Вотъ Вамъ молотъ 46

То, что мы довольно спокойно вернулись домой, было огромной удачей. Сама по себе идея лететь над Берлином была идиотской. Я догадывался, что немцы должны были озаботиться хотя бы зенитной артиллерией, но полагал, что её разместят ближе к фронтам — чуть позже мы получили информацию, что по "Пчёлке" с "Осами" немцы лупили из полутора сотен стволов, а их пушка в семьдесят семь миллиметров плюётся шрапнелью куда как выше наших трёх километров (на четырёх начиналось обледенение). Слава Богу, меткую зенитную стрельбу германцы пока ещё не освоили…

По возвращении в Россию я, в очередной раз, убедился, что ни один, самый тщательно выверенный план не выдерживает проверки реальностью. Кого-кого, а итальянцев в этой войне — не только я, но и девять десятых политиков и генералов союзных держав — искренне принимали за клоунов. Захватив в первую же неделю войны Корсику и полуокружив Ниццу, "наследники Рима" уже полгода не продвигались вперёд ни на шаг, несмотря на огромные усилия.

Но… С массовым производством моторов с водяным охлаждением интерес к "тайне русского чугуна" сильно упал, и, было похоже, никому до сих пор не удалось раскрыть секрета технологии его производства. Итальянцы же поступили проще: они, как оказалось, уже больше года скупали старенькие "Мустанги" в Америке, которые стоили на вторичном рынке в пределах сотни долларов. Да, чугуна они таким образом "добыли" немного, порядка сотни-другой тонн — но ещё до войны в "Пьяцца-Бадольо" освоили производство чугунных гильз для алюминиевых моторов. У них первых появился мотор воздушного охлаждения в двести семьдесят сил, а следом — и самолёт, способный летать со скоростью свыше двухсот километров в час. Сильно "свыше": согласно публикациям французских газет и двести пятьдесят были для него отнюдь не пределом. К тому же итальянские конструктора оснастили самолёт вполне работающим синхронизатором стрельбы: на "Триполитанию" штатно ставили два пулемёта, стрелявших через винт.

Сам по себе этот самолёт проблемой не был, те же "Осы" могли порвать его как пресловутый Тузик ни в чем не повинную грелку. Проблемой было то, что неклоуны из "Пьяцца-Бадольо" умудрялись делать этих самолётов штук по восемь-девять в сутки — и половину продавали немцам. А ещё, вдобавок, и моторов штук по двадцать. И пусть из этого количества в Германию отправлялось всего по три-четыре, но некий Антон Фоккер за счёт этого собирал по три-четыре маленьких, но весьма шустрых самолёта-истребителя. "Осы", при всём старании, хорошо если по штуке в неделю могли делаться. Моторов для них было сколько хочешь — как говорится, "хоть жопой жри". С большим запасом. Вот только на голом моторе — не взлетишь…

Правительство теперь на вооружения денег не жалело, и продукция заработавших наконец патронных фабрик имени инженера Чаева нашла своего благодарного потребителя. А вернувший уже "с пенсии" Варшавин организовал в Старом Осколе литьё снарядных корпусов в таких масштабах, что их доделкой занимались ещё с полсотни русских компаний. От маленьких, выпускавших в день буквально пару сотен снарядов, до огромных, производивших снаряды десятками тысяч. Разве что для "моих" пушек снаряды производились на моих же заводах.

Евгений Иванович стал, похоже, первым российским инженером, получившим орден Святого Георгия не за заслуги на поле боя — он придумал и изготовил опять-таки "роторную" машину, которая в полевых условиях перезаряжала пушечные гильзы. Не совсем в "полевых" — мастерская занимала три больших четырёхосных вагона, но при наличии пороха и самих снарядов агрегат, стоя в уголке на каком-нибудь полустанке неподалеку от фронта, за суки выдавал до двадцати тысяч "патрон" к трехдюймовкам — а таких "мобильных заводов" Евгений Иванович заложил пять штук.

Артуправление и тыловики новинку оценили почти сразу — собирать стрелянные гильзы в условиях почти что "стационарной" войны не очень трудно, а снабжать всю армию из далёких тылов намного сложнее — тем более, что в тылу для гильз просто не хватило бы меди, а она была нужна не только для гильз. Хорошо ещё, что благодаря заботам Камиллы мне такая машина не требовалась: для пушек Владимира Андреевича использовались пластиковые гильзы на стальном донце. Их-то (в смысле донца эти — остальное сгорало) даже выбрасывать после выстрела было не жалко.

