|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Старшина Степан Нефедов сидел на ступеньке каменной лестницы, спускающейся к самому морю, и пристально смотрел на кота.
Кот, в свою очередь, на старшину не смотрел, и вообще — всячески его игнорировал, тщательно вылизываясь. Коту не было дела до шумящего внизу моря, до чаек в небе и даже до мальчишек-рыбаков, которые устроились неподалеку, на ржавом и горелом немецком танке без башни, забрасывая в волны удочки.
Непонятно было одно — что они надеялись там поймать. Да, море в Казачьей бухте совсем недавно было вычищено, волны больше не светились неестественно-зелеными отблесками, и не шипели тихонько, набегая на гальку. Но все равно — боевые маги врага поработали "на совесть" (подумав об этом, Степан поморщился и длинно сплюнул под ноги). Здесь дралась до конца окруженная и прижатая к берегу дивизия СС, укомплектованная людьми и черными тюрингскими альвами. Ровно пополам тех и других. В плен никто не сдался, да их бы в плен и не взяли. Зато перед смертью альвские маги сделали то, что умели лучше всего. Крови было вполне достаточно, и призванный этой кровью "Гнев Тора" молотом обрушился на Казачку, размалывая в пыль камни, вздымая до низких туч столбы воды, ставшей неестественно вязкой и кислотно-жгучей, мгновенно обгладывающей живых и мертвых до костяков.
До сих пор весь берег бухты был усыпан выбеленными, раздробленными в мелкое крошево костями, и уже невозможно было разобрать, людские ли это кости, альвские ли. Кислота сожгла берега, повесила над Казачкой едкий туман, от которого экипажи бронекатеров выхаркивали легкие, а борта кораблей расползались, точно сделанные из мокрого картона.
Очистка бухты тоже забрала несколько десятков жизней — гибли отряды "чистильщиков", горели заживо колдуны альвов из клана Сорр"Най, на ходу восстанавливая рвущуюся в клочья магическую защиту. Но свое дело они сделали хорошо — не дали заразе руновязи расползтись дальше по морю.
Уже через неделю над изгрызенными кислотой берегами Казачьей появились первые чайки, громкими криками выражавшие свое недовольство тем, что никакой рыбешки, даже мелкой, не было видно в волнах.
— Вернулись, значит, — сказал пожилой боцман Разоренов с флагмана "Аскольд", нещадно дымя крепчайшим самосадом. — Это хорошо. Севастополь без чаек будто и не живой был.
— Что им жрать-то тут, Степаныч? Нет же ни черта, даже последнего краба полудохлого не осталось, — усомнился Сашка Конюхов из Особого взвода.
— Это тебе что — аквариум? — глянул на него Разоренов. — Бухта же в море выходит. Значит и рыба вернется, дай только срок. Эти гады тут не все до конца угробили. Я тебе так скажу: Казачку за просто так не взять!
Конюхов ничего тогда не сказал, а просто пожал плечами.
Степан Нефедов еще раз внимательно поглядел на кота и достал из кармана портсигар, полный "Казбека". Кот, равнодушный к табаку, продолжал вылизываться. Был он худой и серый, в матросскую полоску, как и подобает коту, проживающему не где-нибудь, а в Севастополе. Шерсть на коте была щедро припорошена сажей — видимо, полосатый шлялся где-то в лабиринте взорванных, выброшенных на берег кораблей и прочего железного лома, которого в освобожденном городе было полно. Время от времени кот останавливался и сидел неподвижно, глядя вдаль.
— Ну ладно, — задумчиво сказал старшина. Он неспешно развязал вещмешок и достал оттуда что-то, завернутое в промасленную газету. Правое ухо кота еле заметно дрогнуло, но серый сохранил каменную невозмутимость.
— Кис-кис, или как там тебя, — Нефедов развернул газету и потрогал пальцем копченую рыбину весом в добрых полтора кило. — Иди сюда.
Кот еще несколько мгновений не двигался, потом встал и аккуратно подошел к Степану. Глядел он отстраненно, всей мордой демонстрируя, что, в общем-то, подошел совершенно случайно, а вовсе не за какой-то там едой, пусть даже и пахнущей до одурения вкусно. Потом кот потерся тяжелой лобастой головой об локоть Нефедова, и коротко, хрипло мяукнул.
