Чужой

-Это чего, чтоб кино показывать? -спросил Васька, осматривая аппаратуру.

-Да, — ответил Влад.

-Такие здоровые... Клёво.

-Все тебе клёво, -усмехнулся Влад, снимая с него бейсболку и валя на диван.

Васька не заставил себя упрашивать. Он одним махом скинул кроссовки, джинсы и футболку, оставшись абсолютно голым — трусов и носков на нем не было.

-Без трусилей ходишь, охальник, — восхищенно проговорил Влад, рассматривая его стройное юное тело.

-Чтоб быстрее добраться, -улыбнулся Васька, задирая ногу и тряся себя за яички, и уже возбужденный член, -Раздевайся тоже...

-А тебе правда, восемнадцать? — усомнился Влад, глядя на него.

Сейчас, голышом и без бейсболки, ему можно было дать не больше четырнадцати.

-Паспорт есть, -подмигнул ему Васька, -Не ссы в трусы, они линяют...

Он плюхнулся на колени на пол, стянул с сидящего на диване Влада джинсы и стал сосать ему член, поминутно вскидывая лукавые серые глаза. Влад гладил ему плечи, шею, руки и ерошил волосы. Он смотрел в глаза Ваське и видел перед собой такие же озорные глаза Андрея во время их забав.

Не желая доводить до кульминации, Влад вытащил член. Васька прыгнул на него, как заяц, и они затеяли возню, с силой хватая друг друга за различные части тела, хохоча и постанывая при этом одновременно.

Навозившись вдоволь, Васька встал на диване на колени, растопырив попку. Замирая от восторга, Влад вошел в него. Васька так мастерски подмахивал, что Влад быстро почувствовал приближение вожделенного момента. У Васьки это произошло чуть раньше и очень обильно — на матерчатой обивке дивана растеклось влажное пятно. Влад громко застонал, и добавив рядом свое, повалился на диван, но... тут же вскочил, внутренне похолодев.

Задняя стена аппаратной представляла из себя тонкую фанерную перегородку, отделявшую ее от помещения самодеятельности, через которую был слышен каждый звук. Рассчитывая, что сюда проще всего проскочить незамеченными из туалета, Влад забыл об этом. И сейчас он отчетливо услышал за стеной шорох. Сделав знак Ваське молчать, Влад прислушался.

-Алексей Дмитриевич, вы где? — послышался отдаленный, очевидно, из коридора, голос завхоза.

За стеной раздались удаляющиеся шаги и звук закрываемой на замок двери.

-Одевайся, быстро! — приказал Влад Ваське, поспешно натягивая на себя джинсы.

Они выскочили на лестницу, Влад закрыл дверь на замок, но едва они устремились вниз, как послышались шаги и голоса поднимающихся завхоза с главным инженером. Ребята на цыпочках рванули наверх и заскочили на чердак. Влад подпер дверь доской, и они затихли, прислушиваясь. Вот шаги раздались уже возле киноаппаратной.

-Закрыто, — послышался голос завхоза, — А что случилось, Алексей Дмитриевич?

-Узнайте на вахте, кто брал ключ? — приказал главный инженер.

Послышались спускающиеся шаги завхоза и звон ключей — судя по всему, инженер догадался захватить запасную связку. В аппаратной он пробыл недолго, после чего закрыл дверь и тоже пошел вниз.

Влад стоял, покрывшись холодным потом и понимая, что случилось непоправимое. Тревожно глянули из-под козырька бейсболки Васькины глаза:

-Застукали нас?

-По полной программе, -упавшим голосом ответил Влад, садясь на какую-то трубу.

Он достал сигареты, и они закурили, молча смотря на клубящийся в проникающих сквозь чердачные окошки лучах солнца, дым.

-Пошли, -обреченно сказал Влад, бросая и затаптывая окурок.

Ребята тихонько приоткрыли дверь и прислушались. На лестнице стояла тишина. Они спустились вниз, и Влад с замиранием сердца открыл дверь, ведущую на балюстраду. Там тоже никого не было.

