Альв

Потом профессор перешел к частностям, то есть, к типу использованных при шитье ниток, ниточному соединению деталей, фурнитуре, золотому и серебряному шитью, рисункам на ткани, характерным особенностям нижнего белья и прочим подробностям, на обсуждение которых ушло чуть ли не полтора часа. Разумеется, все это было более чем любопытно, но основные выводы Яков сделал еще в начале беседы и продолжал общение с Лукомским из одной лишь вежливости. Между тем наступил вечер, и оттягивать далее посещение "единственной выжившей в инциденте" стало уже невозможно. Поэтому Яков аккуратно, — чтобы, не дай Бог, не обидеть уважаемого профессора — завершил обмен мнениями и, взяв с Лукомского подписку о неразглашении, проводил старика не только до дверей столоначальства, но и до выхода из здания, в котором квартировало Особое Бюро.

Здесь, в фойе, Якова ненадолго задержал Орест Олегович Куприянов — такой же по рангу дознаватель и столоначальник, как и Свев, вот только занимался Куприянов политическим сыском, а это, как известно, всегда "совсем не то, чем кажется". Встреча их выглядела случайностью, но знать этого наверняка было нельзя. "Политические" всегда себе на уме, и к тому же при равенстве званий имеют некое, нигде и никогда не зафиксированное письменно, но всем известное преимущество.

— Что там за история в парке Академии? — спросил Куприянов как бы между прочем, успев перед этим обсудить со Свевом пару-другую вопросов, представлявших взаимный интерес.

— Говенное дело, — скривился Яков. — "Детки" устроили бал-маскарад с марафетом и траванулись какой-то гадостью. Сейчас устанавливаем личности и пытаемся выяснить, что за дрянь они "вкурили". Состава преступления, вроде, нет, но трупы-то есть. Так что придется попотеть. Но тебя, Орест Олегович, случай этот не должен тревожить. Ни национал-социалистов, ни к ночи будь помянуты, политических нигилистов или коммунистов-максималистов в деле нет. Аполитичное самоубийство по глупости, и ничего больше.

— Ну-ну, — добродушно покивал Куприянов. — Нет, и не надо. Ты кстати предупреди своих, в ближайшее время возможны эксы социалистов-революционеров. "Товарищи" нацелились на банки и кредитные общества. Они вооружены и настроены решительно. Может пролиться кровь.

На том и расстались, вежливо раскланявшись и пожелав друг другу приятного вечера и хороших выходных, но у Якова от разговора с Куприяновым остался неприятный осадок. Бог его знает, "политика": то ли он что-то знает и в связи с этим что-то затевает, то ли просто по обыкновению всех "охранителей" наводит для важности тень на плетень. Тем более, досадным представлялось то, что разговор этот отнял у Якова совершенно не запланированные четверть часа, и в результате до больницы, учитывая так же необходимость купить "найденышу" гостинцы — все-таки девушка застряла на больничной койке, — Яков добрался только в девятом часу вечера, когда время для посещений уже истекло. Впрочем, его к пациентке все-таки пропустили, потому что ни у кого из персонала больницы просто не набралось достаточно мужества, чтобы отправить восвояси грозного начальника Убойного Стола.

— Добрый вечер, госпожа Ринхольф! — поздоровался Яков, входя в палату.

Разумеется, он прежде постучал. Дождался разрешения войти и вошел. "Найденыш", одетая в больничную рубаху и халат и закутанная в два одеяла, сидела в кресле и пила чай с Полиной Берг. Выглядела она плохо. И это даже по сравнению с тем, какой она была утром, когда считалась "мертвым телом". Черные волосы потеряли блеск, снежно-белая кожа приобрела какой-то тусклый зеленовато-серый оттенок, поблекли губы, и только глаза, ставшие, казалось, еще больше на враз осунувшемся лице, напоминали о том, какой красавицей она была еще утром, когда Яков нес ее на руках. Не замерзнув в легком платье ночью на снегу, сейчас в жарко натопленной палате она едва сдерживала себя, чтобы не стучать зубами.

"Отходит от шока? — прикинул Яков, видевший такое на фронте и не раз. — Или наоборот "нырнула в омут"?"

— Добрый вечер, госпожа Ринхольф! — сказал он, входя.

— Ринхольф? — подняла девушка взгляд. — Меня зовут Ринхольф? Это мое имя?

— Вообще-то, я полагал, что это фамилия, — растерялся Яков, совершенно не представлявший, что у немцев могут быть такие вычурные имена, но вспомнивший сейчас, по случаю, что и такие имена у германцев тоже встречаются.

— С чего вы взяли? — Глаза у женщины были огромные, синие с голубоватым белком, и имели необычный, но невероятно привлекательный разрез.

— Вы так назвались, сударыня, — объяснил Яков. — Я спросил, как вас зовут, и вы ответили. Сказали: Альв Ринхольф.

— Не помню, — поморщилась "найденыш". — Но, если я так сказала, наверное, так и есть. А вы тот мужчина, который нес меня на руках?

— Помните?

— Смутно, — покачала она головой. — Извините!

