...ожидаемым был приступ клаустрофобии, так коварно подкравшийся сзади и стукнувший пыльным мешком по голове. С особым садизмом, надо признать, стукнула, фобия проклятая, хотя и отдашь ей должное — то ли череп крепче стал, то ли паникующее скулить уже поднадоело...

Узкие коридоры, тусклое освещение, резкая нехватка воздуха.

Симптомы и причины были банальны, просты и дико знакомы. И сдерживались состоянием жутки и больше похожим на кошмарный сон...

Идти, плавно ведя шаг. Спокойно смотреть вперед. Дышать так, как дышишь обычно. Сжать в нитку губы, сохранять невозмутимость на лице.

Нет-нет, но девушка иногда оступалась. Нервно вздрагивала. Делала слишком глубокие вдохи. Слегка лихорадочно озиралась.

Но лишь иногда — сторонний наблюдатель и не заметит, посчитав обычной женской придурью. А каким бы чудом-юдом не являлась на`аша, баба она баба и есть.

Камень. Камень. Светлячок магического фонарика. Камень. Камень. Нет светлячка...

Это действовало на нервы похлеще, чем косые изумрудные взгляды, ответом на которые неизменно оставался спокойный серый холод, разве что иногда — чуть тоскливый. Знал бы ты, чего мне это стоит! Держать себя в руках, не давать сорваться. Сейчас они хотя бы двигались — это мешало по должному поддаться панике. Но если они остановятся? Внезапно станет темнее — вот как сейчас, где освещение представляет собой лишь пара факелов? Еще темнее? Нет, конечно, пара здоровых даро вполне отобьются от дикого зверя, но что станет с самим зверьком? Вернее, что от него останется?

"В лучшем случае — хвост и уши... Ну и клыки — на стильное ожерелье"

Летунья задержалась, перед самым входом в комнату, чуть испуганным взглядом глядя вперед. Неужели ей и правда придется сюда...

Сильный толчок не дал времени размышлять и колебаться — хорошо хоть силы были рассчитаны, иначе красивый барельеф в виде распластанной крылатой на противоположной стене был бы очень к месту и прекрасно бы сочетался с остальными элементами декора. Не устояв на ногах, на`аша шлепнулась на пол, чуть завалившись набок — ковер смягчил столь неприятное приземление, укол на месте укуса доставил неприятные воспоминания...

Шелк... в иное время девушка бы заворожено поедала бы его взглядом, мечтая хотя бы клочок упереть с собою.

Теперь же само воплощение испуга, приподнявшееся на локтях, волновало лишь одно — тот очаровательный щелчок запираемой двери.

И эта золотистая мордашка Змея.

Уже привычно на лицо девушки кто-то наложил своеобразную подушку, мешая слышать и дышать. Резко темнеющие глаза с невыносимой злостью сверкнули из-под нахмуренных бровей. О, нет, вовсе нет — эта ненависть не была обращена на даро. Просто страх, усталость, сдерживаемые до этого требовали хоть какого выхода. А самый легкий был лишь...

Выбившаяся упрямая прядь затрепетала в холодных потоках воздуха, по телу пробежала знакомая дрожь, под пальцами тонко хрупнул калед.

Нет.

Не надо.

Не сейчас.

Помятые цветы выпали из ослабевшей кисти. Черные глаза закрылись на секунду — синие и осознанные пугливо смотрели по сторонам. Судорожно вздохнув, девушка сгорбилась, рукой закрывая глаза, подпирая голову. На душе было мерзко — вокруг было замкнутое пространство... что еще хуже?

— Теперь что делать будем?..

Шутливый тон не удался — голос был тонкий, хриплый, неродной. Горький...

По щеке что-то прокатилось...

Она не хотела плакать — но не могла удержаться. Злость всегда трансформируется либо в смех, либо в слезы, либо в злость. Злиться нельзя... а смеяться девушка не любила, не в пример некоторым. Острые плечи подрагивали, даже неугомонный хвост безвольной веревочкой распластался на полу.

Слишком страшно. Слишком богато воображение. Слишком большая нелюбовь к замкнутым пространствам.