-Спускайся по лестнице вниз и выходи, будто идешь из туалета, -прошептал Влад, убедившись, что парадная лестница пуста.

Он проводил Ваську до полпути, и уже собрался пойти в радиоузел, когда увидел стоящего на балюстраде главного инженера, который смотрел на него долгим тяжелым взглядом.

-Молодой человек пусть идет, а вы зайдите ко мне, -мрачно проговорил инженер.

Васька вскинул на Влада полный сочувствия взгляд.

-Иди, -одними губами сказал Влад.

Васька пошел вниз по лестнице, а он повернулся и понуро направился в кабинет главного инженера. Тот уже сидел за столом, погруженный в чтение какой-то бумаги.

-Поднимитесь в помещение киноаппаратной большого зала и уберите следы своего пребывания там, — не поднимая взгляда, сказал инженер, -После чего, сдайте ключи и можете быть свободны. Завтра придете в десять часов в отдел кадров, напишите заявление и получите расчет.

Влад, ни слова не говоря, вышел. Что значит спорить в такой ситуации, он помнил по Москве. В Ленинграде, очевидно, дела решались еще проще.

4.

За окном стояло лето. Влад защищал диплом. После увольнения из ДК, им овладела полная апатия. Он занимался, как исступленный, прерываясь только для сна и принятия пищи. Его научный руководитель заметила, что если бы Влад так занимался все время, то вышел бы на красный диплом. Но ему было все равно — он оглушал себя занятиями, чтобы больше не хватало сил ни о чем думать. Но вот диплом был в кармане, и эта возможность исчезла. Надо было устраиваться на работу — деньги подходили к концу, а помощи ждать было неоткуда.

Влад оттягивал поиски работы сколько мог, и вдруг, именно тогда, когда он понял, что еще неделя, и ему станет нечего есть, позвонил руководитель самодеятельности из бывшего его ДК.

-Как у тебя дела? — спросил он, как ни в чем не бывало, — Работаешь где?

Влад молчал, поскольку разговаривать ни с кем не хотелось, а бросить трубку казалось невежливым. Однако, тот истолковал его молчание по-своему:

-Я не спрашиваю, где конкретно? Я спрашиваю, вообще работаешь?

-Нет, — коротко ответил Влад.

-А институт закончил?

-Две недели, как диплом защитил.

-Поздравляю. В театр звукорежиссером пойдешь?

-Не мой профиль...

-Да какая разница? У нас же справлялся вместо радиста. На своих мероприятиях я был тобой доволен. У тебя способность к этому есть.

-Спасибо, Борис Петрович...

Его забота тронула Влада, а особенно то, что тот не отвернулся от него после всего происшедшего.

-Так я поспособствую, -заверил Борис Петрович, -Запиши телефончик... Да, самое главное — ничего не подумай и не чувствуй себя ничем обязанным. Мне просто жаль, когда хороший человек страдает от чьей-то твердолобости. Удачи.

"Есть же все-таки настоящие люди, — подумал Влад, записывая номер, — Почему только они всегда в меньшинстве?"

В театре его встретили хорошо. Что театр — это семья, и человек, попадающий туда, не может избежать всех нестроений, кем бы он не работал, Влад поймет позже. А первое время новая работа увлекла его. Когда он сел рядом со звукорежиссером на проводку спектакля, то сумел понять суть так быстро, что на втором акте они уже поменялись местами, и за пультом оказался Влад.

Во всем происшедшем Влад винил только себя. Уехать в другой город, порвать с прошлым и опять угодить в ту же грязь. Сколько он еще будет страдать от самого себя? Все чаще вспоминал он слова тети Аси о природе человека, о подлинном и наносном. Вспоминал лица людей на ее похоронах и на похоронах своего отца, настолько отличавшиеся друг от друга, как будто это были люди из разного мира. Но ведь верила же она во что-то? А может, это что-то действительно рядом, надо только пустить это в свое сердце? Что искать истину в людской правде бесполезно, Влад уже понимал. Что принято у одних, того не приемлют другие, а третьи вообще не имеют об этом никакого представления. Должно же быть что-то единственное, заложенное в человеке самой природой?

