Маркса-Энгельса-Ленина, и показала себя ярко выраженным мелкобуржуазным элементом, то мной было сказано, таким как она в коммунизме не место. После чего гражданка Полищук написала свое покаянное письмо, и ушла, в сопровождении товарищей М.Кузьмина, О.Груши, С.Крутицкой. Больше я ее не видел, и лишь на следующий день узнал о ее судьбе. Могу предположить, что между гражданкой Полищук и тремя вышеназванными товарищами возникла ссора, вызванная антисоветскими высказываниями гражданки Полищук — что и привело к трагическому финалу. Что до якобы обнаруженных на трупе следов "пыток и истязаний", то свидетельствую, что при мне вышеназванная гражданка никакому физическому воздействию не подвергалась, так что эта вина лежит на трех упомянутых лицах. Больше ничего сообщить по существу данного дела не имею.

М.Кузьмин — а ведь знакомая фамилия, уж не один ли из несостоявшихся убийц господина Штеппы? Так тут целый террористический заговор организовался? Валя подошел, бумагу у Линника взял, бегло просмотрел, положил перед Анной.

-Ну что ж, Сергей Степанович, будем считать, что мы договорились. Вы свободны, как вам и обещали.

-Когда и где мне выступать?

-Вам сообщат. Думаю что завтра с утра.

-Простите, но мне нужно больше времени, чтобы тщательно подготовиться!

-И это говорит истинный большевик-ленинец? Вам следовало бы знать, что в июне семнадцатого в Петрограде, когда Владимир Ильич узнал, что солдаты Измайловского полка, поддавшись контрреволюционной агитации, собираются идти громить Петроградский Совет, то он отправился в казарму, один, и произнес там такую речь, что те же солдаты устроили ему овацию. У вас же будут почти сутки на подготовку, и вам не надо ничего придумывать — просто изложите то же самое, что своим кружковцам.

-Хорошо. Теперь я могу идти?

-Идите. Но поскольку ваша невиновность лишь после вашего выступления установлена будет — до того придется вам временно под негласным надзором побыть, доверяй но проверяй.

Это правда. Знаю, что с львовскими товарищами все согласовано, и только Линник выйдет, примут они его под надзор — куда пойдет, с кем общаться будет. И чтобы сам он, это зная, не стремился своих проинструктировать, предупредить!

-Молвила щука карасю, что слышала я, ты до диспутов мастер, желаю сейчас с тобой провести — усмехнулся Валя, когда Линник вышел — Салтыков-Щедрин, кажется так. Ань, ты и в самом деле собираешься ему что-то дозволить, если он выиграет?

-Мне его глаза очень не понравились — сказал мой муж — и кажется, Аня, ты крупно ошибаешься, считая его своим, лишь с перегибами. Он вышел отсюда, как торпеда на цель — уничтожить, о себе не думая. И дай бог, если мне лишь показалось.

-Он проиграет — ответила Анна — он не может выиграть, мы должны постараться! Сейчас договариваюсь с университетом о месте и времени, ну а за тобой, обеспечение безопасности. Чтобы диспут был культурный — а не в средневековом смысле, когда после правоту кулаками доказывали. Ну а здесь, я смотрю, у каждого оружие в кармане!

Кажется, я поняла, что Анна намерена сделать! Раз прозвучало слово "диспут" — а из бесед с отцом Серхио я помню правила этих умственных состязаний, в давние времена нередко имевших место в университетах, а также при королевских или иных дворах, когда встречались мудрецы, выясняющие, кто из них более достоин. Исходные тезисы сторон могли быть любыми, кроме прямой хулы на Бога, Церковь и правящих особ — а дальше полагалось средствами логики заставить оппонента либо сделать заявление, противоречащее его собственному исходному, либо впасть в ересь. Ну а поскольку учение господина Линника по сути своей является именно ересью — то мы "инквизиция", или кто? То, что обвиняемый сам числит себя коммунистом, не должно нас смущать — и в средневековье из числа приговоренных Святой Инквизицией, большую часть составляли лица духовного звания — поскольку они, к сожалению, как люди образованные, были более склонны к впадению в ересь, чем безграмотные землепашцы. Кроме того, как рассказывал отец Серхио, и в Церкви в те годы творились весьма печальные вещи, причем лица, погрязшие в грехе и разврате, нередко пытались найти оправдание своим богомерзким поступкам в своевольном толковании Святого писания, что как раз и есть ересь. Таким образом, деяния и той инквизиции были в значительной мере направлены на очищение Церкви от собственных заблудших овец — поначалу милостливым увещеванием, и лишь тех, кто упорствовал в ереси, ждал очистительный костер.

