Смерть зверя с тонкой кожей

Смерть зверя с тонкой кожей

Патрик Александер

Перевод Карен Налбандян

Армалайт 15 является, вероятно, наиболее эффективным оружием своего класса, предназначенным для поражения животных с тонкой кожей (например, человека) на расстоянии до 500 ярдов.

Благодаря высокой начальной скорости и углублению в задней части, пуля при попадании деформируется, либо начинает кувыркаться. Это, в сочетании с тем, что кинетическая энергия расходуется на очень небольшом отрезке траектории, приводит к коллоссальному повышению гидростатического давления в органах, содержащих жидкость. Результатом являются образование обширного раневого канала и сопряженный с ним физиологический шок, мгновенно выводящий цель из строя.

Из описания американской штурмовой винтовки Армалайт 15, выпущенного производителем, фирмой Купер-Макдональд.

Одной из величайших проблем, с которыми сталкивается либерализм — безнадёжная нехватка сторонников, знакомых с жестокой реальностью нелиберального мира и знающих, что свободу и всё, с ней связаное, невозможно сохранить без твёрдых, убеждённых защитников, способных, если надо, быть такими же безжалостными, как и наши враги.

Бернард Левин, статья в "Таймс"

Пролог

Вокруг были джунгли.

"Джунгли будут везде, где бы ты ни был", говорила ему в детстве мать. Тогда они жили в Райслипе, и выглядывая в окно, он почти ожидал увидеть тигра, прыгающего из зарослей душистого горошка.

Сейчас ему хотелось вернуться в Райслип. Мечта детская, как и плач по Кироте. Тот был мёртв ещё с утра и уже начинал попахивать.

Одной рукой он машинально сгонял с тела мух, другой вытирал слёзы. Плакал он частью от горя, частью от жалости к себе, но, главным образом — от слабости. Недоедание, работа на износ, издевательства — в течение двух лет. Всё это время его единственным другом был Кироте. Кроме них, в камере сидело ещё шесть африканцев — пять воров и простодушный парень-насильник.

Хотелось похоронить тело, но времени на формальности не было. Оставить — гиенам, стервятникам и прочим падальщикам здешнего леса. Он взял нож, отобранный ими у убитого охранника и, глотая слёзы, двинулся точно на запад через буш, узкими зверинными тропами. Направление он держал по солнцу, проглядывавшему иногда сквозь вечный сумрак джунглей.

Болели ступни, подкашивались ноги , мучила жажда. Но он продолжал двигаться всё тем же размеренным шагом.

Они с Кироте продержались в лесу шесть дней — на диких бананах, улитках и ямсе, украденном с близжайшей плантации.

Сейчас он был одинок и испуган.

1.

Ричард Эбботт стоял на северо-восточном углу Трафальгарской площади. Несмотря на темноту и льющий дождь, он медлил перед тем, как сделать следующий шаг. Всё, что требовалось — просто перейти улицу, зайти на почту и отправить телеграмму.

Но это было как переход Рубикона — casus belli. И он медлил ("Колеблющийся проигрывает", говорила мать). На самом деле это не было колебанием, скорее — последним моментом покоя. Глубоким вдохом перед прыжком.

Мимо прошли двое, обсуждая "Гамлета". Классика колебаний. Впрочем, аналогия неудачная. В конце концов, он не собирается убивать своего отца. Он улыбнулся этой мысли, и проходившая мимо женщина ускорила шаг. Решила, наверное, что не в порядке с головой.

Резкий порыв ветра заставил поёжиться, напомнив о холоде, которого он до сих пор не замечал.

Биг Бен пробил дважды, он снова поёжился и пересёк мокрую улицу. Блестела под дождём статуя Эдит Кэйвелл. Он вспомнил, что уже давно собирался почитать о ней.

На почте работала только одна секция. Четверо клерков (трое из них погружены в чтение), греющийся бомж, и американская матрона в большой шляпе и с металлическим голосом, пытающаяся что-то выяснить.

Он поискал ящичек для телеграфных бланков и не нашёл. Это раздражало. Он всегда был здесь.