Влад ушел в созерцание, отрешившись от суеты мира. В свободное время полюбил гулять на природе, стал читать Достоевского, Толстого, Чехова, открывая их для себя заново. Опять вспомнил Галича и Булгакова, перечитав Мастера и Маргариту, и восприняв совсем иначе, нежели в детстве. Однажды, придя домой, он вошел в комнату тети Аси и снял с полки Евангелие. До Влада постепенно начинало доходить, откуда был в тете Асе тот самый внутренний стержень, благодаря какому она не боялась быть непонятой. У нее был другой Судья, один-единственный...

Влад возвращался к чтению Евангелия неоднократно, и заметил, что происходит то же, что и с Булгаковым — спустя время, оно каждый раз воспринимается по-другому. Главное, что покорило его — это проходящая красной нитью безграничная любовь Христа к людям, достигшая апогея в распятии Себя на кресте за их грехи. С позиции любви стало понятно и то, что, следуя привычной логике, первоначально вызывало отторжение. Понимание приходило не сразу, а спустя какое-то время. Эти внутренняя борьба, приводящая постепенно к изменениям понятий, заняла у Влада не один год. Хотя, внешне он оставался самим собой.

Театр, заинтересовавший его сначала, открыл во всей красе свой закулисный мир. Это было повергло Влада в уныние, но очень быстро он нашел там свое место, отказавшись от участия в "подковерной борьбе". Этим он снискал у кого неприязнь, у кого насмешку, а у кого молчаливое уважение. Но и одно, и другое, и третье оставило его равнодушным. Влад неожиданно заметил, что с тех пор, как в его душу стали входить другие понятия, отношение окружающих перестало быть определяющим. Не то, что ему стало на всех наплевать, но его перестало это трогать. Даже в том, что составляло главную "тайну" его жизни, постоянно преследовавший его ранее страх, что кто-то что-то узнает, стал уступать место сожалению — сам рассказал бы, да разве поймут? Он заметил, что скрывает это уже не из страха, а как бы щадя людей и не желая терять их для себя.

Прошел один сезон, другой. Актеры полюбили его за покладистость и стремление всегда придти на помощь. Из всех звукорежиссеров, он был единственным, кого можно было попросить "репетнуть" музыкальный номер перед началом спектакля, даже если это не было выписано на доске режиссерского управления, или дать фонограмму немного иначе, чем значилось в партитуре. Его стали тихо недолюбливать коллеги, особенно после того, как одна актриса имела неосторожность вслух заметить, что он ведет спектакли лучше, чем другие, но Влад воспринимал их скрытые козни с улыбкой. При этом никогда не отказывался помочь и им — брал на себя самые трудные выпуски и ни разу не вступил в борьбу за зарубежные поездки. Это было главным камнем преткновения и среди актеров, и среди постановочной части, поскольку недельные гастроли обеспечивали полгода относительно сытой жизни здесь, по причине валютных командировочных.

Хотя большинство относилось к Владу с симпатией, и Влад это знал, не чувствовать косых взглядов и скрытой неприязни он тоже не мог, и мир в душе часто сменялся раздражением и унынием. Влад ругал себя и реально чувствовал, что ему не хватает чего-то такого, что помогло бы не потерять в суете обретаемое новое мироощущение. Он опять вспоминал тетю Асю, ее слова о том чувстве, которое нельзя в себе культивировать, но можно открыть. Влад не мог сказать, что он что-то открыл, но чувствовал, что к нему стала возвращаться уверенность, которая исчезла после смерти отца. Откуда-то возникло ощущение невидимой поддержки, терять которое ему не хотелось. Но где найти то, что помогло бы в этом, оказавшись сильнее житейских неурядиц? Ему все чаще стало казаться, что полноценно можно сохранить это состояние в себе, только лишь изменив уклад жизни.