— На, — Степан отломил у рыбины хвост и положил его перед котом. — Питайся. Из самого Архангельска, можно сказать, курьерская доставка, специально для твоего благородия.
Нефедов кота не обманывал. Жирная копченая треска и в самом деле еще недавно плавала в Белом море. Ребята из Особого взвода, переброшенные сюда из-под Архангельска, где им тоже пришлось несладко, все-таки нашли время, чтобы прихватить с собой "копчушку" для командира. Сам Нефедов уже месяц питался почти одним только сухим пайком. Старшина еще сильнее отощал, хоть и не утратил крепости — жилистое тело вытерпело бы и не такое. В разоренном чудовищными по силе и ярости боями Севастополе никакой еды не было, немногочисленным оставшимся жителям помогала армия, организовавшая пункты питания. Свой усиленный паек, полагавшийся ему, как Охотнику и полученный вчера, Степан тут же отдал какой-то женщине с пятью детьми, закутанными в тряпье и смотревшими на старшину голодными глазами из черных впадин на лицах.
Сейчас Нефедов потянул носом, чувствуя, как пахнет копченая треска. Улыбнулся, блеснув коронкой, и снова сказал коту:
— Питайся. Раз уж ты сумел здесь выжить, стало быть, не зря.
Кот, которого уговаривать было не нужно, уже ел — быстро, но аккуратно, придерживая рыбий хвост лапой. Однако даже при этом он ухитрился сохранить вид аристократа.
— Ладно хоть, вилку с ножом не просишь, — хмыкнул Степан, глядя на то, как солидных размеров хвост превращается в дочиста обглоданный скелетик. Сам он отщипнул кусок с трескового бока, положил в рот и стал с аппетитом жевать. Потом протянул руку и погладил кота.
Серый вздрогнул, но не отскочил и когти выпускать не стал. Положив ладонь на кошачью спину, где острыми бугорками выдавались позвонки, Нефедов почувствовал, как где-то под мохнатой шкурой будто включили небольшой моторчик. Кот заурчал.
— Вот и правильно, — устало сказал старшина. — Вот и хорошо.
Усталость была почти смертельной, она давила на него, словно многопудовая гиря, избавиться от которой невозможно. Несколько недель беспрерывного поиска, ликвидации ловушек и зачистки оставшихся гнезд, где засели "кампфмагиры" и порожденные ими чудовища — эти несколько недель вымотали бы до предела любого. Вражеских магов, людей и иных, здесь было полно, как тараканов на старой кухне. В Севастополь немецкое командование стянуло все резервы, отчаянно пытаясь удержать этот город, любой ценой оставить его у себя. Когда поняли, что оставить не удастся — в ход пошли самоубийственные заклинания, сложнейшим образом сплетенные руновязи и целые сети заклятий, обращавших в пепел своих и чужих. Камень зданий плавился и разливался, как вода, застывая огромными лужами самых невероятных форм. Горел даже воздух, пробиться сквозь это обжигающее марево не могла ни пехота, ни танкисты. Смогли только Охотники — и заплатили за это сполна. Бриалл Эр"Тарсилл, Слово Черной Крови... Эта альвская магия была почти неотразимой, особенно тогда, когда ее направляла на цель ярость и ненависть смертников, которым терять было уже нечего.
Нефедов, продолжая гладить мурчащего кота, перевел взгляд назад, где вдалеке из-за городских руин врезался в небо столб дрожащего зеленоватого свечения. Туда, где когда-то стоял Малахов курган, теперь было лучше не соваться никому живому. Старшина вспомнил, как со звоном лопались стеклянные обереги, осыпаясь с шейных шнурков мелким черным прахом; как полыхали пронзительно-острой болью защитные клейма на коже — и невольно поежился.
Кот тут же почувствовал перемену настроения человека, насторожился и даже ненадолго оторвался от остатков хвоста. Поглядел на Степана, коротко муркнул, будто спрашивая: "Ты это чего?"
— Не отвлекайся, а то мне что — чайкам, что ли, выбрасывать? — сурово попенял ему Нефедов.