"Снарядный голод", если верить историкам, одна из основных причин поражений России в "исходной" войне армии уже не грозил. Чего промышленность так и не смогла избежать, так это нехватки винтовочных патронов, но озаботившиеся из-за промышленного роста соседа совместной постройкой железных дорог (от Мурманска и Санкт-Петербурга через Гельсингфорс и Стокгольм аж до Копенгагена) шведы их поставляли миллионов по пять в месяц, а мой старый приятель Хон Гёнхо — уже миллионов по десять, благо для "модифицированных мосинок" эти патроны очень даже подходили. Разве что, унтерам приходилось постоянно следить, чтобы их не пихали в карабины Ульянова и пулемёты Калинникова — для них они были слишком мощными: хотя патроны для "автоматики" были со стальной гильзой, а эти — с латунной, но "богата земля Русская талантами"…

Армия, в целом, была довольна…

Однако в газетах войну на земле почти не замечали, большая часть статей описывала бои воздушные. А тут у России дела шли далеко не лучшим образом. Почти все "По-2" весной приступили к основной работе — бомбардировкам вражеских позиций, но появившиеся в германцев и австрияков итальянские "Триполитании" и фоккеровские "Хабихты" делали эту работёнку слишком опасной. Установка пулемёта в задней кабине делу немного помогла, но пулемётчик, прикрывавший самолёт от атаки сзади, уменьшал полезную грузоподъёмность до трёхсот килограмм. Да и несмотря на это, самолеты периодически падали.

Ну как "периодически"… С началом размещения на фронте зенитных подразделений, среднесуточные потери обычно составляли от трёх до пяти машин, из которых одну-две себе записывали австрийские авиаторы — а при всём старании на заводе "в пустыне" больше двух десятков машин в неделю производить не удавалось. Так что я очень обрадовался, когда в начале апреля ко мне заявилась целая делегация инженеров-промышленников под руководством приват-доцента Делоне. Николай Борисович года четыре назад организовал в Киевском политехе "Общество воздухоплавания", где было построено несколько вполне летающих планеров, а теперь — собрав чуть ли не со всей страны энтузиастов — предложил военным профинансировать строительство ещё нескольких авиазаводов. Военные идею поддержали — всё же Делоне был вторым человеком в России, чей самолёт не только взлетел, но и вернулся на землю с живым пилотом (Николай Борисович на один из планеров успешно поставил мотоциклетный мотор). Инженеры же, дабы не ударить в грязь лицом, для предметного разговора напроектировали всякого. По крайней мере, то, что они успели навыдумавать, даже большей частью летало — хотя было и не совсем понятно, как. Однако в России серийные моторы делались лишь одной компанией — так что будущие авиастроители закономерно оказались в моём офисе.

— …таким образом, сейчас мы можем организовать выделку столь потребных армии машин, — закончил краткий экскурс в историю вопроса Николай Борисович. — И теперь нам крайне желательно узнать, каким числом моторов Вы сможете с нами поделиться: от этого зависит, как Вы, вероятно, понимаете, какое число заводов есть смысл учреждать.

Я еще раз внимательно посмотрел на рисунки и фотографии творений "юных авиаторов". Пять проектов, непохожих друг на друга, но решительно поражающих разгулом фантазии. Особенно меня впечатлил шестимоторный биплан, на котором двигатели были размещены на нижнем крыле — из-за чего стойки шасси были почти в рост человека. Причём два из них стояли задом, с толкающими винтами, и — с моей точки зрения — были совершенно бесполезны.

— Сколько сможете — столько и закладывайте, моторов для хорошего дела не пожалею. А вот людей, которые на этом летать будут, мне всё же жалко, так что у меня будет встречное, так сказать, предложение. Заводы вы стройте, а вот этого, — я ткнул пальцем в разложенные на столе картинки, — делать не дам.

— И чем же Вам наши конструкции не угодили? — в голосе Делоне прозвучала обида. Я опустил взор к столу — да, мой указующий перст упёрся в самолётик, автором которого был сам основатель планерного "Общества". Забавный такой самолетик, французы такие окрестили "зонтиками" — парасольками: фюзеляж просто висел под крылом, как и на самых первых в этом мире летающих аппаратах тяжелее воздуха.

— Для дома, для семьи эти самолёты может быть и неплохи (слово это, как и слово "лётчик" для обозначения пилота, уже успело войти, с моей подачи, в русский лексикон). Однако для войны он не подходит. Медленный, манёвренность низкая, такой даже "Буревестнику" одно удовольствие уничтожить. А это чудище для чего на войне нужно? — я показал за рисунок шестимоторного биплана.

— Это, как вы изволили выразиться, чудище сможет доставить до врага до пятидесяти пудов бомб, — ответил худощавый молодой инженер, — втрое больше, чем лучшие германские самолёты. А при наличии моторов я смогу строить по двадцать пять или даже тридцать машин в год. Вообще машина была спроектирована в расчёте на новый американский мотор "Кадиллак", но, к сожалению, американцы отказались даже разговаривать о поставках моторов в Россию, и пришлось ставить менее мощные моторы инженера Киреева. Однако их крайне мало, так что я надеюсь, что Вы сможете предоставить мотор хотя бы немного схожий с американским или хотя бы с киреевским.

— Для Вас — скорее всего не смогу, хотя принадлежащая мне компания "Кадиллак" моторы получает с моего же завода в Арзамасе. Таких моторов у меня производится в сутки не более тридцати, и тратить их на этот плод, э-э-э… противоестественной любви трамвая и китайского воздушного змея нет ни малейшего смысла.