Влад решил прийти в храм, чтобы обрести какую-то систему, которая укрепляла бы его стремления. Потребовалось немало времени, пока он постиг происходящее там. Мешал непонятный язык, отсутствие знания службы, но помогли все понять опять же книги, стоящие на полке в комнате покойной тети Аси. Влад стал воспринимать все осознанно, и обрел тем самым эту поддержку. Теперь ему хотелось идти дальше — он ощутил реальное желание приобщиться Святых Христовых Таинств.

На исповедь Влад шел с твердым намерением рассказать все, как есть, завершив таким образом очищение души, длившееся уже не один год. Чтобы ничего не забыть, он решил написать все на листочке, что, как он видел, делали многие. Высокий иеромонах с длинной черной бородой взял в руки протянутую Владом записку.

-Батюшка, я первый раз на исповеди, — сказал Влад, -Крестили меня, когда я был младенцем...

-Бросайте курить, — отрывисто бросил священник, продолжая читать.

-Я постараюсь, со временем...

-Надо не со временем, а сразу, раз вас Господь призвал, а то поздно может быть... А это что? — ткнул он пальцем в строчку, — О каком лицедействе идет речь? Кем вы работаете?

-Звукорежиссером в театре...

-Недостойное христианина дело. Театр, кино — это все ведет в греховную бездну. Ленин не случайно говорил, что из всех искусств, кино — важнейшее. Меняйте работу.

-Но ведь искусство, бывает, пробуждает в человеке добрые чувства...

-Только Господь их может пробудить. Что побуждало допускать непочтительность к вере в юности?

-Я тогда еще не познал...— начал было Влад, но священник перебил, подняв на него тяжелый пристальный взгляд, -Это что? Вы знаете, что за этот грех отлучали от церкви?

-Так я же не могу по-другому...— обреченно проговорил Влад, поняв, о чем идет речь.

-Не можете? Для вас содомия дороже Бога?

-Батюшка, но ведь есть же разница, когда это совершают из блудных побуждений, а когда...

-И с такими мыслями вы приходите на исповедь? — вознегодовал тот, — Рано вам приступать. Читайте послание к Римлянам святого апостола Павла и молитесь о ниспослании мудрости. Все.

Он вернул Владу записку, подзывая жестом следующего исповедника. Влад вышел из храма, как оплеванный. Он шел домой и вспоминал, с каким трепетом спешил на эту первую в свой жизни исповедь, обернувшуюся душевной мукой.

"Не может быть... Не может быть", — повторял он про себя.

Придя домой, Влад, помолясь, взял Библию и начал читать послание к Римлянам. Он читал долго, перечитывал и другие места, где упоминалось об этом грехе, но всякий раз приходил к выводу, что везде речь шла о блуде или о насилии. Повторилась та же история, когда ему были непонятны буквально понятые отдельные Евангельские притчи, и вызвавшие совсем другой отклик, когда он воспринял их сердцем, с позиции всепобеждающей любви.

"Но ведь от церкви-то действительно отлучали, — подумал Влад, и тут же спросил сам себя, — Только кто отлучал, за что именно и от какой церкви? И кто распял Христа?"

Влад подумал еще, а потом успокоился и стал читать вечерние молитвы. В душе у него постепенно воцарялся покой. Влад не перестал ходить в храм, он только поменял приход.

Храм, куда он пришел, был маленьким, и очень скоро Влад примелькался среди прихожан, а с некоторыми уже обменивался легкими поклонами. Священников здесь было трое — старенький настоятель и двое молодых.

В первое же воскресенье Влад пошел на исповедь. Он переписал ту злосчастную записку, еще раз осмыслив все свои грехи и изложив только суть. Что касается интимной стороны, написал то, в чем действительно глубоко раскаивался и горячо желал избавиться — блуд и зависимость от плотских страстей, остальное отдав всецело на суд Божий. Исповедь принял настоятель. Он внимательно прочитал записку, несколько раз прерываясь, что-то шепча губами и осеняя себя при этом крестным знамением.