— Не за что! — улыбнулся успевший взять себя в руки Яков. — Кстати, я не представился. Яков Свев, к вашим услугам!

— Свев? — женщина по-прежнему смотрела ему прямо в глаза, прямо-таки гипнотизировала темной синью своих глаз. — У вас не славянская фамилия, ведь так?

Ну, что сказать? Так все и обстояло. В Себерии имелось некоторое количество семей, ведущих свое происхождение от наемников-викингов, поселившихся в одиннадцатом веке в устье Невы. Свевы, Норны, Юты, Фюн и Нюрн. Когда-то их было больше, но на пути из прошлого в будущее большинство иностранных фамилий пресеклось. Последними исчезли лет сорок назад Гюннеры. Умер, не оставив потомства, генерал Петр Зосимович Гюннер, и все. Однако сейчас Якова заботили не преданья старины глубокой, а изменившийся цвет глаз Альв Ринхольв. Утром ее глаза были прозрачно-голубыми, сейчас — кобальтово-синими. Возможно, что пустяк. Эффект освещения или еще что, но могло статься, что это не так. Тем не менее, на вопрос девушки он ответил.

— Да, — кивнул Яков. — Скорее всего, это прозвище моего предка-норманна. Но это давнее дело, сударыня, с тех прошло девять веков.

— Так вы, Яков, дворянин? Аристократ?

— Я новгородец, — усмехнулся Яков, — а в Новгороде или, по-нынешнему, в Себерии дворян, как таковых, нет. Есть, конечно, несколько княжеских родов. Например, князья Ижорские, и еще иностранные, по большей части, европейские дворянские роды. Вот, к слову, золовка у Полины Андреевны, баронесса фон дер Браге. Но с ней точно так же, как и со мной: род старый, из Дании, но давно обрусевший. Так что фамилия в большинстве случаев к этнической принадлежности — тем более, к культурной принадлежности, — отношения не имеет.

— Это вы меня нашли? — неожиданно сменила тему женщина. Голос у нее был слабый, с хрипотцой. Больной голос.

— Нет, сударыня, — покачал головой Яков, — вас нашли полицейские. Я приехал позже. Да, вот кстати! Совсем забыл. Это вам! — и он протянул ей пакет с гостинцами.

— Тут, собственно, всякая ерунда... — добавил он, когда Полина Берг забрала у него апельсины и шоколад.

Апельсины были из Морокко и пахли совершенно восхитительно, а шоколад был местный, себерский, но по мнению практически всех знакомых Якову женщин, если и уступал бернскому, то совсем немного.

— Спасибо, — поблагодарила Альв и даже попробовала улыбнуться, но ничего путного из этой затеи не вышло. — Я люблю апельсины. Это ведь апельсины, я права?

— Вы правы, — улыбнулась Полина Берг. — Очистить вам один?

— Нет, не надо, — чуть повела головой "найденыш". — Я просто хочу его понюхать...

Она взяла апельсин из рук доктора Берг и поднесла к носу. Похоже, запах цитрусовых ей действительно нравился. Она даже зажмурилась от удовольствия.

— Как хорошо!

Но хорошо или нет, ничего интересного из короткого разговора с Альв Яков не вынес. Девушка чувствовала себя плохо и, вероятно поэтому, была не склонна к долгой беседе. Яков лишь сумел убедиться в справедливости слов Полины Берг: "Найденыш" вела себя на редкость сдержанно и была вполне адекватна. Устойчивость ее психики к стрессу казалась просто поразительной, и, если не вдаваться в подробности, она отлично скрывала свою практически тотальную амнезию. Вот и все, что удалось узнать Якову тем вечером.

2. Суббота, одиннадцатое марта 1933

Ночь с пятницы на субботу Яков провел в раздумьях. Не то, чтобы он не спал вовсе, но и не думать о сложившейся ситуации не получалось. Вообще-то, колебания "на пустом месте" были для него не характерны, тем более, в этом случае. Ему просто нечего было обдумывать — Яков знал правду практически с первого момента. Ну, пусть не знал наверняка, но уж точно, догадывался, каким, в конце концов, окажется ответ. Оставалось лишь решить, что теперь со всем этим делать, но вот это у него как раз и не выходило. Он просто не знал, на что теперь решиться.

И все-таки, ночь — какой бы мучительной она ни оказалась — не прошла даром. Осела муть, и появилась какая-никакая ясность во всем, что касалось сложившейся ситуации. Поэтому, отменив забег, но зато выкупавшись в проруби, Яков направился в Бюро и два часа кряду обговаривал с адъюнктом Суржиным неотложные мероприятия, долженствующие обеспечить его превосходительству столоначальнику полную свободу действий. Ну, и задницу прикрыть — обычное дело для чиновника его уровня — никогда не помешает.