Когда же за ними придут? Лишь бы не сейчас — она не успеет взять себя в руки. Да и сомнения, что вообще получится в дальнейшем...

Анохен. Замок. Что же, хотя бы будет что припомнить в старости.

...Еще бы дожить...

Чужая горячая ладонь пробежалась по спине, заставив невольно вздрогнуть. Девушка сжалась, словно боясь удара, словно готовая атаковать или просто — убежать, как полудикая кошка, случайно вышедшая к огню — погреться, но наткнувшаяся на излишнюю неожидаемую доброту... а потом плечи безвольно опустились, из горла вырвался судорожный полувздох-полувсхлип. Второй раз она восприняла чужое прикосновение практически спокойно, лишь инстинктивно дернув спиной, прошуршав потревоженными крыльями.

Не сопротивлялась, когда её повернули, лишь опустив голову, словно боясь своего состояния, стесняясь этих слез, которые не хотели прекращаться. Но потом все же подняла глаза... зелень глаз даро была непривычно теплой. И такой...

Не верила, но тянулась... не могла вынудить себя поверить...

Сморгнула, пытаясь силой заставить окружающее размываться...

— В темноте, малыш, никого нет. Понимаешь? Когда-то ты сама населила её кошмарами. Теперь — прогони их. Сколь бы ужасны они не были, только страх и вера дают им власть над твоим разумом и сердцем. Не пытайся бороться. Нападать или защищаться. Убегать от них. Просто прогони. Они только отблески, тени прошлого. Как те, что были в доме моего покойного знакомца. Пока ты сама не позовешь из воспоминаний, они не смогут придти. И навредить не смогут. Но стоит только поверить — совсем не мгновение — в их реальность, и кошмары оживут, набросятся, по кусочкам разрывая душу, — голос, негромкий, богатые завораживающими интонациями, убеждал, предлагал попробовать. Прогнать. Оставить в прошлом. Это же так просто. Глупо, очень-очень глупо боятся того, чего нет. Того, чему ты и сама можешь приказать убраться куда подальше. Это как дряная дворовая псина, которая с ночи до утра пугает прохожих басовитым лаем. Но, стоит какому-нибудь смельчаку гаркнуть на неё погромче — и она, визжа, забирается в будку и носа оттуда не кажет. Шугани свои страхи, малыш! Пусть сами они трясутся от ужаса и больше никогда-никогда не смеют приходить!

— Не понимаешь... ты ничего не понимаешь! я не боюсь темноты... почти не боюсь, но это... другое, другое, другое! от этого невозможно уйти, спрятаться... это невозможно напугать, прогнать... это везде и будет всегда, неразлучно... — хриплый голос... она поймала холодными тонкими пальцами ладонь Змея, чуть сжав её...

И как, как можно объяснить?

Невозможно, это все равно что описывать всю красоту цвета слепому от рождения...

Темнота? О, вероятно, но только когда она полная, поглощающая... Она не боялась неполной темноты настолько, чтобы полностью растворится в этом страхе — страх должен быть хоть чем-то обоснован, как считают многие. Как же глупо так считать!

Она боялась иного — это было даже трудно описать обычными словами. Боязнь не быть услышанной, забытой... отчаяние... одиночество... пустота, которую заполняют лишь неумолимые каменные стены, суровые и безжалостные — им нет дела то твоих криков, слез... или есть? или, они просто забавляются этим, действительно принимая пугающий вид?

Сидеть в этом каменном плене, великолепно зная — никто не придет. Все о тебе просто забыли, иначе, как можно не услышать твой зов? просто проигнорировать его? сделать вид, что не услышал?.. зачем стараться, кого-то звать? тем более, зная, что тебя никто не любит среди односельчан, считая проклятым выродком иного мира?

Одиночество, страх... и такое дразнящее небо наверху, словно в насмешку выглядывающее в просветах туч. Неуверенность в своих силах, это горькое чувство брошенности. Это давящее понимание того, что никто не придет — это же самое страшное для ребенка, который может лишь догадываться о чем-то плохом, но до последнего не верить... Ведь в детстве так легко подумать, что ты — всесилен, что все будет просто отлично, что ничего плохого и быть не может!..