— Где у вас тут телегрфные бланки? — спросил он одного из клерков. Тот кивнул на соседа и вернулся к чтению.

Он повторил вопрос. Второй клерк вынул из шкафчика бланк и протянул ему.

— Разве вы не держите их здесь, в ящике?

— Положили. Четыре тысячи. Знаете, что было дальше? Вышли в три дня. Женщины и дети. Уносят пачками. Бог знает, что они с ними делают.

Он написал сверху адрес, набросал коротенькое послание и перечитал.

— А вот это, — сказал рядом металлический голос, — для Гомера. Это мой племянник, в Бетлеме, Пенсильвания. Когда оно дойдёт?

Он ощутил денатуратный перегар, смешанный с потом и застарелой мочей. Бомж нетвёрдо прошаркал к нему и просипел:

— Не найдётся ли у вашей чести монеты-другой на чашку чая? Смерть как пить охота, душа горит.

— Отвали.

Бомж уковылял, не оглядываясь.

Эбботт протянул бланк клерку. Тот взглянул на адрес.

— Это же здесь, за углом, — сказал клерк.

— Я знаю, где это.

— Хочу сказать, что вы могли бы и сами доставить его. Это займёт всего пять минут.

— Я не хочу доставлять его сам.

Клерк сдался и стал считать слова.

— Вы уверены, что здесь всё верно? — попытался он ещё раз.

— Да.

— Это же смешно.

— Да, — сказал Эбботт, — Это шутка. Чтобы смеяться.

Снаружи всё ещё шёл дождь. Он шагал по Черинг-кросс к Кембридж-Сэркес, смотрел на афиши и не замечал их.

Он был голоден. Требовалось побриться. Принять ванну. Ванна! Представив себе тёплую душистую ванну, он глубоко вдохнул, — и немедленно был атакован знакомой вонью и знакомым ирландским акцентом:

— ...несколько пенни для старого больного человека, ваша честь...

Бомж по прежнему не смотрел на него. До него, наверное, и не доходило, что попрошайничает он у того же самого человека.

Эбботт уже собирался послать его снова , когда в голову пришла идея, точнее проблеск идеи. Он обернулся к бродяге, который выглядел не лучше, чем вонял, усилием воли сдержал подступающую тошноту и улыбнулся.

— Естественно, — ответил он на лучшем своём ирландском, — как не найтись шиллингу или двум для хорошего ирландского парня?

— Мужик, ты чё, ирландец?

— Как распоследняя свинья в Дублине.

— Ты говоришь, как человек из Корка.

Эбботт кивнул:

— Скибберин.

— Ты чё! У меня была тётка в Баллидехобе. Славное местечко! Сколько, гришь, у тебя найдётся?

Эбботт извлёк немного мелочи и несколько банкнот.

— Семьдесять восемь пенсов. И чуток бумажками.

— Иисус Мария, это ж сумасшедшие деньги!

— Так есть тут место, где два хороших парня могут промочить горло — в этом часу ночи?

— Мы найдём, ваша честь, найдём, — бормотал бомж, с энтузиазмом рассекая дождь и ветер.

2.

Фрэнк Смит услышал отдалённый колокольный звон. Звон стал громче, настойчивее и превратился в телефонный звонок. Он спал. Я сплю, — сказал он себе , а теперь проснулся.

Он поднял трубку, будучи впрочем не до конца уверен, что это тоже не сон.

— Алло?

— Фрэнк?

Фоли, дежурный офицер в Холландер-парке, где Департамент держал свои секретные офисы.

— У нас тут телекс. Никто не может разобрать ни слова.

— То есть?

— Мы не можем расшифровать его. Джонс точно не может, он сегодня дежурный шифровальщик. Но этого шифра нет в книге.

— Нет в книге? Должен быть.

Какой-то момент Фрэнк Смит решил, что он всё ещё не проснулся.

— Джонс говорит, мы не пользовались этим шифром уже два года.

— Откуда сообщение?

— С круглосуточной почты на Трафальгарской площади, отправлено в два ноль три.