В десять он вышел из здания Бюро и, взяв с открытой парковочной стоянки свой собственный "Кокорев-Командор", отправился в старый город на Вендский торг. Там на пересечении Красной и Одежной линий в чайной "Господин Великий Новгород" Яков заказал большую кружку Соловецкого взвара и, закурив сигару, приготовился ждать. Если Варвара назначила встречу в половине одиннадцатого, хорошо если придет в начале двенадцатого. Поэтому Яков, собственно, и выбрал чайную. Здесь тепло и сухо, и можно в тишине и покое выпить чего-нибудь горячего, — взвара, например, — выкурить сигару и, неторопливо обдумав свои планы, еще раз убедиться, что ввязываешься в чистой воды авантюру. Во что-то, до ужаса напоминающее военные экзерсисы "по ту сторону фронта", когда импровизируешь на ходу и думать не думаешь ни о последствиях, ни о цене. Следовало, однако, признать, что ни должность — столоначальник, ни звание — премьер-дознаватель, ничего, в сущности, в Якове за прошедшие годы не изменили. Как был рисковым парнем, таким и остался даже тогда, когда "вошел в возраст". Горбатого, как говорится, только могила исправит, но вот умирать Яков не собирался ни в коем случае. В особенности теперь, когда в его жизнь так стремительно и неординарно вошла таинственная Альв Ринхольв.

А Варвара пришла в одиннадцать двадцать семь. Не извинилась, — с чего бы вдруг? — не объяснила причину опоздания, поскольку никогда ничего и никому не объясняла, хмыкнула, глянув "сучьим глазом" на пустую кружку из-под взвара и окурок сигары, усмехнулась и, сев напротив Якова, который даже не успел подвинуть ей из вежливости стул, закурила сама.

— Надеюсь, это не то, о чем я подумала, — улыбка великосветской шлюхи, и облачко сизого дыма, пропущенного через завораживающий овал губ.

— Ну, и о чем ты подумала? — прошло то время, когда Варвара была способна его смутить, но следует признать, в свое время она поглумилась над Яковом вволю, что, впрочем, того стоило: любилась она так, что при воспоминании об их безумствах до сих пор дух захватывало.

— Подумала, соскучился.

— Есть немного, но ты зря надеялась.

— Тогда, переходи к делу.

Вот так она умела тоже. Казалось бы, только что флиртовала, как последняя потаскуха, но с Варварой никогда не знаешь, где кончается игра и начинается проза жизни. И это тоже факт.

— Вот посмотри, — Яков протянул ей четвертинку листа бумаги с тщательно выписанными размерами и списком необходимых вещей. — Надо бы одеть девушку.

— Маленькая...

— Да, некрупная.

— Что и белье? — подняла бровь Варвара. — Ты что, Яшенька, в порыве страсти все тряпочки на ней порвал?

— Вроде того, — усмехнулся Яков. — Она в больнице сейчас, и, чтобы забрать ее оттуда, ее сначала надо во что-нибудь одеть. И это, Варвара, еще одна головная боль. У девушки амнезия, и я не уверен, что она вспомнит, как застегивается бюстгальтер...

— Час от часу не легче! — искренно удивилась Варвара. — А такое бывает?

— Не знаю, не врач, однако хочу взять ее на выходные к Труте. Так что нам нужно практически все, включая курс "молодого бойца".

— А родные у юницы есть? Или она не только без памяти, но еще и сиротка?

— Иностранка, — коротко объявил Яков.

— Тянет тебя, Яша, на приключения... И откуда сия иноземная фемина, если не секрет?

— Откуда-то из неметчины, — пожал плечами Яков. — Скорее всего из Баварии, но она и этого не помнит. Амнезия у нее, понимаешь ли. Редкая форма тяжелой амнезии. Ты поможешь?

— Да, помогу конечно, — пыхнула сигареткой Варвара. — Не бросать же бедную сиротку голой и босой! Дай только коньячку приму на грудь для сугреву, и пойдем в набег!

Стиль общения Варвары мог порой удивить, и многих, в самом деле, удивлял, однако Якова он просто восхищал. По правде сказать, он в свое время не в одни только Варварины формы был влюблен, и не только лицом русской красавицы восхищался. Его заворожили тогда ее необычные повадки, оригинальные мысли, неординарное актерское мастерство. И, разумеется, естественность существования "в образе". "Талант не пропьешь", как говорят в Себерии. И это тоже о Варваре: пила она много и со вкусом, но без коньяка, как утверждала сама Варвара, к ней не приходило вдохновение и не писались стихи, а без поэзии она не могла жить, как не живут без воздуха. Без кислорода. Без стихов. Без мужиков. Без коньяка...

Диссоциированная фуга — более тяжёлое заболевание, чем диссоциированная амнезия. Больные диссоциативной фугой внезапно уезжают в другое место и там полностью забывают свою биографию и личные данные вплоть до имени. Иногда они берут себе новое имя и новую работу. Диссоциативная фуга длится от нескольких часов до нескольких месяцев, изредка дольше, после чего больные так же внезапно вспоминают своё прошлое. При этом они могут забыть всё, что происходило во время фуги.

Несуществующий напиток, приготавливаемый моментальным ошпариванием свежих или свежезамороженных ягод смородины, брусники, калины, морошки и клюквы крутым кипятком.

1