Позади послышалось цоканье кованых сапог по ступеням лестницы. Кот, успевший догрызть хвост трески, сделал плавный прыжок, чуть задержался на самой нижней ступеньке, подозрительно глянул на старшину зелеными глазищами... И пропал, как и не было его.
— Товарищ старшина, вызывают... — сказали сзади.
Степан Нефедов досадливо вздохнул, аккуратно завернул уполовиненную треску обратно в газету, сунул сверток в вещмешок и поднялся. Похлопал ладонями по черному комбинезону, стряхивая белую пыль.
— Поехали, — коротко отозвался он.
* * *
Город постепенно оживал. Возвращались беженцы, когда-то покинувшие Севастополь, успевшие спастись от нечеловеческой безжалостности черных альвов. Из подвалов выбрались те, кто чудом ухитрился не попасться на глаза немцам, уцелеть в аду городских боев и всепроникающих рунических заклятий. Таких было совсем немного, горсточка людей, больше похожих на черные, качающиеся тени. После короткой проверки их направляли — кого в госпиталь, а кого в пункты питания, или на прежнее место жительства. Хотя, не было уже в Севастополе никакого "прежнего" места...
Степан Нефедов сидел за наспех сколоченным деревянным столом и хлебал суп, экономно откусывая от горбушки ржаного хлеба. Суп был горячим и вкусным, о большем и мечтать не приходилось. Старшина наслаждался каждым глотком, чувствуя, как съежившийся внутри желудок, уже привыкший к холодной тушенке и сухарям, будто расправляется. Из Круглой бухты, рядом с которой обосновалась группа Особого взвода и стояла полевая кухня, крепко тянуло гарью, но теплый летний ветер гнал ее прочь, а если глядеть в синее небо с редкими облаками — и вовсе верилось, что никакой войны на свете нет.
— Красота, — пробормотал Степан, отхлебнув ароматного черного чая из своей жестяной кружки.
— А, товарищ старшина? — недослышав, приставил ковшиком ладонь к уху повар — коренастый сивобородый дедок, на гимнастерке которого Нефедов заметил медаль "За отвагу". — Добавки вам? Мигом сообразим!
— Нет, Аникей Палыч, мне хватит, — отдуваясь от сытости, Степан облокотился на стол. — Чаёк допью и хорош расслабляться.
— Чай не пил — откуда сила? — рядом, будто из ниоткуда, возник бурят Никифоров, протягивая старшине два бумажных пакетика.
— Чай попил — совсем ослаб, да?— Нефедов надорвал оба пакетика, высыпал в ладонь крупинки бурого порошка. Поморщился, потом высыпал порошок в рот и стал торопливо пережевывать. Лицо его мучительно исказилось и побелело, зрачки глаз расширились почти во всю радужку. — Ух, ч-черт...
— Чайком запей, чайком, Степан Матвеич! — бурят торопливо подал старшине кружку. Повар тревожно следил за ними, помешивая черпаком в котле, но помалкивал. Нефедов поймал его взгляд и судорожно, через силу улыбнулся.
— Без этого нам никак, Аникей Палыч... — сказал он, и в два глотка допил чай. — Слишком много всего Охотники нахватали здесь, так просто не пройдет.
— Да что я, не понимаю, что ли... — пробормотал повар.
— Товарищ старшина, вы как? — спросил Санька Конюхов, полируя ветошкой вороненую сталь трофейного "маузеровского" штыка.
— Лучше всех, — резко ответил Нефедов, — где остальные?
— Согласно распоряжению, списочный состав отдыхает! — отрапортовал Конюхов, не отрывая взгляда от штыка.
— Какому еще распоряжению? — хмыкнул Степан. — Кто распорядился?
— Я распорядился.
Степан встал из-за стола, его чуть качнуло, но он тут же крепко притопнул по земле ногой, обутой в немецкий шнурованный десантный ботинок, выдохнул, упрямо мотнул головой. На самом-то деле, шаги человека, который теперь стоял рядом, он услышал еще минуту назад, но виду не подал.
— Товарищ полковник, — сказал он, — не ждали вас...
— А я без приглашения, — полковник Иванцов махнул рукой подскочившему Конюхову, — садись, чего распрыгался? Чаем угостите, а?