-...все гораздо сложнее, чем кажется... — горькая неловкая улыбка, — Ты думаешь, я не вижу, как на меня смотрят люди и многие другие расы? Особенно, когда я не считаю нужным прятаться? Я уже привыкла к этому, научилась это переживать и даже немного — бороться... но они, — испуганный взгляд по сторонам, — эти стены, они лишают меня всей защиты... насмехаются, великолепно зная, что от них я никуда не денусь... неумолимые, они знают, что мне не удастся спастись... у них в этом преимущество — они могут мне просто напомнить... напомнить о том, что, в конце-концов, никто не придет... напомнить, что против них мне не выстоять... — на`аша замолчала, закусив губу. Щекам было мокро, но она больше не дрожала — уже не могла, замерев подобно статуе. Только вот у статуй не текут из глаз слезы, не вздрагивают иногда плечи и не прыгают брови.

У Летуньи никогда не было друзей — настоящих друзей. В детстве их с лихвой заменяли небо и лес, просто невозможно было думать о том, что кто-то может смотреть на неё косо, по ночам пугая своих детей, если они просто с ней заговорят — что вот, мол, не стоит с ней общаться. Проклятая, не наша. А после... не у кого было учится доверять — стоит поверить в когото и он предаст, бросит, уйдет. Она умела привязываться так сильно, что ничего не могла с собой поделать, но предпочитала это не показывать — больнее после будет. Она могла шутить, улыбаться, помогать... но доверять? рассчитывать?.. не смешно...

Именно поэтому все происходящее сейчас казалось сумасшествием. Глубоко-глубоко внутри она все же не доверяла Змею — инстинкты, врожденное недоверие ко всему теплому, простое неверье чему-то иному, кроме простого партнерства... тот самый страх кому-то поверить, а вдруг он тоже — предаст? уйдет? по-банальному погибнет?

Ха! Да кому нужно это доверие? Настоящее доверие — когда можно кинуть на кон свою жизнь, зная, что это будет за того, кому ты веришь, кому ты доверяешь настолько, что готов... Сумасшедшая... влюбленная... и, самое безумное, вовсю отрицающая это...

Одинокой быть гораздо легче и удобнее...

...до того момента, когда вокруг остается лишь бездушный камень...

Пернатый Змей.

Бедняга. Он хорошо помнил, как нелегко ей дался переход по нижним дворцовым горизонтам. Только глухой и слепой дурак, мог бы посчитать эту походку уверенной. На'аша медленно умирала. Крылья обвисли парой безвольных тряпочек, кончик хвоста старательно натирал до блеска и без того чистый пол. Да и взгляд невменяемый, шальной, точно ожидает, что из-за очередного поворота высунется клыкастая харя неведомой тварюшки и с аппетитом похрустит чьими-то вкусными косточками. Тот факт, что любая нормальная живность при одном только взгляде на красавчика удерет без оглядки на самый край света и до конца лет своих будет только травушкой-муравушкой питаться, в расчет не принимался. Ну и у кого после этого извращенная фантазия, а?! Таким удивительным нам, по крайней мере, нечто голодное не мерещится тем, где его нет. Впрочем, сколько бы Змей не фыркал и не хмыкал, все равно следил за одной особой тревожным взглядом, ожидая, что она вот-вот не выдержит, сползет по стеночки и скорчится на полу, полубезумным маленьким зверьком.

Надо срочно что-то с этой клятой клаустрофобией делать!

Эх, малыш, малыш. Анохен не то место, куда тебе следовало соваться. Волею судьбы, весь этот город от самых дорогих улиц до маленькой каморки какого-нибудь раба — лишь цепь огромных и темных пещер. И сотни тонн неживого холодного камня над головой. Все остальное — только маленькие человеческие хитрости, призванные изрядно облегчить жизнь. Правда, увы, не рабам.