— Мне кажется, что специалисты Военного министерства имеют большее представление о том, что для армии имеет смысл, а что нет…

— Скажите, а почему вы считаете, что у этого самолёта скорость мала? — перебил сухощавого Николай Борисович, вновь указывая на свою машину. — Ведь проведённые испытания показали скорость до ста семидесяти вёрст в час, а это даже больше чем у вашего "По-2".

— "По-2" тоже может летать с такой скоростью, но это неважно. Важно то, что третий "Буревестник" уже достиг скорости в двести километров, а "Триполитания" даже свыше двухсот пятидесяти. А их же "Киренаика" — с двумя моторами — поднимает полтонны груза и несёт их в нужное место тоже со скоростью выше двухсот верст. Причем "Триполи" выпускается по восемь машин в сутки, а "Кири" пока по одной, но в ближайшее время, согласно отчётам Генштаба — то есть, в первой половине июня — её начнут выпускать и в Австрии. С учётом же того, что этой летающей лодке для взлёта и посадки годится почти любой пруд или речушка, лето нам радостным может и не показаться. Так что, господа, я очень ценю ваш энтузиазм, но проектировать самолёты вы просто не умеете. Не по своей вине…

— Если не возражаете, Николай Борисович, я покину это место: не желаю выслушивать оскорбления! — сухощавый вскочил и буквально выбежал из кабинета. Вместе с ним вышли ещё трое.

— …но если Вы потратите какое-то время на изучение опыта тех, кто этим уже занимается больше трёх лет, то быстро этому научитесь, — я закончил свою мысль, не обращая внимание на "беглецов". — К сожалению — Вашему, и к счастью — уже всей России, разработки самолётов были засекречены, и враги, копируя — точнее, пытаясь копировать — русские машины безусловно отстают в разработке. Но это явление временное, так что Ваши знания и Ваша усердная работа будет весьма востребована. Но — позже, а сейчас я бы предложил сосредоточить внимание на следующих машинах, — с этими словами я отдёрнул занавеску, прикрывающую висящие на стене картинки. Хорошие картинки, сам рисовал!

— Это — самолёт-истребитель, его задачей является только лишь уничтожение вражеских машин в воздушном бою. Конструкция инженера Горянина, под мотор в двести сил — это восьмицилиндровая версия нынешнего мотора, о котором упоминал покинувший нас господин. Пока скорость этой машины составляет двести сорок километров в час, но инженеры обещают увеличить мощность мотора процентов на пятнадцать и ожидаемая скорость поднимется до примерно двухсот шестидесяти километров.

Инженеры с явно выраженным на их лицах скепсисом принялись разглядывать картинку с монопланом, у которого крыло было приделано к днищу фюзеляжа: совершенно новая для них идея явно смутила неокрепшие умы. Я же тем временем отдёрнул вторую занавеску:

— Двухмоторный бомбардировщик инженера Селиванова. Этот летает со скоростью около двухсот километров, чуть быстрее. Самолёты, конечно, весьма несовершенны, но для Вас я лучшего предложить не могу, хорошо если и производство таких машин сможете осилить.

Ломанное крыло "чайка" с моторами на изломах видимо и мозги инженеров окончательно сломала.

— Вы хотите сказать, что у вас готовы и лучшие аппараты, но их строительство нам доверить нельзя? — опять раздался чей-то обиженный голос.

— Есть у меня и гораздо лучшие машины, и Вам их покажут, конечно же. Я постараюсь сделать это даже сегодня — но насчёт строительства… Завод для производства истребителя Горянина начал строиться в ноябре, и сейчас он уже начинает выпуск машин — по две машины в сутки. Затраты на строительство составили чуть меньше двух миллионов, на заводе работает уже больше пятисот человек. А завод для изготовления самолетов "Оса" сам строился два года, обошелся в двадцать пять миллионов — и почти три тысячи рабочих могут выделать по одному самолёту в неделю. К тому же вот вас тут собралось человек пятнадцать инженеров, а только на производстве "Осы" у меня занято инженеров почти пятьдесят человек — и всем работы хватает. Так что дело не в доверии, но России нужны самолёты уже сейчас — а именно сейчас других машин для производства у меня нет.

— Мы поняли, — прокомментировал мое выступление Делоне, всё же с каким-то сомнением в голосе. — Но сколько времени потребуется для строительства заводов под ваши самолёты? Опять полгода? Не лучше ли немедля приступить к строительству машин по нашим проектам? Тем более, что даже в мастерских при Киевском институте возможно выделывать по четыре, а то и пять машин в день?

— Надеюсь, что Военное министерство подыскало подходящие здания и строить цеха уже не понадобится. Необходимые станки я, думаю, смогу поставить в течение месяца-двух, так что при везении самолёты можно будет начинать выпускать уже в начале лета. А выделывать вот эти машины нельзя. Мне, откровенно говоря, даже не жалко того, что германские пилоты будут сбивать их при первой же встрече — мне жалко тех людей, которые будут этими машинами управлять. Самолёты новые построить можно, а вот лётчиков новых построить не получится.

В комнате воцарилась тишина — видимо инженеры обдумывали высказанное мною. И, похоже, мысль показалась им верной.