Огромная кружка, больше похожая на кастрюльку, тут же перекочевала по рукам и оказалась на столе, напротив Иванцова. Полковник потянул носом и удивленно хмыкнул:
— Надо же... Травы крымские, благодать. Откуда? Здесь же все перепахали бомбами, да снарядами вдоль и поперек.
— Так это и не отсюда, — отозвался Конюхов. Он придирчиво осмотрел штык, нашел на нем еще какой-то, одному себе видимый изъян и достал из кармана маленький точильный камень. Провел по лезвию раз-другой, хмыкнул довольно и убрал камень обратно в карман, а штык точным движением вогнал в ножны. — Эти травки я еще под Симферополем собирал, в Керменчике, возле старой крепости... как ее...
— Неаполь Скифский, — отозвался Иванцов, после того как осторожно подул на травяной отвар и сделал первый мелкий глоток.
— Ага, — Санька кивнул, — точно. Я раньше думал, что Неаполь — это который в Италии. Даже книжку в школе читал, про Гарибальди. А оказалось, у нас свой есть, поближе.
— Ученье — свет, — вздохнул полковник и нехотя поставил кружку, внимательно глянув на Степана Нефедова. Конюхов, перехватив этот взгляд, тут же поднялся, похлопал себя по карманам.
— Курево забыл, — сокрушенно сказал он. — Разрешите, товарищ полковник, схожу за папиросами. Да и медку прихвачу заодно.
— Медку? — не понял Иванцов. — Какой еще мед?
— Обыкновенный, — сказал Нефедов, снова усаживаясь за стол. — Луговой, крымский. Конюхов тут с одним пасечником познакомился, чуть ли не земляки оказались. Теперь раз в неделю он к нам с медом и приходит, то соты принесет, то просто в горшке... Мы тоже думали — ну какой тут мед-то, после всего этого? Оказалось, уцелели пасеки, даже поблизости от Севастополя есть. Сам-то я на этот мед смотреть не могу, но штука полезная.
— Ну вы даете, — усмехнулся Иванцов. — Тут даже в штабе армии ни о каком меде слыхом не слыхивали, а Охотники, я гляжу, лучше всех устроились...
Он тут же резко осекся, замолчал, глухо покашливая. Вспомнил, видимо, чего на самом деле нахлебались бойцы Особого взвода. Санька Конюхов понял его молчание по-своему.
— Да все в порядке, товарищ полковник, все по-честному! — с жаром сказал он. — Мы ему за каждый горшок меда платим столько, сколько попросит!
Иванцов махнул рукой: иди, мол. Конюхов козырнул и убежал, а двое остались сидеть за столом молча.
— Дело есть? — наконец, спросил старшина.
— Дел у нас с тобой до самой смерти хватит, — невесело улыбнулся Иванцов. — Но это потом. А сейчас, Степан, ты не поверишь, ничего особенного как раз и нету. Вышибли мы тварей отсюда, сейчас фронт дальше покатился, а у нас, стало быть, немного времени есть, чтобы выдохнуть.
— Непривычно, — старшина скупо улыбнулся. — Даже тревожно как-то.
— Ишь ты, подозрительный какой! — притворно-сурово цыкнул на него Иванцов. — Видишь же, я тоже сижу с тобой, чай пью. Значит, что? Значит, имеешь право расслабиться.
Он поглядел в холодные глаза Нефедова, вздохнул и глухо сказал:
— Это я, конечно, зря. Ты, Степан, даже сейчас, когда за столом и без оружия, все равно смотришь так, будто целишься в кого-то. Не создан ты для мирной жизни, я так полагаю.
— Спросили бы меня еще, для чего я создан, а для чего нет... — пробормотал Степан.
— Никого из нас не спрашивали. Я вот тоже — где родился, там не пригодился, — словно поставил увесистую точку Иванцов.
Замолчали. Позвякивал чем-то у своей кухни повар; потом принялся точить ножи, и вжиканье железа по камню странным образом успокаивало. Разговор снова завязался, неспешный и мирный, и тянулся так часа полтора — Нефедов трижды заваривал новую порцию травяного чая, теперь уже в собственном, помятом и закопченном жестяном чайнике.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