Так же как нас учили в Академии. С идеями не борются карами — чужую идею надо сначала дискредитировать, растоптать, унизить, и по возможности, публично. А уж после казнить адептов, если конечно, они не раскаялись — ведь милосердие, это тоже оружие, в борьбе идей!

И я попрошу Анну быть милосердной к тем, кто увидит свои заблуждения. Юному возрасту свойственен максимализм — у нас в Академии есть курсант со смешной фамилией Портянка, сейчас вполне серьезный старший лейтенант, ну а в сорок четвертом, под самый конец войны, семнадцатилетний солдатик, призванный в тыловой батальон аэродромной охраны (прим. — и в нашей истории, в 1944-45 призывали семнадцатилетних с оговоркой "не в действующую армию"). И он сам рассказывал, как однажды задержал какую-то местную женщину, ходившую в лес за хворостом и вышедшую к полосе охраны. Когда же начальник караула шутя спросил, "рядовой Портянка, ну что скажешь, нам с этой гражданкой делать" — то он ответил, нисколько не сомневаясь, и даже гордясь, "расстрелять как немецкую шпионку". Никого конечно не расстреляли, начкар и особист были вполне адекватными и опытными людьми, да и сам Портянка сейчас вспоминает тот случай со стыдом — но психология семнадцатилетних! Которые легко могут, как говорит мой муж, "наломать дров", если их не сдержать.

Этот же вечер. Дом в частном секторе на окраине Львова.

-Ребята, я же как лучше хотел! Они же нам не враги, а — Партийный Контроль. Как мы, за чистоту коммунистической идеи! Я и подумал, так будет лучше!

-А тебе кто дозволил? Ты думал, а они — наших арестовали!

-Так может, еще отпустят, разберутся...

-Отпустят? Степа, а вот у меня большое сомнение, как это они на тебя вышли? Уж не тогда ли, как вас с Любкой поймали в гостинице?

-Ну... тогда! По-хорошему спросили, мы им друзья или враги? Ну мы и... Ребята, они ведь никакие не фашисты, не капиталисты, не гестапо! Смоленцева, это наша, советская актриса, в наших фильмах снималась. Муж у нее герой, Гитлера поймал. А еще при них Сергей Тюленин был, тот самый, из "молодогвардейцев". Не могу я к ним, как к врагам! Они ж свои все!

-А мы для тебя, выходит, уже не свои? Ты ведь клятву давал! Тайну нашу хранить. И никому — даже папе-маме, брату и сестре! И вообще, любое общение, кроме обычного, как по учебе, или дома с родными, без чего никак нельзя — прервать! Никаких новых связей без дозволения Комитета! Мы что, по-твоему, в игрушки играли?

-Ребята, ну как же это... Чтобы все, кроме нашей организации — враги? Даже те, кто проверенные коммунисты?

-Ты забыл, что Сергей Степанович говорил, про власть партийной бюрократии? И что ей служат, нередко сами не понимая своего уклона, самые заслуженные, что были такими когда-то. И если мы хотим, чтобы по ленинским нормам было — то надо курс прокладывать, вопреки тому, куда зовут. И кому служит Партийная Безопасность — ясно, партийной верхушке!

-Ребята, ну так они же и в самом деле порядок наводят. Было, в прошлом году...

-Дурак, они какую-то мелочь могут поправить, чтоб такие как ты, им верили. Исправляя частности, не трогая главного — и в конечном счете, укрепляют свою власть. А ты и рот разинул!

-Так я же думал, как лучше!

-Думать ты можешь что угодно — а делать, лишь что дозволено. Без дисциплины нет организации. Вот так же в войну наши подпольщики в гестапо попадали, из-за таких болтунов.

-Да что с ним спорить — предатель!

-Миха, ну ты чего? Я ж сам рассказал, не стал скрывать!