— Ну так всё ясно. Кто у нас там?

— Пардон?

— Шутка, разве непонятно? Юный Ронни Симмонс или какой-нибудь другой идиот. Один в городе. Два часа утра. Одурел от скуки и решил подшутить над стариком Смитти. Что-то типа порохового заговора или падения Трои.

Короткая пауза.

— Странно, что использовали шифр двухлетней давности.

— О'кэй, в чём проблема? Если его нет в теперешней книге, найдём в одной из старых. Или Джонсу лень копаться?

Потом до него дошло. Старые шифровальные книги хранились в Архивах, запертыми в сейфах. А ключи имелись только у начальников отделов.

— Чёрт! — сказал он.

— Что?

— Сейчас буду.

Он положил трубку и откинулся на подушку. Слушал шум дождя за окном, размышлял, как тепло и приятно в кровати, и как не хочется вставать — всё, что угодно, лишь бы не думать ни о чём другом. А больше всего — не вспоминать о Ричарде Эбботте, точно зная, что телеграмму послал именно он. Единственный агент, находящийся в поле с устаревшим шифром. Разве что никакого поля для него не полагалось, а полагалось давно лежать в могиле .

Смит встал и потянулся за одеждой, аккуратно сложенной на стуле у окна. Он был холостяком и аккуратистом — всегда, кроме периодов запоя или депрессии.

Он быстро оделся, посмотрел в окно (ночь и ливень), покачал головой и прищёлкнул языком, чтоб умилостивить неведомых богов.

Машина унесла его в ночь и высадила у Департамента — старого особняка, обнесённого поросшей плющем стеной. Когда-то здесь располагалась страховая фирма. Впрочем, согласно вывеске (если вам удалось бы отыскать её в листве) она находилась здесь и поныне.

Он показал пропуск и прошёл в свой кабинет.

Фоли уже ждал его там с телеграммой. Телеграмма пришла на адрес МИД-а, потом по телексу — в Г-образное здание за станцией Ватерлоо, где Интеллидженс Сервис держала несекретные офисы. Название СИС в своём обычном понимании относилось именно к этому особняку.

Смит с неудовольствием помотрел на телеграмму, не желая знать, что там написано.

— Ничего хорошего там не будет, это уж точно, — мрачно сказал он.

Фрэнк сходил в Архив, разбудил дежурного офицера, открыл один из сейфов, где и нашёл нужную шифровальную книгу. Расписался и забрал к себе. После чего взялся за расшифровку.

Потом переписал набело и прочёл.

— Она от Эбботта, — объявил он так, будто это всё объясняло.

— Эбботт? — переспросил Фоли, — я думал, он погиб.

— Многие так думали.

Какую-то секунду Смиту очень хотелось, чтобы Эбботт, с которым они дружили пятнадцать лет, на самом деле был бы мёртв. Желание это было не совсем эгоистичным.

Он взял трубку и нетерпеливо вызвал оператора.

— Давай, давай, — наконец на том конце возник заспанный голос.

— Чем вы там занимались, трахались?

Оператор начал извиняться.

— Кончайте болтать. Мне нужен министр. Или нет, давайте Контролера.

— Он в постели, спит.

— Так разбудите его, чёрт побери,.

Он положил трубку, выбил пальцами дробь по столу, нервно потёр нос и посмотрел на Фоли. Тот потянулся к телеграмме.

— Можно?

— Пожалуйста.

Послание было коротким: "Задание будет выполнено четырнадцатого или до того".

— Могу я знать, о каком задании идёт речь?

— Почему бы и нет? Завтра это будет знать весь департамент, а если не повезёт, то и вся чёртова страна.

Он тяжело вздохнул.

— Заданием Эбботта было ликвидировать полковника Нджалу.

— О, Господи!

— Молитесь, Фоли, молитесь, теперь нам никакая помощь не будет лишней.

Зазвонил телефон. Это был Контролер, невыспавшийся и злой:

— Ну, если это что-то меньше, чем объявление войны...

Смит ввёл его в курс дела..