И было бы ради кого так мучиться. Мерзавец — он мерзавец и есть, даже будь он трижды красив, гениален, талантлив, умен и обаятелен. Хорошо хоть чернявому было до свечки поведение незваных (и исстрадавшихся) гостей. За всю дорогу провожатый так ни разу назад не обернулся, уверенный в том, что странная парочка топает следом. И эта самодовольная уверенность бесила некроманта почище полного провала изначального плана. Так и хотелось подрезать кое-кому роскошные патлы, навязчиво мельтешащие перед глазами, и посмотреть на полученную в результате этого действа морду соплеменника. Останавливало только осознание того, что, скорее всего, эта пакость станет последней в жизни. Но, согласитесь, каким бы приятным было зрелище!

... И все-таки она выдержала!

Беспомощная фигурка сгорбилась на полу, уткнувшись носом в ладони. Плечи подрагивали от сдерживаемых рыданий. Какое-то мгновение до этого даро думал, что она таки кинется на него — глаза так и светились злостью — но Летунья, кажется, нашла иной выход для разбушевавшихся эмоций. Слезы.

Истинный огонь, ну почему ты так жесток?! Летунья, вон, за любовь страдает (А это, если верить великим аффторам женских романом, сплошное удовольствие с принцем и белым конем в финале. Причем, еще вопрос, кто из этих двоих умнее.). А мы-то за что?!..

Золотистые руки бережно переложили россыпь белых звездочек. Бутоны, утратив свое сияющее великолепие, жалобно склонили головки. Несколько маленьких лепестков слезками упали на пушистый ворс ковра. Жаль, что их жизнь так коротка и так... зависима? Сорвешь — чужая судьба в твоих руках. Делай что хочешь! Можешь порвать или растоптать, можешь — поставить в воду и, однажды, увидеть мелкую сеточку молодых корешков. И разве отличаются неразумные цветы от любого другого живого существа, в не зависимости от того, имеет ли оно четыре лапы или ходит на двух и является обладателям пары крыльев и восхитительного хвоста с пушистой кисточкой?..

Тяжелый вздох. Змей придвинулся, ласково провел ладонью по судорожно сжатым мышцам спины, словно бы вдумчиво пересчитывая позвонки. Повторил еще раз, гораздо более настойчиво принуждая чужое тело расслабится и успокоится. Сильные руки даро легли на плечи девушки, слегка сжались, разворачивая лицом к парню. Изумрудные глаза смотрели тепло, в их глубине задорно танцевал живой огонек. Он подался вперед, откинул назад настырно лезущую в глаза белую прядку, провел кончиками пальцев по бледной щеке, смазывая проторенную слезами дорожку.

...Боятся надо не придуманных кошмаров, сколь бы много когтей и клыков у них не было, ни темноты и надежных каменных стен, а дышащих одним с нами воздухом двуногих тварей...

Холодные когтистые пальчики на теплой ладони. Испуганные, точно у загнанного в угол зверька, глаза. И вместе с тем, этому маленькому и беззащитному существу, привыкшему кусаться, очень хочется кому-то поверить, пусть даже и этой, не знакомой, но сильной и уверенной руке. Может на этот раз не ударят? Не обидят? Подарят — совсем чуть-чуть — ласки? Но осознать в то, что жаться в углу больше не надо, очень сложно. Почти непереносимо. И снова слезы. И судорожные, бессвязные попытки объяснить, описать словами самые страшные тени, обитающие в живой душе. И, почему-то кажется, что об этом никому и никогда еще не рассказывали...

А результат? Полнейшее непонимание в ответ.

"Как на меня смотрят люди..." "Никто не придет..."

...не придет...

Но почему, собственно, кто-то должен приходить?! И какое значение имеют чужие взгляды?! Люди судят. Люди вершат приговор. Ну и пусть их... Жалко, что ли?! Мы им еще и улыбочку подарим сияющую и ручкой помашем. А дальше, что хотят то и думают. Нам они нужны, как птице третье крыло. Чужие. Незнакомые. Одинаковые. Станут помогать — хорошо. Пройдут мимо — еще лучше. Есть у племени разумного такая гадкая черта — требовать чего-то взамен. И не откажешь. Хорошо если им хватит денег или какой-то услуги. А если захотят, что бы и их судьба вплелась в твою? Новая, ненужная ответственность, которою никогда не сможешь переложить на кого-нибудь другого. И разве оно тебе надо?!

123456

↓ Содержание ↓