— О Боже!

Контролер, до того сидевший в постели, ощутил вдруг настоятельную необходимость прилечь. При этом ненароком разбудив жену. Та неразборчиво что-то буркнула и пихнула его под рёбра.

— Ты что делаешь, жирная корова?

— Э-э? — переспросил Смит на другом конце провода.

— Я хочу сказать, это на самом деле Эбботт? Не розыгрыш?

В голосе Контролера умирала отчаянная надежда.

— Сообщение несло оба его контрольных знака.

— Он сошёл с ума.

— Что не делает его ничуть менее опасным.

Контролер испустил вздох, больше похожий на стон.

— Что за дерьмо. Чёртовы политики. Всё их чёртовы грязные игры, — ещё один полувздох, полустон, — Ладно... Вам лучше оповестить министра. Поднимайте всех — Росса из спецотдела... нет, его нет. Берите Шеппарда, всё равно всю работу делает именно он. Ещё этого, как его звали, из MI5, или как они теперь называются. И того парня из МИДа, ну вы знаете. В моём кабинете, через полчаса. И проследите, чтобы чёртов обогрев включили, хорошо?

Контролер положил трубку и тяжело осел в постели. Жена пихнула его ещё раз, но он был слишком озабочен, чтобы среагировать. Он натянул одеяло на голову и зарылся лицом в подушку. Как в детстве, когда хотел спрятаться от всего мира.

Полежал так несколько минут, потом тихо встал и оделся, не зажигая света. Жена захрапела.

Пока Контролер одевался в потёмках, стараясь не тревожить свою агрессивную супругу, Смит пытался дозвониться до министра. Того не находили ни в его городском доме, ни в доме за городом, ни на квартире официальной любовницы. Его секретарь — сильно возомнивший о себе молодой человек — был чрезвычайно недоволен тем, что его разбудили и не имел ни малейшего представления, где может находиться хозяин.

Смит сдержался и продолжал настаивать.

— Парень, что всё это должно означать, вторжение?

— Тревогу.

— Какой категории тревогу, парень?

Смит услышал сочный зевок.

— Не знаю, — ответил он, — к какой категории вы бы отнесли покушение?

— Покушение? На шефа? — порядок, теперь он проснулся.

— На персону куда важнее твоего грёбаного шефа.

— Боже мой, на кого?

— А вот этого, — Смит воспользовался классической фразой спецслужб всех времён, — тебе знать не требуется... парниша.

Секретарь, теперь куда менее надменный, дал ему номер радиотелефона в машине министра. Шеф, сказал он, уехал где-то в полночь, в сопровождении только одного телохранителя из спецотдела.

Смит позвонил телохранителю. Тот скучал в одиночестве в машине, неподалёку от жилого дома на Фалхэм-роуд и смотрел на дождь.

— Не могу. Он занят. Поняли? Занят. Приём.

— Вас понял. И сопляка-секретаришку тоже. А теперь достаньте мне его — и быстро. Приём.

— Господи, мужик, не могу же я пойти и начать дубасить в эту долбаную дверь.

— Тогда начинай кидаться камнями в его долбаное окно. Конец связи.

Смит дал отбой, начал набирать номер Джоан Эбботт, но с середины повесил трубку. Говорить с нею не хотелось. Она вызывала у него одновременно и жалость, и раздражение. Одно время он увлёкся ею, они даже встречались пару раз после её развода. Но ничего из этого не вышло. Он был слишком холостяком, она — слишком неврастеничкой. По крайней мере, так он оправдывался перед собой. А правда была в том, что он чувствовал себя виноватым. Не столько перед ней, сколько перед Эбботтом. Точнее в том, что, как он подозревал, департамент с Эбботтом сделал.

Он сам верил в это подозрение где-то наполовину, но от того оно никуда не делось и ныло, как старая рана. Так что теперь он старался избегать Джоан. У него и так достаточно ран. Принципы здравых и зрелых отношений. Только что он нарушил их все.

— Чёртова неврастеничка, — пожаловался он, — обдолбанная к тому же.